Конан просто увидел, как его использовать. Актер совершил более чем предосудительное преступление, убив девочку-подростка, которая была подарком вождя шанки. Как оказалось, это убийство было еще и глупостью. Оно обеспечило ключ.
Не кто иной, как киммериец Конан сделал так, чтобы Хаджимена из племени шанки проводили в крепость революционера Балада, с которым Конан уже договорился; Хаджимен и Конан поговорят наедине в этой комнате. Они негромко разговаривали — одетый в шаровары житель пустыни и киммериец в только что сшитой тунике из простой домотканой материи коричневого цвета.
— Ты знаешь, что шанки не могут надеяться завоевать Замбулу, — сказал Конан сыну Ахимен-хана, — или даже пробить брешь в ее стенах. У шанки недостаточно сил.
— Один молодой воин шанки стоит пятерых иоггитов, — Хаджимен сплюнул, — и троих замбулийцев, несмотря на все их доспехи из железных колец!
Конан кивнул:
— Правда. Я знаю. Этого недостаточно. Лучшие воины среди замбулийцев превышают число лучших воинов среди шанки в соотношении, гораздо большем, чем три к одному, — и, кроме того, они сидят за этими стенами.
Хаджимен вздохнул, встал, походил по комнате, вернулся и опустился на подушку рядом с той, на которой сидел Конан. Киммериец решил провести разговор с шанки в манере шанки, хотя его раздражение, вызванное этим окольным способом обращения, проявлялось все более явно. Вообще-то усилия Конана в отношении этого молодого ханского сына увенчались некоторым успехом: Хаджимен уже был в состоянии время от времени обращаться к киммерийцу, говоря «ты» и «Конан». Однако не в этот раз.
— Конан знает, что я знаю истинность того, что он сказал, — произнес Хаджимен, который выглядел мрачно, словно жрец на похоронах государственного масштаба. — Тем не менее, здесь идет речь о чести шанки и о гордости моего отца. Знает ли он, что было бы глупо атаковать этот город?
— Суть в том, сможет ли он понять и принять, что не Замбула, а Актер и его маг убили твою сестру? Вам не нужно воевать с замбулийцами, которые не любят и не уважают своего хана. Это счеты между шанки — нет, между твоим отцом и Актером с Зафрой.
— И мной, Конан! Да, я вижу это. Я знаю это. Мне лучше не рассказывать об этом отцу. Мне лучше остаться здесь и самому отомстить за свою сестру — как-нибудь, — безрадостно добавил он, — а потом одновременно сообщить шанки подробности о ее смерти и о нашей мести Хану.
Конан покачал головой.
— Это не лучший выход. Это смело и глупо, и мы оба знаем это.
Хаджимен сердито посмотрел на человека, сидящего вместе с ним в этой комнате виллы князя Шихрана; виллы, принадлежащей теперь заговорщику Баладу, которому хотелось быть Балад-ханом. Спустя какое-то время Конан протянул руку, чтобы тепло коснуться руки шанки; гордый воин пустыни отстранился. Мысленно вздыхая при виде такого поведения, которое он считал глупым, Конан узнал кое-что о самом себе и о гордости и чести.
— Ну ладно, Хаджимен. Ты знаешь, что я имею в виду. Ни ты, ни я не верим, что тебе удастся подойти к Актеру так близко, чтобы иметь возможность убить его. И даже если бы тебе это удалось — как-нибудь, как ты сказал, — ты никогда не дожил бы до того, чтобы рассказать об этом своему отцу. Тогда он лишится не только дочери, но и сына. Ты знаешь, что он сделает потом. Пойдет в атаку и погибнет.
Хаджимен с подергивающимся лицом уставился на него. Потом он резко отвернулся и подошел к открытому узкому окну.
— Конан мудр. Во имя Тебы — сколько тебе лет, Конан?
Киммериец улыбнулся.
— Достаточно много, чтобы давать советы, которые, возможно, у меня не хватило бы благоразумия принять.
Хаджимен, стоя к нему спиной, фыркнул.
— И что Конан хочет, чтобы мы делали? Вели себя так, словно вообще ничего не случилось? Этот человек принял мою сестру в дар от нашего отца и убил ее, словно она была воровкой или иоггиткой!
Хаджимен сплюнул, продолжая демонстрировать Конану свою широкую спину в желтой рубашке.
— Нет. Послушай теперь меня. Самое величайшее, что человек может сделать, это хранить все про себя, чтобы помешать своему отцу в ослеплении честью и гордостью совершить глупость, — зная все это время, что месть невозможна, но может стать возможной в один прекрасный день. Я знаю, что ни Хаджимен, ни Конан не настолько велики! Нет, Хаджимен, сын Ахимена, я обращаюсь к тебе прямо. Слушай меня внимательно. Даже солдаты Замбулы не поддерживают Актер-хана. Мне бы очень хотелось, чтобы ты увидел смерть своей сестры отмщенной, Хаджимен! В то же самое время, шанки могут героически помочь замбулийцам избавиться от того недостойного существа, которое живет в их дворце. Хаджимен! Послушай! Я бы хотел, чтобы ты… я хотел бы попросить тебя, чтобы ты как можно быстрее поскакал к отцу и вернулся с отрядом воинов. Пусть они будут снаряжены для битвы, пусть под ними будут самые быстрые ваши верблюды. Они должны будут остановиться на большом расстоянии от городских стен и посылать стрелы в стены, а не поверх них в Замбулу. И все это время выкрикивать обвинения и вызов Актер-хану!
Хаджимен резко повернулся, чтобы взглянуть в лицо рослому человеку с голубыми глазами.
— А! — на лице воина пустыни отразились возбуждение и надежда; однако в его глазах под племенным знаком свирепого и вдвойне гордого шанки таился вопрос. — Но… такой человек не выйдет нам навстречу!
— Нет, не выйдет. Он будет сидеть у себя во дворце, зная, что его солдаты вскоре отобьют эту смехотвор… эту глупую атаку. Против вас выступят солдаты из гарнизона; они будут радоваться возможности действовать и жаждать крови. И тогда шанки должны сделать нечто отважное и благородное… и трудное. Вы должны будете обратиться в бегство.
— Бегство! — Хаджимен с ужасом выплюнул это слово, чуждое его природе.
— Да, Хаджимен! — Конан позволил своему голосу возбужденно повыситься; ему необходимо было завербовать шанки для осуществления этого плана. — Да! Пусть они выйдут из-за стен и атакуют вас. Сражайтесь с ними, убегая. Бегите все дальше и дальше.
Когда они наконец перестанут вас преследовать, а это должно случиться, остановитесь, перестройтесь и наблюдайте за ними, пока они не отойдут от вас на
значительное расстояние, возвращаясь в город. Тогда бросайтесь за ними в погоню!
А! И потом мы настигнем этих шакалов, и навалимся на них сзади, и перережем их на скаку! Так мы сможем изменить соотношение сил в нашу пользу. Конан тяжело вздохнул, позаботившись о том, чтобы Хаджимен это заметил.
— Они не шакалы, Хаджимен, друг мой. Это молодые люди и юноши, как мы, отважные и служащие плохому хану. Нет, они повернутся и перестроятся, чтобы встретить вашу атаку. Тогда вы должны будете развернуться и снова, не замедляя бега, ускакать прочь, так, чтобы они последовали за вами. Если это будет возможно, небольшой отряд шанки должен будет подъехать к городским воротам. Это несколько нагонит страху на тех, кто будет наблюдать за вами со стен. Может быть, они вызовут подкрепление — из дворца.
— Во всем этом я не вижу чести, и шанки так не поступают, Конан. Какова цена этих безобидных скачек по равнине за пределами этих стен?
— А! Хаджимен, ты действительно великий человек! Ты спрашиваешь, вместо того, чтобы впадать в неистовство, — это верная примета! Ты действительно станешь преемником Ахимена, Хаджимен, и у шанки будет хороший вождь! Подумай. Шанки могут вооружить и посадить в седло… сколько? Возможно, три сотни человек, если мы включим сюда мальчиков, только что вышедших из детского возраста, и тех, для кого расцвет жизни уже далеко позади?
— И сотню женщин и девушек! Наши женщины — это не слабенькие игрушки, как те, которых я видел в этом лагере, окруженном стенами!
— …в то время, как здесь расквартировано более двух тысяч солдат. Такая армия перебьет вас всех, включая девушек и женщин, а Актер в это время будет сидеть в безопасности в своем дворце, а позже прикажет уничтожить шанки всех, до единого. Таким образом, я показываю тебе. что ты должен объединиться с теми, кто одолеет Актера. Они смогут сделать это только с помощью шанки, Хаджимен!
Хаджимен, сын хана, задумчиво посмотрел на него.
— Конан и Балад.
— Да, и другие, — энергично кивая, ответил Конан. — Я могу пробраться во дворец. Я проберусь туда. Балад может пойти в наступление, и победить, и свергнуть Актер-хана… если ханские воины будут заняты погоней за призраками в пустыне.
— Призраки? Шанки!
— Да! — вскричал Конан; он видел и слышал возбуждение Хаджимена и начал говорить быстрее и громче, чтобы подстегнуть это возбуждение. — И тогда Балад отзовет войска и откроет им, что шанки — союзники.. и твой народ будет пользоваться любовью в Замбуле и будет союзником ее нового правителя.
— Ха! Замбулийская конница гоняется за шанкийскими призраками, пока наши друзья Конан и Балад занимают дворец! Балад завоевывает корону, и замбулийцы получают нового, лучшего правителя, — а Конан и Хаджимен добиваются мести, справедливости!
Ухмылка Конана была не из тех, что делали его лицо красивым.
— Да, воин . Хаджимен подошел к нему и внезапно застыл в неподвижности с каменным лицом.
— А Актер-хан, если он останется в живых, должен быть выдан шанки для наказания!
Конан знал, что не может давать подобного обещания, и знал также, что может попасть в беду. Он нашел слова, чтобы высказать это:
— Хаджимен! Тебе следовало бы прямо сейчас скакать к шатрам твоего племени! А вместо этого… разве шанки выдали бы Актер-хана для наказания замбулийцам, если бы он совершил против тех преступление, неважно, насколько тяжкое? Подумай! Актер-хан совершил больше преступлений против своего народа, чем против твоего. Замбулийцы должны покарать его. Он принадлежит им,
он один из них. У меня нет никаких сомнений в том, что он будет казнен… если останется в живых после нашей атаки. И, конечно же, союзники Балад-хана будут присутствовать при том, как Актер умрет!
После долгого молчания Хаджимен кивнул.
— Тебе не обязательно было говорить все это. Ты мог просто сказать «да» и попытаться убедить меня позже.
— Это так. Я что, должен лгать моему другу, сыну моего друга?
Не прошло и часа, а Хаджимен и его отряд уже выезжали из Замбулы. Вместе с ними, переряженный в шанки, отправился Джелаль — человек Балада. Его собственная одежда была в одном из тюков на его вьючной лошади, а шанкийская каффия скрывала лицо, которое кто-нибудь из охраны ворот мог распознать. Через несколько дней, когда шанкийские передовые отряды окажутся меньше чем в дне пути от Замбулы, Джелаль должен будет вернуться — на лошади и в своей собственной одежде — чтобы доложить Баладу. Таким образом отвлекающий маневр из пустыни будет скоординирован с настоящей атакой изнутри стен Замбулы.
После отъезда Джелаля и шанки Конан провел большую часть дня, совещаясь с Баладом и с его товарищами-заговорщиками. Это было не очень-то по душе киммерийцу, который страдал недостатком терпения, свойственным как юности, так и варвару, и предпочитал поменьше заговоров и более прямой подход, выражающийся в решительных действиях. В данном же случае Хаджимен, упрямо настаивающий на том, чтобы проявить глупое благородство, заставил Конана выступить в новой для того роли более вдумчивого и умеющего убеждать человека. Тому, кто в один прекрасный день будет возглавлять группы, потом отряды, потом армии, а потом — целые народы, не было еще и восемнадцати, и он учился — и взрослел.
Часть его дерзкого плана так же мало пришлась по душе Баладу, который, вместе с другими, указал киммерийцу на то, что его желание — решение, но они сказали «желание», — пробраться во дворец, там освободить Испарану и атаковать изнутри было глупым упрямством.
Тот, кто подавал мудрые советы настойчивому Хаджимену и сумел переубедить его, продолжал стоять на своем и не поддавался никаким убеждениям.
Так несколько ночей спустя один опытный вор, в последнее время живший в Шадизаре, и Аренджуне, и Киммерии, перелез через две стены и пробрался во дворец Актер-хана. Менее чем через два часа он был пленником того, кто стал реальным правителем Замбулы: мага Зафры.
19. «УБЕЙ ЕГО!»
Он помнил пытки. Он помнил их смутно, как в тумане, словно его дурманили или околдовали.
Он помнил настойчивое прикосновение острия меча к своей спине — в центре, над копчиком. Он помнил, как его заставили втиснуться между двумя вбитыми в пол столбами, отстоящими друг от друга менее чем на два фута. Острие меча продолжало касаться его спины, пока второй человек привязывал его ноги — щиколотку и бедро — к столбам, каждый из которых был толщиной с его икру. Острие меча прикасалось к его спине постоянным напоминанием, и он не шевелился, пока ему связывали запястья впереди. Кожаные ремни были завязаны множеством узлов. Нажатие в точку на его спине усилилось, заставляя его продвинуться вперед. С привязанными ногами он не мог никуда идти, он мог только сгибаться в поясе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Не кто иной, как киммериец Конан сделал так, чтобы Хаджимена из племени шанки проводили в крепость революционера Балада, с которым Конан уже договорился; Хаджимен и Конан поговорят наедине в этой комнате. Они негромко разговаривали — одетый в шаровары житель пустыни и киммериец в только что сшитой тунике из простой домотканой материи коричневого цвета.
— Ты знаешь, что шанки не могут надеяться завоевать Замбулу, — сказал Конан сыну Ахимен-хана, — или даже пробить брешь в ее стенах. У шанки недостаточно сил.
— Один молодой воин шанки стоит пятерых иоггитов, — Хаджимен сплюнул, — и троих замбулийцев, несмотря на все их доспехи из железных колец!
Конан кивнул:
— Правда. Я знаю. Этого недостаточно. Лучшие воины среди замбулийцев превышают число лучших воинов среди шанки в соотношении, гораздо большем, чем три к одному, — и, кроме того, они сидят за этими стенами.
Хаджимен вздохнул, встал, походил по комнате, вернулся и опустился на подушку рядом с той, на которой сидел Конан. Киммериец решил провести разговор с шанки в манере шанки, хотя его раздражение, вызванное этим окольным способом обращения, проявлялось все более явно. Вообще-то усилия Конана в отношении этого молодого ханского сына увенчались некоторым успехом: Хаджимен уже был в состоянии время от времени обращаться к киммерийцу, говоря «ты» и «Конан». Однако не в этот раз.
— Конан знает, что я знаю истинность того, что он сказал, — произнес Хаджимен, который выглядел мрачно, словно жрец на похоронах государственного масштаба. — Тем не менее, здесь идет речь о чести шанки и о гордости моего отца. Знает ли он, что было бы глупо атаковать этот город?
— Суть в том, сможет ли он понять и принять, что не Замбула, а Актер и его маг убили твою сестру? Вам не нужно воевать с замбулийцами, которые не любят и не уважают своего хана. Это счеты между шанки — нет, между твоим отцом и Актером с Зафрой.
— И мной, Конан! Да, я вижу это. Я знаю это. Мне лучше не рассказывать об этом отцу. Мне лучше остаться здесь и самому отомстить за свою сестру — как-нибудь, — безрадостно добавил он, — а потом одновременно сообщить шанки подробности о ее смерти и о нашей мести Хану.
Конан покачал головой.
— Это не лучший выход. Это смело и глупо, и мы оба знаем это.
Хаджимен сердито посмотрел на человека, сидящего вместе с ним в этой комнате виллы князя Шихрана; виллы, принадлежащей теперь заговорщику Баладу, которому хотелось быть Балад-ханом. Спустя какое-то время Конан протянул руку, чтобы тепло коснуться руки шанки; гордый воин пустыни отстранился. Мысленно вздыхая при виде такого поведения, которое он считал глупым, Конан узнал кое-что о самом себе и о гордости и чести.
— Ну ладно, Хаджимен. Ты знаешь, что я имею в виду. Ни ты, ни я не верим, что тебе удастся подойти к Актеру так близко, чтобы иметь возможность убить его. И даже если бы тебе это удалось — как-нибудь, как ты сказал, — ты никогда не дожил бы до того, чтобы рассказать об этом своему отцу. Тогда он лишится не только дочери, но и сына. Ты знаешь, что он сделает потом. Пойдет в атаку и погибнет.
Хаджимен с подергивающимся лицом уставился на него. Потом он резко отвернулся и подошел к открытому узкому окну.
— Конан мудр. Во имя Тебы — сколько тебе лет, Конан?
Киммериец улыбнулся.
— Достаточно много, чтобы давать советы, которые, возможно, у меня не хватило бы благоразумия принять.
Хаджимен, стоя к нему спиной, фыркнул.
— И что Конан хочет, чтобы мы делали? Вели себя так, словно вообще ничего не случилось? Этот человек принял мою сестру в дар от нашего отца и убил ее, словно она была воровкой или иоггиткой!
Хаджимен сплюнул, продолжая демонстрировать Конану свою широкую спину в желтой рубашке.
— Нет. Послушай теперь меня. Самое величайшее, что человек может сделать, это хранить все про себя, чтобы помешать своему отцу в ослеплении честью и гордостью совершить глупость, — зная все это время, что месть невозможна, но может стать возможной в один прекрасный день. Я знаю, что ни Хаджимен, ни Конан не настолько велики! Нет, Хаджимен, сын Ахимена, я обращаюсь к тебе прямо. Слушай меня внимательно. Даже солдаты Замбулы не поддерживают Актер-хана. Мне бы очень хотелось, чтобы ты увидел смерть своей сестры отмщенной, Хаджимен! В то же самое время, шанки могут героически помочь замбулийцам избавиться от того недостойного существа, которое живет в их дворце. Хаджимен! Послушай! Я бы хотел, чтобы ты… я хотел бы попросить тебя, чтобы ты как можно быстрее поскакал к отцу и вернулся с отрядом воинов. Пусть они будут снаряжены для битвы, пусть под ними будут самые быстрые ваши верблюды. Они должны будут остановиться на большом расстоянии от городских стен и посылать стрелы в стены, а не поверх них в Замбулу. И все это время выкрикивать обвинения и вызов Актер-хану!
Хаджимен резко повернулся, чтобы взглянуть в лицо рослому человеку с голубыми глазами.
— А! — на лице воина пустыни отразились возбуждение и надежда; однако в его глазах под племенным знаком свирепого и вдвойне гордого шанки таился вопрос. — Но… такой человек не выйдет нам навстречу!
— Нет, не выйдет. Он будет сидеть у себя во дворце, зная, что его солдаты вскоре отобьют эту смехотвор… эту глупую атаку. Против вас выступят солдаты из гарнизона; они будут радоваться возможности действовать и жаждать крови. И тогда шанки должны сделать нечто отважное и благородное… и трудное. Вы должны будете обратиться в бегство.
— Бегство! — Хаджимен с ужасом выплюнул это слово, чуждое его природе.
— Да, Хаджимен! — Конан позволил своему голосу возбужденно повыситься; ему необходимо было завербовать шанки для осуществления этого плана. — Да! Пусть они выйдут из-за стен и атакуют вас. Сражайтесь с ними, убегая. Бегите все дальше и дальше.
Когда они наконец перестанут вас преследовать, а это должно случиться, остановитесь, перестройтесь и наблюдайте за ними, пока они не отойдут от вас на
значительное расстояние, возвращаясь в город. Тогда бросайтесь за ними в погоню!
А! И потом мы настигнем этих шакалов, и навалимся на них сзади, и перережем их на скаку! Так мы сможем изменить соотношение сил в нашу пользу. Конан тяжело вздохнул, позаботившись о том, чтобы Хаджимен это заметил.
— Они не шакалы, Хаджимен, друг мой. Это молодые люди и юноши, как мы, отважные и служащие плохому хану. Нет, они повернутся и перестроятся, чтобы встретить вашу атаку. Тогда вы должны будете развернуться и снова, не замедляя бега, ускакать прочь, так, чтобы они последовали за вами. Если это будет возможно, небольшой отряд шанки должен будет подъехать к городским воротам. Это несколько нагонит страху на тех, кто будет наблюдать за вами со стен. Может быть, они вызовут подкрепление — из дворца.
— Во всем этом я не вижу чести, и шанки так не поступают, Конан. Какова цена этих безобидных скачек по равнине за пределами этих стен?
— А! Хаджимен, ты действительно великий человек! Ты спрашиваешь, вместо того, чтобы впадать в неистовство, — это верная примета! Ты действительно станешь преемником Ахимена, Хаджимен, и у шанки будет хороший вождь! Подумай. Шанки могут вооружить и посадить в седло… сколько? Возможно, три сотни человек, если мы включим сюда мальчиков, только что вышедших из детского возраста, и тех, для кого расцвет жизни уже далеко позади?
— И сотню женщин и девушек! Наши женщины — это не слабенькие игрушки, как те, которых я видел в этом лагере, окруженном стенами!
— …в то время, как здесь расквартировано более двух тысяч солдат. Такая армия перебьет вас всех, включая девушек и женщин, а Актер в это время будет сидеть в безопасности в своем дворце, а позже прикажет уничтожить шанки всех, до единого. Таким образом, я показываю тебе. что ты должен объединиться с теми, кто одолеет Актера. Они смогут сделать это только с помощью шанки, Хаджимен!
Хаджимен, сын хана, задумчиво посмотрел на него.
— Конан и Балад.
— Да, и другие, — энергично кивая, ответил Конан. — Я могу пробраться во дворец. Я проберусь туда. Балад может пойти в наступление, и победить, и свергнуть Актер-хана… если ханские воины будут заняты погоней за призраками в пустыне.
— Призраки? Шанки!
— Да! — вскричал Конан; он видел и слышал возбуждение Хаджимена и начал говорить быстрее и громче, чтобы подстегнуть это возбуждение. — И тогда Балад отзовет войска и откроет им, что шанки — союзники.. и твой народ будет пользоваться любовью в Замбуле и будет союзником ее нового правителя.
— Ха! Замбулийская конница гоняется за шанкийскими призраками, пока наши друзья Конан и Балад занимают дворец! Балад завоевывает корону, и замбулийцы получают нового, лучшего правителя, — а Конан и Хаджимен добиваются мести, справедливости!
Ухмылка Конана была не из тех, что делали его лицо красивым.
— Да, воин . Хаджимен подошел к нему и внезапно застыл в неподвижности с каменным лицом.
— А Актер-хан, если он останется в живых, должен быть выдан шанки для наказания!
Конан знал, что не может давать подобного обещания, и знал также, что может попасть в беду. Он нашел слова, чтобы высказать это:
— Хаджимен! Тебе следовало бы прямо сейчас скакать к шатрам твоего племени! А вместо этого… разве шанки выдали бы Актер-хана для наказания замбулийцам, если бы он совершил против тех преступление, неважно, насколько тяжкое? Подумай! Актер-хан совершил больше преступлений против своего народа, чем против твоего. Замбулийцы должны покарать его. Он принадлежит им,
он один из них. У меня нет никаких сомнений в том, что он будет казнен… если останется в живых после нашей атаки. И, конечно же, союзники Балад-хана будут присутствовать при том, как Актер умрет!
После долгого молчания Хаджимен кивнул.
— Тебе не обязательно было говорить все это. Ты мог просто сказать «да» и попытаться убедить меня позже.
— Это так. Я что, должен лгать моему другу, сыну моего друга?
Не прошло и часа, а Хаджимен и его отряд уже выезжали из Замбулы. Вместе с ними, переряженный в шанки, отправился Джелаль — человек Балада. Его собственная одежда была в одном из тюков на его вьючной лошади, а шанкийская каффия скрывала лицо, которое кто-нибудь из охраны ворот мог распознать. Через несколько дней, когда шанкийские передовые отряды окажутся меньше чем в дне пути от Замбулы, Джелаль должен будет вернуться — на лошади и в своей собственной одежде — чтобы доложить Баладу. Таким образом отвлекающий маневр из пустыни будет скоординирован с настоящей атакой изнутри стен Замбулы.
После отъезда Джелаля и шанки Конан провел большую часть дня, совещаясь с Баладом и с его товарищами-заговорщиками. Это было не очень-то по душе киммерийцу, который страдал недостатком терпения, свойственным как юности, так и варвару, и предпочитал поменьше заговоров и более прямой подход, выражающийся в решительных действиях. В данном же случае Хаджимен, упрямо настаивающий на том, чтобы проявить глупое благородство, заставил Конана выступить в новой для того роли более вдумчивого и умеющего убеждать человека. Тому, кто в один прекрасный день будет возглавлять группы, потом отряды, потом армии, а потом — целые народы, не было еще и восемнадцати, и он учился — и взрослел.
Часть его дерзкого плана так же мало пришлась по душе Баладу, который, вместе с другими, указал киммерийцу на то, что его желание — решение, но они сказали «желание», — пробраться во дворец, там освободить Испарану и атаковать изнутри было глупым упрямством.
Тот, кто подавал мудрые советы настойчивому Хаджимену и сумел переубедить его, продолжал стоять на своем и не поддавался никаким убеждениям.
Так несколько ночей спустя один опытный вор, в последнее время живший в Шадизаре, и Аренджуне, и Киммерии, перелез через две стены и пробрался во дворец Актер-хана. Менее чем через два часа он был пленником того, кто стал реальным правителем Замбулы: мага Зафры.
19. «УБЕЙ ЕГО!»
Он помнил пытки. Он помнил их смутно, как в тумане, словно его дурманили или околдовали.
Он помнил настойчивое прикосновение острия меча к своей спине — в центре, над копчиком. Он помнил, как его заставили втиснуться между двумя вбитыми в пол столбами, отстоящими друг от друга менее чем на два фута. Острие меча продолжало касаться его спины, пока второй человек привязывал его ноги — щиколотку и бедро — к столбам, каждый из которых был толщиной с его икру. Острие меча прикасалось к его спине постоянным напоминанием, и он не шевелился, пока ему связывали запястья впереди. Кожаные ремни были завязаны множеством узлов. Нажатие в точку на его спине усилилось, заставляя его продвинуться вперед. С привязанными ногами он не мог никуда идти, он мог только сгибаться в поясе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32