— отказался я. — Играть в карты не хочу — жульничество одно!
— Сгниешь на своей горе, больше не пригласим! — пообещал нахально Володя.
Я ушел, загребая кроссовками песок и мелкие камушки, а игроки, обсыпанные пеплом, так и остались лежать и потеть под пыльной палаткой, куря и обжигая губы об старые окурки, которые они держали пинцетом, и продолжая сворачивать самокрутки. Бедолаги…
Ночь. На связь вышел Бронежилет. Он переговаривался со всеми постами, запрашивал о том, что нужно бойцам для счастья. Оповестил о грядущем празднике жизни на горе: доставка воды и продуктов вертолетом.
— Замполит, тебе сигареты нужны?
— Нет, я не курю, — ответил я.
— А бойцам сколько забросить «Охотничьих»?
— Лучше бы нисколько, пусть бросают курить.
— Товарищ лейтенант, вы что совсем обалдели? — возмутился оказавшийся по близости сержант Зайка.
— Иди ты к черту, бросай курить, займись спортом, а то в гору лезешь и дохнешь, хрипишь, как старый дед! — ответил я ему яростно в ответ.
— Товарищ лейтенант, на колени встанем всем коллективом, умоляю, не отказывайтесь от курева, устали уже в табак, собранный из окурков, чай добавлять, такая гадость, и от этого легким еще хуже. Так туберкулез заработаем!
— Ну ладно, раз такие дураки, продолжайте себя травить, — ответил я сержанту и обратился к зам.комбата:
— Народ просит тридцать пачек.
— Каждому! — воскликнул с тоской Юра.
— На всех? — переспросил Лонгинов. — На неделю им хватит?
— Хватит! Здоровее будут, — утвердительно ответил я.
— У-у…, — провыл сержант, и таким же воем, словно эхом, отозвались сидевшие поодаль узбекские «мафиози».
Сержант что-то тихо проговорил в мой адрес и, матерясь, побрел на свой пост.
— Зайка, если ты что-то плохое сказал про меня или обиду какую затаил, то я сейчас, вообще, заявку отменю!
— Нет, нет, это я на себя. Уговариваю слабовольный организм отказаться от проклятого никотина.
— Вот иди и борись! — рявкнул я.
Тут меня вызвал Сбитнев и принялся распекать:
— Тебе что, зануда, жалко дряни этой? Почему мало заказал солдатам папирос?
— Нормально. Всем хватит, — ответил я.
— Если тебе было бы лишнее, то отдал бы мне подымить, вернемся, объявлю выговор за недостаток чуткости и отсутствие заботы о личном составе! — заявил Володя.
— Это не черствость, это, наоборот, забота о здоровье, хочу продлить им жизнь на несколько лет.
— «Старовер» проклятый! Из-за таких, как ты мы тут страдаем и мучаемся! — рявкнул Сбитнев и отключился.
Рано утром над высотой принялся кружить вертолет. Почему-то он выбрал нашу площадку, наверное, потому, что она оказалась плоской и самой широкой.
Вертолетчики приземлились, из люка высунулась испуганная рожа Берендея, который принялся торопливо выбрасывать коробки с пайками, мешки с газетами, бурдюки с водой, еще какие-то мешки, и через минуту-другую «стрекоза» улетела. На правах хозяина горы я принялся распределять еду, воду, газеты.
— Ник, ты что там делаешь? — опять начал кричать по радиостанции ротный.
— Сортирую и делю продукты на всех.
— Прекрати, я сейчас приду и все поделю! Газеты не трогай, воду не воруй!
— Не понял! Плохо слышно! — ответил я.
— Сейчас приду, уши прочищу, — ответил Сбитнев, и радиостанция замолчала.
Вот черт, не сидится, не доверяет моей честности. А зря не доверяет! Обидел — отомщу.
— Фадеев, Зайка! Хватайте вот этот РД-100 и тащите воду к себе в СПС, там накройте палаткой. Гасан, бери аккумуляторы к радиостанции и спрячь вот эту пачку самых интересных газет. Тут и «Советский спорт», и «Известия». А ротный пусть изучает «Красную звезду», «Правду» и «Окопную правду».
— А нам «Красную звезду» взяли? — поинтересовался Гасан. — Там фотографии солдат из третьей роты должны быть и разведчиков!
— Взял, все посмотрим, беги, маскируй прессу, покуда командир роты не конфисковал.
Вскоре показался взмыленный Сбитнев, который в лоснящемся от жирных масляных пятен автомобильном комбезе и без погон походил на зачуханного шофера колымаги.
— Так признавайся, что украл, что спрятал? — наигранно строго спросил Володя.
— Все по-честному, — уверенно, не моргнув глазом, ответил я, и бойцы дружно закивали головами, подтверждая мои слова.
Командир разделил коробки по взводам, а из холщового мешка высыпал мягкие батоны. Свежие настоящие батоны, каждый завернут в отдельную целлофановую упаковку, внутри каждой были видны бумажки, на одной из них я прочитал: «Днепропетровский опытный хлебозавод, дата изготовления 17 мая, упаковщик №…»
— Ни хрена себе! Свеженький… — озадаченно почесал затылок Муталибов. — Больше месяца! Да там такая дрянь должна быть!
Я разорвал упаковку, и в нос ударили пары спирта.
— О-о-о, вот это да! Чистейший спирт! Божественный аромат! Володя, вдохни! Чудесно!
Сбитнев втянул носом запах и изрек:
— Жаль, грамм сто не плещется, а только пахнет. Интересно, если съешь его целиком, забалдеешь?
— Думаю, что капнули туда всего пару капель, только вот зачем? — произнес я.
Мы стрескали батон на двоих, запив огромным количеством кружек горячей коричневой бурды, называемой чаем.
— Нет, не пробирает, — горестно произнес Сбитнев. — Это только запах, иллюзия, растревожили, гады. Напрасные грезы! Не спирт это вовсе, а просто мираж! Сволочи тыловые, так издеваться над страждущими людьми!
— Вова, в такую жару-то пол-литра водки заглотишь — тотчас все сосуды лопнут, или сердце остановится! — возразил я. — Лучше бы шампанского со льдом! Можно холодного «Рислинга» или «Токая».
— Прекрати, тебе не идет аристократизм! Ты ведь не граф Острогин! Водяра и бормотуха — вот питье настоящего пехотного офицера! Ладно, пойдем, посмотрим обустройство района обороны, сейчас получишь порцию п…лей!
Состроив на лице скорбную и обиженную мину, я поплелся за командиром по укрепрайону.
— Почему такие низкие и тонкие стены у укрытий? Почему слишком узкая и неглубокая траншея идет к дальнему посту? Где запасные пулеметные гнезда? И главное — никакой маскировки! Колючки собери и между камней понатыкай!
— Володя, у тебя позиции не лучше оборудованы, я ведь наблюдал их, когда на днях приходил.
— Устаревшая информация! Все давным-давно перестроено! Сейчас идешь со мной, и я показываю результаты нашей работы, как образец для твоих действий. Вчера Лонгинов инспектировал и повторно осматривал наши позиции, остался доволен.
— А-а! Повторно! Значит, в первый раз он видел то, что наблюдал я.
— Не умничай, пошли со мной, буду учить фортификации! — приказал командир.
Я всучил командиру самые старые и самые неинтересные газеты, припоминая ему жульничество в карты, и в душе злорадствовал.
— Что только «Правда» и военные газеты? И все старые? Тут ведь ни слова о чемпионате мира по футболу! Признавайся, все спрятал, заныкал для себя?
— Нет ничего больше! Ей, богу! — утвердительно заверил я, как можно правдоподобнее, старшего лейтенанта.
Сбитнев еще раз подозрительно посмотрел в мои наглые глаза, я ответил честнейшим взглядом. Делать нечего — он махнул рукой, и мы двинулись в путь.
Действительно, по периметру КП роты за эти дни были возведены полуметровые стенки, несколько запасных пулеметных гнезд, вокруг позиции миномета — высокий дувал из камней, и все утыкано колючками.
— Учись, студент! — самодовольно похлопал меня по плечу Сбитнев, и под градом шуток и насмешек со стороны Володи и медика я двинулся назад, ругая обоих вполголоса.
— Замполит, ты прекращай спать! Завтра проверю устранение недостатков, — пообещал командир.
Вернулся я усталый от жары и страшно злой, поэтому сразу начал громко орать:
— Строиться всем! Бегом! Заспались, закисли, провоняли! Бездельники! Тунеядцы!
— Что такое, что случилось, товарищ лейтенант? «Духи»? — переполошился проснувшийся от моих воплей Муталибов.
— Хуже! Будем укреплять оборону, такая задача поставлена, что за два дня не переделать! Зайка, углубляйте траншею, выкладывайте над ней стенку-бруствер в два камня, постройте два запасных СПСа.
Зибоев, сделай два пулеметных гнезда! «Индейцы»-мафиози, вам три СПСа высотой по пояс возвести. — Это указание для узбекского поста. — Васинян, тебе и Царегородцеву тоже строить большой СПС, ну и мы с тобой, Гасан, с этой стороны стенку слепим. Сейчас такой ужасный зной, прямо в ушах звенит, поэтому начинаем работу в семь вечера и пашем до темна, а завтра подъем в четыре утра, по холодку доделаем.
Таким образом, мы заняли себя на два дня. А потом вновь тоска и печаль, унылое однообразие будней. Пытка солнцем и скукой. Единственное, что радует — это возможность спускаться через день к роднику, помыться, почистить зубы, напиться вдоволь вкусной водицы. Аккуратно, чтобы не замутить воду, черпаем из размытого углубления живительную влагу до тех пор, пока вода не заканчивается и не остаются только муть и пиявки.
Черпаем через день, потому что установлена очередь: сегодня мы, а на другой день ротный и его бойцы, иначе на всех воды не хватает.
Третьему взводу с ручьем не повезло: к роднику ходить далеко, но взвод рядом с дорогой оказался, вот Берендей водичку лишний раз и подвозил. Мандресов сидел на отшибе, и целый месяц я его не только не видел, но даже голоса его не слышал.
Тоска переходила в беспросветное уныние, и постепенно наступала апатия ко всему. И как это люди на посту два года живут? Чокнуться можно. Что ж, остается одно — чтение газет, завозимых вертолетом каждые четыре-пять дней вместе с пайком. Самая свежая позавчерашняя! Уже хорошо. Впервые такая забота о нас — газеты с доставкой в горы.
Итак, что сообщает пресса. О! Марадона тащит к Олимпу Аргентину! Молодец! В стране идет перетряска руководства, борьба с пьянством, ускорение, перестройка. Что-то слабо верится, что народ пить перестанет. Новая жизнь начинается, если газеты не врут, и умирать тут мне совершенно не хочется. Как давно я не был дома…
— Товарищ лейтенант! Дайте газету! — Это подошел Исаков с хитрой улыбкой, вопрошающе встал возле укрытия.
— Зачем она тебе, ты ведь читать не умеешь! — хмыкнул я в ответ.
— Пачаму так обижаешь, командыр. Пачаму не умею, очень умею.
— И что интересует в первую очередь? Новости из родного кишлака? Новости хорошие — урожай хлопка отличный.
Мы дружно засмеялись с Муталибовым, а Исаков ответил, распалясь:
— Какой хлопок? Нет, не интересна про него, интересна про футбол!
— А-а-а, про футбол! «Пахтакор» не чемпион, это точно! — пошутил Гасан.
— Муталибов, иди к черту, сам знаешь, чемпионатом мира интересуемся.
— Аргентина — чемпион! — ответил я солдату.
— У-у, шайтан! Я хотель Бразилия! — взвизгнул Исаков и, получив «Советский спорт», пошел к себе обсуждать новости с Алимовым.
Тут же нарисовался Царегородцев.
— А мне газеточку можно?
— Какую тебе? — поинтересовался я. — Тоже спортивную?
— Мне без разницы, я же не читать, а задницу вытирать.
— О! Вот это настоящий интеллектуал. Царь! А сидя в позе орла, может, сделаешь хотя бы попытку сложить буквы в слова, а слова в предложения?
— А зачем? — искренне удивился солдат.
— Ну что б знать, что в мире творится, в стране. Новости всякие.
— А мне все едино, без разницы…
— Совсем?
— Совсем. Я и телевизор смотрю редко.
— А книги читаешь? — спросил я.
— Нет, от них голова болит, и глаза устают. Зачем? Что умного в книгах найдешь? Брехня одна, как и в газетах.
— И в классике? У Достоевского, Толстого, Гоголя, Тургенева?
— У-у, это совсем мура! Кто же эту ерунду читает? Скука!
— То есть тебя, солдат, книги ни про любовь, ни про войну, ни фантастика, ни приключения, ни детективы — никакая другая литература не интересует?
— Нет! Совсем! — равнодушно ответил Царегородцев.
— И как же ты в школе учился, хорошо? — усмехнулся я.
— А чего там сложного, ходишь и ходишь, тройку поставят и хорошо. А если вдруг дождь или снег, так я что за пять километров в соседнее село идти должен? Нет уж, дудки, дома сидел.
— Значит, ты самородок! Гений-самоучка! — рассмеялся я.
— Ага. Я всему сам научился — и на гармошке играть, и плотничать, и слесарить, и лапти плести и много чего…
— Кулибин и Левша вместе взятый! Если еще философией займешься, большим человеком станешь, далеко пойдешь, в руководстве любят таких. На, бери, интеллектуал, иди, услаждай свой зад, — вздохнул я и выдал несколько старых экземпляров.
***
День за днем смертельное пекло под лучами раскаленного солнца, недели мучений и болей во всем теле от камней, на которых спишь. День за днем пыль, принесенная ветром и проникающая везде, да еще эта ужасная ядовитая вонь, висящая над горой.
Можно присыпать песком экскременты каждый день, но толку никакого: все раздувается ветром, осыпается.
А внизу движется караван за караваном, колонна за колонной, едут автомобили. Везут плиты, щебень, металл для взлетной полосы, топливо. Благодаря тому, что мы здесь сидим, мучаемся и страдаем, грузы доставляются бесперебойно и без обстрелов, без потерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Сгниешь на своей горе, больше не пригласим! — пообещал нахально Володя.
Я ушел, загребая кроссовками песок и мелкие камушки, а игроки, обсыпанные пеплом, так и остались лежать и потеть под пыльной палаткой, куря и обжигая губы об старые окурки, которые они держали пинцетом, и продолжая сворачивать самокрутки. Бедолаги…
Ночь. На связь вышел Бронежилет. Он переговаривался со всеми постами, запрашивал о том, что нужно бойцам для счастья. Оповестил о грядущем празднике жизни на горе: доставка воды и продуктов вертолетом.
— Замполит, тебе сигареты нужны?
— Нет, я не курю, — ответил я.
— А бойцам сколько забросить «Охотничьих»?
— Лучше бы нисколько, пусть бросают курить.
— Товарищ лейтенант, вы что совсем обалдели? — возмутился оказавшийся по близости сержант Зайка.
— Иди ты к черту, бросай курить, займись спортом, а то в гору лезешь и дохнешь, хрипишь, как старый дед! — ответил я ему яростно в ответ.
— Товарищ лейтенант, на колени встанем всем коллективом, умоляю, не отказывайтесь от курева, устали уже в табак, собранный из окурков, чай добавлять, такая гадость, и от этого легким еще хуже. Так туберкулез заработаем!
— Ну ладно, раз такие дураки, продолжайте себя травить, — ответил я сержанту и обратился к зам.комбата:
— Народ просит тридцать пачек.
— Каждому! — воскликнул с тоской Юра.
— На всех? — переспросил Лонгинов. — На неделю им хватит?
— Хватит! Здоровее будут, — утвердительно ответил я.
— У-у…, — провыл сержант, и таким же воем, словно эхом, отозвались сидевшие поодаль узбекские «мафиози».
Сержант что-то тихо проговорил в мой адрес и, матерясь, побрел на свой пост.
— Зайка, если ты что-то плохое сказал про меня или обиду какую затаил, то я сейчас, вообще, заявку отменю!
— Нет, нет, это я на себя. Уговариваю слабовольный организм отказаться от проклятого никотина.
— Вот иди и борись! — рявкнул я.
Тут меня вызвал Сбитнев и принялся распекать:
— Тебе что, зануда, жалко дряни этой? Почему мало заказал солдатам папирос?
— Нормально. Всем хватит, — ответил я.
— Если тебе было бы лишнее, то отдал бы мне подымить, вернемся, объявлю выговор за недостаток чуткости и отсутствие заботы о личном составе! — заявил Володя.
— Это не черствость, это, наоборот, забота о здоровье, хочу продлить им жизнь на несколько лет.
— «Старовер» проклятый! Из-за таких, как ты мы тут страдаем и мучаемся! — рявкнул Сбитнев и отключился.
Рано утром над высотой принялся кружить вертолет. Почему-то он выбрал нашу площадку, наверное, потому, что она оказалась плоской и самой широкой.
Вертолетчики приземлились, из люка высунулась испуганная рожа Берендея, который принялся торопливо выбрасывать коробки с пайками, мешки с газетами, бурдюки с водой, еще какие-то мешки, и через минуту-другую «стрекоза» улетела. На правах хозяина горы я принялся распределять еду, воду, газеты.
— Ник, ты что там делаешь? — опять начал кричать по радиостанции ротный.
— Сортирую и делю продукты на всех.
— Прекрати, я сейчас приду и все поделю! Газеты не трогай, воду не воруй!
— Не понял! Плохо слышно! — ответил я.
— Сейчас приду, уши прочищу, — ответил Сбитнев, и радиостанция замолчала.
Вот черт, не сидится, не доверяет моей честности. А зря не доверяет! Обидел — отомщу.
— Фадеев, Зайка! Хватайте вот этот РД-100 и тащите воду к себе в СПС, там накройте палаткой. Гасан, бери аккумуляторы к радиостанции и спрячь вот эту пачку самых интересных газет. Тут и «Советский спорт», и «Известия». А ротный пусть изучает «Красную звезду», «Правду» и «Окопную правду».
— А нам «Красную звезду» взяли? — поинтересовался Гасан. — Там фотографии солдат из третьей роты должны быть и разведчиков!
— Взял, все посмотрим, беги, маскируй прессу, покуда командир роты не конфисковал.
Вскоре показался взмыленный Сбитнев, который в лоснящемся от жирных масляных пятен автомобильном комбезе и без погон походил на зачуханного шофера колымаги.
— Так признавайся, что украл, что спрятал? — наигранно строго спросил Володя.
— Все по-честному, — уверенно, не моргнув глазом, ответил я, и бойцы дружно закивали головами, подтверждая мои слова.
Командир разделил коробки по взводам, а из холщового мешка высыпал мягкие батоны. Свежие настоящие батоны, каждый завернут в отдельную целлофановую упаковку, внутри каждой были видны бумажки, на одной из них я прочитал: «Днепропетровский опытный хлебозавод, дата изготовления 17 мая, упаковщик №…»
— Ни хрена себе! Свеженький… — озадаченно почесал затылок Муталибов. — Больше месяца! Да там такая дрянь должна быть!
Я разорвал упаковку, и в нос ударили пары спирта.
— О-о-о, вот это да! Чистейший спирт! Божественный аромат! Володя, вдохни! Чудесно!
Сбитнев втянул носом запах и изрек:
— Жаль, грамм сто не плещется, а только пахнет. Интересно, если съешь его целиком, забалдеешь?
— Думаю, что капнули туда всего пару капель, только вот зачем? — произнес я.
Мы стрескали батон на двоих, запив огромным количеством кружек горячей коричневой бурды, называемой чаем.
— Нет, не пробирает, — горестно произнес Сбитнев. — Это только запах, иллюзия, растревожили, гады. Напрасные грезы! Не спирт это вовсе, а просто мираж! Сволочи тыловые, так издеваться над страждущими людьми!
— Вова, в такую жару-то пол-литра водки заглотишь — тотчас все сосуды лопнут, или сердце остановится! — возразил я. — Лучше бы шампанского со льдом! Можно холодного «Рислинга» или «Токая».
— Прекрати, тебе не идет аристократизм! Ты ведь не граф Острогин! Водяра и бормотуха — вот питье настоящего пехотного офицера! Ладно, пойдем, посмотрим обустройство района обороны, сейчас получишь порцию п…лей!
Состроив на лице скорбную и обиженную мину, я поплелся за командиром по укрепрайону.
— Почему такие низкие и тонкие стены у укрытий? Почему слишком узкая и неглубокая траншея идет к дальнему посту? Где запасные пулеметные гнезда? И главное — никакой маскировки! Колючки собери и между камней понатыкай!
— Володя, у тебя позиции не лучше оборудованы, я ведь наблюдал их, когда на днях приходил.
— Устаревшая информация! Все давным-давно перестроено! Сейчас идешь со мной, и я показываю результаты нашей работы, как образец для твоих действий. Вчера Лонгинов инспектировал и повторно осматривал наши позиции, остался доволен.
— А-а! Повторно! Значит, в первый раз он видел то, что наблюдал я.
— Не умничай, пошли со мной, буду учить фортификации! — приказал командир.
Я всучил командиру самые старые и самые неинтересные газеты, припоминая ему жульничество в карты, и в душе злорадствовал.
— Что только «Правда» и военные газеты? И все старые? Тут ведь ни слова о чемпионате мира по футболу! Признавайся, все спрятал, заныкал для себя?
— Нет ничего больше! Ей, богу! — утвердительно заверил я, как можно правдоподобнее, старшего лейтенанта.
Сбитнев еще раз подозрительно посмотрел в мои наглые глаза, я ответил честнейшим взглядом. Делать нечего — он махнул рукой, и мы двинулись в путь.
Действительно, по периметру КП роты за эти дни были возведены полуметровые стенки, несколько запасных пулеметных гнезд, вокруг позиции миномета — высокий дувал из камней, и все утыкано колючками.
— Учись, студент! — самодовольно похлопал меня по плечу Сбитнев, и под градом шуток и насмешек со стороны Володи и медика я двинулся назад, ругая обоих вполголоса.
— Замполит, ты прекращай спать! Завтра проверю устранение недостатков, — пообещал командир.
Вернулся я усталый от жары и страшно злой, поэтому сразу начал громко орать:
— Строиться всем! Бегом! Заспались, закисли, провоняли! Бездельники! Тунеядцы!
— Что такое, что случилось, товарищ лейтенант? «Духи»? — переполошился проснувшийся от моих воплей Муталибов.
— Хуже! Будем укреплять оборону, такая задача поставлена, что за два дня не переделать! Зайка, углубляйте траншею, выкладывайте над ней стенку-бруствер в два камня, постройте два запасных СПСа.
Зибоев, сделай два пулеметных гнезда! «Индейцы»-мафиози, вам три СПСа высотой по пояс возвести. — Это указание для узбекского поста. — Васинян, тебе и Царегородцеву тоже строить большой СПС, ну и мы с тобой, Гасан, с этой стороны стенку слепим. Сейчас такой ужасный зной, прямо в ушах звенит, поэтому начинаем работу в семь вечера и пашем до темна, а завтра подъем в четыре утра, по холодку доделаем.
Таким образом, мы заняли себя на два дня. А потом вновь тоска и печаль, унылое однообразие будней. Пытка солнцем и скукой. Единственное, что радует — это возможность спускаться через день к роднику, помыться, почистить зубы, напиться вдоволь вкусной водицы. Аккуратно, чтобы не замутить воду, черпаем из размытого углубления живительную влагу до тех пор, пока вода не заканчивается и не остаются только муть и пиявки.
Черпаем через день, потому что установлена очередь: сегодня мы, а на другой день ротный и его бойцы, иначе на всех воды не хватает.
Третьему взводу с ручьем не повезло: к роднику ходить далеко, но взвод рядом с дорогой оказался, вот Берендей водичку лишний раз и подвозил. Мандресов сидел на отшибе, и целый месяц я его не только не видел, но даже голоса его не слышал.
Тоска переходила в беспросветное уныние, и постепенно наступала апатия ко всему. И как это люди на посту два года живут? Чокнуться можно. Что ж, остается одно — чтение газет, завозимых вертолетом каждые четыре-пять дней вместе с пайком. Самая свежая позавчерашняя! Уже хорошо. Впервые такая забота о нас — газеты с доставкой в горы.
Итак, что сообщает пресса. О! Марадона тащит к Олимпу Аргентину! Молодец! В стране идет перетряска руководства, борьба с пьянством, ускорение, перестройка. Что-то слабо верится, что народ пить перестанет. Новая жизнь начинается, если газеты не врут, и умирать тут мне совершенно не хочется. Как давно я не был дома…
— Товарищ лейтенант! Дайте газету! — Это подошел Исаков с хитрой улыбкой, вопрошающе встал возле укрытия.
— Зачем она тебе, ты ведь читать не умеешь! — хмыкнул я в ответ.
— Пачаму так обижаешь, командыр. Пачаму не умею, очень умею.
— И что интересует в первую очередь? Новости из родного кишлака? Новости хорошие — урожай хлопка отличный.
Мы дружно засмеялись с Муталибовым, а Исаков ответил, распалясь:
— Какой хлопок? Нет, не интересна про него, интересна про футбол!
— А-а-а, про футбол! «Пахтакор» не чемпион, это точно! — пошутил Гасан.
— Муталибов, иди к черту, сам знаешь, чемпионатом мира интересуемся.
— Аргентина — чемпион! — ответил я солдату.
— У-у, шайтан! Я хотель Бразилия! — взвизгнул Исаков и, получив «Советский спорт», пошел к себе обсуждать новости с Алимовым.
Тут же нарисовался Царегородцев.
— А мне газеточку можно?
— Какую тебе? — поинтересовался я. — Тоже спортивную?
— Мне без разницы, я же не читать, а задницу вытирать.
— О! Вот это настоящий интеллектуал. Царь! А сидя в позе орла, может, сделаешь хотя бы попытку сложить буквы в слова, а слова в предложения?
— А зачем? — искренне удивился солдат.
— Ну что б знать, что в мире творится, в стране. Новости всякие.
— А мне все едино, без разницы…
— Совсем?
— Совсем. Я и телевизор смотрю редко.
— А книги читаешь? — спросил я.
— Нет, от них голова болит, и глаза устают. Зачем? Что умного в книгах найдешь? Брехня одна, как и в газетах.
— И в классике? У Достоевского, Толстого, Гоголя, Тургенева?
— У-у, это совсем мура! Кто же эту ерунду читает? Скука!
— То есть тебя, солдат, книги ни про любовь, ни про войну, ни фантастика, ни приключения, ни детективы — никакая другая литература не интересует?
— Нет! Совсем! — равнодушно ответил Царегородцев.
— И как же ты в школе учился, хорошо? — усмехнулся я.
— А чего там сложного, ходишь и ходишь, тройку поставят и хорошо. А если вдруг дождь или снег, так я что за пять километров в соседнее село идти должен? Нет уж, дудки, дома сидел.
— Значит, ты самородок! Гений-самоучка! — рассмеялся я.
— Ага. Я всему сам научился — и на гармошке играть, и плотничать, и слесарить, и лапти плести и много чего…
— Кулибин и Левша вместе взятый! Если еще философией займешься, большим человеком станешь, далеко пойдешь, в руководстве любят таких. На, бери, интеллектуал, иди, услаждай свой зад, — вздохнул я и выдал несколько старых экземпляров.
***
День за днем смертельное пекло под лучами раскаленного солнца, недели мучений и болей во всем теле от камней, на которых спишь. День за днем пыль, принесенная ветром и проникающая везде, да еще эта ужасная ядовитая вонь, висящая над горой.
Можно присыпать песком экскременты каждый день, но толку никакого: все раздувается ветром, осыпается.
А внизу движется караван за караваном, колонна за колонной, едут автомобили. Везут плиты, щебень, металл для взлетной полосы, топливо. Благодаря тому, что мы здесь сидим, мучаемся и страдаем, грузы доставляются бесперебойно и без обстрелов, без потерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37