»
Образ, неотступно преследовавший Лиз в кошмарных снах, подпитывали воспоминания, воображение.
В час катастрофы Лиз проходила стажировку в 200 километрах от Алзенберга и не могла знать, что делала Наша в минуты, предшествующие драме. Она лишь предполагала, что сестра, верная своим привычкам, спустилась петь в метро. Помимо предположений, была… Гудрун, которую Лиз бесконечно расспрашивала в течение многих последующих недель.
Лиз повертела инструмент в руках. Он пришел в негодность от пребывания в воде. Дека частично расклеилась. Гриф перекосился. Не хватало струн. Не было ни надписи, ни этикетки, указывающих на владельца.
И несмотря на это, Лиз не могла оторваться от нее. Маленький чистильщик мумий вошел в лачугу. Увидев гитару, он поморщился:
— Не трогай ее, она принадлежала девчонке.
Лиз постаралась скрыть возбуждение, охватившее ее.
— Какой девчонке?
— Светловолосой певице с длинными волосами, — объяснил мальчик. — Это она сочинила песню в честь помпы. Слова и музыку. Она очень хорошо играла.
— Как ее звали? — запинаясь, спросила Лиз.
— Уже и не помню. Это было давно.
— Где она?
— Сбежала. Мужчины приставали к ней. А она не хотела быть с ними. Тогда они разлюбили ее. Она пела, и этого было достаточно. Первый Класс хотел сделать ее своей самкой, она отказалась и ушла.
— Куда?
Ребенок заерзал, допрос надоел ему. Он не любил думать.
«К тому же он был слишком мал тогда, — решилаЛиз. — У него остались весьма смутные воспоминания о жизни после катастрофы».
— Туда. — Мальчик показал на один из прилегающих коридоров. — Она выбрала коридор страха, уверенная, что ее не будут преследовать. Должно быть, она не дошла до конца. Первый Класс говорит, что такое невозможно: от страха умирают, не пройдя и половины дороги. Короче, она ушла и больше никто ее не видел.
— Какое у нее было лицо? — с надеждой спросила Лиз.
— Некрасивое. — Мальчик скорчил ужасную гримасу. — Ее ранило во время катастрофы. У нее был сломан нос, много шрамов. Она часто ходила в маске из тряпки, чтобы не пугать людей. Когда я был маленький, видел много таких — перекошенных, с изуродованным лицом. Сейчас их нет, они умерли.
— А гитара, — спросила Лиз, — я могу ее взять?
Мальчик пожал плечами:
— Как хочешь, никто не умеет на ней играть. Только певица пользовалась ею. Гитара лежит здесь на тот случай, если та вернется. А пела она хорошо… и у нее были красивые волосы.
Сочтя, что потерял много времени, он убежал, желая присоединиться к бегунам, галопирующим по залу станции.
«Марафон! Марафон!» — скандировали они, толкаясь и пытаясь возглавить цепочку.
С гитарой в руке Лиз направилась к запрещенным туннелям. Она хотела выработать стратегию, извлечь выгоду из временного просветления ума, проявившегося с началом кислородного дождя. Нервы ее напряглись, мышцы сокращались, требуя максимального использования, и девушка приложила неимоверные усилия, чтобы не поддаться зову тела, призывающего ее к участию в марафоне. Боже! Как она желала бегать… Если бы она твердо решила не двигаться, то взорвалась бы с минуту на минуту.
Потрясая гитарой, как дубинкой, Лиз побежала к запрещенной зоне. Туда выходили два магических коридора, которые племя использовало для поощрения и наказания. В каждом находился баллон с ядовитым нервным газом, и поврежденный редукционный клапан выпускал ежедневно несколько кубических сантиметров невидимого яда.
«Первый, вероятно, — эйфорический, окись азота или что-то в этом роде, — подумала Лиз, — во втором — галлюциноген, вызывающий приступы сильной тревоги. Все это, разумеется, в военных целях».
Она вспомнила, что в течение десяти лет после великого ядерного разоружения научные исследования в области обороны сконцентрировались на отравляющих веществах, контролировать которые легче, чем смертоносные вирусы. Алзенберг представлял собой идеальное место для складирования газов. Река и метро образовывали великолепный экран для введения в заблуждение детекторов. Река и метро глушили волны сонаров и спутников-шпионов.
«Секретная лаборатория находилась там, — сказала себе девушка. — Там были складированы тысячи баллонов. Газы, способные повлиять на биологические процессы, вызвать настоящую мутацию. Состояние полнейшего оцепенения, даже умопомешательство. Есть чем нейтрализовать страну за один час и заселить ее идиотами. „Чистая“ война… Вирус быстро распространяющегося идиотизма растворяется в атмосфере, как духи».
Лиз опустилась на колени у входа в слабо освещенный туннель страха. Длинный ли он? Куда выходит?
«Удастся ли мне достаточно долго сдерживать дыхание, чтобы не умереть от приступа ужаса? — спрашивала себя Лиз. — Ну и задачка!» Если токсичные испарения окажутся сильными, она скончается от сердечного приступа, вызванного чрезмерной дозой галлюциногена.
«Полагаю, что эта разновидность вещества предназначена именно для этого, — сказала она себе. — Чем больше вдыхаешь газ, смешанный с окружающим воздухом, тем сильнее проявляются тревога, страх, тоска, в конце концов становящиеся нестерпимыми. Разве в прошлом веке приемы ЛСД не превратили многочисленных его потребителей в неизлечимых психопатов?»
Лиз старалась рассуждать очень быстро. Она не имела времени. Ее легкие обладали исключительными возможностями. Набрав в них чистого кислорода, Лиз имела шанс выжить, проходя через коридор. Упусти она случай, ей придется ограничиться обедненным воздухом станции, что может привести к остановке дыхания.
«Я должна идти немедленно, — решила Лиз. — Еще немного, и я позабуду о существовании певицы. Я поддамся окружающему меня слабоумию».
Отступив на десять шагов, она повернулась к помпе, подставила себя под поток кислорода и прокачала легкие, как спортсмен, собирающийся установить рекорд по глубоководному нырянию.
Сочтя, что подготовилась, Лиз задержала дыхание и бросилась в неизвестность.
Кто-то крикнул ей в спину. Наверное, маленький чистильщик мумий, но она не оглянулась. Изо всех сил Лиз бежала по облицованному туннелю, где освещенные места сменялись темными. Она бежала…
Перепрыгнула через контейнер с ядовитым газом, молясь, чтобы коридор оказался не слишком длинным. Как у нырялыцицы, у нее были хорошо развиты легкие, но Лиз знала, что некоторые боевые отравляющие газы способны проникать сквозь поры кожного покрова благодаря тканевому дыханию.
Гитара мешала Лиз, но бросить ее она не хотела. Лиз рассчитывала приручить певицу, если та потеряла память при катастрофе или от вдыхания токсичных веществ.
Она называла ее «певица», а не Наша. Еще слишком рано.
Лиз все бежала… Пролет не был прямым, но без разветвлений. Она начинала задыхаться.
«Больше мне не выдержать», — подумала Лиз, ускоряя темп. По пути встречались брошенные вещи: обувь, дамские сумочки, предметы одежды, утерянные в панике после катастрофы. Тут и там лежали скрюченные трупы: одетые и голые. Были ли то отчаянные, попытавшиеся пересечь коридор страха? Свалились ли они от сердечного приступа?
Всякий раз, перепрыгивая через трупы, Лиз бросала быстрый взгляд на волосы мертвецов, желая убедиться, нет ли среди них светловолосых.
Ей пришлось сбавить скорость, сердце вырывалось из груди. Лиз задыхалась, нужно было дышать.
Она начала потихоньку освобождать легкие, чтобы выиграть время. Когда они опустели, Лиз остановилась и скупо вдохнула воздух.
Неужели газ дошел и сюда? Сначала она не ощутила ничего особенного. Воздух имел привкус и запах плесени, как и повсюду. Лиз пошла размеренным шагом, стараясь дышать как можно поверхностнее. Это давало надежду дойти до конца туннеля.
«Каждый выигранный метр отделяет меня от контейнера, — повторяла она себе, — газ, растворившийся в воздухе, становится не таким ядовитым по мере отдаления от него».
Лиз цеплялась за эту теорему, вовсю стараясь уверовать в нее.
Но потом… тоска овладела ею. Абсурдная и безумная тоска. Убеждение в том, что трупы, через которые она недавно переступала, встали и преследуют ее. Трупы не хотели, чтобы Лиз повезло там, где они проиграли. Всплыли образы детства: мрачные статуи дома в Ольденбурге… Великий Ханафоссе, зарезанный неизвестным убийцей… И он тоже вдруг оказался среди ее преследователей. Бежал он неловко на своих гипсовых ногах, а длинные руки его тянулись к Лиз, силясь схватить ее. Он упорнее всего легиона мертвецов следовал за ней, крича: «Марафон! Марафон!»
Лиз застонала от ужаса. Теперь она передвигалась зигзагами, теряя драгоценное время, когда оглядывалась через плечо.
Они появятся с секунды на секунду, она слышала их топот, постукивание костей…
И напрасно повторяла себе, что сходит с ума, что всего этого нет, страх все равно пробегал по ее нервам подобно искрам костра, вздымаемым ветром. Члены Лиз онемели, словно ее разбил паралич. Вскоре она обмякнет и замрет, как животное, застигнутое посреди дороги слепящими фарами автомашины. Не двигаясь, оно с ужасом ждет, когда безжалостные колеса расплющат его.
СМАЧИВАЮЩАЯ МОЧОЙ
Внезапно пол ушел из-под ног Лиз. Она покатилась в яму с грудой гальки, не в силах затормозить падение. Коридор оканчивался воронкой от обвала. Уровень станции понизился на несколько метров, и на ее месте образовалось подземное озеро. Из него островками выступали кучи строительного мусора. Лиз поднялась на колени. Кровоточили сотни порезов на ее теле, однако ужас исчез. Она увидела хижины, возведенные на островках. Какой-то мужчина в лохмотьях и на костылях смотрел на нее. Лицо его наполовину закрывало что-то вроде маски с тряпичным наростом, делавшим его похожим на рыло.
— Они и тебя хотели убить?! — крикнул он ей приглушенным голосом.
— Что? — пролепетала Лиз, еще не оправившаяся от страха.
Ее затуманенный газом мозг воспринимал собеседника как монстра с головой свиньи.
— Меня зовут Курт Майерхофф, — сказал мужчина с костылями. — А здесь — зона калек и инвалидов. Именно здесь мы нашли убежище, когда полоумные соседи хотели умертвить нас, якобы из-за того, что мы зря поглощаем кислород и не нужны общине. А ты чем страдаешь?
— Ни… ничем, — заикаясь, ответила Лиз.
Проклиная путаницу в мыслях, она погрузила руки в черную воду, чтобы найти гитару, которую выронила при падении.
— Ты действительно выглядишь здоровой, — заметил мужчина. — Тем лучше, нам как раз нужна служанка. Все живущие здесь находятся в невыгодном положении. Получившие ранение во время катастрофы вылечились сами… если это можно назвать лечением!
Лиз нашла гитару и встала. Она стыдилась своей наготы перед мужчиной на костылях.
— Ты понимаешь, что я говорю? — обеспокоенно спросил Курт Майерхофф. — Похоже, ты больше, чем надо, пробыла в туннеле страха, я прав? Одни умирают там от сердечного приступа, другие выходят оттуда совсем седыми. Третьи так и не приходят в себя; при виде мыши у них начинаются конвульсии. Надеюсь, ты не такая. Ты сложена, как хорошая кобылица, и это отлично подходит для работы, ожидающей тебя. Так как тебя зовут?
Лиз представилась. Курт оценивающим взглядом осматривал ее с высоты своего каменного холма.
— Ты — женщина, — заключил он, — это хорошо. Женщины много писают.
— Что? — взвизгнула Лиз.
— Видишь мою дыхательную маску? — спросил Курт. — Здесь все носят такие, они служат для фильтрации газа. Но для этого на них необходимо писать. Понимаешь?
Женщины писают больше, чем мужчины, это известно, тем ты и будешь ценна. Вот и все.
Лиз не осмелилась противоречить. Она знала этот способ: солдаты, потерявшие противогаз, пользовались им в окопах во время войны. Курт оперся на один костыль, чтобы другой рукой снять свое тряпичное рыло, и бросил его Лиз. Та поймала маску на лету.
— Держи, — приказал он, — пописай на нее, она почти сухая.
— А не лучше ли смачивать водой? — осторожно спросила девушка.
— Да нет же, идиотка! — вспылил мужчина. — Вода ничего не дает. Нужна моча. Именно аммиак, содержащийся в моче, нейтрализует газ.
Смущенная Лиз исполнила просьбу. Курт удовлетворенно кивнул.
— Завяжи мне ее на затылке, — сказал он. — Хорошо, у тебя есть способности. И не стоит задерживаться здесь, концентрация газа сильнее на выходе из коридора. — Он запрыгал через развалины. И делал это довольно ловко. — Я был препаратором в одной аптеке, — отдуваясь, объяснил Курт. — Так что мне многое известно. И потом, я — как бы губернатор этого места. Остальные очень больны, ты убедишься в этом. Есть и чокнутые, есть безрукие, безногие. Есть даже девчонки, бежавшие из соседнего племени, потому что им надоело быть игрушками мужчин.
Говорил Курт, не ожидая ответа. Лиз покорно шла за ним, держа в руке гитару, полную воды. Наконец они приблизились к порогу лачуги, построенной на верху каменистого холма.
— Видишь, как она проконопачена? — спросил Курт. — Это препятствует проникновению газа. К тому же всегда нужно строить повыше, потому что яд выходит из туннеля и скапливается на уровне воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Образ, неотступно преследовавший Лиз в кошмарных снах, подпитывали воспоминания, воображение.
В час катастрофы Лиз проходила стажировку в 200 километрах от Алзенберга и не могла знать, что делала Наша в минуты, предшествующие драме. Она лишь предполагала, что сестра, верная своим привычкам, спустилась петь в метро. Помимо предположений, была… Гудрун, которую Лиз бесконечно расспрашивала в течение многих последующих недель.
Лиз повертела инструмент в руках. Он пришел в негодность от пребывания в воде. Дека частично расклеилась. Гриф перекосился. Не хватало струн. Не было ни надписи, ни этикетки, указывающих на владельца.
И несмотря на это, Лиз не могла оторваться от нее. Маленький чистильщик мумий вошел в лачугу. Увидев гитару, он поморщился:
— Не трогай ее, она принадлежала девчонке.
Лиз постаралась скрыть возбуждение, охватившее ее.
— Какой девчонке?
— Светловолосой певице с длинными волосами, — объяснил мальчик. — Это она сочинила песню в честь помпы. Слова и музыку. Она очень хорошо играла.
— Как ее звали? — запинаясь, спросила Лиз.
— Уже и не помню. Это было давно.
— Где она?
— Сбежала. Мужчины приставали к ней. А она не хотела быть с ними. Тогда они разлюбили ее. Она пела, и этого было достаточно. Первый Класс хотел сделать ее своей самкой, она отказалась и ушла.
— Куда?
Ребенок заерзал, допрос надоел ему. Он не любил думать.
«К тому же он был слишком мал тогда, — решилаЛиз. — У него остались весьма смутные воспоминания о жизни после катастрофы».
— Туда. — Мальчик показал на один из прилегающих коридоров. — Она выбрала коридор страха, уверенная, что ее не будут преследовать. Должно быть, она не дошла до конца. Первый Класс говорит, что такое невозможно: от страха умирают, не пройдя и половины дороги. Короче, она ушла и больше никто ее не видел.
— Какое у нее было лицо? — с надеждой спросила Лиз.
— Некрасивое. — Мальчик скорчил ужасную гримасу. — Ее ранило во время катастрофы. У нее был сломан нос, много шрамов. Она часто ходила в маске из тряпки, чтобы не пугать людей. Когда я был маленький, видел много таких — перекошенных, с изуродованным лицом. Сейчас их нет, они умерли.
— А гитара, — спросила Лиз, — я могу ее взять?
Мальчик пожал плечами:
— Как хочешь, никто не умеет на ней играть. Только певица пользовалась ею. Гитара лежит здесь на тот случай, если та вернется. А пела она хорошо… и у нее были красивые волосы.
Сочтя, что потерял много времени, он убежал, желая присоединиться к бегунам, галопирующим по залу станции.
«Марафон! Марафон!» — скандировали они, толкаясь и пытаясь возглавить цепочку.
С гитарой в руке Лиз направилась к запрещенным туннелям. Она хотела выработать стратегию, извлечь выгоду из временного просветления ума, проявившегося с началом кислородного дождя. Нервы ее напряглись, мышцы сокращались, требуя максимального использования, и девушка приложила неимоверные усилия, чтобы не поддаться зову тела, призывающего ее к участию в марафоне. Боже! Как она желала бегать… Если бы она твердо решила не двигаться, то взорвалась бы с минуту на минуту.
Потрясая гитарой, как дубинкой, Лиз побежала к запрещенной зоне. Туда выходили два магических коридора, которые племя использовало для поощрения и наказания. В каждом находился баллон с ядовитым нервным газом, и поврежденный редукционный клапан выпускал ежедневно несколько кубических сантиметров невидимого яда.
«Первый, вероятно, — эйфорический, окись азота или что-то в этом роде, — подумала Лиз, — во втором — галлюциноген, вызывающий приступы сильной тревоги. Все это, разумеется, в военных целях».
Она вспомнила, что в течение десяти лет после великого ядерного разоружения научные исследования в области обороны сконцентрировались на отравляющих веществах, контролировать которые легче, чем смертоносные вирусы. Алзенберг представлял собой идеальное место для складирования газов. Река и метро образовывали великолепный экран для введения в заблуждение детекторов. Река и метро глушили волны сонаров и спутников-шпионов.
«Секретная лаборатория находилась там, — сказала себе девушка. — Там были складированы тысячи баллонов. Газы, способные повлиять на биологические процессы, вызвать настоящую мутацию. Состояние полнейшего оцепенения, даже умопомешательство. Есть чем нейтрализовать страну за один час и заселить ее идиотами. „Чистая“ война… Вирус быстро распространяющегося идиотизма растворяется в атмосфере, как духи».
Лиз опустилась на колени у входа в слабо освещенный туннель страха. Длинный ли он? Куда выходит?
«Удастся ли мне достаточно долго сдерживать дыхание, чтобы не умереть от приступа ужаса? — спрашивала себя Лиз. — Ну и задачка!» Если токсичные испарения окажутся сильными, она скончается от сердечного приступа, вызванного чрезмерной дозой галлюциногена.
«Полагаю, что эта разновидность вещества предназначена именно для этого, — сказала она себе. — Чем больше вдыхаешь газ, смешанный с окружающим воздухом, тем сильнее проявляются тревога, страх, тоска, в конце концов становящиеся нестерпимыми. Разве в прошлом веке приемы ЛСД не превратили многочисленных его потребителей в неизлечимых психопатов?»
Лиз старалась рассуждать очень быстро. Она не имела времени. Ее легкие обладали исключительными возможностями. Набрав в них чистого кислорода, Лиз имела шанс выжить, проходя через коридор. Упусти она случай, ей придется ограничиться обедненным воздухом станции, что может привести к остановке дыхания.
«Я должна идти немедленно, — решила Лиз. — Еще немного, и я позабуду о существовании певицы. Я поддамся окружающему меня слабоумию».
Отступив на десять шагов, она повернулась к помпе, подставила себя под поток кислорода и прокачала легкие, как спортсмен, собирающийся установить рекорд по глубоководному нырянию.
Сочтя, что подготовилась, Лиз задержала дыхание и бросилась в неизвестность.
Кто-то крикнул ей в спину. Наверное, маленький чистильщик мумий, но она не оглянулась. Изо всех сил Лиз бежала по облицованному туннелю, где освещенные места сменялись темными. Она бежала…
Перепрыгнула через контейнер с ядовитым газом, молясь, чтобы коридор оказался не слишком длинным. Как у нырялыцицы, у нее были хорошо развиты легкие, но Лиз знала, что некоторые боевые отравляющие газы способны проникать сквозь поры кожного покрова благодаря тканевому дыханию.
Гитара мешала Лиз, но бросить ее она не хотела. Лиз рассчитывала приручить певицу, если та потеряла память при катастрофе или от вдыхания токсичных веществ.
Она называла ее «певица», а не Наша. Еще слишком рано.
Лиз все бежала… Пролет не был прямым, но без разветвлений. Она начинала задыхаться.
«Больше мне не выдержать», — подумала Лиз, ускоряя темп. По пути встречались брошенные вещи: обувь, дамские сумочки, предметы одежды, утерянные в панике после катастрофы. Тут и там лежали скрюченные трупы: одетые и голые. Были ли то отчаянные, попытавшиеся пересечь коридор страха? Свалились ли они от сердечного приступа?
Всякий раз, перепрыгивая через трупы, Лиз бросала быстрый взгляд на волосы мертвецов, желая убедиться, нет ли среди них светловолосых.
Ей пришлось сбавить скорость, сердце вырывалось из груди. Лиз задыхалась, нужно было дышать.
Она начала потихоньку освобождать легкие, чтобы выиграть время. Когда они опустели, Лиз остановилась и скупо вдохнула воздух.
Неужели газ дошел и сюда? Сначала она не ощутила ничего особенного. Воздух имел привкус и запах плесени, как и повсюду. Лиз пошла размеренным шагом, стараясь дышать как можно поверхностнее. Это давало надежду дойти до конца туннеля.
«Каждый выигранный метр отделяет меня от контейнера, — повторяла она себе, — газ, растворившийся в воздухе, становится не таким ядовитым по мере отдаления от него».
Лиз цеплялась за эту теорему, вовсю стараясь уверовать в нее.
Но потом… тоска овладела ею. Абсурдная и безумная тоска. Убеждение в том, что трупы, через которые она недавно переступала, встали и преследуют ее. Трупы не хотели, чтобы Лиз повезло там, где они проиграли. Всплыли образы детства: мрачные статуи дома в Ольденбурге… Великий Ханафоссе, зарезанный неизвестным убийцей… И он тоже вдруг оказался среди ее преследователей. Бежал он неловко на своих гипсовых ногах, а длинные руки его тянулись к Лиз, силясь схватить ее. Он упорнее всего легиона мертвецов следовал за ней, крича: «Марафон! Марафон!»
Лиз застонала от ужаса. Теперь она передвигалась зигзагами, теряя драгоценное время, когда оглядывалась через плечо.
Они появятся с секунды на секунду, она слышала их топот, постукивание костей…
И напрасно повторяла себе, что сходит с ума, что всего этого нет, страх все равно пробегал по ее нервам подобно искрам костра, вздымаемым ветром. Члены Лиз онемели, словно ее разбил паралич. Вскоре она обмякнет и замрет, как животное, застигнутое посреди дороги слепящими фарами автомашины. Не двигаясь, оно с ужасом ждет, когда безжалостные колеса расплющат его.
СМАЧИВАЮЩАЯ МОЧОЙ
Внезапно пол ушел из-под ног Лиз. Она покатилась в яму с грудой гальки, не в силах затормозить падение. Коридор оканчивался воронкой от обвала. Уровень станции понизился на несколько метров, и на ее месте образовалось подземное озеро. Из него островками выступали кучи строительного мусора. Лиз поднялась на колени. Кровоточили сотни порезов на ее теле, однако ужас исчез. Она увидела хижины, возведенные на островках. Какой-то мужчина в лохмотьях и на костылях смотрел на нее. Лицо его наполовину закрывало что-то вроде маски с тряпичным наростом, делавшим его похожим на рыло.
— Они и тебя хотели убить?! — крикнул он ей приглушенным голосом.
— Что? — пролепетала Лиз, еще не оправившаяся от страха.
Ее затуманенный газом мозг воспринимал собеседника как монстра с головой свиньи.
— Меня зовут Курт Майерхофф, — сказал мужчина с костылями. — А здесь — зона калек и инвалидов. Именно здесь мы нашли убежище, когда полоумные соседи хотели умертвить нас, якобы из-за того, что мы зря поглощаем кислород и не нужны общине. А ты чем страдаешь?
— Ни… ничем, — заикаясь, ответила Лиз.
Проклиная путаницу в мыслях, она погрузила руки в черную воду, чтобы найти гитару, которую выронила при падении.
— Ты действительно выглядишь здоровой, — заметил мужчина. — Тем лучше, нам как раз нужна служанка. Все живущие здесь находятся в невыгодном положении. Получившие ранение во время катастрофы вылечились сами… если это можно назвать лечением!
Лиз нашла гитару и встала. Она стыдилась своей наготы перед мужчиной на костылях.
— Ты понимаешь, что я говорю? — обеспокоенно спросил Курт Майерхофф. — Похоже, ты больше, чем надо, пробыла в туннеле страха, я прав? Одни умирают там от сердечного приступа, другие выходят оттуда совсем седыми. Третьи так и не приходят в себя; при виде мыши у них начинаются конвульсии. Надеюсь, ты не такая. Ты сложена, как хорошая кобылица, и это отлично подходит для работы, ожидающей тебя. Так как тебя зовут?
Лиз представилась. Курт оценивающим взглядом осматривал ее с высоты своего каменного холма.
— Ты — женщина, — заключил он, — это хорошо. Женщины много писают.
— Что? — взвизгнула Лиз.
— Видишь мою дыхательную маску? — спросил Курт. — Здесь все носят такие, они служат для фильтрации газа. Но для этого на них необходимо писать. Понимаешь?
Женщины писают больше, чем мужчины, это известно, тем ты и будешь ценна. Вот и все.
Лиз не осмелилась противоречить. Она знала этот способ: солдаты, потерявшие противогаз, пользовались им в окопах во время войны. Курт оперся на один костыль, чтобы другой рукой снять свое тряпичное рыло, и бросил его Лиз. Та поймала маску на лету.
— Держи, — приказал он, — пописай на нее, она почти сухая.
— А не лучше ли смачивать водой? — осторожно спросила девушка.
— Да нет же, идиотка! — вспылил мужчина. — Вода ничего не дает. Нужна моча. Именно аммиак, содержащийся в моче, нейтрализует газ.
Смущенная Лиз исполнила просьбу. Курт удовлетворенно кивнул.
— Завяжи мне ее на затылке, — сказал он. — Хорошо, у тебя есть способности. И не стоит задерживаться здесь, концентрация газа сильнее на выходе из коридора. — Он запрыгал через развалины. И делал это довольно ловко. — Я был препаратором в одной аптеке, — отдуваясь, объяснил Курт. — Так что мне многое известно. И потом, я — как бы губернатор этого места. Остальные очень больны, ты убедишься в этом. Есть и чокнутые, есть безрукие, безногие. Есть даже девчонки, бежавшие из соседнего племени, потому что им надоело быть игрушками мужчин.
Говорил Курт, не ожидая ответа. Лиз покорно шла за ним, держа в руке гитару, полную воды. Наконец они приблизились к порогу лачуги, построенной на верху каменистого холма.
— Видишь, как она проконопачена? — спросил Курт. — Это препятствует проникновению газа. К тому же всегда нужно строить повыше, потому что яд выходит из туннеля и скапливается на уровне воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28