Как уж он до меня дошёл — понятия не имею, но дошёл, и на том спасибо — И что же там было написано?
— Я его почти наизусть выучила, пока рвала над ним свои волосы от страха Могу привести почти дословно, хотя оно и не очень краткое. Хотите?
— Умираю от любопытства!
— «Тому, кому это предназначено, то есть моему потомку в седьмом колене. Лучше, если это будет мужчина…»
— Это точно, — вздохнул Закревский, — мужчине проще быть убийцей — Это мы ещё посмотрим, — усмехнулась она и продолжала:
— «…тогда особых проблем не будет, но если женщина (господи, спаси твою душу, моё бедное дитя), то читай внимательно и ничего не упусти. Тебе исполнилось двадцать четыре года и можешь с полным правом считать следующий год последним в своей жизни…» Тут я особенно обрадовалась. «… Потому что, когда тебе исполнится двадцать пять лет, твоя душа попадёт в недобрые, по людским понятиям, руки.
Считай, что такой страшной ценой я купила свою любовь, и можешь относиться ко мне как угодно, нисколько не жалею об этом». Вот стерва! «Единственное, что я могу для тебя сделать, это дать пару верных советов на случай, если тебя не устроит перспектива стать чудовищем в человеческом образе. Не хочу тебя пугать и потому не скажу, каким именно чудовищем тебя сделают, но, если ты женщина, это будет нелегко пережить. Я оставила два завещания, и одно должна была прочитать твоя мать. В нем я просила сделать все, чтобы к двадцати пяти годам у её первого ребёнка не было детей, если она желает ему счастья.
Надеюсь, мои потомки окажутся такими же добросовестными, как и я сама, если же нет — тем хуже для вас». А ведь я почему-то бесплодна! — хихикнула Светлана. — Наверное, мамаша что-то со мной сделала в детстве… Точно! Мне вырезали аппендицит, и потом оказалось, что я не смогу рожать! Ну и слава богу, слушайте дальше: «Если ты окажешься плохим и злобным человеком, то можешь особо не переживать и смело отдавай душу тому, кто за ней придёт. Но если, не приведи господь, тебя угораздит народиться добрым, впечатлительным и отзывчивым человеком, то не паникуй, а делай, как я тебе скажу. Это завещание не должно попасть им в руки, и, надеюсь, они не узнают, что я тебя предупредила…»
— Ну, графиня, вот как ты моего предка отблагодарила! — возмущённо воскликнул Закревский. — Зря он её отпустил!
— Не перебивайте, а то я собьюсь, — попросила со смехом Светлана. — «Не знаю, что уж там в вашей жизни будет твориться, но это неважно — колдуны всегда были и будут, пока люди по земле этой ходят, это так же верно, как и то, что люди всегда убивают друг друга. Заплати любые деньги, но найди любого, кто может бороться с христианством не на словах, а на деле, то бишь настоящего колдуна. Не думаю, чтобы у вас их было много, но хоть один да должен быть. Ищи их в глуши, в далёких селениях и не верь болтунам и гадателям, таись от церковников, а то предадут анафеме. Когда найдёшь, скажи, что хочешь защитить свою душу от настоящего Магистра — это он должен к тебе прийти. Тот тебе непременно что-нибудь подскажет. От своего Благодетеля я слышала, что есть некая метода, с помощью которой можно на время извлечь душу из тела и спрятать в другом человеке, но он, по доброте своей, так и не рассказал, как это делается…»
— И правильно поступил! — хмыкнул Закревский.
— «… Так что тебе придётся самой все узнать. Если же не сможешь ничего сделать, то слушай совет второй: беги из дома куда глаза глядят, но главное — подальше от людей, которым не хочешь зла. Тебя все равно найдут, где бы ты ни была, но так хоть меньше вреда принесёшь тем, кого любишь. А ещё лучше, так это третий совет: убей сама себя в день рождения и горя знать не будешь. За сим прощаюсь с потомком и желаю долгих и счастливых лет жизни. Ваша графиня Евдокия Раевская. 17 марта 1798 г .».
— За год до смерти, — задумчиво проговорил Закревский. — Как же ей удалось завещание спрятать?
— Скорее всего оно заключалось в какой-нибудь семейной реликвии, — догадалась Светлана, — а когда его случайно обнаружили, то уже никакой опасности не было. Мы ведь не знаем, что было написано на конверте. А может, она его заколдовала?
— Это она умела, к сожалению. Могла сделать так, что никто, кроме наследника, не посмел бы его открывать без вреда для здоровья или даже жизни. На эти фокусы, как пишет предок, она была мастерица, недаром её все боялись. Но вернёмся к тебе. Что же ты сделала дальше?
— Пошла искать колдуна, разумеется. Их ведь теперь что торговок на базаре, и ни одного путного, все с иконами и крестами. А насколько я поняла из завещания, настоящее колдовство и религия несовместимы. Но я нашла одного без крестов и очень образованного. Так тот чуть не умер от страха, когда я слово «магистр» произнесла. Попросил, чтобы я ушла и никогда больше не приходила, а имя его забыла. Но я все-таки вытянула из него кое-что, и он рассказал, что бывает с теми, к кому душегубы приходят, и даже исторические примеры привёл, как вы сейчас. Тогда я по-настоящему поверила, что в завещании правда написана, и испугалась до смерти. Он пожалел меня и научил, как душу спрятать, только сам это делать наотрез отказался. Сказал, чтобы я нашла любого прохожего на улице, с кем никогда раньше не общалась, и тайком спрятала в нем. Тогда, мол, душегуб не сможет его найти. На что я ему ответила, что ведь и сама потом его не найду и помру без души. Но он только развёл руками и посоветовал поступать на своё усмотрение. И ещё предупредил, чтобы все это время, пока я буду без души, сидела дома взаперти и никого не впускала, иначе могу запросто кого-нибудь на части разорвать, потому что превращусь в дикого и голодного зверя…
Ну вот, накануне дня рождения этот дурачок наступил мне на ногу в троллейбусе, где я подыскивала случайного знакомого, потом мы с ним встретились, и я сделала так, как говорил тот колдун — тютелька в тютельку. Это было в воскресенье, а в понедельник, когда я ещё что-то соображала и могла держать себя в руках, правда, с великим трудом, мне позвонили от вас и попросили о встрече. Я, как дура, побежала к Егору предупредить, чтобы он не высовывался, и заперлась потом дома. И почти сразу же отключилась, больше ничего не помню. А когда ваши уже пришли и душа ко мне вернулась, увидела разорванного человека и поняла, что это я его так отделала. Но теперь я даже рада, что все так случилось, — это был мой первый опыт.
— Тебе не стоило так напрягаться, — мягко пожурил её Закревский. — Мы бы пришли, сели и спокойно поговорили обо всем. Глупенькая, ведь совсем без души нельзя, а того болтливого колдуна необходимо наказать. Ты скажешь мне его имя?
— Зачем? — усмехнулась она. — С ним я сама разберусь. Мне же нужно где-то находить жертв. Проклятие! У меня все аж горит внутри!
— Это твоя загубленная душенька пищи требует, моя радость, — промурлыкал он. — И ещё хуже будет, если не убьёшь кого-то, не ополоснёшь личико кровью и не дашь душе удовлетворения. Ты не переживай, ты не первая такая. Были и до тебя подобные женщины, правда, жили они намного раньше, да и времена были тогда другие — в своих замках можно было спокойно убивать молоденьких девушек и принимать ванны из их крови. Но ничего, ты наверняка что-нибудь придумаешь, я буду следить за тобой и помогать в случае чего. У нас ведь с тобой теперь астральная связь, её не разорвёшь и не разрежешь ножницами. Я теперь тобой кормиться буду, не забывай… Да что это с тобой, Светочка? Неужто так ломает? Расслабься, дорогая! Эко тебя скрутило. Ну ладно, пойди добей того дурачка, да и я немного кровушки свеженькой хлебну, в горле что-то пересохло…
Егор, все это время моливший бога, чтобы о нем забыли, с ужасом понял, что его час пробил. Он все ещё не мог пошевелиться, словно придавленный бетонной плитой к полу. А когда эта гарпия будет терзать его тело, он не сможет даже закричать от боли Что может быть противнее?
Он услышал торопливый топот Светланиных каблуков, и по мере их приближения в нем гасла последняя надежда на чудесное избавление от всего этого кошмара. Реальность оказалась страшнее, чем он мог себе представить, и все пережитое до сих пор показалось детской забавой. Он лежал, в буквальном смысле слова умирая от ужаса и чувствуя, как шевелятся волосы на голове, а сердце застыло в нечеловеческом напряжении…
Он не мог закрыть глаза и вынужден был смотреть, как Светлана, остановившись у его ног, раздирает себе ногтями лицо и слизывает с пальцев кровь своим жадным языком. Глаза её были безумны, рот страшно оскален, но она почему-то не трогала пока его, видно распаляя себя хриплыми стонами и отвратительным повизгиванием. Её скрюченные, окровавленные пальцы вдруг потянулись к нему, глаза сверкнули слепой ненавистью, она присела, как кошка, рыкнула по-звериному и прыгнула…
В этот момент он заметил над собой какую-то тень. Он не видел, но, вероятно, Закревский подошёл полюбоваться «работой» своей подопечной в момент кульминации. Но то ли он слишком близко стоял, то ли Светлана уже ничего не могла видеть и соображать, только она, не рассчитав прыжка, перелетела через Егора с вытянутыми вперёд руками и вцепилась в Закревского. По залу пронёсся его нелюдской вопль, и на лицо Егора упало несколько капель горячей крови. Наверное, обезумевшей от жажды плоти девушке было совершенно все равно, кого убивать, главное, чтобы были мясо и кровь, и она бешеной рысью впилась когтями и зубами в своего благодетеля, который даже не успел ничего сообразить, как оказался в созданной им же самим ловушке. И тут напряжение, достигнувшее высшего предела, лопнуло, что-то разорвалось внутри, и тело Егора обрело силу. Первое, что он сделал, — машинально зажмурил глаза, чтобы не видеть отвратительной сцены. Но вопли и рычание стали быстро удаляться куда-то в сторону. Вся эта фантасмагория ужаса продолжалась примерно с полминуты, а Егор все не решался открыть глаза, не веря, что остался жив и невредим. Он знал об этом по тому, что слышал частые удары своего сердца и чувствовал боль в крепко зажмуренных веках. Наконец вопли стали слабеть, перейдя в предсмертные хрипы, а рычание сменилось тем же отвратительным чавканьем, которое он уже слышал однажды за дверью Светланиной квартиры. Он все ещё не шевелился, когда смолкли и хрипы, и чавканье. И вдруг раздался душераздирающий вопль ужаса, наполненный такой болью и страданием, что он чуть снова не окаменел.
Кричала Светлана, о чем он догадался по интонации, в которой появились человеческие нотки. Егор открыл глаза и ещё раз ужаснулся — перед ним снова была тьма! Он перестал видеть в темноте, а крик все метался по огромной пустой зале, прокатываясь искажённым эхом от стены к стене, и некуда было от него сбежать и укрыться. Он зажал уши руками и сел, но это не помогло.
Крик вдруг оборвался, и тишина навалилась на него с ещё большей силой. Он опустил руки и со страхом стал ждать своей очереди, вглядываясь в темноту. Ужас продолжался, и, казалось, не будет ему конца «Что, черт возьми, происходит?!» — стучало у него в мозгу, но лишь надвигающиеся на него из темноты осторожные шаги были ответом на этот безмолвный вопрос. К нему приближалась смерть-матушка, и он уже представлял её искажённое лицо, скрюченные когти и слышал её прерывистое дыхание. И тогда закричал он. Что ему ещё оставалось?
— Не подходи ко мне, зверюга!!! — вырвался из него истеричный визг, и он выставил перед собой руки, ничего не видя.
Шаги замерли прямо перед ним, а потом он услышал божественный, нежный и чистый, как утренняя роса, самый приятный и долгожданный на свете, расслабляющий и успокаивающий, дарящий счастье и избавление, чуткий и проникновенный, бодрящий и чуть хриплый испуганный голос Светланы, той самой, которой он отдавил ногу в троллейбусе, а не той, что минуту назад разорвала человека на части:
— Где ты, Егор, я тебя не вижу. Мне страшно, я боюсь темноты. Что здесь случилось? Где мы находимся?
Он молчал. Ему хотелось ещё раз услышать этот голос, чтобы окончательно убедиться: да, она стала прежней, нормальной девушкой — Не молчи, прошу тебя, — жалобно всхлипнула она. — Я слышу, как ты дышишь.
— М-м-м-э-э-у-у-и-и-и, — сказал он и наконец заплакал. От жалости к самому себе, к Светлане и всему миру…
… Потом они сидели рядышком, она гладила его по волосам липкими от крови руками и тоже плакала. Их окружала тьма и каменные стены круглой залы, построенной некогда по проекту её прародительницы. Они были одни на целом свете и никого не хотели и не могли видеть Егора все ещё душили слезы, и он никак не мог успокоиться, а Светлана выплакивала последнее страдание, оставшееся в её опустошённой страшным воздействием Закревского душе, которую тому так и не удалось погубить.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросил он, немного успокоившись.
— Помню, как ты сказал, что наступил на скелет. Кажется, я потеряла сознание от страха. Потом услышала в темноте ваши голоса. Меня что-то потянуло к нему, и я пошла, даже не видя куда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Я его почти наизусть выучила, пока рвала над ним свои волосы от страха Могу привести почти дословно, хотя оно и не очень краткое. Хотите?
— Умираю от любопытства!
— «Тому, кому это предназначено, то есть моему потомку в седьмом колене. Лучше, если это будет мужчина…»
— Это точно, — вздохнул Закревский, — мужчине проще быть убийцей — Это мы ещё посмотрим, — усмехнулась она и продолжала:
— «…тогда особых проблем не будет, но если женщина (господи, спаси твою душу, моё бедное дитя), то читай внимательно и ничего не упусти. Тебе исполнилось двадцать четыре года и можешь с полным правом считать следующий год последним в своей жизни…» Тут я особенно обрадовалась. «… Потому что, когда тебе исполнится двадцать пять лет, твоя душа попадёт в недобрые, по людским понятиям, руки.
Считай, что такой страшной ценой я купила свою любовь, и можешь относиться ко мне как угодно, нисколько не жалею об этом». Вот стерва! «Единственное, что я могу для тебя сделать, это дать пару верных советов на случай, если тебя не устроит перспектива стать чудовищем в человеческом образе. Не хочу тебя пугать и потому не скажу, каким именно чудовищем тебя сделают, но, если ты женщина, это будет нелегко пережить. Я оставила два завещания, и одно должна была прочитать твоя мать. В нем я просила сделать все, чтобы к двадцати пяти годам у её первого ребёнка не было детей, если она желает ему счастья.
Надеюсь, мои потомки окажутся такими же добросовестными, как и я сама, если же нет — тем хуже для вас». А ведь я почему-то бесплодна! — хихикнула Светлана. — Наверное, мамаша что-то со мной сделала в детстве… Точно! Мне вырезали аппендицит, и потом оказалось, что я не смогу рожать! Ну и слава богу, слушайте дальше: «Если ты окажешься плохим и злобным человеком, то можешь особо не переживать и смело отдавай душу тому, кто за ней придёт. Но если, не приведи господь, тебя угораздит народиться добрым, впечатлительным и отзывчивым человеком, то не паникуй, а делай, как я тебе скажу. Это завещание не должно попасть им в руки, и, надеюсь, они не узнают, что я тебя предупредила…»
— Ну, графиня, вот как ты моего предка отблагодарила! — возмущённо воскликнул Закревский. — Зря он её отпустил!
— Не перебивайте, а то я собьюсь, — попросила со смехом Светлана. — «Не знаю, что уж там в вашей жизни будет твориться, но это неважно — колдуны всегда были и будут, пока люди по земле этой ходят, это так же верно, как и то, что люди всегда убивают друг друга. Заплати любые деньги, но найди любого, кто может бороться с христианством не на словах, а на деле, то бишь настоящего колдуна. Не думаю, чтобы у вас их было много, но хоть один да должен быть. Ищи их в глуши, в далёких селениях и не верь болтунам и гадателям, таись от церковников, а то предадут анафеме. Когда найдёшь, скажи, что хочешь защитить свою душу от настоящего Магистра — это он должен к тебе прийти. Тот тебе непременно что-нибудь подскажет. От своего Благодетеля я слышала, что есть некая метода, с помощью которой можно на время извлечь душу из тела и спрятать в другом человеке, но он, по доброте своей, так и не рассказал, как это делается…»
— И правильно поступил! — хмыкнул Закревский.
— «… Так что тебе придётся самой все узнать. Если же не сможешь ничего сделать, то слушай совет второй: беги из дома куда глаза глядят, но главное — подальше от людей, которым не хочешь зла. Тебя все равно найдут, где бы ты ни была, но так хоть меньше вреда принесёшь тем, кого любишь. А ещё лучше, так это третий совет: убей сама себя в день рождения и горя знать не будешь. За сим прощаюсь с потомком и желаю долгих и счастливых лет жизни. Ваша графиня Евдокия Раевская. 17 марта 1798 г .».
— За год до смерти, — задумчиво проговорил Закревский. — Как же ей удалось завещание спрятать?
— Скорее всего оно заключалось в какой-нибудь семейной реликвии, — догадалась Светлана, — а когда его случайно обнаружили, то уже никакой опасности не было. Мы ведь не знаем, что было написано на конверте. А может, она его заколдовала?
— Это она умела, к сожалению. Могла сделать так, что никто, кроме наследника, не посмел бы его открывать без вреда для здоровья или даже жизни. На эти фокусы, как пишет предок, она была мастерица, недаром её все боялись. Но вернёмся к тебе. Что же ты сделала дальше?
— Пошла искать колдуна, разумеется. Их ведь теперь что торговок на базаре, и ни одного путного, все с иконами и крестами. А насколько я поняла из завещания, настоящее колдовство и религия несовместимы. Но я нашла одного без крестов и очень образованного. Так тот чуть не умер от страха, когда я слово «магистр» произнесла. Попросил, чтобы я ушла и никогда больше не приходила, а имя его забыла. Но я все-таки вытянула из него кое-что, и он рассказал, что бывает с теми, к кому душегубы приходят, и даже исторические примеры привёл, как вы сейчас. Тогда я по-настоящему поверила, что в завещании правда написана, и испугалась до смерти. Он пожалел меня и научил, как душу спрятать, только сам это делать наотрез отказался. Сказал, чтобы я нашла любого прохожего на улице, с кем никогда раньше не общалась, и тайком спрятала в нем. Тогда, мол, душегуб не сможет его найти. На что я ему ответила, что ведь и сама потом его не найду и помру без души. Но он только развёл руками и посоветовал поступать на своё усмотрение. И ещё предупредил, чтобы все это время, пока я буду без души, сидела дома взаперти и никого не впускала, иначе могу запросто кого-нибудь на части разорвать, потому что превращусь в дикого и голодного зверя…
Ну вот, накануне дня рождения этот дурачок наступил мне на ногу в троллейбусе, где я подыскивала случайного знакомого, потом мы с ним встретились, и я сделала так, как говорил тот колдун — тютелька в тютельку. Это было в воскресенье, а в понедельник, когда я ещё что-то соображала и могла держать себя в руках, правда, с великим трудом, мне позвонили от вас и попросили о встрече. Я, как дура, побежала к Егору предупредить, чтобы он не высовывался, и заперлась потом дома. И почти сразу же отключилась, больше ничего не помню. А когда ваши уже пришли и душа ко мне вернулась, увидела разорванного человека и поняла, что это я его так отделала. Но теперь я даже рада, что все так случилось, — это был мой первый опыт.
— Тебе не стоило так напрягаться, — мягко пожурил её Закревский. — Мы бы пришли, сели и спокойно поговорили обо всем. Глупенькая, ведь совсем без души нельзя, а того болтливого колдуна необходимо наказать. Ты скажешь мне его имя?
— Зачем? — усмехнулась она. — С ним я сама разберусь. Мне же нужно где-то находить жертв. Проклятие! У меня все аж горит внутри!
— Это твоя загубленная душенька пищи требует, моя радость, — промурлыкал он. — И ещё хуже будет, если не убьёшь кого-то, не ополоснёшь личико кровью и не дашь душе удовлетворения. Ты не переживай, ты не первая такая. Были и до тебя подобные женщины, правда, жили они намного раньше, да и времена были тогда другие — в своих замках можно было спокойно убивать молоденьких девушек и принимать ванны из их крови. Но ничего, ты наверняка что-нибудь придумаешь, я буду следить за тобой и помогать в случае чего. У нас ведь с тобой теперь астральная связь, её не разорвёшь и не разрежешь ножницами. Я теперь тобой кормиться буду, не забывай… Да что это с тобой, Светочка? Неужто так ломает? Расслабься, дорогая! Эко тебя скрутило. Ну ладно, пойди добей того дурачка, да и я немного кровушки свеженькой хлебну, в горле что-то пересохло…
Егор, все это время моливший бога, чтобы о нем забыли, с ужасом понял, что его час пробил. Он все ещё не мог пошевелиться, словно придавленный бетонной плитой к полу. А когда эта гарпия будет терзать его тело, он не сможет даже закричать от боли Что может быть противнее?
Он услышал торопливый топот Светланиных каблуков, и по мере их приближения в нем гасла последняя надежда на чудесное избавление от всего этого кошмара. Реальность оказалась страшнее, чем он мог себе представить, и все пережитое до сих пор показалось детской забавой. Он лежал, в буквальном смысле слова умирая от ужаса и чувствуя, как шевелятся волосы на голове, а сердце застыло в нечеловеческом напряжении…
Он не мог закрыть глаза и вынужден был смотреть, как Светлана, остановившись у его ног, раздирает себе ногтями лицо и слизывает с пальцев кровь своим жадным языком. Глаза её были безумны, рот страшно оскален, но она почему-то не трогала пока его, видно распаляя себя хриплыми стонами и отвратительным повизгиванием. Её скрюченные, окровавленные пальцы вдруг потянулись к нему, глаза сверкнули слепой ненавистью, она присела, как кошка, рыкнула по-звериному и прыгнула…
В этот момент он заметил над собой какую-то тень. Он не видел, но, вероятно, Закревский подошёл полюбоваться «работой» своей подопечной в момент кульминации. Но то ли он слишком близко стоял, то ли Светлана уже ничего не могла видеть и соображать, только она, не рассчитав прыжка, перелетела через Егора с вытянутыми вперёд руками и вцепилась в Закревского. По залу пронёсся его нелюдской вопль, и на лицо Егора упало несколько капель горячей крови. Наверное, обезумевшей от жажды плоти девушке было совершенно все равно, кого убивать, главное, чтобы были мясо и кровь, и она бешеной рысью впилась когтями и зубами в своего благодетеля, который даже не успел ничего сообразить, как оказался в созданной им же самим ловушке. И тут напряжение, достигнувшее высшего предела, лопнуло, что-то разорвалось внутри, и тело Егора обрело силу. Первое, что он сделал, — машинально зажмурил глаза, чтобы не видеть отвратительной сцены. Но вопли и рычание стали быстро удаляться куда-то в сторону. Вся эта фантасмагория ужаса продолжалась примерно с полминуты, а Егор все не решался открыть глаза, не веря, что остался жив и невредим. Он знал об этом по тому, что слышал частые удары своего сердца и чувствовал боль в крепко зажмуренных веках. Наконец вопли стали слабеть, перейдя в предсмертные хрипы, а рычание сменилось тем же отвратительным чавканьем, которое он уже слышал однажды за дверью Светланиной квартиры. Он все ещё не шевелился, когда смолкли и хрипы, и чавканье. И вдруг раздался душераздирающий вопль ужаса, наполненный такой болью и страданием, что он чуть снова не окаменел.
Кричала Светлана, о чем он догадался по интонации, в которой появились человеческие нотки. Егор открыл глаза и ещё раз ужаснулся — перед ним снова была тьма! Он перестал видеть в темноте, а крик все метался по огромной пустой зале, прокатываясь искажённым эхом от стены к стене, и некуда было от него сбежать и укрыться. Он зажал уши руками и сел, но это не помогло.
Крик вдруг оборвался, и тишина навалилась на него с ещё большей силой. Он опустил руки и со страхом стал ждать своей очереди, вглядываясь в темноту. Ужас продолжался, и, казалось, не будет ему конца «Что, черт возьми, происходит?!» — стучало у него в мозгу, но лишь надвигающиеся на него из темноты осторожные шаги были ответом на этот безмолвный вопрос. К нему приближалась смерть-матушка, и он уже представлял её искажённое лицо, скрюченные когти и слышал её прерывистое дыхание. И тогда закричал он. Что ему ещё оставалось?
— Не подходи ко мне, зверюга!!! — вырвался из него истеричный визг, и он выставил перед собой руки, ничего не видя.
Шаги замерли прямо перед ним, а потом он услышал божественный, нежный и чистый, как утренняя роса, самый приятный и долгожданный на свете, расслабляющий и успокаивающий, дарящий счастье и избавление, чуткий и проникновенный, бодрящий и чуть хриплый испуганный голос Светланы, той самой, которой он отдавил ногу в троллейбусе, а не той, что минуту назад разорвала человека на части:
— Где ты, Егор, я тебя не вижу. Мне страшно, я боюсь темноты. Что здесь случилось? Где мы находимся?
Он молчал. Ему хотелось ещё раз услышать этот голос, чтобы окончательно убедиться: да, она стала прежней, нормальной девушкой — Не молчи, прошу тебя, — жалобно всхлипнула она. — Я слышу, как ты дышишь.
— М-м-м-э-э-у-у-и-и-и, — сказал он и наконец заплакал. От жалости к самому себе, к Светлане и всему миру…
… Потом они сидели рядышком, она гладила его по волосам липкими от крови руками и тоже плакала. Их окружала тьма и каменные стены круглой залы, построенной некогда по проекту её прародительницы. Они были одни на целом свете и никого не хотели и не могли видеть Егора все ещё душили слезы, и он никак не мог успокоиться, а Светлана выплакивала последнее страдание, оставшееся в её опустошённой страшным воздействием Закревского душе, которую тому так и не удалось погубить.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросил он, немного успокоившись.
— Помню, как ты сказал, что наступил на скелет. Кажется, я потеряла сознание от страха. Потом услышала в темноте ваши голоса. Меня что-то потянуло к нему, и я пошла, даже не видя куда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26