все время в шапке…
Лётчик смело идёт к горе, но, не долетая несколько сот метров до чёрных скал, над которыми клубится туман, плавно выруливает и в большом вираже обходит горный кряж кругом. Опасно входить в этот туман. Под самолётом снова дымятся редким клочковатым туманом глубокие ущелья, виднеются чёрные трещины разломов, проплывают узкие долинки. Нигде нет и признаков людей.
День за днём проходили в бесплодных поисках. Много рейсов прошли самолёты и над странной исчезающей рекой, и над ущельями около Эршота, и над белыми долинами с блестящими лентами ручьёв. Только над самой вершиной Эршота не пролетел ни один самолёт. Высокая, огромная гора, раскинувшая отроги, как лапы, на десятки километров во все стороны, надёжно охраняла свою чернокаменную голову, почти всегда покрытую в это время года плотным облаком тумана.
И, наконец, прибыло распоряжение: поиски пропавшей партии номер 14-бис остановить. Возобновить ро-зыски наземными средствами с первого месяца весны, привлечь для этого большое количество охотников и самых опытных разведчиков треста.
Печальным зимним вечером управляющий трестом пригласил к себе родных Ускова и сообщил им всю правду о судьбе начальника партии и его спутников по разведке. Жена и дочь, убитые известием, пришли в опустевший дом и здесь, склонившись друг к другу, дали волю слезам.
Часть вторая
Кратер Эршота
Глава двенадцатая
в которой начинается правдивое описание того, что случилось с разведчиками, когда они свалились в пропасть.
Когда в последнюю минуту перед катастрофой Усков увидел перед собой пустоту, он не ошибся в предположении перед ним действительно зияла чёрная пропасть, куда стремительно неслись по воле ветра связанные между собой люди. Наклонная, гладкая, как стекло, заледенев-шая каменная грудь Эршота вдруг обрывалась совершенно отвесно. Гора не имела вершины. Вместо вершины тут была пропасть.
После того, как раздался приказ: «Связаться всем!..» — Петя ухватил конец верёвки и крепко обмотал её вокруг себя. В его спальном мешке чуть подрагивала то ли от холода, то ли от страха Кава. Рядом с Петей оказался Любимов Проводник потянулся к юноше и обшарил руками крепление. Петя подумал: «Проверяет, хорошо ли привязался» И в ту же минуту раздался предупреждающий крик агронома: «Камень качается!» Вслед за криком Петю выбросило с места и понесло вниз. Он только успел кое-как высвободить из мешка ру-ки. Кава завозилась в ногах, пытаясь вырваться из мешка, но ей это не удалось. Их вместе несло вперёд, пере-ворачивая с боку на бок. Новый рывок на очень корот-кое время остановил Петю на месте. Это Любимов крепко уцепился за выступ какого-то камня, пытаясь удержаться. Петю больно стянуло верёвкой, и он не сдержался, закричал Этот крик и слышал Усков в последнюю минуту перед падением.
Верёвка лопнула. Её конец хлестнул по воздуху. Цепочка людей развалилась В следующее мгновение Петя уже летел, валился куда-то в темноту ночи в массе липкого снега, в вое ветра. Теряя сознание, он чувствовал, что погружается в какое-то вязкое месиво. И все пропало…
Но где же Туй?
Собака до поры до времени смирно лежала в спальном мешке Бориса, угревшись около его ног. Когда Борис стал привязываться, это почему-то не понравилось Тую. Он высунул голову и одним прыжком вылетел из мешка. Никто не заметил, как собака тут же пропала в темноте, подхваченная ветром. Туй оказался первой жертвой бури. Он, как пушистый шар, полетел по склону и сразу исчез в чёрном зеве пропасти.
Как ни глубоко засыпало его снегом, для умной собаки было не ново выбираться из такого положения. Энергично работая лапами и мордой, Туй быстро разрыл снег и очутился на поверхности. Где-то в вышине ещё выл ветер, но сюда, вниз, долетали только редкие порывы. Зато снег сыпался вниз сплошной стеной. Снежинки и слипшиеся комья снега валились вниз бесшумной лавиной. Туй побежал в одно, в другое место, проваливаясь в рыхлом снегу. Ни одного знакомого запаха, все куда-то исчезли. Он жалобно завыл, прислушался, полаял. Ответа нет. Тогда собака решила ждать. Она повертелась, повертелась, улеглась на снегу, и уже через минуту её закрыло тёплым снежным одеялом.
Буря бушевала ещё долго. Ветер гнал тучи снега, каменную пыль, мелкие осколки скал.
Но всему приходит конец. К утру, когда на востоке чуть-чуть забрезжил рассвет, сразу наступила такая тишина, словно природе стало стыдно и она решила искупить этой тишиной своё ночное буйство.
Туй спал под снегом недолго. Энергично работая лапами и мордой, он быстро разрыл сугроб. Где-то в вышине ещё шумел ветер, но сюда, вниз, долетали только редкие стихающие порывы.
Внезапная потеря хозяина и одиночество сильно тяготили собаку. Она стала бродить в темноте; изредка полаивая и повизгивая. Внезапно влажного носа собаки коснулся слабый, но знакомый запах. Туй принюхался и вдруг с бешеной энергией кинулся разгребать сугробы снега.
Северные собаки умеют за пять минут вырыть глубокую яму даже в обледеневшем снегу. Так они делают, когда охотятся за мышами. А тут дело шло о самом значительном в жизни четвероногого — о друзьях. Можете представить себе, с какой энергией Туй раскидывал снег, как он визжал от нетерпения. И чем дальше, тем радостнее становился его голос.
Ещё, ещё усилие… Из-под снега показался меховой мешок, какие-то верёвки. И вот уже слышен приглушённый, тихий и жалобный визг полузадушенной Кавы. Совсем рядом показалось тёплое и мокрое от снега лицо Пети. Туй лизнул его раз, другой. Веки мальчика вздрогнули, он открыл глаза:
— Где я?
Никто ему не ответил. Над ним вертелась мохнатая морда, и прямо в упор он увидел глаза Туя, полные преданности и немой мольбы о ласке.
— Туй, это ты? Ох!.. — застонал мальчик. Левую руку прорезала жгучая боль, и в памяти отчётливо всплыли все события ужасной ночи. — Но где же остальные?
В ногах, запутавшись в спальном мешке, все энергичнее ворочалась Кава. Вот она высунула морду и, перебирая передними лапами, быстро выползла, встряхнулась и весело завиляла хвостом. Её встретил радостный лай Туя.
— Ищи, Туй! Кава, ищи!.. — приказал мальчик. Собаки зарылись в снег. В двух метрах от Пети, под снегом, они нашли Любимова.
Быстро очнувшись, опытный проводник сразу сообразил, что остался жив только благодаря тому, что упал на рыхлую снеговую подушку.
— Петя! Жив? Ранен? Остальные где?
— Я только что вылез… Меня Туй вытащил. Никого больше не вижу. Рука вот что-то…
— Покажи! — Любимов осторожно снял с Пети полушубок и осмотрел руку. — Ну да, вывих.
Раз!.. Петя вскрикнул.
— Э!.. Поздно кричать! Все! Вывих был, голубчик. Был, да сплыл. В таких-то делах мы и без врача обойдёмся. Завтра будешь здоров. А теперь одевайся и за дело… Туй! Кава! Искать…
Собаки забегали по снегу, роясь мордами в белом пуху. Стоп! Вот Туй остановился метрах в двадцати и залаял. Здесь!..
Три руки и восемь лап подняли вихрь снега. Полметра, метр… Есть! Вот они! Тревожно забились сердца у мальчика и у Николая Никаноровича, когда одного за другим выволокли из-под снега Орочко, Ускова, Хватай-Муху и Бориса. Все они были без сознания. Любимов не терял ни секунды, расстёгивал мешки, освобождал людей и тревожно вглядывался в бледные лица. Живы ли?..
— Быстро, Петя, костёр! Нужна тёплая вода, чай…
Пока Любимов растирал и приводил спасённых в чувство, Петя сложил костёр. Кора, щепки, ровные тонкие поленца — все нашлось в мешке у предусмотрительного проводника. Петя набрал в котелок снегу, сложил из камней очаг и поставил посуду на огонь.
Первым пришёл в себя Хватай-Муха. Он вздохнул, удивлённо заморгал глазами, нахмурился — видно, вспоминая минуты падения, и вдруг заплакал.
— Живеньки!.. А где же хлопчики?..
Затем он встал сперва на колени, потом поднялся на ноги, высморкался и, опустившись опять на четвереньки, так как, видно, не надеялся ещё на свои ноги, подполз к Орочко, который неподвижно лежал на своём мешке. Отбросив полушубок в сторону, Лука Лукич быстро к ловко стал приводить агронома в чувство. Бориса, почему-то особенно сильно застывшего, энергично растёрли. Он глубоко задышал, открыл глаза и долго лежал на спине, молча и удивлённо вглядываясь в посеревшее утреннее небо. Скоро очнулся Орочко. Ему пришлось перевязать бок, так как он сильно ушибся при падении. Агронома подтащили к костру на спальном мешке, как на салазках.
Усков лежал насупившись и не спускал глаз с грозной, нависшей над ними стены. Верхний край её все ещё терялся высоко в тумане. Значит, они на дне пропасти… Ну что ж, это ещё не так страшно. Главное, все живы. Но цела ли рация?
Он потянулся к своему мешку, вытащил тяжёлый передатчик, открыл его и ахнул: все лампы побиты, детали исковерканы.
— Лучше бы я сам! — с сердцем сказал он.
— Не беспокойся, Василий Михайлович, — сказал Любимов, — что-нибудь придумаем. Правда, маленько ошиблись, но ничего. Петя руку вывихнул, но я уже вправил, завтра будет как новая. Вот только Александр Алексеевич… Но надо думать, тоже оправится. В общем, скажу: легко отделались. Ведь с какой высоты сиганули? Если бы не сугроб, не собрать бы нам костей…
— Який чай заварить, плиточный, чи той?.. — будничным голосом, словно он находился в столовой геологического посёлка, спросил вдруг Лука Лукич, выгребая какие-то свёртки из своего бездонного мешка.
И это всех как-то успокоило.
— Выходит, Эршот не имеет вершины? Редкостное явление, когда на вершине высокой горы — пропасть. Гм. Пропасть?!. Просто необъяснимо. Интересно знать, какова ширина этого ущелья? А может быть, это просто уступ на крутом спуске?
Так вслух размышлял Усков, когда все пили чай, сидя у костра Рассвело. Но в ущелье воздух был неподвижен и насыщен таким густым туманом, что в двадцати метрах ничего не было видно. Тишина, неизвестность и непроницаемый туман придавали ущелью особую таинственность.
— Если бы не сугроб, — тихо продолжал разговор Любимов, — то нас всех пришлось бы собирать кусками и склеивать… Мы свалились с высоты в два приёма, двумя группами. Верёвка не выдержала…
— Вот вам и «новый маршрут», друзья! — сказал Усков и оглядел товарищей. — А все я… Виноват. Серьёзно виноват… В таких случаях риск никогда не оправдывается. Это хорошо, что обошлось так. Могло быть и хуже…
Усков помолчал, оглядел товарищей.
— Но что же это мы сидим? — продолжал он. — Время-то ведь дорого. Надо действовать. Надо скорее выбираться отсюда. Как вы себя чувствуете, Александр Алексеевич?
— Попробую встать…
С помощью товарищей агроном поднялся на ноги и насильно улыбнулся:
— Живём…
Но он мгновенно охнул и схватился за бок. Ушиб был серьёзнее, чем казалось.
— Ложитесь, ложитесь, Александр Алексеевич. Отдыхайте пока. Вот здесь… Кажется, уютное местечко, — приговаривал Усков, укладывая агронома на спальные мешки возле догорающего костра. — А мы с вами, товарищи, всё-таки пойдём в разведку. Здесь останется Лука Лукич. Николай Никанорович с Петей напра-вятся вправо, мы с Борисом — влево, вдоль стены. Посмотрим, что за чудо природы стало на нашем пути.
— Василий Михайлович, — перебил его Любимов, — только прошу, пока не пройдёт туман, от стены не отходить… Мне кажется, мы совсем ещё не на дне.
— То есть, это как?
— А так. Возможно, мы не на дне пропасти, а на каком-то уступе. А что это пропасть, провал — у меня сомнения нет. Смотри, воздух какой неподвижный! Да и туман… Если бы это был склон, туман давно ушёл бы… Так что рисковать не следует и далеко ходить не надо. Кто его знает, что там может быть, в этом мареве.
— Хорошо, — согласился Усков, — от стены отходить не будем. Ставим пока одну цель: найти ход наверх, изучить стену. Через минуту обе группы растаяли в тумане. Петя шагал позади Любимова. Снег был глубокий, идти было трудно. Стена на всем протяжении оставалась почти отвесной. Никакого выхода… Они прошли с километр, как вдруг Туй, старательно обнюхивавший дорогу впереди проводника, остановился и растерянно обернулся.
— Что с тобой? — ласково спросил Любимов. — Ну, иди, иди…
Но Туй не трогался с места. Тогда Любимов, снял ружьё и медленно, прощупывая ногой каждый метр, двинулся вперёд. Два, пять, семь метров и… конец! Снежная дорога обрывалась. Перед ним зияла пустота. Глубока ли была эта пропасть и что там, на дне, — ответа на эти вопросы не было и быть не могло, пока не рассеется туман.
— Ну и дела! — проговорил Любимов и повернул назад. — Пошли, Петя! Мы, оказывается, сидим где-то между небом и землёй. Вот оказия!..
Вернувшись, они застали интересную картину. Орочко лежал навзничь на меховых мешках и довольно громко кричал. А Лука Лукич натирал ему спину, вкладывая в массаж всю свою энергию. Пот лил с лица завхоза, но он только приговаривал:
— Ще? Ще? Ще? Ось так!.. Ось так!..
Агроном охал, вздыхал, кричал, молил своего «доктора», но тот будто оглох. Только закончив свою работу, Лука Лукич наложил агроному какую-то припарку, запеленал его и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Лётчик смело идёт к горе, но, не долетая несколько сот метров до чёрных скал, над которыми клубится туман, плавно выруливает и в большом вираже обходит горный кряж кругом. Опасно входить в этот туман. Под самолётом снова дымятся редким клочковатым туманом глубокие ущелья, виднеются чёрные трещины разломов, проплывают узкие долинки. Нигде нет и признаков людей.
День за днём проходили в бесплодных поисках. Много рейсов прошли самолёты и над странной исчезающей рекой, и над ущельями около Эршота, и над белыми долинами с блестящими лентами ручьёв. Только над самой вершиной Эршота не пролетел ни один самолёт. Высокая, огромная гора, раскинувшая отроги, как лапы, на десятки километров во все стороны, надёжно охраняла свою чернокаменную голову, почти всегда покрытую в это время года плотным облаком тумана.
И, наконец, прибыло распоряжение: поиски пропавшей партии номер 14-бис остановить. Возобновить ро-зыски наземными средствами с первого месяца весны, привлечь для этого большое количество охотников и самых опытных разведчиков треста.
Печальным зимним вечером управляющий трестом пригласил к себе родных Ускова и сообщил им всю правду о судьбе начальника партии и его спутников по разведке. Жена и дочь, убитые известием, пришли в опустевший дом и здесь, склонившись друг к другу, дали волю слезам.
Часть вторая
Кратер Эршота
Глава двенадцатая
в которой начинается правдивое описание того, что случилось с разведчиками, когда они свалились в пропасть.
Когда в последнюю минуту перед катастрофой Усков увидел перед собой пустоту, он не ошибся в предположении перед ним действительно зияла чёрная пропасть, куда стремительно неслись по воле ветра связанные между собой люди. Наклонная, гладкая, как стекло, заледенев-шая каменная грудь Эршота вдруг обрывалась совершенно отвесно. Гора не имела вершины. Вместо вершины тут была пропасть.
После того, как раздался приказ: «Связаться всем!..» — Петя ухватил конец верёвки и крепко обмотал её вокруг себя. В его спальном мешке чуть подрагивала то ли от холода, то ли от страха Кава. Рядом с Петей оказался Любимов Проводник потянулся к юноше и обшарил руками крепление. Петя подумал: «Проверяет, хорошо ли привязался» И в ту же минуту раздался предупреждающий крик агронома: «Камень качается!» Вслед за криком Петю выбросило с места и понесло вниз. Он только успел кое-как высвободить из мешка ру-ки. Кава завозилась в ногах, пытаясь вырваться из мешка, но ей это не удалось. Их вместе несло вперёд, пере-ворачивая с боку на бок. Новый рывок на очень корот-кое время остановил Петю на месте. Это Любимов крепко уцепился за выступ какого-то камня, пытаясь удержаться. Петю больно стянуло верёвкой, и он не сдержался, закричал Этот крик и слышал Усков в последнюю минуту перед падением.
Верёвка лопнула. Её конец хлестнул по воздуху. Цепочка людей развалилась В следующее мгновение Петя уже летел, валился куда-то в темноту ночи в массе липкого снега, в вое ветра. Теряя сознание, он чувствовал, что погружается в какое-то вязкое месиво. И все пропало…
Но где же Туй?
Собака до поры до времени смирно лежала в спальном мешке Бориса, угревшись около его ног. Когда Борис стал привязываться, это почему-то не понравилось Тую. Он высунул голову и одним прыжком вылетел из мешка. Никто не заметил, как собака тут же пропала в темноте, подхваченная ветром. Туй оказался первой жертвой бури. Он, как пушистый шар, полетел по склону и сразу исчез в чёрном зеве пропасти.
Как ни глубоко засыпало его снегом, для умной собаки было не ново выбираться из такого положения. Энергично работая лапами и мордой, Туй быстро разрыл снег и очутился на поверхности. Где-то в вышине ещё выл ветер, но сюда, вниз, долетали только редкие порывы. Зато снег сыпался вниз сплошной стеной. Снежинки и слипшиеся комья снега валились вниз бесшумной лавиной. Туй побежал в одно, в другое место, проваливаясь в рыхлом снегу. Ни одного знакомого запаха, все куда-то исчезли. Он жалобно завыл, прислушался, полаял. Ответа нет. Тогда собака решила ждать. Она повертелась, повертелась, улеглась на снегу, и уже через минуту её закрыло тёплым снежным одеялом.
Буря бушевала ещё долго. Ветер гнал тучи снега, каменную пыль, мелкие осколки скал.
Но всему приходит конец. К утру, когда на востоке чуть-чуть забрезжил рассвет, сразу наступила такая тишина, словно природе стало стыдно и она решила искупить этой тишиной своё ночное буйство.
Туй спал под снегом недолго. Энергично работая лапами и мордой, он быстро разрыл сугроб. Где-то в вышине ещё шумел ветер, но сюда, вниз, долетали только редкие стихающие порывы.
Внезапная потеря хозяина и одиночество сильно тяготили собаку. Она стала бродить в темноте; изредка полаивая и повизгивая. Внезапно влажного носа собаки коснулся слабый, но знакомый запах. Туй принюхался и вдруг с бешеной энергией кинулся разгребать сугробы снега.
Северные собаки умеют за пять минут вырыть глубокую яму даже в обледеневшем снегу. Так они делают, когда охотятся за мышами. А тут дело шло о самом значительном в жизни четвероногого — о друзьях. Можете представить себе, с какой энергией Туй раскидывал снег, как он визжал от нетерпения. И чем дальше, тем радостнее становился его голос.
Ещё, ещё усилие… Из-под снега показался меховой мешок, какие-то верёвки. И вот уже слышен приглушённый, тихий и жалобный визг полузадушенной Кавы. Совсем рядом показалось тёплое и мокрое от снега лицо Пети. Туй лизнул его раз, другой. Веки мальчика вздрогнули, он открыл глаза:
— Где я?
Никто ему не ответил. Над ним вертелась мохнатая морда, и прямо в упор он увидел глаза Туя, полные преданности и немой мольбы о ласке.
— Туй, это ты? Ох!.. — застонал мальчик. Левую руку прорезала жгучая боль, и в памяти отчётливо всплыли все события ужасной ночи. — Но где же остальные?
В ногах, запутавшись в спальном мешке, все энергичнее ворочалась Кава. Вот она высунула морду и, перебирая передними лапами, быстро выползла, встряхнулась и весело завиляла хвостом. Её встретил радостный лай Туя.
— Ищи, Туй! Кава, ищи!.. — приказал мальчик. Собаки зарылись в снег. В двух метрах от Пети, под снегом, они нашли Любимова.
Быстро очнувшись, опытный проводник сразу сообразил, что остался жив только благодаря тому, что упал на рыхлую снеговую подушку.
— Петя! Жив? Ранен? Остальные где?
— Я только что вылез… Меня Туй вытащил. Никого больше не вижу. Рука вот что-то…
— Покажи! — Любимов осторожно снял с Пети полушубок и осмотрел руку. — Ну да, вывих.
Раз!.. Петя вскрикнул.
— Э!.. Поздно кричать! Все! Вывих был, голубчик. Был, да сплыл. В таких-то делах мы и без врача обойдёмся. Завтра будешь здоров. А теперь одевайся и за дело… Туй! Кава! Искать…
Собаки забегали по снегу, роясь мордами в белом пуху. Стоп! Вот Туй остановился метрах в двадцати и залаял. Здесь!..
Три руки и восемь лап подняли вихрь снега. Полметра, метр… Есть! Вот они! Тревожно забились сердца у мальчика и у Николая Никаноровича, когда одного за другим выволокли из-под снега Орочко, Ускова, Хватай-Муху и Бориса. Все они были без сознания. Любимов не терял ни секунды, расстёгивал мешки, освобождал людей и тревожно вглядывался в бледные лица. Живы ли?..
— Быстро, Петя, костёр! Нужна тёплая вода, чай…
Пока Любимов растирал и приводил спасённых в чувство, Петя сложил костёр. Кора, щепки, ровные тонкие поленца — все нашлось в мешке у предусмотрительного проводника. Петя набрал в котелок снегу, сложил из камней очаг и поставил посуду на огонь.
Первым пришёл в себя Хватай-Муха. Он вздохнул, удивлённо заморгал глазами, нахмурился — видно, вспоминая минуты падения, и вдруг заплакал.
— Живеньки!.. А где же хлопчики?..
Затем он встал сперва на колени, потом поднялся на ноги, высморкался и, опустившись опять на четвереньки, так как, видно, не надеялся ещё на свои ноги, подполз к Орочко, который неподвижно лежал на своём мешке. Отбросив полушубок в сторону, Лука Лукич быстро к ловко стал приводить агронома в чувство. Бориса, почему-то особенно сильно застывшего, энергично растёрли. Он глубоко задышал, открыл глаза и долго лежал на спине, молча и удивлённо вглядываясь в посеревшее утреннее небо. Скоро очнулся Орочко. Ему пришлось перевязать бок, так как он сильно ушибся при падении. Агронома подтащили к костру на спальном мешке, как на салазках.
Усков лежал насупившись и не спускал глаз с грозной, нависшей над ними стены. Верхний край её все ещё терялся высоко в тумане. Значит, они на дне пропасти… Ну что ж, это ещё не так страшно. Главное, все живы. Но цела ли рация?
Он потянулся к своему мешку, вытащил тяжёлый передатчик, открыл его и ахнул: все лампы побиты, детали исковерканы.
— Лучше бы я сам! — с сердцем сказал он.
— Не беспокойся, Василий Михайлович, — сказал Любимов, — что-нибудь придумаем. Правда, маленько ошиблись, но ничего. Петя руку вывихнул, но я уже вправил, завтра будет как новая. Вот только Александр Алексеевич… Но надо думать, тоже оправится. В общем, скажу: легко отделались. Ведь с какой высоты сиганули? Если бы не сугроб, не собрать бы нам костей…
— Який чай заварить, плиточный, чи той?.. — будничным голосом, словно он находился в столовой геологического посёлка, спросил вдруг Лука Лукич, выгребая какие-то свёртки из своего бездонного мешка.
И это всех как-то успокоило.
— Выходит, Эршот не имеет вершины? Редкостное явление, когда на вершине высокой горы — пропасть. Гм. Пропасть?!. Просто необъяснимо. Интересно знать, какова ширина этого ущелья? А может быть, это просто уступ на крутом спуске?
Так вслух размышлял Усков, когда все пили чай, сидя у костра Рассвело. Но в ущелье воздух был неподвижен и насыщен таким густым туманом, что в двадцати метрах ничего не было видно. Тишина, неизвестность и непроницаемый туман придавали ущелью особую таинственность.
— Если бы не сугроб, — тихо продолжал разговор Любимов, — то нас всех пришлось бы собирать кусками и склеивать… Мы свалились с высоты в два приёма, двумя группами. Верёвка не выдержала…
— Вот вам и «новый маршрут», друзья! — сказал Усков и оглядел товарищей. — А все я… Виноват. Серьёзно виноват… В таких случаях риск никогда не оправдывается. Это хорошо, что обошлось так. Могло быть и хуже…
Усков помолчал, оглядел товарищей.
— Но что же это мы сидим? — продолжал он. — Время-то ведь дорого. Надо действовать. Надо скорее выбираться отсюда. Как вы себя чувствуете, Александр Алексеевич?
— Попробую встать…
С помощью товарищей агроном поднялся на ноги и насильно улыбнулся:
— Живём…
Но он мгновенно охнул и схватился за бок. Ушиб был серьёзнее, чем казалось.
— Ложитесь, ложитесь, Александр Алексеевич. Отдыхайте пока. Вот здесь… Кажется, уютное местечко, — приговаривал Усков, укладывая агронома на спальные мешки возле догорающего костра. — А мы с вами, товарищи, всё-таки пойдём в разведку. Здесь останется Лука Лукич. Николай Никанорович с Петей напра-вятся вправо, мы с Борисом — влево, вдоль стены. Посмотрим, что за чудо природы стало на нашем пути.
— Василий Михайлович, — перебил его Любимов, — только прошу, пока не пройдёт туман, от стены не отходить… Мне кажется, мы совсем ещё не на дне.
— То есть, это как?
— А так. Возможно, мы не на дне пропасти, а на каком-то уступе. А что это пропасть, провал — у меня сомнения нет. Смотри, воздух какой неподвижный! Да и туман… Если бы это был склон, туман давно ушёл бы… Так что рисковать не следует и далеко ходить не надо. Кто его знает, что там может быть, в этом мареве.
— Хорошо, — согласился Усков, — от стены отходить не будем. Ставим пока одну цель: найти ход наверх, изучить стену. Через минуту обе группы растаяли в тумане. Петя шагал позади Любимова. Снег был глубокий, идти было трудно. Стена на всем протяжении оставалась почти отвесной. Никакого выхода… Они прошли с километр, как вдруг Туй, старательно обнюхивавший дорогу впереди проводника, остановился и растерянно обернулся.
— Что с тобой? — ласково спросил Любимов. — Ну, иди, иди…
Но Туй не трогался с места. Тогда Любимов, снял ружьё и медленно, прощупывая ногой каждый метр, двинулся вперёд. Два, пять, семь метров и… конец! Снежная дорога обрывалась. Перед ним зияла пустота. Глубока ли была эта пропасть и что там, на дне, — ответа на эти вопросы не было и быть не могло, пока не рассеется туман.
— Ну и дела! — проговорил Любимов и повернул назад. — Пошли, Петя! Мы, оказывается, сидим где-то между небом и землёй. Вот оказия!..
Вернувшись, они застали интересную картину. Орочко лежал навзничь на меховых мешках и довольно громко кричал. А Лука Лукич натирал ему спину, вкладывая в массаж всю свою энергию. Пот лил с лица завхоза, но он только приговаривал:
— Ще? Ще? Ще? Ось так!.. Ось так!..
Агроном охал, вздыхал, кричал, молил своего «доктора», но тот будто оглох. Только закончив свою работу, Лука Лукич наложил агроному какую-то припарку, запеленал его и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39