Тебе понятен ход моих мыслей?
Лурин не вырывала своих рук из его рук. Но сидела, как каменная. Если бы не тепло ладоней, он бы решил, что держит покойника - до того она была неподвижна, зажата. Наконец ее неестественная, покойничья окаменелость вызвала в нем невольную брезгливость - и он отпустил ее руки.
Она сразу же занялась недопитой чашкой кофе. Внешне ее движения были исполнены покоя.
- Что я вам скажу, - произнесла Лурин ровным голосом, - никто из нас не сомневается, что председатель Комитета по разработке новых видов энергии Карлтон Люфтойфель действительно существовал. Но он был человек. Просто человек. Никакой не Бог.
- Это была лишь оболочка человека, видимость человека, - сказал отец Хэнди. - Сотворенная Господом. По образу и подобию Его, если использовать вашу христианскую терминологию.
Она молчала. Ей было нечего возразить.
- Дорогая моя, - сказал отец Хэнди, - верить в устарелые догматы Ветхой Церкви - значит бежать от правды. Бежать от настоящего. Это мы, наша церковь пытаемся жить в настоящем, в этом мире, смело взирать в лицо происходящему и бесстрашно оценивать происшедшее. Мы честны перед собой. Да, говорим мы, все живое находится в руце безжалостного, злобного божества, которое не успокоится, пока не сотрет нас с лица Земли: одного за другим, одного за другим - или всех скопом. Но чтоб никого не осталось! Было бы славно верить в Бога смерти, но, увы, увы…
- А может, Бог смерти и существует! - вдруг перебила его Лурин.
- Это кто же? Плутон? - рассмеялся отец Хэнди.
А ну как Господь разрешит нас от мук? - спросила она твердым голосом. - Я попробую найти такого Бога в христианской церкви. Как бы то ни было… - Она быстро стрельнула глазами в сторону священника - такая маленькая, решительная и миловидная - и заранее покраснела, прежде чем произнести то, что произнесла: - Не желаю я обожествлять психопата и бывшего высокопоставленного чиновника. Это то, что я называю неразумием. Это… -Лурин взмахнула руками, ища нужное слово. Потом закончила тихо, будто саму себя пыталась убедить: - Это неверно.
- Однако Он живет, - сказал отец Хэнди, - и это факт.
Она подняла на него растерянные и полные грусти глаза.
- Как ты знаешь, - продолжил священник, - мы намерены поместить на фреске в церкви Его портрет. И для этого посылаем иконописца, талантливого художника, дабы он нашел Его. В нашем распоряжении есть карты… Да, можешь назвать это крайне прагматичным подходом в делах религиозных. Абернати так и заявил мне однажды. Но скажи мне пожалуйста, что он прославляет? Ничто, фук! Докажи мне обратное!
Отец Хэнди с силой ударил кулаком по столу.
- Ну, - нисколько не оробев, ответила Лурин, - может, все это…
- Прелюдия? Прелюдия к истинной жизни, которая грядет? Да ты сама-то всерьез веришь этому? Послушай, голубушка, апостол Павел верил, что Христос вернется на Землю еще при его жизни, что "царство Божье" на Земле наступит уже при нем - то есть в первом веке нашей эры. И оно что, наступило ?
- Нет, - выдохнула девушка.
Все, что ни писал, ни говорил и ни думал апостол Павел, - все зиждилось на заблуждении. А вот мы строим свою веру на фактах. Нам достоверно известно, что Карлтон Люфтойфель представлял на Земле Господа -и явил нам истинную сущность Бога, которая оказалась ужасной, мерзкой. Тому свидетельство во всем, что тебя окружает, - в каждой горсти праха, в каждой развалине. Четырнадцать лет своей жизни ты наблюдаешь проявления черной натуры Господа. Кругом только мерзость, мерзость и мерзость! Был бы у нас тут хоть один психиатр, он бы тебе открыл глаза, он бы сказал, чем ты занимаешься. То, что ты делаешь, называется бегством от реальности!
Отец Хэнди замолчал, обессиленный своей речью.
- А спать ей приходится - с Сэндзом! - ввернула Или.
Ответом ей было молчание. Ведь то, что она сказала, - тоже голый факт. Факт - это существенность, ее словом не отодвинешь, не скроешь. Факт можно опровергнуть только большим фактом. Ни Лурин Рей, ни Ветхая Церковь таким фактом не обладают. У них лишь набор красивых слов, вроде "вечеря любви", "всепрощение", "милость", "вечное спасение".
Отец Хэнди веско сказал:
- После того как человек пережил оружие массового уничтожения, глобальную рассредоточенную бомбу и прочие прелести, он более не может доверять просто словам и жить одними словами. Понятно?
Лурин кивнула. Выглядела она потерянной, смущенной и очень несчастной.
Глава 3
Во время войны было произведено изрядное число различных наркотических веществ поражающего действия. Во всеобщем послевоенном хаосе кто-то где-то отыскивал остатки этой дряни. Питер Сэндз проявлял живой интерес к подобным наркотическим веществам, потому что они - или хотя бы некоторые из них -обладали кое-какими достоинствами, даром что создавались как оружие против врага: лишали человека воли, нарушали пространственную ориентацию, дурманили сознание и т. п.
Уж как там на самом деле - неизвестно. Однако Сэндз верил, что если обращаться с подобной наркотой осторожно, брать малые дозы, принимать эти яды в особой последовательности, то можно добиться эффекта обычных наркотиков, не рискуя протянуть ноги. Скажем, малые дозы нарушали пространственную ориентацию, но обостряли общую чувствительность, давали чувство полета. Зелененькие метамфеты, ярко-красные таблетки всяческих "…зинов", белые плоские диски кодеина, еще какие-то крохотные желтые фиг ушки - в зависимости от силы их действия Сэндз делил их когда пополам, когда на четыре части. У него имелся тайный склад с широчайшим набором наркотиков, о котором он не говорил никому. По мере сбора своей коллекции Сэндз активно экспериментировал.
В глубине души он был уверен, что так называемые галлюцинации, вызываемые некоторыми из этих наркотиков (он не уставал напоминать себе, что годны для употребления лишь некоторые из его находок), - так вот, на самом деле это не галлюцинации, а прорыв в иные слои реальности. Одни из этих слоев его пугали, другие казались вполне приятными.
Как ни странно, ему нравилось попадать именно в пугающие слои реальности. Сам он предполагал, что длительное пуританское воспитание пробудило в нем мазохистские наклонности. Так или иначе, Сэндз предпочитал осторожненько применять те вещества, которые ненадолго швыряли его в царство ужасов. Заходить слишком далеко или оставаться слишком долго он не хотел -достаточно время от времени как бы в щелочку заглядывать в это царство ужасов.
Тут он был в чем-то похож на своего отца. Питер помнил, как однажды, еще до войны, отец опробовал электрошоковую машину в парке аттракционов: бросаешь десятицентовик в щель, берешься за две ручки и начинаешь потихоньку разводить их в стороны. Чем больше разводишь, тем сильней разряд. В итоге определяешь, какое напряжение можешь вынести до того, как отпустишь ручки. Маленький Питер с восхищением глядел на папу - залитое потом лицо натужно покраснело, но он только сильнее сжимает ручки - и расстояние между ними медленно и неуклонно растет.
Конечно же, машина была непобедима.
Отцу в итоге пришлось отпустить ручки - вскрикнув от уже совершенно невыносимой боли. Но пока он боролся с непобедимой машиной, он был восхитителен. Разумеется, он слегка рисовался перед своим восьмилетним сынишкой - и действительно произвел на мальчика огромное впечатление своей силой воли и выносливостью.
Сам Питер прикоснулся к ручкам на полмгновения и в страхе шарахнулся прочь - он бы и секунды такого ужаса не вынес! Тем больше он восхищался выдержкой отца.
Но склад смертельно опасных наркотиков, принадлежавший повзрослевшему Питеру Сэндзу, был под стать бессмысленному единоборству его отца с электрошоком. Питер, с тщательностью и осмотрительностью алхимика, дозировал и смешивал свои сокровища. Он никогда на принимал наркотики в одиночестве. Всегда рядом должен быть кто-то, кто сможет в пожарном порядке запихнуть ему в рот стандартное противоядие - фенотиацин, если "путешествие" уведет Питера слишком далеко - ввысь или вглубь или куда оно там уводит…
- Наверно, я долбанутый, - как-то признался он Лурин Рей в порыве искренности.
Тем не менее свои опыты Сэндз не прекратил. Он неизменно осматривал товар всякого бродячего торговца, проходившего через Шарлоттсвилль. Находил нужное - и покупал. Его и без того большие фармацевтические запасы постоянно пополнялись новинками: он уже научился с одного взгляда определять примерный состав любой таблетки, любой капсулы, даром что ассортимент был огромный, и непосвященные просто терялись. А Питер запросто определял или угадывал производителя, назначение и состав большинства таблеток и капсул. В этом вопросе он стал ходячей энциклопедией.
- Если ты понимаешь, что у тебя на этом крыша поехала, тогда брось это! - сказала ему Лурин.
Но он бросать не хотел, потому что у него была цель. Он не просто одурманивал себя. Он искал. Искал нечто. Ему казалось, что лишь тоненькая перегородка отделяет его от чего-то важного, значительного. И Питер стремился с помощью своих опасных препаратов проломить эту перегородку -или отодвинуть тяжелый занавес - и прорваться к важному…
По крайней мере эти рациональные доводы он приводил себе в пользу продолжения экспериментов. "Стал бы я валандаться с этими галлюцинациями, -говорил он себе, - если бы не имел в виду высокой цели!"
Ведь опыты приносили мало приятного: иногда он испытывал острейший страх и полное помутнение рассудка, часто - депрессию, а изредка - даже приступы вызванного химией кровожадного буйства.
Чего же он взыскует так упорно? Наказания?
Он думал об этом часто и всякий раз отвечал: "Нет". Он не стремился изуродовать себя, разрушить свой организм, навредить своей печени или почкам. Перед применением каждого нового вещества Сэндз прилежно прочитывал вложенные в коробочки описания состава и способа применения, внимательно изучал список возможных побочных эффектов. И, уж конечно, он не хотел становиться буйным и в приступе психоза поранить или убить кого-нибудь. Скажем, ту же милую бледненькую Лурин. Однако…
Свою мысль он пояснил Лурин следующим образом:
- Мы способны зреть Карлтона Люфтойфеля - для этого нам достаточно наших органов чувств. Но мне чудится, что существует реальность иного порядка, которую не увидишь невооруженным глазом. Что-то вроде того, как мы, к примеру, не воспринимаем ультрафиолетовое и ультракрасное излучение - что не мешает этим излучениям невидимо существовать…
Лурин слушала его, свернувшись калачиком в кресле напротив и покуривая алжирскую трубку, сделанную из корня верескового дерева. Она набивала эту трубку довоенным давно пересохшим голландским плиточным табаком.
- Чем гробить себя этими "колесами", - сказала она, - ты бы лучше придумал инструменты для регистрации наличия иных слоев реальности - или что ты там ищешь. Куда проще считать информацию с приборов. И безопаснее.
Она постоянно боялась, что Питер однажды не вернется из своего наркотического "путешествия". Ведь, говоря по совести, эти наркотики вовсе и не наркотики, а оружие нервно-паралитического воздействия, которое должно вызывать необратимые неврологические и метаболические нарушения в организме человека, - причем точный механизм разрушительного действия был зачастую неизвестен даже самим производителям… Вдобавок на каждого человека эта дрянь воздействует по-своему, что только усугубляет опасность.
- У меня нет ни малейшего желания считывать показания каких-то приборов, - ответил Сэндз. - Мне не фиксация факта нужна. Мне необходимо… - Он поискал нужное слово, потом закончил с энергичным жестом: - Мне необходимо самому пережить!
Лурин тяжело вздохнула.
- В таком случае не торопи события, - сказала она. - Сиди и жди. Оно придет когда-нибудь.
Меня "когда-нибудь" не устраивает, - возразил он. - Я ждать не могу.
Потому как по эту сторону могилы без усилия в иной слой реальности не проникнуть.
Смерть была врагом, которого Служители Гнева восславляли и почитали спасением, высшей милостью. Но в то же время Служители Гнева, будучи теми, кто не погиб во время войны, не очень-то логично воображали себя Избранными, некоей элитой, которую их Господь Гнева помиловал.
Питер Сэндз очень хорошо улавливал эту логическую ошибку в философских построениях Служителей Гнева.
Если Господь Гнева был злым Богом, как о том твердили исповедовавшие Его веру, то Он бы оставил в живых не самых добрых, а самых порочных! Стало быть, согласно их же логике, Служители Гнева - самые мерзкие люди на Земле. Подобно самому Карл-тону Люфтойфелю, они оставались в живых, ибо были настолько дурны, что им было отказано в целительном бальзаме смерти.
Эти сумасшедшие выкрутасы логики раздражали Питера. Поэтому он снова занялся таблетками, разложенными на столе его небольшой комнаты.
- Ладно, - вздохнула Лурин, - если ты такой упрямый, скажи мне, что именно ты пытаешься отыскать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Лурин не вырывала своих рук из его рук. Но сидела, как каменная. Если бы не тепло ладоней, он бы решил, что держит покойника - до того она была неподвижна, зажата. Наконец ее неестественная, покойничья окаменелость вызвала в нем невольную брезгливость - и он отпустил ее руки.
Она сразу же занялась недопитой чашкой кофе. Внешне ее движения были исполнены покоя.
- Что я вам скажу, - произнесла Лурин ровным голосом, - никто из нас не сомневается, что председатель Комитета по разработке новых видов энергии Карлтон Люфтойфель действительно существовал. Но он был человек. Просто человек. Никакой не Бог.
- Это была лишь оболочка человека, видимость человека, - сказал отец Хэнди. - Сотворенная Господом. По образу и подобию Его, если использовать вашу христианскую терминологию.
Она молчала. Ей было нечего возразить.
- Дорогая моя, - сказал отец Хэнди, - верить в устарелые догматы Ветхой Церкви - значит бежать от правды. Бежать от настоящего. Это мы, наша церковь пытаемся жить в настоящем, в этом мире, смело взирать в лицо происходящему и бесстрашно оценивать происшедшее. Мы честны перед собой. Да, говорим мы, все живое находится в руце безжалостного, злобного божества, которое не успокоится, пока не сотрет нас с лица Земли: одного за другим, одного за другим - или всех скопом. Но чтоб никого не осталось! Было бы славно верить в Бога смерти, но, увы, увы…
- А может, Бог смерти и существует! - вдруг перебила его Лурин.
- Это кто же? Плутон? - рассмеялся отец Хэнди.
А ну как Господь разрешит нас от мук? - спросила она твердым голосом. - Я попробую найти такого Бога в христианской церкви. Как бы то ни было… - Она быстро стрельнула глазами в сторону священника - такая маленькая, решительная и миловидная - и заранее покраснела, прежде чем произнести то, что произнесла: - Не желаю я обожествлять психопата и бывшего высокопоставленного чиновника. Это то, что я называю неразумием. Это… -Лурин взмахнула руками, ища нужное слово. Потом закончила тихо, будто саму себя пыталась убедить: - Это неверно.
- Однако Он живет, - сказал отец Хэнди, - и это факт.
Она подняла на него растерянные и полные грусти глаза.
- Как ты знаешь, - продолжил священник, - мы намерены поместить на фреске в церкви Его портрет. И для этого посылаем иконописца, талантливого художника, дабы он нашел Его. В нашем распоряжении есть карты… Да, можешь назвать это крайне прагматичным подходом в делах религиозных. Абернати так и заявил мне однажды. Но скажи мне пожалуйста, что он прославляет? Ничто, фук! Докажи мне обратное!
Отец Хэнди с силой ударил кулаком по столу.
- Ну, - нисколько не оробев, ответила Лурин, - может, все это…
- Прелюдия? Прелюдия к истинной жизни, которая грядет? Да ты сама-то всерьез веришь этому? Послушай, голубушка, апостол Павел верил, что Христос вернется на Землю еще при его жизни, что "царство Божье" на Земле наступит уже при нем - то есть в первом веке нашей эры. И оно что, наступило ?
- Нет, - выдохнула девушка.
Все, что ни писал, ни говорил и ни думал апостол Павел, - все зиждилось на заблуждении. А вот мы строим свою веру на фактах. Нам достоверно известно, что Карлтон Люфтойфель представлял на Земле Господа -и явил нам истинную сущность Бога, которая оказалась ужасной, мерзкой. Тому свидетельство во всем, что тебя окружает, - в каждой горсти праха, в каждой развалине. Четырнадцать лет своей жизни ты наблюдаешь проявления черной натуры Господа. Кругом только мерзость, мерзость и мерзость! Был бы у нас тут хоть один психиатр, он бы тебе открыл глаза, он бы сказал, чем ты занимаешься. То, что ты делаешь, называется бегством от реальности!
Отец Хэнди замолчал, обессиленный своей речью.
- А спать ей приходится - с Сэндзом! - ввернула Или.
Ответом ей было молчание. Ведь то, что она сказала, - тоже голый факт. Факт - это существенность, ее словом не отодвинешь, не скроешь. Факт можно опровергнуть только большим фактом. Ни Лурин Рей, ни Ветхая Церковь таким фактом не обладают. У них лишь набор красивых слов, вроде "вечеря любви", "всепрощение", "милость", "вечное спасение".
Отец Хэнди веско сказал:
- После того как человек пережил оружие массового уничтожения, глобальную рассредоточенную бомбу и прочие прелести, он более не может доверять просто словам и жить одними словами. Понятно?
Лурин кивнула. Выглядела она потерянной, смущенной и очень несчастной.
Глава 3
Во время войны было произведено изрядное число различных наркотических веществ поражающего действия. Во всеобщем послевоенном хаосе кто-то где-то отыскивал остатки этой дряни. Питер Сэндз проявлял живой интерес к подобным наркотическим веществам, потому что они - или хотя бы некоторые из них -обладали кое-какими достоинствами, даром что создавались как оружие против врага: лишали человека воли, нарушали пространственную ориентацию, дурманили сознание и т. п.
Уж как там на самом деле - неизвестно. Однако Сэндз верил, что если обращаться с подобной наркотой осторожно, брать малые дозы, принимать эти яды в особой последовательности, то можно добиться эффекта обычных наркотиков, не рискуя протянуть ноги. Скажем, малые дозы нарушали пространственную ориентацию, но обостряли общую чувствительность, давали чувство полета. Зелененькие метамфеты, ярко-красные таблетки всяческих "…зинов", белые плоские диски кодеина, еще какие-то крохотные желтые фиг ушки - в зависимости от силы их действия Сэндз делил их когда пополам, когда на четыре части. У него имелся тайный склад с широчайшим набором наркотиков, о котором он не говорил никому. По мере сбора своей коллекции Сэндз активно экспериментировал.
В глубине души он был уверен, что так называемые галлюцинации, вызываемые некоторыми из этих наркотиков (он не уставал напоминать себе, что годны для употребления лишь некоторые из его находок), - так вот, на самом деле это не галлюцинации, а прорыв в иные слои реальности. Одни из этих слоев его пугали, другие казались вполне приятными.
Как ни странно, ему нравилось попадать именно в пугающие слои реальности. Сам он предполагал, что длительное пуританское воспитание пробудило в нем мазохистские наклонности. Так или иначе, Сэндз предпочитал осторожненько применять те вещества, которые ненадолго швыряли его в царство ужасов. Заходить слишком далеко или оставаться слишком долго он не хотел -достаточно время от времени как бы в щелочку заглядывать в это царство ужасов.
Тут он был в чем-то похож на своего отца. Питер помнил, как однажды, еще до войны, отец опробовал электрошоковую машину в парке аттракционов: бросаешь десятицентовик в щель, берешься за две ручки и начинаешь потихоньку разводить их в стороны. Чем больше разводишь, тем сильней разряд. В итоге определяешь, какое напряжение можешь вынести до того, как отпустишь ручки. Маленький Питер с восхищением глядел на папу - залитое потом лицо натужно покраснело, но он только сильнее сжимает ручки - и расстояние между ними медленно и неуклонно растет.
Конечно же, машина была непобедима.
Отцу в итоге пришлось отпустить ручки - вскрикнув от уже совершенно невыносимой боли. Но пока он боролся с непобедимой машиной, он был восхитителен. Разумеется, он слегка рисовался перед своим восьмилетним сынишкой - и действительно произвел на мальчика огромное впечатление своей силой воли и выносливостью.
Сам Питер прикоснулся к ручкам на полмгновения и в страхе шарахнулся прочь - он бы и секунды такого ужаса не вынес! Тем больше он восхищался выдержкой отца.
Но склад смертельно опасных наркотиков, принадлежавший повзрослевшему Питеру Сэндзу, был под стать бессмысленному единоборству его отца с электрошоком. Питер, с тщательностью и осмотрительностью алхимика, дозировал и смешивал свои сокровища. Он никогда на принимал наркотики в одиночестве. Всегда рядом должен быть кто-то, кто сможет в пожарном порядке запихнуть ему в рот стандартное противоядие - фенотиацин, если "путешествие" уведет Питера слишком далеко - ввысь или вглубь или куда оно там уводит…
- Наверно, я долбанутый, - как-то признался он Лурин Рей в порыве искренности.
Тем не менее свои опыты Сэндз не прекратил. Он неизменно осматривал товар всякого бродячего торговца, проходившего через Шарлоттсвилль. Находил нужное - и покупал. Его и без того большие фармацевтические запасы постоянно пополнялись новинками: он уже научился с одного взгляда определять примерный состав любой таблетки, любой капсулы, даром что ассортимент был огромный, и непосвященные просто терялись. А Питер запросто определял или угадывал производителя, назначение и состав большинства таблеток и капсул. В этом вопросе он стал ходячей энциклопедией.
- Если ты понимаешь, что у тебя на этом крыша поехала, тогда брось это! - сказала ему Лурин.
Но он бросать не хотел, потому что у него была цель. Он не просто одурманивал себя. Он искал. Искал нечто. Ему казалось, что лишь тоненькая перегородка отделяет его от чего-то важного, значительного. И Питер стремился с помощью своих опасных препаратов проломить эту перегородку -или отодвинуть тяжелый занавес - и прорваться к важному…
По крайней мере эти рациональные доводы он приводил себе в пользу продолжения экспериментов. "Стал бы я валандаться с этими галлюцинациями, -говорил он себе, - если бы не имел в виду высокой цели!"
Ведь опыты приносили мало приятного: иногда он испытывал острейший страх и полное помутнение рассудка, часто - депрессию, а изредка - даже приступы вызванного химией кровожадного буйства.
Чего же он взыскует так упорно? Наказания?
Он думал об этом часто и всякий раз отвечал: "Нет". Он не стремился изуродовать себя, разрушить свой организм, навредить своей печени или почкам. Перед применением каждого нового вещества Сэндз прилежно прочитывал вложенные в коробочки описания состава и способа применения, внимательно изучал список возможных побочных эффектов. И, уж конечно, он не хотел становиться буйным и в приступе психоза поранить или убить кого-нибудь. Скажем, ту же милую бледненькую Лурин. Однако…
Свою мысль он пояснил Лурин следующим образом:
- Мы способны зреть Карлтона Люфтойфеля - для этого нам достаточно наших органов чувств. Но мне чудится, что существует реальность иного порядка, которую не увидишь невооруженным глазом. Что-то вроде того, как мы, к примеру, не воспринимаем ультрафиолетовое и ультракрасное излучение - что не мешает этим излучениям невидимо существовать…
Лурин слушала его, свернувшись калачиком в кресле напротив и покуривая алжирскую трубку, сделанную из корня верескового дерева. Она набивала эту трубку довоенным давно пересохшим голландским плиточным табаком.
- Чем гробить себя этими "колесами", - сказала она, - ты бы лучше придумал инструменты для регистрации наличия иных слоев реальности - или что ты там ищешь. Куда проще считать информацию с приборов. И безопаснее.
Она постоянно боялась, что Питер однажды не вернется из своего наркотического "путешествия". Ведь, говоря по совести, эти наркотики вовсе и не наркотики, а оружие нервно-паралитического воздействия, которое должно вызывать необратимые неврологические и метаболические нарушения в организме человека, - причем точный механизм разрушительного действия был зачастую неизвестен даже самим производителям… Вдобавок на каждого человека эта дрянь воздействует по-своему, что только усугубляет опасность.
- У меня нет ни малейшего желания считывать показания каких-то приборов, - ответил Сэндз. - Мне не фиксация факта нужна. Мне необходимо… - Он поискал нужное слово, потом закончил с энергичным жестом: - Мне необходимо самому пережить!
Лурин тяжело вздохнула.
- В таком случае не торопи события, - сказала она. - Сиди и жди. Оно придет когда-нибудь.
Меня "когда-нибудь" не устраивает, - возразил он. - Я ждать не могу.
Потому как по эту сторону могилы без усилия в иной слой реальности не проникнуть.
Смерть была врагом, которого Служители Гнева восславляли и почитали спасением, высшей милостью. Но в то же время Служители Гнева, будучи теми, кто не погиб во время войны, не очень-то логично воображали себя Избранными, некоей элитой, которую их Господь Гнева помиловал.
Питер Сэндз очень хорошо улавливал эту логическую ошибку в философских построениях Служителей Гнева.
Если Господь Гнева был злым Богом, как о том твердили исповедовавшие Его веру, то Он бы оставил в живых не самых добрых, а самых порочных! Стало быть, согласно их же логике, Служители Гнева - самые мерзкие люди на Земле. Подобно самому Карл-тону Люфтойфелю, они оставались в живых, ибо были настолько дурны, что им было отказано в целительном бальзаме смерти.
Эти сумасшедшие выкрутасы логики раздражали Питера. Поэтому он снова занялся таблетками, разложенными на столе его небольшой комнаты.
- Ладно, - вздохнула Лурин, - если ты такой упрямый, скажи мне, что именно ты пытаешься отыскать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35