Тадеуш задумался над моим предложением.
— А если нужно будет срочно отпустить веревку?
— Завяжи ее свободным узлом.
— Хм. Неплохая идея, пан Конрад. В следующий раз постараюсь соорудить такое приспособление. Может, тогда присоединишься ко мне, чтобы посмотреть, как оно заработает?
— Нет, спасибо.
День клонился к вечеру, и за исключением крошечной деревушки в месте слияния Дунайца и Вислы, мы за весь день не увидели ни одного поселения и ни одного человека.
— Просто поражаюсь, как безлюдна эта страна, — сказал я.
— Люди здесь есть, — ответил лодочник, — однако река слишком открыта и слишком опасна. Народ живет в лесах в маленьких укрепленных поселениях, которые защищают один-два рыцаря.
— Чего же они боятся?
— Разбойников. Волков. Но в основном других рыцарей.
— А почему правительство не сделает что-нибудь?
— Правительство? — Он плюнул от негодования. — В Польше нет правительства! В Польше есть дюжина мелких князей, которые только и делают, что спорят друг с другом, вместо того, чтобы защищать страну. Польша — это страна, где нет короля! Последний король Польши умер сто лет назад, разделив страну между своими пятью сыновьями, чтобы у каждого было свое игрушечное королевство! А зачем каждый из них стал дальше делить свои владения, чтобы не обделить своих детей. Хоть кто-нибудь из них подумал о стране? Нет! Они поступили со страной как с мешком золота, владелец которого мертв, и нужно поделить золото между наследниками.
— Ты рисуешь слишком мрачную картину, пан лодочник, — сказал отец Игнаций. — Существует сильное движение, стремящееся к объединению страны. Хенрик Бородатый сейчас владеет всей Силезией, а также Западной Померанией, половиной Великой Польши и большей частью Малой Польши. Его резиденция в Кракове и — помяните мое слово — юный Хенрик будет нашим следующим королем. Я чую это.
— Думаешь, династия Хенрика сможет править? Разве Бородатый поступает как король? Когда Конрад Мазовецкий попросил его о помощи в борьбе против прусских завоевателей, согласился ли Хенрик? Нет! Он был слишком занят политическими интригами, чтобы помочь другому польскому князю, и тогда князь Конрад взял да и пригласил проклятых Рыцарей Креста. Они заняли столько же польских земель, сколько прусских! Все равно как приглашать волков, чтобы избавиться от лисиц!
— Но, Тадеуш, политика — это неотъемлемая часть объединения страны. По крайней мере польские князья никогда не воюют друг с другом, чего нельзя сказать об английских, итальянских или французских.
— Нет, они предпочитают засады, яд, ну и изредка убийство. А с Рыцарями Креста будет война — вот увидите!
С этим утверждением никто и не собирался спорить, посему разговор на некоторое время прекратился.
В тот вечер после ужина мы с отцом Игнацием сели в стороне от остальных наших спутников.
— Знаешь, отец, я был в гостинице. Значит, оно находилось именно там.
— Что было в гостинице, сын мой?
— Гостиница «Красные ворота», на дороге возле Закопане. Наверное, я попал в прошлое, когда спал в гостинице. Эти двойные стальные двери кладовки… Наверное, я находился в чем-то типа машины времени.
— В двадцатом веке делают машины времени?
— Что? Нет. Конечно, нет. Но разве ты не понимаешь? Если у них была машина времени, значит, они могли быть из любого века.
— То есть ты полагаешь, что твое пребывание здесь — результат действия какого-то механизма, а не Божья воля?
— Отец, Божьей волей может быть что угодно! Бог может делать все, что захочет, но я могу рассматривать этот мир единственным известным мне способом — как инженер. Думаю, что я должен вернуться в ту гостиницу. Может, там я найду ответ.
— Сын мой, во-первых, твои слова близки к богохульству. А во-вторых, в это время года ты просто не сможешь проделать обратный путь вверх по реке Дунаец. Ты замерзнешь насмерть, не пройдя и полпути. Я бы никогда не отважился на такое, разве только по указу Папы. Тогда бы я пошел, зная, что меня канонизируют как святого мученика.
— И все же я должен попробовать.
— Ты можешь верить в машины, сын мой, а я верю в Бога. Я думаю, что на твое пребывание здесь есть причина, и полагаю, что тебе следует ее выяснить.
— Но…
— И потом, мы же договорились с лодочником доставить его зерно в Краков. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что лодка с зерном — единственное его богатство. Если лодка замерзнет в реке, он погиб.
Некоторое время мы сидели молча.
— Отец, если ты так заботишься о лодочнике, почему тебя не беспокоит участь юноши? Тадеуш из тех людей, кому почти все беды нипочем. Но судя по тому, что он рассказывал о Кракове, поэт вряд ли доживет до конца зимы.
— Сын мой, существует большая разница между честным работящим человеком и бродячим поэтом. Ты не знаешь таких людей? Главное для них пьянство и разврат. Они поднимают на смех церковь и глумятся над общественным порядком.
— Нет же, он всего лишь заблудший юноша. Думаю, ему надо дать шанс, и он встанет на путь истинный.
— Дать ему шанс? Что ты имеешь в виду?
— Дать ему работу! Он неплохо образован. Он учился в Парижском университете. Говорил, что он не только поэт, но и художник. Если тебе нужны переписчики, из него выйдет больше толку, чем из меня.
— Ты и вправду думаешь, что я впущу его в монастырь?
— Я знаю, что впустишь.
— Знаешь? Ты читал об этом в исторических книгах?
— Нет, отец. Скажем так, я чувствую это.
— Ладно, я подумаю. Но ничего обещать не могу. А вот тебя попрошу кое о чем. Обещай хранить молчание. Ты не должен никому говорить — слышишь, никому! — что ты явился из будущего. Я позволяю тебе сочинить правдоподобное объяснение и рассказывать эту историю всем, кто будет задавать вопросы. Истинное положение обсудит Святая Церковь, но до тех пор, пока не принято решение, ты должен хранить молчание.
— Почему, отец?
— Как почему? Ну, во-первых, потому что я — твой духовник, и я говорю тебе сделать так. Во-вторых, ты представляешь, какие противоречия вызовут твои заявления? Тебе не дадут покоя сотни, а может, и тысячи желающих узнать свое будущее. Не исключено, что какой-нибудь сумасшедший объявит тебя новым мессией. Другие наверняка сочтут тебя исчадием Дьявола и потребуют твоей казни. Ты и вправду хочешь стать объектом такого внимания?
— Боже праведный! Нет, отец, конечно, нет!
— Тогда ты дашь клятву?
— Да, отец. Но какое отношение к этому имеет церковь?
— Самое непосредственное! Я должен отправить своему начальству полный отчет об этом деле. Я уверен, что мой отчет с их аннотациями в конце концов достигнет Ватикана и попадет в руки самому Папе. Вероятно, он отправит сюда своих представителей для выяснения обстоятельств. Затем они сообщат обо всем Папе, и в конечном итоге будет принято решение.
— Решение? Какое?
— Какое? Разве ты не понимаешь, что, возможно, являешься орудием Божьим, посланным по какой-то определенной причине?
— Я не ощущаю себя орудием Божьим.
— Твои ощущения ничего не значат.
— Хм… А как долго будет продолжаться процесс принятия решения?
— Может быть, два года, а может, и десять. Но пока оно не принято, ты не должен это обсуждать. Мне нужна твоя клятва молчания.
— Что конкретно я должен сделать?
— Становись на колени и повторяй за мной…
Я сделал все, как он просил, и произнес длинную клятву. Очевидно, отец Игнаций уже давно думал об этом. Я держу эту клятву, но в ней ничего не говорилось о том, что нельзя вести секретный дневник на языке, который в тринадцатом веке никто не мог прочитать.
Перед сном я обратился к отцу Игнацию:
— А что, если Церковь не сочтет меня Божьим орудием? Вдруг она решит, что я — орудие Дьявола?
— Я надеюсь, что в таком маловероятном случае, сын мой, ты подчинишься приказу церкви.
Уснуть после такого разговора оказалось делом нелегким.
ГЛАВА 5
На следующее утро, как только рассвело, мы начали тянуть лодку. Дорога вдоль берега Вислы плохая. Она пролегает через бесконечные хребты и сотни ручьев. Каждые несколько часов нам приходилось забираться в лодку и грести против течения мимо устья ручья или болота, где нельзя пройти пешком.
Но все же тянуть легче, чем грести, поэтому мы медленно шагали вперед с веревками за плечами.
Размышляя об этом, я никак не мог понять, как такую работу могли выполнять мулы.
— Летом вода выше, она покрывает заболоченные места, — объяснил Тадеуш.
— Разве вы не можете как-то улучшить эту дорогу? Несколько тысяч человеко-часов работы, какие-нибудь маленькие деревянные мосты, и наши труды вполовину сократились бы.
— Говорили, что гильдия лодочников просила феодалов сделать что-нибудь в обмен на дань, которую мы готовы уплатить, но ничего не вышло. Другое дело в городе, где народ более сплоченный, а на реке мы слишком разобщены. Некоторые работают на коротких перевозках между двумя точками. Другие — на длинных. Третьи, как я, доставляют товар туда, где можно заключить соглашение или хорошую сделку. Как же гильдии работать по всей Висле, со всеми ее притоками? Я уже восемь лет здесь плаваю, но до сих пор не знаю половины людей, у которых есть собственные лодки.
— Разве правительство не может ничего сделать?
— Черт возьми! Я же говорил тебе — здесь нет правительства!
Некоторое время я молчал.
— А что там насчет дани? Я не заметил, чтобы ты кому-то платил.
— Ты спал, когда они поймали нас в Бойнице, что на Дунайце. Я пытался проскользнуть ночью, как в Саце, но в это время года на реке так мало движения, что они обычно не выставляют сторожевую лодку, и я боялся, что если мы потеряем время, то река может замерзнуть. За следующим поворотом Бржеско, и нам придется там тянуть лодку. Они точно нас поймают.
На высоких каменных стенах Бржеско стояли два арбалетчика в кольчугах, рядом с ними напыщенный чиновник, который добрую четверть часа торговался с лодочником, прежде чем они сговорились на двадцать одной гривне.
Я никогда раньше не видел настоящего замка. Хотелось его исследовать, но Тадеуш воспротивился.
— С них хватит того, что мы заплатили. Не дадим обогатиться их постоялому двору, — сказал он, когда мы снова двинулись в путь. — Чертовы ублюдки со своими арбалетами. Будь там только один, я выпустил бы в него три стрелы, прежде чем он схватился бы за свое оружие.
— Ты бы убил человека за двадцать одну гривну? — спросил отец Игнаций.
— Нет, отец. Это болтовня, просто мне приходится проходить здесь восемь — десять раз в год. Убей я их, меня бы наверняка поймали. И все же, нужно признаться, это приятная мысль.
Вскоре настала моя очередь сидеть в лодке, и я мог расслабиться и немного поразмышлять.
Когда я начал изучать английский, меня поражало, что в двадцатом веке умный, образованный англоговорящий человек мог читать Чосера в оригинале только после специального курса в колледже. Язык до неузнаваемости изменился за шестьсот лет. Даже меньше, потому что спустя два столетия Шекспир написал свои пьесы, и они не понятны образованному американцу.
Зато каждый образованный испанец в двадцатом веке может без труда прочесть «Поэму о Сиде», написанную в 1140 году.
Славянские языки относятся к числу наиболее стабильных. Разделение восточных и западных славян — русских и поляков — произошло приблизительно в середине первого тысячелетия. Но несмотря на полторы тысячи лет самостоятельного развития, поляк и русский способны понять друг друга — если говорить медленно и внимательно слушать.
Так что несмотря на некоторые трудности, все могло быть гораздо хуже. Окажись я в Англии тринадцатого века, меня бы никто не понял. А так люди думали, что у меня просто странный акцент, но это не затрудняло общения.
В тот вечер я беседовал с поэтом, Романом Маковским.
— Чем ты планируешь заняться, когда мы прибудем в Краков? — спросил я.
— Планирую? У меня нет никаких других планов, кроме одного — поймать музу.
— Но как это поможет тебе выжить? Вот-вот наступит зима.
— Что-нибудь да подвернется. Кто знает? Вдруг какой-нибудь содержатель борделя захочет расписать стены соблазнительными картинами для воодушевления своих клиентов, и тогда я немного заработаю. Муза сама о себе заботится.
— Пока что ей от тебя мало проку.
— Не отрицаю. А у тебя есть какие-то предложения?
— Только одно. Отцу Игнацию нужны переписчики, а такая работа тебе по силам. Вот если бы ты произвел на него хорошее впечатление и вежливо бы его попросил, глядишь, он и предложил бы тебе работу.
— Отец Игнаций уже впечатлен мной, но в отрицательном смысле. Лучше уж просить работу у Дьявола — в этом случае больше шансов быть принятым. Кроме того, не хотелось бы проторчать всю зиму в монастыре. Только представь: несколько месяцев без вина и женщин! Целую вечность вставать к молитве каждые три часа! Нет, Дьявол наверняка сделал бы куда более выгодное предложение!
— Шутки в сторону, приятель! Через месяц ты, возможно, умрешь от холода или от голода! Тебе не следует упускать единственную возможность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36