— Который носит тунику, сделанную, как мне кажется, в Хауране.
— Ты действительно многое узнал, Хассек. Нет, я не был в Замбуле, и еще около месяца назад я даже не слышал об Иранистане. Ты говоришь, что он лежит за Замбулой? Это очень далеко.
— По-моему, ты знаешь, где он' лежит. Иранистан не собирается воевать с Замбулой или причинять вред ее правителю, сатрапу Могущественного Турана. Однако если мой хан завладеет Глазом Эрлика, он сможет заключить гораздо более выгодное торговое соглашение с Замбулой. Это наша цель.
— Возможно, — сказал Конан. — Поскольку ты думал, что амулет находится в руках одного мага, и поскольку Аджиндар искал его там… Возможно, это чародейская вещь; вещь, которая поможет твоему правителю мучить или убить достойного хана Замбулы на расстоянии.
— Конан, это не чародейская вещь, — так же, как хан Замбулы вовсе не достойный человек. Однако если бы даже это было и так…. тебя это волнует? Говорю тебе, тебя ждет богатая награда, если ты поможешь мне передать Глаз Эрлика в руки моего хана.
— Через два месяца!
— У тебя есть срочное дело в Шадизаре, Конан?
— Ты прав, — сказал киммериец и пожал плечами. — Здоровье сатрапа Замбулы волнует меня не больше, чем торговые соглашения Иранистана. Или то, кому принадлежит некий амулет. Глаз! — он покачал головой. — А что, у Эрлика не хватает одного глаза?
Хассек кивнул.
— А теперь давай предположим, что он у тебя или что ты знаешь, где его можно найти. Если мы оба вернемся с ним в Иранистан, нас обоих ждет награда. У тебя есть какие-нибудь другие идеи?
— Иранистан так далеко, — сказал Конан, продолжая поддразнивать Хассека.
— Это правда. Я прошел такой долгий путь не для того, чтобы вернуться без амулета, и я не вернусь без него. Что держит тебя здесь? Я знаю, что в Аренджуне тебя… все еще ищут.
— Ехать так далеко с человеком, который заплатил двум другим, чтобы они оглушили меня дубиной и схватили только для того, чтобы он мог поговорить со мной? Без сомнения, ты собирался, если понадобится, пытать меня, чтобы узнать об этом Глазе. Глаз!
— Не стану этого отрицать. Откуда мне было знать, что ты окажешься разумным человеком? Я думал, что ты убил Аджиндара.
— А теперь ты так не думаешь?
— У меня такое чувство, что ты сказал мне правду-об этом, — со значением добавил иранистанец. Конан весело хмыкнул.
— Я сказал ее. Итак, после того, как ты уверился бы, что я ничего не знаю об этой штуке, которую ты ищешь, ты бы убил меня.
— Это я отрицаю. Как только я узнал бы, где ты спрятал Глаз Эрлика, я забрал бы его и со всей возможной скоростью отправился бы в Иранистан. Я не видел необходимости убивать тебя — если, конечно, я не был бы вынужден. Это не в наших обычаях, Конан, и не в моих привычках. Поедем со мной теперь, и я буду чувствовать то же самое. Единственная моя забота — отдать этот амулет в руки моего нанимателя.
Хотя у Конана действительно был Глаз Эрлика, ради которого ему пришлось пойти на очень, очень большие жертвы, он подумал теперь, что, без сомнения, было нечто такое, чего он еще не знал обо всем этом деле. Например, станет ли человек называть своего правителя «мой наниматель»?
— Этот амулет более важен для моего правителя, чем моя жизнь, Конан, — сказал Хассек, глядя прямо в глаза киммерийцу. — Если бы я знал, что ты везешь его хану, я был бы счастлив. Если я буду знать, что ты этого не сделаешь, мне придется сразиться с тобой.
— Тогда мне лучше убить тебя здесь и сейчас.
— Убить меня теперь было бы очень глупо. Четыре человека из городской стражи только что вошли в таверну. А вот уйти отсюда могло бы быть мудрым решением.
Только у стражников Аренджуна могли быть причины схватить его — живым или мертвым, размышлял Конан. А здесь, в Шадизаре… что ж, лучше бы ему было не покидать относительной безопасности Пустыни, которая была шадизарским эквивалентом аренджунской Свалки.
— Почему? — спросил он с абсолютно невинным лицом. — Иностранец здесь ты. Мне нечего бояться местных стражников.
— С ними королевский драгун, и они кого-то ищут.
— Я, вне всякого сомнения, не ссорился с королем Заморы!
— Хм-м. Если только он не получил жалобу из Аренджуна. Я слышал, что там ты ранил двоих и опозорил еще одного — в Верхнем городе! — некоего бывшего сержанта стражи. Я рад, что ты не боишься тех друзей, которых он может иметь в Шадизаре, или жалоб, которые повелитель Аренджуна может прислать королю, потому что эти пятеро сейчас направляются сюда.
— В Аренджуне был еще и убит один человек, — сказал Конан. — Я нанес раны — а ответственность за убийство лежит на Аджиндаре…
— У одного из них арбалет. Хм». Конан… может быть, и правда, что я иностранец, а ты, конечно же, девяти футов ростом и с твоими голубыми глазами можешь сойти за уроженца Заморы… но стрела арбалета нацелена на тебя.
— Черт.
Хассек изумленно уставился на него.
— Ты… Аджиндар говорил это точно так же!
— Я знаю. Что еще можно сказать? Я пришел сюда, такой важный и самодовольный, чтобы припереть тебя к стенке. Я забыл одну важную заморанскую поговорку: «Когда хочешь войти, подумай сначала, как ты сможешь снова выйти». Надо всегда придерживаться правила: «Никогда не сиди спиной к двери!» Что это за шарканье?
— Большинство завсегдатаев торопится к выходу.
Вот они идут, люди короля впереди. Кстати, в Иранистане мудрецы говорят: «Когда ты хочешь куда-то войти, проверь, есть ли там вторая дверь».
— Разумно, — Конан начал подниматься.
— Не двигайся, киммериец! Ты не сможешь увернуться от стрелы арбалета, нацеленной тебе в спину, и три меча уже покинули ножны.
Говорящий обошел Конана кругом и встал, усмехаясь, лицом к нему, с той стороны, где сидел Хассек. Он был невысок и худощав, хотя его лицо выказывало некоторые признаки роскошной жизни. Его глянцевые каштаново-черные волосы были аккуратно подстрижены челкой и слегка завивались вниз на лбу. Большой золотой медальон на груди поверх расшитой золотом голубой туники — шелковой, как заметил Конан, — был украшен гербом короля Заморы, пьяницы, во всем подчинявшегося одному колдуну из Аренджуна. «Этот ублюдок должен быть мне благодарен за то, что я избавил его от Яры», — угрюмо подумал Конан. Представитель короля улыбнулся, и его идеально подстриженные темные усики слегка дернулись. Конан заметил у него во рту блеск золота. Искусственные зубы, Кром его побери, — а ведь парню едва исполнилось тридцать!
— Конан из Киммерии, с недавних пор проживающий в Аренджуне: именем короля, ты — мой пленник. Пойдешь ли ты спокойно?
Конан смотрел на него во все глаза. Красивые, хорошего качества синие штаны: начищенные, туго обтягивающие ногу черные сапоги. Изящный, искусно выделанный пояс, поддерживающий ножны, из которых торчала украшенная драгоценными камнями рукоять кинжала и эфес меча с навершьем, изображающим львиную голову, и сделанным, вне всякого сомнения, из серебра.
Конан взглянул на Хассека. Тот сидел рядом с возвышающимся над ним представителем короля и с потрясенным видом смотрел на Конана. Киммериец оглянулся вокруг. Он увидел почти опустевшую тавер ну-и форменные мундиры. Мечи — обнажены. Да, и еще арбалетчик, который медленно придвигался, наставив острие своей грозной маленькой стрелы на Конана.
— Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что этот человек — преступник?! — воскликнул Хассек, — О!
Королевский драгун взглянул на него сверху вниз, предварительно приподняв брови.
— Ты разве не его друг?
— Едва ли! Я здесь по делам королевы Кофа.
— Коф! Ты похож на одного из этих… у тебя такая внешность, словно ты родился далеко на Востоке, а не на Западе!
Хассек тяжело вздохнул.
— Это правда. Моя мать была рабыней из Аграпура.
— Аграпур! — снова изумился разнаряженный королевский агент.
— Да, — Хассек печально вздохнул. — В юности она была похищена странствующим торговцем оружием из Кофа. Ну, он и забрал ее с собой туда. И боги так пожелали, что к тому времени, как они добрались до Кофа, он обнаружил, что любит ее. Родился я. Он дал мне образование. Теперь — что ж, теперь я здесь и представляю саму королеву! А что касается этого вот парня — он показался мне чистоплотным, и когда он так смело вошел в эту хорошую таверну, — ведь это хорошая таверна, не так ли, мой господин?
Польщенный заморанец улыбнулся:
— Да. В Шадизаре есть и получше — но есть и намного хуже. Представитель королевы, ты сказал?
— Э-э… господин Ферхад… — начал один из стражников.
Драгун дернул головой и уставился на провинившегося испепеляющим взглядом.
— Потом! Не смей мешать человеку, исполняющему повеление короля!
— В общем, он предложил мне то кольцо, которое ты видишь у него на руке, сказав, что оно принадлежало его матери, — сказал Хассек.
Конан в это время гадал, к чему была вся эта хитроумная байка и куда она должна была их всех завести.
— И бросил на стол эти золотые монеты, чтобы показать, что он не нищий,
— продолжал Хассек. — Он дал мне этот странный меч в знак своих честных намерений и сказал, что ему нужны еще два золотых, чтобы добраться до Немедии…
Как и следовало ожидать, господин Ферхад воскликнул:
— Немедия!
— Так он сказал. И теперь… теперь, о господин… возможно ли, чтобы этот человек пытался продать краденый товар мне, мне — личному поставщику украшений и косметических принадлежностей для королевы?
— Вполне возможно, — сказал Ферхад. — Этот тип — отчаянный и не признающий законов человек. На нем лежит вина за немалую долю злодейств там, в Аренджуне, — и он осмеливается бежать сюда, в саму столипу, и искать здесь убежища!
Ферхад снова устремил львиный взгляд на Конана; он стоял, выпрямившись во весь рост, с высоко задранным подбородком, смотрел поверх своего внушительного носа и чувствовал себя гораздо более внушительным теперь, когда у него была такая изысканная аудитория, состоящая, правда, из одного человека: личного поставщика украшений и косметических принадлежностей для королевы Кофа!
— Вмешиваться в дела людей из городской стражи в любом месте нашего королевства — значит нанести оскорбление королю, варвар! А теперь поднимайся медленно, и пошли отсюда — в некие апартаменты, которые, боюсь, тебе понравятся не так сильно, как эта прекрасная таверна, где ты пытался ввести в заблуждение высокопоставленного чужеземного гостя!
— Да, — ворчливо сказал Хассек, — и забери с собой этот ужасный меч!
Он полуобернулся и поднял огромный ильбарский нож. Мгновение спустя он стоял за спиной Ферхада, держа его правой рукой поперек груди, а левой смуглой кистью прижимая кинжал к его горлу.
— Никому не двигаться! Господин Ферхад, отдай приказ, чтобы все мечи и этот арбалет были сложены вон на том столе справа от тебя!
— Ч… чт… ты не можешь… отпусти ме… а! Осторожно с этим кинжалом, приятель!
— Да, он наточен, как бритва, потому что у меня нежная кожа, и я им бреюсь каждый день. Приказывай, Ферхад!
Ферхад отдал приказ. Арбалетчик указал на то, что его оружие взведено и представляет опасность. Хассек посоветовал ему выпустить стрелу в стену, под самый потолок, и Ферхад подтвердил приказ. Вскоре стрела, тренькнув, вонзилась в цель и осталась там, высоко над полом, лишь слегка подрагивая, — как сувенир для хозяина «Красного Льва».
— Конан, — сказал Хассек, — убеди нашего хозяина показать свой подвал.
— Подвал! — эхом проскулил Ферхад, и его адамово яблоко дернулось рядом с холодным клинком Хассекова ножа. Пытаясь не сглатывать слюну, Ферхад выпрямился и застыл, как солдат-новобранец, не произнося больше ни слова.
3. ПРОЩАЙ, ШАДИЗАР
Имраз, большеглазый хозяин «Красного Льва», поднял квадратную крышку люка в полу своей кладовой. Четверо солдат из городской стражи Шадизара один за другим, ворча, спустились в темноту. Каждый из них бросил последний мрачный взгляд на громадного варвара, который стоял над ними и ухмылялся лишь самую малость; он опирался на меч — меч их сержанта.
— Мой дорогой господин Ферхад, — сказал Хассек. — Я чрезвычайно огорчен, но не вижу другого выхода из этого положения, кроме как просить тебя присоединиться к солдатам внизу.
— Внизу!
— Постарайся увидеть в этом хорошую сторону, — сказал Конан. — Может быть, наш хозяин Имраз держит там свои лучшие вина.
— Скорее, гнилую репу, паутину и плесень, — сдавленно сказал Ферхад, поскольку говорить как-то иначе с откинутой назад головой он не мог. — Почему бы вам не связать меня и не оставить тут, наверху? Сидеть взаперти в темноте с этими простыми солдатами…
— …которые, без сомнения, знают множество занимательных историй, способных тебя развлечь, мой дорогой господин, — Хассек освободил своего пленника, осторожно вытащив при этом его красивый меч. — Спускайся, и я желаю тебе доброго-доброго вечера.
— Я тоже, — сказал Конан и, когда причудливо разодетый щеголь неуверенно поставил ногу на верхнюю из семи старых деревянных ступенек, ведущих вниз, в пахнущую землей темноту, ловко выдернул сверкающий самоцветами кинжал Ферхада из его ножен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32