Что боится потерять Ротман в том случае, если правосудие начнет допрашивать меня? И тут я понял: если мой первый разговор с Ротманом выйдет наружу, любой суд присяжных решит, что это он натравил меня на Элмера Конвея. Другими словами, Ротман хотел с помощью одного адвоката спасти и свою и мою шкуру.
– Возможно, он вам и не понадобится, – продолжал он. – Но все же лучше иметь его под рукой. Он не из тех, кто может уделить вам внимание по первому требованию. Как скоро вы уедете?
Я заколебался. Эми. Как мне все это провернуть?
– Я... я не могу ехать прямо сейчас, – ответил я. – Я должен кое-где намекнуть, что давно подумываю об отъезде, а потом планомерно работать в этом направлении. Знаете ли, будет выглядеть довольно забавно...
– Да, – нахмурился он, – но если они узнают, что вы готовитесь к прыжку, они попытаются перекрыть вам все пути... И все же в ваших словах есть смысл.
– А что они могут сделать? – спросил я. – Если бы они могли перекрыть мне все пути, они давно бы это сделали.
– Не забивайте себе голову. И хватит об этом. Шевелитесь – начните шевелиться как можно быстрее. Вряд ли у вас это займет больше двух недель.
Две недели. Еще две недели для Эми.
– Ладно, Джо, – сказал я. – И спасибо за... за...
– За что? – Он открыл дверцу. – Я ничего не сделал – для вас.
– Не уверен, что успею за две недели. Возможно, уйдет чуть...
– Хорошо бы, – сказал, – чтобы ненамного.
Он вылез наружу и пошел к своей машине. Я дождался, когда он развернется и поедет в сторону Сентрал-сити, потом тоже развернулся и поехал назад. Я ехал медленно, думая об Эми.
Много лет назад в Сентрал-сити был ювелир. Он преуспевал, у него была красивая жена и двое очаровательных детишек. Однажды он поехал в командировку в городок при педагогическом колледже и познакомился с девушкой, очень милой и привлекательной. Вскоре он уже спал с ней. Она знала, что он женат, и была согласна оставить все как есть. Жизнь складывалась идеально. У него была и любовница, и семья, и успешный бизнес. Но в одно прекрасное утро его и девушку нашли мертвыми в мотеле – он застрелил ее и застрелился сам. Помощник шерифа отправился к его жене, чтобы сообщить о трагедии, и обнаружил, что и жена, и дети тоже мертвы. Ювелир и их пристрелил.
У него было все, но почему-то он посчитал, что лучше не иметь ничего.
История звучит довольно сумбурно, и, возможно, она не имеет ко мне никакого отношения. Сначала я считал, что имеет, а сейчас, проанализировав ситуацию – гм... не знаю. Просто не знаю.
Я понимал, что должен убить Эми. И мог вполне логично объяснить это. Но каждый раз, думая об этом, я останавливался и снова спрашивал себя зачем. Я занимался чем-то, например читал или просто сидел с ней. И внезапно меня оглушала мысль, что я убью ее, и эта мысль казалась мне настолько сумасшедшей, что я едва не начинал хохотать. Потом я начинал анализировать и понимал причину, понимал, что этого не избежать, и...
Ощущения те же, как когда ты спишь, бодрствуя, и бодрствуешь, когда спишь. Фигурально выражаясь, я щипал себя. И не один раз. Я просыпался и попадал в своего рода противоположность: я возвращался в кошмар, в котором должен жить. И все становилось ясным и обоснованным.
Однако я до сих пор не знал, как это провернуть. Я не мог придумать способ, который помог бы мне остаться чистым или хотя бы относительно чистым. И нужно учитывать еще кое-что. Я действительно Шалтай-Болтай, как сказал Ротман, и не могу долго балансировать на краю.
Я никак не мог придумать способ и при этом должен был постоянно помнить, зачем я это делаю. И наконец меня осенило.
Я нашел способ, потому что другого выхода не было. Я больше не мог тянуть.
Это произошло через три дня после моего разговора с Ротманом. Была суббота, день зарплаты. Я должен был дежурить, но по какой-то причине не смог заставить себя пойти в департамент. Весь день я провел в доме с опущенными жалюзи, слоняясь из комнаты в комнату. Наступила ночь. Я продолжал сидеть в отцовском кабинете с включенной настольной лампой. Внезапно я услышал легкие шаги на террасе и шорох открывающейся наружной двери.
Для Эми слишком рано. Я не испугался: люди часто вот так вот приходили в наш дом.
Я приблизился к двери кабинета в тот момент, когда он вошел в холл.
– Сожалею, незнакомец, – сказал я. – Доктор больше не принимает. Табличка осталась как память.
– Все в порядке, приятель. – Он пошел на меня, и я вынужден был попятиться. – Просто небольшой ожог.
– Ноя не знаю...
– От сигары, – сказал он. И вытянул руку ладонью вверх.
И тут я узнал его.
Ухмыляясь, он сел в просторное кожаное кресло отца и положил руку на подлокотник, при этом сбив со стола чашку и блюдце.
– Есть разговор, приятель, и еще у меня в горле пересохло. У тебя есть виски? Запечатанная бутылка? Я не такой наглец, как можно подумать, но есть места, понимаешь ли, где мне хотелось бы видеть пломбу на бутылке.
– У меня есть телефон, – сказал я, – и тюрьма в шести кварталах отсюда. А теперь убирай поскорее свою задницу, иначе окажешься за решеткой.
– Э-эх, – вздохнул он. – Если хочешь воспользоваться телефоном, приятель, флаг тебе в руки.
Я направился к телефону. Я прикинул, что он испугается, а мое слово будет иметь гораздо больший вес, чем слово какого-то бродяги. Ни у кого на меня ничего нет, и я все еще Лу Форд. Не успеет он и рта раскрыть, как кто-нибудь уже запихнет ему кляп.
– Давай-давай, приятель, только это тебе дорого обойдется. Очень дорого. Дороже, чем обожженная ладонь.
Я положил руку на телефон, но трубку не снял.
– Ладно, – сказал я, – давай поговорим.
– Я заинтересовался тобой, приятель. Я целый год провел на гороховой ферме в Хьюстоне и видел ребят вроде тебя. Я понял, что наблюдение за тобой может принести немалую выгоду. В ту ночь я следил за тобой. Слышал, как ты разговаривал с тем парнишкой...
– Как я вижу, это дало тебе пищу для размышлений, да? – спросил я.
– Нет, сэр, – покачал он головой. – Это вообще ничего не дало. И ничего не давало до тех пор, пока пару дней назад ты не приехал на ту старую ферму, где я обитаю. Но и тогда это ничего не дало, однако потом... Так у тебя есть виски, приятель? Непочатая бутылка?
Я сходил в лабораторию и принес бутылку, прихватив с собой стакан. Он вскрыл бутылку и налил себе полстакана.
– Ты хозяин – ты и выпей, – сказал он и протянул мне стакан.
Я выпил – мне нужно было выпить, – а потом отдал ему стакан. Он бросил его на пол к чашке и блюдцу, приложился к бутылке, сделал большой глоток и вытер губы.
– Нет, сэр, – продолжал он, – тогда это ничего не значило. Только я не мог болтаться там постоянно. Утром в понедельник я отправился на «трубу» в поисках работы. Меня поставили на отбойный молоток в бригаду, которая работала у черта на куличках – аж на реке Пекосе. Так далеко, что я не смог добраться до города в день моей первой получки. Нас было трое, отрезанных от проклятого мира. А вот следующий день получки был совсем другим. Мы закончили на Пекосе, и я получил свои денежки. Я узнал новости, приятель, и вот тут все, что ты говорил и делал, стало значить очень много.
Я кивнул. Я ощущал странную радость. Я уже ничего не мог изменить, время поджимало, и все детали мозаики постепенно вставали на свои места. Я понял, что должен сделать это, и не собирался откладывать.
Он снова приложился к бутылке и достал из кармана рубашки сигарету.
– У меня хорошие мозги, а закон ни разу не помог мне, следовательно, я тоже не должен помогать ему. Пока не припрет. Сколько, по-твоему, стоит возможность жить на свете?
– Я... – Я замотал головой. Спешить нельзя. Иначе я выдам себя. – У меня нет денег, – сказал я. – Только то, что я зарабатываю.
– У тебя есть этот дом. Думаю, за него дадут кругленькую сумму.
– Да, но, черт, – проговорил я, – это все, что у меня есть. Если мне негде будет жить, нет смысла платить деньги за то, чтобы ты держал язык за зубами.
– Ты, приятель, можешь и передумать, – не очень уверенно сказал он.
– Как бы то ни было, – сказал я, – его продавать нецелесообразно. Люди начнут спрашивать, что я стану делать с деньгами. Мне придется отчитаться за них перед властями и заплатить огромный налог. Так что, мне кажется, ты немного спешишь...
– Тебе правильно кажется, приятель.
– К тому же понадобится немало времени, чтобы продать его. Я бы хотел продать его врачу, тому, кто заплатил бы мне за отцовскую практику и оборудование. Так я получил бы на треть больше. Однако такие сделки в спешке не делаются.
Он с подозрением разглядывал меня, стараясь определить, пытаюсь ли я обмануть, и если да, то насколько. Я же фактически не лгал, только чуть-чуть.
– Не знаю, – протянул он. – Я плохо разбираюсь в таких вещах. Может... как ты смотришь на то, чтобы взять кредит под этот дом?
– Ну, мне бы чертовски не хотелось это делать.
– Я, приятель, спросил тебя совсем о другом.
– Послушай, – возразил я, – а как, по-твоему, я верну кредит со своей зарплатой? Кредит мне не потянуть. Вряд ли я получу больше пяти тысяч после того, как они возьмут свой процент и плату за услуги посредника. Мне придется взять новый кредит, чтобы оплатить первый, а так дела не делаются. Если же ты дашь мне четыре-пять месяцев, чтобы найти того, кто...
– Ха-ха. А сколько времени тебе понадобится на то, чтобы взять кредит? Неделя?
– Гм... – Я должен дать ей еще немного времени. Мне хотелось этого. – Думаю, неделя – слишком мало. Скорее всего, две, только я против того...
– Пять тысяч, – заявил он, взбалтывая виски в бутылке. – Пять тысяч через две недели. Начиная с сегодня. Ладно, приятель, назовем это сделкой. А разве это не сделка, а? Я совсем не жадный. Я получу свои пять тысяч, и мы с тобой больше никогда не увидимся.
Я сердито посмотрел на него, чертыхнулся и сказал:
– Ладно.
Он запихнул бутылку в карман и встал.
– Отлично, приятель. Сегодня вечером я возвращаюсь на «трубу». Это не очень-то подходящее место для хорошей жизни, поэтому я пробуду там до следующей зарплаты. Только не вздумай сбежать от меня.
– А как я могу? – пожал я плечами. – Что я, сумасшедший?
– Ты задаешь неприятные вопросы, приятель, и можешь получить неприятные ответы. Просто будь здесь через две недели с пятью «штуками», и тогда тебе не грозят никакие проблемы.
Я решил воспользоваться еще одним убедительным доводом: мне все еще казалось, что я слишком легко сдался.
– Возможно, тебе не стоит приходить сюда, – сказал я. – Вдруг тебя кто-нибудь увидит, и...
– Никто не увидит. Я буду осторожен, как сегодня. Я не меньше, чем ты, хотел бы избежать проблем.
– Ну, – сказал я, – я просто думал, что будет лучше, если мы...
– Слушай, приятель, – он покачал головой, – что произошло, когда ты в последний раз оказывался вблизи старых заброшенных ферм? Ничего хорошего, верно?
– Ладно, – наконец согласился я, – пусть будет по-твоему.
– Я к этому и веду. – Он посмотрел на часы. – Итак, мы все решили. Пять тысяч, две недели, считая с сегодня, девять часов. Смотри, не ошибись.
– Не беспокойся. Ты все получишь, – заверил его я.
Он на мгновение замер у входной двери, оценивая ситуацию снаружи, потом быстро сбежал с террасы и исчез среди деревьев.
Я усмехнулся. Мне было немного жаль его. Забавно, как все эти люди сами лезут на рожон. Вцепляются мертвой хваткой, несмотря на то, что ты изо всех сил пытаешься стряхнуть их, и взахлеб рассказывают, как они этого хотят. Ну почему они все приходят ко мне затем, чтобы быть убитыми? Ну почему они не могут сами убить себя?
Я смел осколки в кабинете, поднялся наверх и лег в ожидании Эми. Ждать мне пришлось недолго.
Она была такой же, как всегда, энергичной, хотя и пыталась приструнить свой энтузиазм. Однако я почувствовал разницу. Появилось напряжение, которое возникает в тех случаях, когда человек хочет что-то сказать или сделать, но не знает, с чего начать. Возможно, она тоже ощутила во мне эту напряженность. Возможно, мы оба почувствовали напряженность друг в друге.
Моя догадка оказалась верной, потому что мы обнаружили эту напряженность практически одновременно.
– Лу, почему бы нам...
– Эми, почему бы нам... – Все это мы сказали хором.
Мы засмеялись, воскликнули: «Загадай желание», и Эми заговорила первой:
– Так ты хочешь, да, дорогой? Только честно и откровенно.
– Я секунду назад собрался попросить тебя. Разве ты не поняла? – сказал я.
– Как... когда ты намерен...
– Ну, я думал, что пары недель...
– Дорогой! – Она поцеловала меня. – Именно это я и хотела предложить!
Оставалось еще кое-что. Последнюю деталь мозаики надо было немножко подтолкнуть, чтобы она встала на место.
– О чем ты думаешь, дорогой?
– О том, что мы всегда делаем то, что от нас ожидают окружающие. Я имею в виду... А о чем думаешь ты?
– Ты первый, Лу.
– Нет, ты первая, Эми.
– Ну...
– Ну...
– Почему бы нам не сбежать, – хором проговорили мы.
И опять засмеялись. Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне, дрожащая, но теплая, сильная, но мягкая. Она зашептала мне на ухо, а я зашептал ей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Возможно, он вам и не понадобится, – продолжал он. – Но все же лучше иметь его под рукой. Он не из тех, кто может уделить вам внимание по первому требованию. Как скоро вы уедете?
Я заколебался. Эми. Как мне все это провернуть?
– Я... я не могу ехать прямо сейчас, – ответил я. – Я должен кое-где намекнуть, что давно подумываю об отъезде, а потом планомерно работать в этом направлении. Знаете ли, будет выглядеть довольно забавно...
– Да, – нахмурился он, – но если они узнают, что вы готовитесь к прыжку, они попытаются перекрыть вам все пути... И все же в ваших словах есть смысл.
– А что они могут сделать? – спросил я. – Если бы они могли перекрыть мне все пути, они давно бы это сделали.
– Не забивайте себе голову. И хватит об этом. Шевелитесь – начните шевелиться как можно быстрее. Вряд ли у вас это займет больше двух недель.
Две недели. Еще две недели для Эми.
– Ладно, Джо, – сказал я. – И спасибо за... за...
– За что? – Он открыл дверцу. – Я ничего не сделал – для вас.
– Не уверен, что успею за две недели. Возможно, уйдет чуть...
– Хорошо бы, – сказал, – чтобы ненамного.
Он вылез наружу и пошел к своей машине. Я дождался, когда он развернется и поедет в сторону Сентрал-сити, потом тоже развернулся и поехал назад. Я ехал медленно, думая об Эми.
Много лет назад в Сентрал-сити был ювелир. Он преуспевал, у него была красивая жена и двое очаровательных детишек. Однажды он поехал в командировку в городок при педагогическом колледже и познакомился с девушкой, очень милой и привлекательной. Вскоре он уже спал с ней. Она знала, что он женат, и была согласна оставить все как есть. Жизнь складывалась идеально. У него была и любовница, и семья, и успешный бизнес. Но в одно прекрасное утро его и девушку нашли мертвыми в мотеле – он застрелил ее и застрелился сам. Помощник шерифа отправился к его жене, чтобы сообщить о трагедии, и обнаружил, что и жена, и дети тоже мертвы. Ювелир и их пристрелил.
У него было все, но почему-то он посчитал, что лучше не иметь ничего.
История звучит довольно сумбурно, и, возможно, она не имеет ко мне никакого отношения. Сначала я считал, что имеет, а сейчас, проанализировав ситуацию – гм... не знаю. Просто не знаю.
Я понимал, что должен убить Эми. И мог вполне логично объяснить это. Но каждый раз, думая об этом, я останавливался и снова спрашивал себя зачем. Я занимался чем-то, например читал или просто сидел с ней. И внезапно меня оглушала мысль, что я убью ее, и эта мысль казалась мне настолько сумасшедшей, что я едва не начинал хохотать. Потом я начинал анализировать и понимал причину, понимал, что этого не избежать, и...
Ощущения те же, как когда ты спишь, бодрствуя, и бодрствуешь, когда спишь. Фигурально выражаясь, я щипал себя. И не один раз. Я просыпался и попадал в своего рода противоположность: я возвращался в кошмар, в котором должен жить. И все становилось ясным и обоснованным.
Однако я до сих пор не знал, как это провернуть. Я не мог придумать способ, который помог бы мне остаться чистым или хотя бы относительно чистым. И нужно учитывать еще кое-что. Я действительно Шалтай-Болтай, как сказал Ротман, и не могу долго балансировать на краю.
Я никак не мог придумать способ и при этом должен был постоянно помнить, зачем я это делаю. И наконец меня осенило.
Я нашел способ, потому что другого выхода не было. Я больше не мог тянуть.
Это произошло через три дня после моего разговора с Ротманом. Была суббота, день зарплаты. Я должен был дежурить, но по какой-то причине не смог заставить себя пойти в департамент. Весь день я провел в доме с опущенными жалюзи, слоняясь из комнаты в комнату. Наступила ночь. Я продолжал сидеть в отцовском кабинете с включенной настольной лампой. Внезапно я услышал легкие шаги на террасе и шорох открывающейся наружной двери.
Для Эми слишком рано. Я не испугался: люди часто вот так вот приходили в наш дом.
Я приблизился к двери кабинета в тот момент, когда он вошел в холл.
– Сожалею, незнакомец, – сказал я. – Доктор больше не принимает. Табличка осталась как память.
– Все в порядке, приятель. – Он пошел на меня, и я вынужден был попятиться. – Просто небольшой ожог.
– Ноя не знаю...
– От сигары, – сказал он. И вытянул руку ладонью вверх.
И тут я узнал его.
Ухмыляясь, он сел в просторное кожаное кресло отца и положил руку на подлокотник, при этом сбив со стола чашку и блюдце.
– Есть разговор, приятель, и еще у меня в горле пересохло. У тебя есть виски? Запечатанная бутылка? Я не такой наглец, как можно подумать, но есть места, понимаешь ли, где мне хотелось бы видеть пломбу на бутылке.
– У меня есть телефон, – сказал я, – и тюрьма в шести кварталах отсюда. А теперь убирай поскорее свою задницу, иначе окажешься за решеткой.
– Э-эх, – вздохнул он. – Если хочешь воспользоваться телефоном, приятель, флаг тебе в руки.
Я направился к телефону. Я прикинул, что он испугается, а мое слово будет иметь гораздо больший вес, чем слово какого-то бродяги. Ни у кого на меня ничего нет, и я все еще Лу Форд. Не успеет он и рта раскрыть, как кто-нибудь уже запихнет ему кляп.
– Давай-давай, приятель, только это тебе дорого обойдется. Очень дорого. Дороже, чем обожженная ладонь.
Я положил руку на телефон, но трубку не снял.
– Ладно, – сказал я, – давай поговорим.
– Я заинтересовался тобой, приятель. Я целый год провел на гороховой ферме в Хьюстоне и видел ребят вроде тебя. Я понял, что наблюдение за тобой может принести немалую выгоду. В ту ночь я следил за тобой. Слышал, как ты разговаривал с тем парнишкой...
– Как я вижу, это дало тебе пищу для размышлений, да? – спросил я.
– Нет, сэр, – покачал он головой. – Это вообще ничего не дало. И ничего не давало до тех пор, пока пару дней назад ты не приехал на ту старую ферму, где я обитаю. Но и тогда это ничего не дало, однако потом... Так у тебя есть виски, приятель? Непочатая бутылка?
Я сходил в лабораторию и принес бутылку, прихватив с собой стакан. Он вскрыл бутылку и налил себе полстакана.
– Ты хозяин – ты и выпей, – сказал он и протянул мне стакан.
Я выпил – мне нужно было выпить, – а потом отдал ему стакан. Он бросил его на пол к чашке и блюдцу, приложился к бутылке, сделал большой глоток и вытер губы.
– Нет, сэр, – продолжал он, – тогда это ничего не значило. Только я не мог болтаться там постоянно. Утром в понедельник я отправился на «трубу» в поисках работы. Меня поставили на отбойный молоток в бригаду, которая работала у черта на куличках – аж на реке Пекосе. Так далеко, что я не смог добраться до города в день моей первой получки. Нас было трое, отрезанных от проклятого мира. А вот следующий день получки был совсем другим. Мы закончили на Пекосе, и я получил свои денежки. Я узнал новости, приятель, и вот тут все, что ты говорил и делал, стало значить очень много.
Я кивнул. Я ощущал странную радость. Я уже ничего не мог изменить, время поджимало, и все детали мозаики постепенно вставали на свои места. Я понял, что должен сделать это, и не собирался откладывать.
Он снова приложился к бутылке и достал из кармана рубашки сигарету.
– У меня хорошие мозги, а закон ни разу не помог мне, следовательно, я тоже не должен помогать ему. Пока не припрет. Сколько, по-твоему, стоит возможность жить на свете?
– Я... – Я замотал головой. Спешить нельзя. Иначе я выдам себя. – У меня нет денег, – сказал я. – Только то, что я зарабатываю.
– У тебя есть этот дом. Думаю, за него дадут кругленькую сумму.
– Да, но, черт, – проговорил я, – это все, что у меня есть. Если мне негде будет жить, нет смысла платить деньги за то, чтобы ты держал язык за зубами.
– Ты, приятель, можешь и передумать, – не очень уверенно сказал он.
– Как бы то ни было, – сказал я, – его продавать нецелесообразно. Люди начнут спрашивать, что я стану делать с деньгами. Мне придется отчитаться за них перед властями и заплатить огромный налог. Так что, мне кажется, ты немного спешишь...
– Тебе правильно кажется, приятель.
– К тому же понадобится немало времени, чтобы продать его. Я бы хотел продать его врачу, тому, кто заплатил бы мне за отцовскую практику и оборудование. Так я получил бы на треть больше. Однако такие сделки в спешке не делаются.
Он с подозрением разглядывал меня, стараясь определить, пытаюсь ли я обмануть, и если да, то насколько. Я же фактически не лгал, только чуть-чуть.
– Не знаю, – протянул он. – Я плохо разбираюсь в таких вещах. Может... как ты смотришь на то, чтобы взять кредит под этот дом?
– Ну, мне бы чертовски не хотелось это делать.
– Я, приятель, спросил тебя совсем о другом.
– Послушай, – возразил я, – а как, по-твоему, я верну кредит со своей зарплатой? Кредит мне не потянуть. Вряд ли я получу больше пяти тысяч после того, как они возьмут свой процент и плату за услуги посредника. Мне придется взять новый кредит, чтобы оплатить первый, а так дела не делаются. Если же ты дашь мне четыре-пять месяцев, чтобы найти того, кто...
– Ха-ха. А сколько времени тебе понадобится на то, чтобы взять кредит? Неделя?
– Гм... – Я должен дать ей еще немного времени. Мне хотелось этого. – Думаю, неделя – слишком мало. Скорее всего, две, только я против того...
– Пять тысяч, – заявил он, взбалтывая виски в бутылке. – Пять тысяч через две недели. Начиная с сегодня. Ладно, приятель, назовем это сделкой. А разве это не сделка, а? Я совсем не жадный. Я получу свои пять тысяч, и мы с тобой больше никогда не увидимся.
Я сердито посмотрел на него, чертыхнулся и сказал:
– Ладно.
Он запихнул бутылку в карман и встал.
– Отлично, приятель. Сегодня вечером я возвращаюсь на «трубу». Это не очень-то подходящее место для хорошей жизни, поэтому я пробуду там до следующей зарплаты. Только не вздумай сбежать от меня.
– А как я могу? – пожал я плечами. – Что я, сумасшедший?
– Ты задаешь неприятные вопросы, приятель, и можешь получить неприятные ответы. Просто будь здесь через две недели с пятью «штуками», и тогда тебе не грозят никакие проблемы.
Я решил воспользоваться еще одним убедительным доводом: мне все еще казалось, что я слишком легко сдался.
– Возможно, тебе не стоит приходить сюда, – сказал я. – Вдруг тебя кто-нибудь увидит, и...
– Никто не увидит. Я буду осторожен, как сегодня. Я не меньше, чем ты, хотел бы избежать проблем.
– Ну, – сказал я, – я просто думал, что будет лучше, если мы...
– Слушай, приятель, – он покачал головой, – что произошло, когда ты в последний раз оказывался вблизи старых заброшенных ферм? Ничего хорошего, верно?
– Ладно, – наконец согласился я, – пусть будет по-твоему.
– Я к этому и веду. – Он посмотрел на часы. – Итак, мы все решили. Пять тысяч, две недели, считая с сегодня, девять часов. Смотри, не ошибись.
– Не беспокойся. Ты все получишь, – заверил его я.
Он на мгновение замер у входной двери, оценивая ситуацию снаружи, потом быстро сбежал с террасы и исчез среди деревьев.
Я усмехнулся. Мне было немного жаль его. Забавно, как все эти люди сами лезут на рожон. Вцепляются мертвой хваткой, несмотря на то, что ты изо всех сил пытаешься стряхнуть их, и взахлеб рассказывают, как они этого хотят. Ну почему они все приходят ко мне затем, чтобы быть убитыми? Ну почему они не могут сами убить себя?
Я смел осколки в кабинете, поднялся наверх и лег в ожидании Эми. Ждать мне пришлось недолго.
Она была такой же, как всегда, энергичной, хотя и пыталась приструнить свой энтузиазм. Однако я почувствовал разницу. Появилось напряжение, которое возникает в тех случаях, когда человек хочет что-то сказать или сделать, но не знает, с чего начать. Возможно, она тоже ощутила во мне эту напряженность. Возможно, мы оба почувствовали напряженность друг в друге.
Моя догадка оказалась верной, потому что мы обнаружили эту напряженность практически одновременно.
– Лу, почему бы нам...
– Эми, почему бы нам... – Все это мы сказали хором.
Мы засмеялись, воскликнули: «Загадай желание», и Эми заговорила первой:
– Так ты хочешь, да, дорогой? Только честно и откровенно.
– Я секунду назад собрался попросить тебя. Разве ты не поняла? – сказал я.
– Как... когда ты намерен...
– Ну, я думал, что пары недель...
– Дорогой! – Она поцеловала меня. – Именно это я и хотела предложить!
Оставалось еще кое-что. Последнюю деталь мозаики надо было немножко подтолкнуть, чтобы она встала на место.
– О чем ты думаешь, дорогой?
– О том, что мы всегда делаем то, что от нас ожидают окружающие. Я имею в виду... А о чем думаешь ты?
– Ты первый, Лу.
– Нет, ты первая, Эми.
– Ну...
– Ну...
– Почему бы нам не сбежать, – хором проговорили мы.
И опять засмеялись. Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне, дрожащая, но теплая, сильная, но мягкая. Она зашептала мне на ухо, а я зашептал ей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24