Брат лежал чуть подальше, почти у самой дороги, но так, что, если не знаешь заранее, где искать, ни за что не углядишь.
Промчались на широкогрудых конях всадники. Бум, бум! – невпопад ударяли в землю широкие, как блюда, копыта крепких коней, вырывая из дороги целые комья земли. Верховые внимательно оглядывали дорогу, но заговорщиков не заметили. Кирюха нервно стиснул саблю, но Медведь качнул головой, велев ватаге сидеть и не вскакивать.
Их, преданных Якиму, было здесь десятка два от силы, а с каретой – только впереди около двух дюжин, стало быть, силы неравны, перебьют.
– Она? – пискнул из-под руки Беды Хорек, хотел глянуть на дорогу, но егерский десятник вжал его крепкой рукой в траву.
Загрохотал копытами арьергард – еще две дюжины.
– Сами не справимся, – вздохнул Игнат Малой. Из трех братьев Малых самый младший и, по странной прихоти судьбы, не оборотень, но вор, прославившийся в свое время на все Урочище лихим набегом на поместье князей Гудских.
Как только стало понятно, что хозяйка погибла, перед братьями встал вопрос: что ж теперь делать? За старшего у них всегда был Медведь. Посидев с часок в раздумье, он заявил веско, по-медвежьему:
– Будем Мытного выручать.
Игнат сверкнул белыми зубами:
– Ты что, Мишка, он же в Кремле, а мы здесь. Я, можно сказать, под арестом. – Он тряхнул русым чубом.
Егерей серебрянская стража считала пострадавшими от боярских распрей, а потому знакомых или готовых дать денежку выпускали под честное слово до утра из казарм, в которых они должны были сидеть неотлучно, пока не решат, что с ними делать и насколько они виновны. Игнат – парень тертый, сразу смекнул, что никто следствие устраивать не будет, а устроят – так сильно удивятся: как это беглый каторжанин попал в егерские десятники. Таких, как он, в отряде было еще немало, и кое-кто хотел улизнуть, но появившийся буквально на следующий вечер после ареста Медведь коротко и серьезно объяснил всем, что он сделает с бегунами.
– Здесь либо Анна Луговская, либо Дмитрий скоро будут, – веско чеканил он каждое слово, – ежели их взять на тракте, то можно легко поменять либо на голову Мытного, либо – еще лучше – на выкуп. Нам в Северске сейчас места нету, а в Мирене или Златограде без денег делать нечего.
– Так, может, тогда сразу весь Серебрянск грабанем? – предложил кто-то из самых недовольных.
Хорек стукнул его в висок деревянной дубинкой, и споры сразу прекратились. Слава у братьев Малых была такая, что немного нашлось желающих им перечить.
И вот гости пожаловали в Серебрянск. Когда последний всадник скрылся из виду, Медведь поднялся и, отряхиваясь от веток, уверенно качнул головой:
– Анна, сколопендра.
– М-да, лучше б муженек ее, – выбрался из-под руки Кирюхи Хорек.
– Не знаю, не знаю… – Беда, посмотрев на качающиеся верхушки сосен, тоже позволил себе высказать мнение. – Госпожа Анна женщина из железа, фиг ее согнешь похищением мужа, скорей деньги на облаву бы потратила. А вот Дмитрий мягок, он раскошелится.
– Как же нам ее взять-то? Вон какая охрана! – зашевелились остальные, поглядывая на Медведя. Тот задумчиво присел к костерку, помолчал с умным видом, грея руки, и уверенно обронил:
– Возьмем, никуда она от нас теперь не денется.
Игнат снова оскалился:
– Что, братва, покажем болотникам, как егеря бунтуют?
В ответ дружно заржали.
– Ну и как это понимать? – Августа с возмущенным воплем ворвалась в радужные фантазии Ланки.
Бледный призрак Рогнеды, тоже решившей навестить свою ученицу, был беспощадно затоптан старой ведьмой, и, наверное, поэтому связь оборвалась, а в следующий час Ланка была так перебаламучена этим неожиданным явлением, что сама связаться с ведьмами не смогла. Она бегала по парку, нервно хлеща себя по бокам, как в бане, сиреневым веником. Вообще-то это был презент Мытного, они уже прогуливались за ручку, под присмотром соглядатая, о чем-то шутили беззаботно. Адриан даже пару раз намекнул: а не заслать ли сватов? – заставив Лану порозоветь от удовольствия, как вдруг Адриана позвали, а в ее мысли, горячие и сладкие, как патока, ворвалась Августа. И вот теперь Ланка бегала по кирпичной дорожке и ужасала подглядывающих служанок своим поведением.
– Ну точно на сносях, – шептали они, наблюдая, как княжна Костричная отвешивает себе оплеухи.
– Идиотка, бестолочь! – корила себя Ланка. – Ведь с Маришкой получилось! Почему сразу не связалась с Рогнедой! А почему Маришка не связалась? – топнула она возмущенно ногой.
Кое-кто из соглядатаев, памятуя, что среди Костричных случались и сумасшедшие, заглянул на людскую половину, где опохмелялись Дорофеины гайдуки.
К ним вчера вечерком подсела пара углежогов с подловатыми глазками. За чаркой разговорились за жизнь, но ничего путного начальству доложить не сумели. Говорил только один из молодых гайдуков, много и страстно, но как-то путано, так что больше пришлось додумывать самим.
– Темная история, – мялся перед начальником один из углежегов, после того как упавшего под стол Ладейко поволокли спать. – Паренек этот, судя по всему, имел неосторожность влюбиться в княжескую дочку. Та, то ли из озорства, то ли по каким-то другим соображениям, оказывала ему знаки внимания, но, как только появился Мытный, разумеется, дурачка бросили.
– Разумеется, – хмыкнул начальник и с тоской посмотрел в окно. – Этим Костричным сам Император покровительствует.
– Дак, может, и весь заговор инспирирован за границей? – Глаза «углежога» сделались большими от открывшихся перспектив, но начальник прихлопнул его фантазию словно муху, уставившись на подчиненного тяжелым взглядом:
– Даже думать о таком не смей и слухи подобные пресекай. И вообще, – он посмотрел, набычившись, на струхнувших соглядатаев, потом все-таки соизволил залезть в стол и выложить перед «углежогами» бумагу, – вот секретная директива от самого Великого Князя. И в ней, – он ткнул пальцем в документ, – написано, что никаких, – палец поднялся вверх, – слышите, мать вашу, НИКАКИХ иностранцев в заговоре не участвовало, особенно златоградцев. Усекаете?
– Так точно, ваше высокородие! – щелкнули сапогами «углежоги».
– Ну и пошли отсюда! – буркнул начальник.
«Углежоги» засеменили поспешно к дверям, позволив, однако, себе на пороге уточняющий вопрос:
– Значит, со златоградцев наблюдение снять?
– Я вам дам «снять»! – вдарил кулаком начальник. – Совсем нюх потеряли! Я вас самих сниму, чтобы хлеб задарма не жрали! – Впрочем, орал он это уже пустому коридору.
Ладейко, которому две кружки темного пива вернули возможность шевелиться без мата, проводил взглядом вчерашних собутыльников. Самое поганое, что ни вчера, ни сегодня он себя пьяным не чувствовал, просто вечером стены Серебрянского замка слегка покачивались, а сегодня башка трещала просто невыносимо. Его мучила обида, досада и легкая тошнота. Сашко как мог поддерживал друга, а Митяй раздражал насмешливым взглядом. Ладейко даже врезать ему вчера хотел, но парни навалились и разняли. А вообще их, «гайдуков», из Дурнева прискакало шестеро. Все были старые дружки, и Ладейко лелеял надежду, что впятером они ухайдакают Кожемяку, но как-то не сложилось, не поддержали.
– Ну и черт с ним! – решил Серьга, выбираясь на свежий воздух.
Ланка сидела на низкой мраморной скамейке и терла виски, уставившись на кончики туфелек. Серьга глянул и оторопел, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Княжна Серебрянская, после того как стала ведьмой, ни за что не хотела отпускать Ланку, да и Ланка не очень-то стремилась бежать от обилия всяческих украшений, тканей и нарядов, вываленных перед ней воодушевившейся Серебрянской. Молодая княгиня вдруг поняла, что ей было откровенно скучно без подружки, и, не желая считаться с невеликой разницей в годах, заявила, что Дорофея ее сверстница по духу. Белошвеек и помощниц вскоре набилось столько, что приходилось толкаться локтями, чтобы пройти к зеркалу. Ланку вертели и наряжали как куклу, и в результате к полуночи всеобщими усилиями в Серебрянске родилось настоящее эльфийское платье. Такое смелое, что никто, кроме логовской ведьмы, и надеть-то не посмел, а Ланке понравилось. Белый шелк облегал тело, струясь вниз, широкие шелковые ленты трепетали от малейшего движения, умопомрачительный разрез, аж до самой талии, заставлял цепенеть мужчин. Даже несмотря на то что вместо голой ножки оттуда выглядывала вторая юбка. Серебрянская не пожалела ни золотой пряжки с белой эмалью для пояса, ни заколки-трилистника для волос, ни причудливых сережек, которые действительно были найдены в одной из башен после ухода эльфов. Тонкие руки Ланки были обнажены до локтя, и на них посверкивали змейки браслетов.
Гаврила Спиридонович, зашедший вечером в комнату супруги, только и сумел выдавить из себя:
– Смело… – даже не заметив, что на лже-Костричной половина его подарков жене.
А Мытный утром просто встал на одно колено и, припав к руке, заявил:
– Я ваш раб, Дорофея.
Зато для Серьги это было как удар обухом. Он стоял, с тоскливой грустью глядя на Ланку, и осознавал, что никогда она его не будет. Все, что колобродило у него в груди, было каким-то детским и тянулось еще с тех времен, когда он гроссмейстершу за косы таскал, доводя до отчаянного визга, а тут была неведомая Серьге женщина, от одного вида которой перехватывало дух. Красива была до невозможности, но не его, чья-то чужая. Он подошел и тяжело бухнулся рядом с Ланкой на скамейку, безжалостно придавив шелковую подушку, набитую конским волосом. Такие лежали по всем скамьям, чтобы у гостей не приключилось болезней от простуды.
– Тебе не холодно? – поинтересовался он, глядя на хрупкие плечи Ланки. Она недоумевающее подняла на него глаза и потрясла головой. – А ты, говорят, сумасшедшая совсем, – скривил он улыбочку.
– Кто говорит? – не поняла Ланка.
– А все. Одни объясняют это беременностью, а другие – что это для того, чтобы с Анной Луговской не видаться.
– Она что, уже здесь? – настороженно встрепенулась Ланка, а Серьга покивал:
– Щас, поди, своего побежишь спасать.
– Что? А… – Лана вскочила и велела, в точности как княжна своему верному слуге: – Запрягайте коней, может, его попытаются прямо сейчас увезти, – и побежала по тропинке.
– Ну что, жених, – вылез из кустов Митяй, – поговорили?
– Дать бы тебе в морду, Митька, – вздохнул Ладейко, – да велено коней запрягать по-быстрому.
– По-быстрому не получится, – хмыкнул Кожемяка, – ты их вчера пивом поил, ухарь, – и загоготал. Серьга так и не смог понять, правду ему сказал Кожемяка или просто на драку напрашивается.
– Да не пьют кони пива! – возмутился он, но в парке уже никого не было, кроме соглядатаев да любопытных серебрянских девах, которым до всего было дело.
Княгиня Анна Луговская была женщиной сильной и властной. В Северске даже ходила шутка о том, что Пречистая Дева, которая при рождении целует ребенка, благословляя его умом, отвагой, даровитостью или большой любовью, спьяну попутала, истискав Анну вместо братца и поцеловав вместо сердца в голову.
Широкая в кости, как все Медведевские, княгиня в детстве умиляла отца тем, что, обрядившись в мужской костюм, устраивала скачки, всегда их выигрывая, неплохо фехтовала легким клинком, а письма иностранных дипломатов комментировала так, что папа ухохатывался, а потом, вспоминая комментарии, срывал приемы, сильно конфузя послов и сам конфузясь. Анна везде бывала с отцом, куда бы он ни ехал. Даже когда Великий Князь усмирял бунт бояр Варгасовых, находилась рядом, а потому не убереглась от тифа.
Говорят, это и подточило здоровье старика, когда он день и ночь сидел подле нее, баюкая истончавшую до прозрачности дочь. А первым, кто увидел ее после выздоровления, был Дмитрий Луговской. Огромные, на пол-лица, льдисто-серые глаза Анны так запали ему в душу, что, несмотря на гнев Князя, прочившего дочери корону западного порубежья, он просил руки княжны и добился ее. Тут, правда, злые языки говорили, что случилось это единственно по желанию самой Анны, надеявшейся после смерти отца сместить слабохарактерного братца и самой править Северском. Даже ходил поименный список участников заговора, но ничего такого не случилось, а о чем умолял Великий Князь на смертном одре свою дочь, она помалкивала, хоть и уверяли, что он просил не низвергать слабого наследника.
К сорока Анна была уж совершенно зрелой матроной, родила троих детей, носила исключительно златоградские платья и лишь изредка покрывала свою голову платком, предпочитая красиво уложить волосы, в которых, опять же, злые языки подозревали парик, уверяя, что свои после тифа выпали.
Круг друзей и доверенных лиц Анны был очень невелик, но зато крепок. Из ближайших подруг при ней была только Анжела Демцова – роскошная черноволосая красавица. Яркая, броская и такая загадочная, что слухи и сплетни о ней плодились как тараканы. Самым распространенным был тот, что Анжела – бывшая миренская куртизанка, которая теперь для Анны выуживает из любострастных мужчин сведения, а когда надо, то и устраняет оных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Промчались на широкогрудых конях всадники. Бум, бум! – невпопад ударяли в землю широкие, как блюда, копыта крепких коней, вырывая из дороги целые комья земли. Верховые внимательно оглядывали дорогу, но заговорщиков не заметили. Кирюха нервно стиснул саблю, но Медведь качнул головой, велев ватаге сидеть и не вскакивать.
Их, преданных Якиму, было здесь десятка два от силы, а с каретой – только впереди около двух дюжин, стало быть, силы неравны, перебьют.
– Она? – пискнул из-под руки Беды Хорек, хотел глянуть на дорогу, но егерский десятник вжал его крепкой рукой в траву.
Загрохотал копытами арьергард – еще две дюжины.
– Сами не справимся, – вздохнул Игнат Малой. Из трех братьев Малых самый младший и, по странной прихоти судьбы, не оборотень, но вор, прославившийся в свое время на все Урочище лихим набегом на поместье князей Гудских.
Как только стало понятно, что хозяйка погибла, перед братьями встал вопрос: что ж теперь делать? За старшего у них всегда был Медведь. Посидев с часок в раздумье, он заявил веско, по-медвежьему:
– Будем Мытного выручать.
Игнат сверкнул белыми зубами:
– Ты что, Мишка, он же в Кремле, а мы здесь. Я, можно сказать, под арестом. – Он тряхнул русым чубом.
Егерей серебрянская стража считала пострадавшими от боярских распрей, а потому знакомых или готовых дать денежку выпускали под честное слово до утра из казарм, в которых они должны были сидеть неотлучно, пока не решат, что с ними делать и насколько они виновны. Игнат – парень тертый, сразу смекнул, что никто следствие устраивать не будет, а устроят – так сильно удивятся: как это беглый каторжанин попал в егерские десятники. Таких, как он, в отряде было еще немало, и кое-кто хотел улизнуть, но появившийся буквально на следующий вечер после ареста Медведь коротко и серьезно объяснил всем, что он сделает с бегунами.
– Здесь либо Анна Луговская, либо Дмитрий скоро будут, – веско чеканил он каждое слово, – ежели их взять на тракте, то можно легко поменять либо на голову Мытного, либо – еще лучше – на выкуп. Нам в Северске сейчас места нету, а в Мирене или Златограде без денег делать нечего.
– Так, может, тогда сразу весь Серебрянск грабанем? – предложил кто-то из самых недовольных.
Хорек стукнул его в висок деревянной дубинкой, и споры сразу прекратились. Слава у братьев Малых была такая, что немного нашлось желающих им перечить.
И вот гости пожаловали в Серебрянск. Когда последний всадник скрылся из виду, Медведь поднялся и, отряхиваясь от веток, уверенно качнул головой:
– Анна, сколопендра.
– М-да, лучше б муженек ее, – выбрался из-под руки Кирюхи Хорек.
– Не знаю, не знаю… – Беда, посмотрев на качающиеся верхушки сосен, тоже позволил себе высказать мнение. – Госпожа Анна женщина из железа, фиг ее согнешь похищением мужа, скорей деньги на облаву бы потратила. А вот Дмитрий мягок, он раскошелится.
– Как же нам ее взять-то? Вон какая охрана! – зашевелились остальные, поглядывая на Медведя. Тот задумчиво присел к костерку, помолчал с умным видом, грея руки, и уверенно обронил:
– Возьмем, никуда она от нас теперь не денется.
Игнат снова оскалился:
– Что, братва, покажем болотникам, как егеря бунтуют?
В ответ дружно заржали.
– Ну и как это понимать? – Августа с возмущенным воплем ворвалась в радужные фантазии Ланки.
Бледный призрак Рогнеды, тоже решившей навестить свою ученицу, был беспощадно затоптан старой ведьмой, и, наверное, поэтому связь оборвалась, а в следующий час Ланка была так перебаламучена этим неожиданным явлением, что сама связаться с ведьмами не смогла. Она бегала по парку, нервно хлеща себя по бокам, как в бане, сиреневым веником. Вообще-то это был презент Мытного, они уже прогуливались за ручку, под присмотром соглядатая, о чем-то шутили беззаботно. Адриан даже пару раз намекнул: а не заслать ли сватов? – заставив Лану порозоветь от удовольствия, как вдруг Адриана позвали, а в ее мысли, горячие и сладкие, как патока, ворвалась Августа. И вот теперь Ланка бегала по кирпичной дорожке и ужасала подглядывающих служанок своим поведением.
– Ну точно на сносях, – шептали они, наблюдая, как княжна Костричная отвешивает себе оплеухи.
– Идиотка, бестолочь! – корила себя Ланка. – Ведь с Маришкой получилось! Почему сразу не связалась с Рогнедой! А почему Маришка не связалась? – топнула она возмущенно ногой.
Кое-кто из соглядатаев, памятуя, что среди Костричных случались и сумасшедшие, заглянул на людскую половину, где опохмелялись Дорофеины гайдуки.
К ним вчера вечерком подсела пара углежогов с подловатыми глазками. За чаркой разговорились за жизнь, но ничего путного начальству доложить не сумели. Говорил только один из молодых гайдуков, много и страстно, но как-то путано, так что больше пришлось додумывать самим.
– Темная история, – мялся перед начальником один из углежегов, после того как упавшего под стол Ладейко поволокли спать. – Паренек этот, судя по всему, имел неосторожность влюбиться в княжескую дочку. Та, то ли из озорства, то ли по каким-то другим соображениям, оказывала ему знаки внимания, но, как только появился Мытный, разумеется, дурачка бросили.
– Разумеется, – хмыкнул начальник и с тоской посмотрел в окно. – Этим Костричным сам Император покровительствует.
– Дак, может, и весь заговор инспирирован за границей? – Глаза «углежога» сделались большими от открывшихся перспектив, но начальник прихлопнул его фантазию словно муху, уставившись на подчиненного тяжелым взглядом:
– Даже думать о таком не смей и слухи подобные пресекай. И вообще, – он посмотрел, набычившись, на струхнувших соглядатаев, потом все-таки соизволил залезть в стол и выложить перед «углежогами» бумагу, – вот секретная директива от самого Великого Князя. И в ней, – он ткнул пальцем в документ, – написано, что никаких, – палец поднялся вверх, – слышите, мать вашу, НИКАКИХ иностранцев в заговоре не участвовало, особенно златоградцев. Усекаете?
– Так точно, ваше высокородие! – щелкнули сапогами «углежоги».
– Ну и пошли отсюда! – буркнул начальник.
«Углежоги» засеменили поспешно к дверям, позволив, однако, себе на пороге уточняющий вопрос:
– Значит, со златоградцев наблюдение снять?
– Я вам дам «снять»! – вдарил кулаком начальник. – Совсем нюх потеряли! Я вас самих сниму, чтобы хлеб задарма не жрали! – Впрочем, орал он это уже пустому коридору.
Ладейко, которому две кружки темного пива вернули возможность шевелиться без мата, проводил взглядом вчерашних собутыльников. Самое поганое, что ни вчера, ни сегодня он себя пьяным не чувствовал, просто вечером стены Серебрянского замка слегка покачивались, а сегодня башка трещала просто невыносимо. Его мучила обида, досада и легкая тошнота. Сашко как мог поддерживал друга, а Митяй раздражал насмешливым взглядом. Ладейко даже врезать ему вчера хотел, но парни навалились и разняли. А вообще их, «гайдуков», из Дурнева прискакало шестеро. Все были старые дружки, и Ладейко лелеял надежду, что впятером они ухайдакают Кожемяку, но как-то не сложилось, не поддержали.
– Ну и черт с ним! – решил Серьга, выбираясь на свежий воздух.
Ланка сидела на низкой мраморной скамейке и терла виски, уставившись на кончики туфелек. Серьга глянул и оторопел, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Княжна Серебрянская, после того как стала ведьмой, ни за что не хотела отпускать Ланку, да и Ланка не очень-то стремилась бежать от обилия всяческих украшений, тканей и нарядов, вываленных перед ней воодушевившейся Серебрянской. Молодая княгиня вдруг поняла, что ей было откровенно скучно без подружки, и, не желая считаться с невеликой разницей в годах, заявила, что Дорофея ее сверстница по духу. Белошвеек и помощниц вскоре набилось столько, что приходилось толкаться локтями, чтобы пройти к зеркалу. Ланку вертели и наряжали как куклу, и в результате к полуночи всеобщими усилиями в Серебрянске родилось настоящее эльфийское платье. Такое смелое, что никто, кроме логовской ведьмы, и надеть-то не посмел, а Ланке понравилось. Белый шелк облегал тело, струясь вниз, широкие шелковые ленты трепетали от малейшего движения, умопомрачительный разрез, аж до самой талии, заставлял цепенеть мужчин. Даже несмотря на то что вместо голой ножки оттуда выглядывала вторая юбка. Серебрянская не пожалела ни золотой пряжки с белой эмалью для пояса, ни заколки-трилистника для волос, ни причудливых сережек, которые действительно были найдены в одной из башен после ухода эльфов. Тонкие руки Ланки были обнажены до локтя, и на них посверкивали змейки браслетов.
Гаврила Спиридонович, зашедший вечером в комнату супруги, только и сумел выдавить из себя:
– Смело… – даже не заметив, что на лже-Костричной половина его подарков жене.
А Мытный утром просто встал на одно колено и, припав к руке, заявил:
– Я ваш раб, Дорофея.
Зато для Серьги это было как удар обухом. Он стоял, с тоскливой грустью глядя на Ланку, и осознавал, что никогда она его не будет. Все, что колобродило у него в груди, было каким-то детским и тянулось еще с тех времен, когда он гроссмейстершу за косы таскал, доводя до отчаянного визга, а тут была неведомая Серьге женщина, от одного вида которой перехватывало дух. Красива была до невозможности, но не его, чья-то чужая. Он подошел и тяжело бухнулся рядом с Ланкой на скамейку, безжалостно придавив шелковую подушку, набитую конским волосом. Такие лежали по всем скамьям, чтобы у гостей не приключилось болезней от простуды.
– Тебе не холодно? – поинтересовался он, глядя на хрупкие плечи Ланки. Она недоумевающее подняла на него глаза и потрясла головой. – А ты, говорят, сумасшедшая совсем, – скривил он улыбочку.
– Кто говорит? – не поняла Ланка.
– А все. Одни объясняют это беременностью, а другие – что это для того, чтобы с Анной Луговской не видаться.
– Она что, уже здесь? – настороженно встрепенулась Ланка, а Серьга покивал:
– Щас, поди, своего побежишь спасать.
– Что? А… – Лана вскочила и велела, в точности как княжна своему верному слуге: – Запрягайте коней, может, его попытаются прямо сейчас увезти, – и побежала по тропинке.
– Ну что, жених, – вылез из кустов Митяй, – поговорили?
– Дать бы тебе в морду, Митька, – вздохнул Ладейко, – да велено коней запрягать по-быстрому.
– По-быстрому не получится, – хмыкнул Кожемяка, – ты их вчера пивом поил, ухарь, – и загоготал. Серьга так и не смог понять, правду ему сказал Кожемяка или просто на драку напрашивается.
– Да не пьют кони пива! – возмутился он, но в парке уже никого не было, кроме соглядатаев да любопытных серебрянских девах, которым до всего было дело.
Княгиня Анна Луговская была женщиной сильной и властной. В Северске даже ходила шутка о том, что Пречистая Дева, которая при рождении целует ребенка, благословляя его умом, отвагой, даровитостью или большой любовью, спьяну попутала, истискав Анну вместо братца и поцеловав вместо сердца в голову.
Широкая в кости, как все Медведевские, княгиня в детстве умиляла отца тем, что, обрядившись в мужской костюм, устраивала скачки, всегда их выигрывая, неплохо фехтовала легким клинком, а письма иностранных дипломатов комментировала так, что папа ухохатывался, а потом, вспоминая комментарии, срывал приемы, сильно конфузя послов и сам конфузясь. Анна везде бывала с отцом, куда бы он ни ехал. Даже когда Великий Князь усмирял бунт бояр Варгасовых, находилась рядом, а потому не убереглась от тифа.
Говорят, это и подточило здоровье старика, когда он день и ночь сидел подле нее, баюкая истончавшую до прозрачности дочь. А первым, кто увидел ее после выздоровления, был Дмитрий Луговской. Огромные, на пол-лица, льдисто-серые глаза Анны так запали ему в душу, что, несмотря на гнев Князя, прочившего дочери корону западного порубежья, он просил руки княжны и добился ее. Тут, правда, злые языки говорили, что случилось это единственно по желанию самой Анны, надеявшейся после смерти отца сместить слабохарактерного братца и самой править Северском. Даже ходил поименный список участников заговора, но ничего такого не случилось, а о чем умолял Великий Князь на смертном одре свою дочь, она помалкивала, хоть и уверяли, что он просил не низвергать слабого наследника.
К сорока Анна была уж совершенно зрелой матроной, родила троих детей, носила исключительно златоградские платья и лишь изредка покрывала свою голову платком, предпочитая красиво уложить волосы, в которых, опять же, злые языки подозревали парик, уверяя, что свои после тифа выпали.
Круг друзей и доверенных лиц Анны был очень невелик, но зато крепок. Из ближайших подруг при ней была только Анжела Демцова – роскошная черноволосая красавица. Яркая, броская и такая загадочная, что слухи и сплетни о ней плодились как тараканы. Самым распространенным был тот, что Анжела – бывшая миренская куртизанка, которая теперь для Анны выуживает из любострастных мужчин сведения, а когда надо, то и устраняет оных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66