– Что вы скажете на это?
– Блестяще! – воскликнул я как можно искреннее. – Ваше рассуждение является прекрасным примером блестящего научного анализа этой историко-философской проблемы. Вам следовало стать не поэтом, а философом или публицистом. Вы, несомненно, имели бы огромный успех.
– Вы согласны со мной? – спросил Эд, пребывая в состоянии полной растерянности. – Вы согласны со всеми моими доводами?
– А что в этом удивительного? – в свою очередь спросил я.
– Но я выдвинул эти тезисы исключительно ради того, чтобы продлить наш спор… – он немного помолчал и добавил: – Я понял, вы решили сгладить то, что считаете своим проступком, и потому уступили мне в споре, потому что знаете, как болезненно я переживаю свои поражения в дискуссиях.
«Ты почти угадал, только не для того я это делаю, чтобы загладить свой проступок, а для того, чтобы успокоить тебя перед своим прыжком», – подумал я.
– Дело в том, мистер Хамнер, что я сам не сторонник насилия, – соврал я, – просто позавчера мне очень хотелось поспорить с вами, потому я и говорил об оправданном насилии. На самом деле я во многом согласен с вашими высказываниями.
– Как говорили раньше, лжец, но джентльмен, – усмехнулся Эд.
– Сегодня у меня нет настроения спорить, – ответил я совершенно честно.
Хамнер встал и начал ходить по комнате, время от времени поглядывая на меня.
– Надеюсь, вам повезет больше, – наконец сказал он.
– В чем повезет? – с недоумением спросил я. Я действительно не имел ни малейшего понятия, о чем говорит Эд. – Я не совсем понял, что вы имеете в виду.
– Неважно, – ответил драматург и невесело усмехнулся. – Важно, что у вас больше шансов, чем у меня.
Эд прошел через комнату к открытому окну, выходившему на улицу, и высунулся наружу. За окном снова начал накрапывать дождь, небо стало свинцовым, словно отражая мои мрачные мысли.
– И все, что сделано, то сделано не зря, – сказал он, повернувшись ко мне. Капли дождя блестели на его щеках, словно слезы. – Это из моей новой поэмы, – пояснил он и указал на несколько небрежно исписанных листков бумаги на столе около окна. Потом он снова повернулся к окну.
В принципе, я не сторонник убийства в спину, но я не мог смотреть ему в глаза, а момент представился очень удачный. Я осторожно вытянул разрядник, поставленный на минимальную мощность, и, сделав несколько шагов к Эду, прицелился.
Эд наклонился еще дальше, потом внезапно резко развернулся, словно почувствовав за своей спиной смерть. Я нажал на спуск просто от испуга, боясь, что он увидит меня с оружием в руках, все поймет и с пониманием посмотрит мне в глаза, как тогда смотрел мне в глаза полковник Барт.
Эд качнулся, словно дерево под порывом ветра. Выронив разрядник, я бросился вперед, стараясь удержать его, но не успел, опоздав на какую-то долю секунды.
Оглушенный Эд выпал из окна, на подоконнике которого он сидел, глядя на небо.
Бросившись к окну, я попытался схватить его за руку. Не знаю, что меня толкнуло на это, ведь такой вариант развития событий был наилучшим для меня. Просто несчастный случай. Может, страшное подозрение, что я совершаю самую большую в своей жизни ошибку? Но я не успел.
Тело Эда со страшной силой ударилось о козырек над крыльцом метрах в десяти от окна, подскочило вверх и упало на чугунную ограду палисадника. Верхушки столбиков пронзили его тело, словно штыки, от левого плеча до правого бедра. Он был мертв.
ГЛАВА 24
Одной из наиболее трудных задач в проведении десантной операции является обратная дебаркация, то есть возвращение десанта на десантное судно.
Тактика и стратегия действия войск специального назначения в тылу противника
Нет, час не пробил твой. Ты не оставлен
Тем дьяволом, которому ты служишь.
Своим сообщникам он помогает.
Старинная пьеса
Я несколько секунд неподвижно стоял, глядя вниз, потом торопливо отступил от окна, чтобы меня никто не заметил. Теперь необходимо быстро замести следы, чтобы никто не обнаружил моего присутствия здесь. Я быстро вымыл свою чашку, протер носовым платком все, до чего я дотрагивался, и собрался уйти. В бумагах, лежавших на столе, я решил порыться просто потому, что они попались мне под руку, когда я протирал стол. Там было несколько листков бумаги с незаконченной поэмой Эда, и письмо. Я прочел его и замер, словно пораженный ударом грома.
Иногда бывает такое ощущение, когда какое-то страшное событие произошло только что, несколько секунд или минут назад, и мозг еще не воспринял его как окончательное и бесповоротное, и кажется, что ошибку еще можно исправить, что все еще можно вернуть назад, отмотать, как магнитофонную пленку, и стереть ненужную запись, однако уже поздно. Слишком поздно.
Это было письмо от Светланы Беловой, в котором прямо говорилось, что она желает всего самого лучшего Эду, надеется, что он не примет слишком близко к сердцу их разрыв, и еще что-то, что у меня не хватило сил прочитать. Значит, Светлана его бросила. Бросила! А я убил его именно из-за того, что он был ее любовником. Я зря убил хорошего человека, который мог бы стать моим другом, который был лучше, чем большая часть людей, населяющих этот богом проклятый мир. Я без сил опустился на пол.
«Господи, что же я наделал? Зачем? Ну, зачем я сделал все это? Ведь можно было решить все по-другому… По-другому. Будь оно все проклято!»
Но сделанного не воротишь, и приходится довольствоваться тем, что есть. Раз есть это письмо, то смерть Эда вполне можно выдать за самоубийство.
«Эд, если бы ты не выпал в окно, если бы не эта несчастная случайность, я бы наверняка прочитал это чертово письмо, прежде чем убить тебя, – подумал я. – И я не сделал бы этого. Даже зная, что тогда мне пришлось бы посмотреть тебе в глаза. Я бы не сделал этого, клянусь! Я бы не убил бы тебя. Не убил бы! Если бы не эта несчастная случайность».
Я встряхнул головой, отгоняя сентиментальные бредни. Работа прежде всего. Раз появилась такая прекрасная возможность выдать смерть Эда за самоубийство, то не надо ее упускать. Я быстро просмотрел остальные листки. Все они, за исключением последнего, были полностью исписаны мелким почерком Эда. Лишь на последнем было всего несколько строк. Последнее, что написал блестящий молодой поэт.
Мне слишком тяжко на душе,
Чтоб можно было дальше жить.
Все, что познать мне суждено, – познал уже,
И, Гамлет, мой ответ – не быть.
«Прекрасно, вполне сойдет за прощальное письмо», – подумал я с удовлетворением. Этот листок и письмо Светланы я положил на самое видное место – на стол около окна, а остальную часть незаконченной поэмы засунул, не читая, в карман.
В дверь громко постучали. Я осторожно выглянул из окна и заметил, что около тела Эда стоят двое. Так, теперь надо выбраться отсюда, да так, чтобы меня не заметили. Через дверь не удастся. А окно во двор?
Я прошел в спальню и осмотрел окно. Замок на окне был современный, электронный, который автоматически защелкивался, когда окно закрывалось. Это был мой шанс.
Я открыл окно и высунулся наружу. Вокруг никого, дом напротив почти полностью скрыт деревьями, так что меня не заметят. Но до этих деревьев метров двадцать. Это плохо. Вниз спуститься без «паука» невозможно, а его могут обнаружить. Я посмотрел направо и увидел стоящее всего в нескольких метрах от дома Хамнера здание. Добраться до него – мой единственный шанс.
Я посмотрел наверх и встал на подоконник. Вытащив из кармана запасного «паука», я активировал его и бросил вверх. «Паук» зацепится за крышу, и если мне повезет и черепица выдержит, то я смогу взобраться наверх. А изгибы старинной крыши скроют меня от глаз стоящих внизу.
«Паук» зацепился, и я медленно и осторожно начал подниматься вверх. Поднявшись повыше, я ногой закрыл окно и услышал, как щелкнул его электронный кодовой замок. Теперь назад пути нет. Я осторожно перелез через край крыши и распластался на ней. А сейчас необходимо обдумать следующий шаг. Крыша была дьявольски скользкой от дождя, который продолжал накрапывать. Тем лучше для меня в том плане, что меня никто не заметит, поскольку немного найдется людей, которые любят ходить в такую погоду, запрокинув голову, и тем хуже, потому что на черепице, ставшей скользкой, как каток, мои шансы присоединиться к Эду Хамнеру и полковнику Барту заметно возросли.
Я поднялся повыше и осмотрелся. Да, другого выхода у меня не было. Я разбежался, насколько это возможно на скользкой черепице, ежесекундно рискуя упасть, и прыгнул. Меня спасло то обстоятельство, что крыша соседнего дома была метра на два ниже. Я приземлился на ее край, начал соскальзывать и успел активировать «паука» прежде, чем рухнул вниз. Подтянулся и влез наверх. Перевел дух.
Где-то вдалеке уже завывали сирены полиции. Рассиживаться было нельзя, и я пополз вверх, цепляясь за скользкую крышу, перевалил через гребень незаметно для стоявших перед домом Эда людей и едва не соскользнул вниз. Затем снова разбежался и перепрыгнул на крышу следующего дома, правда, на этот раз более уверенно. Потом еще раз повторил эту опасную операцию. Я мог бы так заниматься акробатикой на этих чертовых крышах до тех пор, пока не упал бы или дома не кончились бы, однако шестой дом имел прекрасную водосточную трубу, достаточно прочную, на мой взгляд, чтобы выдержать мой вес.
Я рискнул и начал спускаться по ней. Полицейская сирена, звучавшая уже совсем рядом, подстегивала меня. На полпути к земле я заторопился, крепление трубы начало медленно выдираться из стены, и я повис, отчаянно цепляясь за стальной штырь и выступы стены. На какое-то мгновение мне показалось, что мой земной путь уже закончен. Но я поторопился с выводами. Мне удалось, извернувшись, как обезьяна, ухватиться за резное украшение карниза, сползти по нему вниз и в итоге более или менее благополучно достичь земли в тот самый миг, когда над моей головой промелькнул полицейский пульсар.
Я отряхнулся, убедился, что не отшиб себе ничего ценного во время падения, осмотрелся по сторонам и, убедившись, что никто не видел моего низвержения с крыши, торопливо зашагал в сторону ближайшей остановки общественного транспорта, торопясь вернуться в контору, пока меня там не хватились.
В свой кабинет я вернулся без особого труда по сравнению с тем, что мне пришлось проделать на крышах домов на Кроуфорд-стрит. Правда, пробравшись в магазин, я не сразу смог найти веревку своего «паука», по которой спустился с тридцать седьмого этажа, и едва не умер от страха, потому что иного пути внутрь «Лондон фармацептик компани» для меня в данный момент не существовало. Однако через несколько секунд я нашел ее и облегченно вздохнул. Подъем был, конечно, намного труднее спуска, но я тем не менее вполне благополучно проделал остаток своего нелегкого пути.
Когда я наконец оказался в своем кабинете, то не смог сдержать вздоха облегчения. У меня было такое чувство, словно я вернулся в свой родной дом из долгого и трудного путешествия. Мне все еще не верилось, что все-таки смог это сделать. Претворить в жизнь свой самый безумный план. Нарушить самое святое правило организации. Совершить несанкционированное убийство и благополучно вернуться. Я все-таки сделал это. Убил Эда Хамнера и остался жив.
Я выложил из карманов всех «пауков» и присоски, осмотрел их и уложил в шкаф. Копаться в нем не будут, а если и будут, то решат, что это часть моего снаряжения.
И вернуться мне удалось вовремя. Хотя по плану предполагалось, что я успею вернуться в свой кабинет в 14.30, а на самом деле вернулся в 14.57, мое отсутствие не могли еще обнаружить. Значит, я в безопасности.
Внезапный телефонный звонок заставил меня подскочить.
– Роджерс у телефона, – сказал я, торопливо схватив трубку.
– Роджерс, это Биллингем. Я звоню тебе, потому что ты задерживаешься.
– Куда задерживаюсь? – удивился я.
– Разве ты не получил моего сообщения на пейджер? – в свою очередь удивился Биллингем.
– Нет. Я отключил его, чтобы лучше подготовиться к предстоящей мне сегодня операции, – сказал я и почувствовал, как ручеек холодного пота потек вдоль моего позвоночника.
– Вот как? Это довольно серьезное нарушение правил, – тоном старого школьного учителя сказал мне Биллингем.
«Как вы все любите говорить со своими подчиненными в таком тоне!» – внезапно со злостью подумал я и сказал:
– Я знаю это, но я всегда так делаю перед очень трудными заданиями, чтобы лучше сконцентрироваться.
– Что ж, это не столь серьезный проступок, чтобы подавать о нем рапорт. Однако все же зайди ко мне как можно быстрее.
– Для такой спешки есть причина?
– Да. Мне через двадцать минут надо будет улететь в банк, чтобы представить документы о нашей финансовой деятельности, а мне еще нужно выдать тебе кое-какие документы.
Я посмотрел на часы и сказал:
– Я буду в вашем кабинете через пять минут.
– Очень хорошо. Я подожду, – ответил Биллингем и положил трубку. Я сделал то же самое и подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Блестяще! – воскликнул я как можно искреннее. – Ваше рассуждение является прекрасным примером блестящего научного анализа этой историко-философской проблемы. Вам следовало стать не поэтом, а философом или публицистом. Вы, несомненно, имели бы огромный успех.
– Вы согласны со мной? – спросил Эд, пребывая в состоянии полной растерянности. – Вы согласны со всеми моими доводами?
– А что в этом удивительного? – в свою очередь спросил я.
– Но я выдвинул эти тезисы исключительно ради того, чтобы продлить наш спор… – он немного помолчал и добавил: – Я понял, вы решили сгладить то, что считаете своим проступком, и потому уступили мне в споре, потому что знаете, как болезненно я переживаю свои поражения в дискуссиях.
«Ты почти угадал, только не для того я это делаю, чтобы загладить свой проступок, а для того, чтобы успокоить тебя перед своим прыжком», – подумал я.
– Дело в том, мистер Хамнер, что я сам не сторонник насилия, – соврал я, – просто позавчера мне очень хотелось поспорить с вами, потому я и говорил об оправданном насилии. На самом деле я во многом согласен с вашими высказываниями.
– Как говорили раньше, лжец, но джентльмен, – усмехнулся Эд.
– Сегодня у меня нет настроения спорить, – ответил я совершенно честно.
Хамнер встал и начал ходить по комнате, время от времени поглядывая на меня.
– Надеюсь, вам повезет больше, – наконец сказал он.
– В чем повезет? – с недоумением спросил я. Я действительно не имел ни малейшего понятия, о чем говорит Эд. – Я не совсем понял, что вы имеете в виду.
– Неважно, – ответил драматург и невесело усмехнулся. – Важно, что у вас больше шансов, чем у меня.
Эд прошел через комнату к открытому окну, выходившему на улицу, и высунулся наружу. За окном снова начал накрапывать дождь, небо стало свинцовым, словно отражая мои мрачные мысли.
– И все, что сделано, то сделано не зря, – сказал он, повернувшись ко мне. Капли дождя блестели на его щеках, словно слезы. – Это из моей новой поэмы, – пояснил он и указал на несколько небрежно исписанных листков бумаги на столе около окна. Потом он снова повернулся к окну.
В принципе, я не сторонник убийства в спину, но я не мог смотреть ему в глаза, а момент представился очень удачный. Я осторожно вытянул разрядник, поставленный на минимальную мощность, и, сделав несколько шагов к Эду, прицелился.
Эд наклонился еще дальше, потом внезапно резко развернулся, словно почувствовав за своей спиной смерть. Я нажал на спуск просто от испуга, боясь, что он увидит меня с оружием в руках, все поймет и с пониманием посмотрит мне в глаза, как тогда смотрел мне в глаза полковник Барт.
Эд качнулся, словно дерево под порывом ветра. Выронив разрядник, я бросился вперед, стараясь удержать его, но не успел, опоздав на какую-то долю секунды.
Оглушенный Эд выпал из окна, на подоконнике которого он сидел, глядя на небо.
Бросившись к окну, я попытался схватить его за руку. Не знаю, что меня толкнуло на это, ведь такой вариант развития событий был наилучшим для меня. Просто несчастный случай. Может, страшное подозрение, что я совершаю самую большую в своей жизни ошибку? Но я не успел.
Тело Эда со страшной силой ударилось о козырек над крыльцом метрах в десяти от окна, подскочило вверх и упало на чугунную ограду палисадника. Верхушки столбиков пронзили его тело, словно штыки, от левого плеча до правого бедра. Он был мертв.
ГЛАВА 24
Одной из наиболее трудных задач в проведении десантной операции является обратная дебаркация, то есть возвращение десанта на десантное судно.
Тактика и стратегия действия войск специального назначения в тылу противника
Нет, час не пробил твой. Ты не оставлен
Тем дьяволом, которому ты служишь.
Своим сообщникам он помогает.
Старинная пьеса
Я несколько секунд неподвижно стоял, глядя вниз, потом торопливо отступил от окна, чтобы меня никто не заметил. Теперь необходимо быстро замести следы, чтобы никто не обнаружил моего присутствия здесь. Я быстро вымыл свою чашку, протер носовым платком все, до чего я дотрагивался, и собрался уйти. В бумагах, лежавших на столе, я решил порыться просто потому, что они попались мне под руку, когда я протирал стол. Там было несколько листков бумаги с незаконченной поэмой Эда, и письмо. Я прочел его и замер, словно пораженный ударом грома.
Иногда бывает такое ощущение, когда какое-то страшное событие произошло только что, несколько секунд или минут назад, и мозг еще не воспринял его как окончательное и бесповоротное, и кажется, что ошибку еще можно исправить, что все еще можно вернуть назад, отмотать, как магнитофонную пленку, и стереть ненужную запись, однако уже поздно. Слишком поздно.
Это было письмо от Светланы Беловой, в котором прямо говорилось, что она желает всего самого лучшего Эду, надеется, что он не примет слишком близко к сердцу их разрыв, и еще что-то, что у меня не хватило сил прочитать. Значит, Светлана его бросила. Бросила! А я убил его именно из-за того, что он был ее любовником. Я зря убил хорошего человека, который мог бы стать моим другом, который был лучше, чем большая часть людей, населяющих этот богом проклятый мир. Я без сил опустился на пол.
«Господи, что же я наделал? Зачем? Ну, зачем я сделал все это? Ведь можно было решить все по-другому… По-другому. Будь оно все проклято!»
Но сделанного не воротишь, и приходится довольствоваться тем, что есть. Раз есть это письмо, то смерть Эда вполне можно выдать за самоубийство.
«Эд, если бы ты не выпал в окно, если бы не эта несчастная случайность, я бы наверняка прочитал это чертово письмо, прежде чем убить тебя, – подумал я. – И я не сделал бы этого. Даже зная, что тогда мне пришлось бы посмотреть тебе в глаза. Я бы не сделал этого, клянусь! Я бы не убил бы тебя. Не убил бы! Если бы не эта несчастная случайность».
Я встряхнул головой, отгоняя сентиментальные бредни. Работа прежде всего. Раз появилась такая прекрасная возможность выдать смерть Эда за самоубийство, то не надо ее упускать. Я быстро просмотрел остальные листки. Все они, за исключением последнего, были полностью исписаны мелким почерком Эда. Лишь на последнем было всего несколько строк. Последнее, что написал блестящий молодой поэт.
Мне слишком тяжко на душе,
Чтоб можно было дальше жить.
Все, что познать мне суждено, – познал уже,
И, Гамлет, мой ответ – не быть.
«Прекрасно, вполне сойдет за прощальное письмо», – подумал я с удовлетворением. Этот листок и письмо Светланы я положил на самое видное место – на стол около окна, а остальную часть незаконченной поэмы засунул, не читая, в карман.
В дверь громко постучали. Я осторожно выглянул из окна и заметил, что около тела Эда стоят двое. Так, теперь надо выбраться отсюда, да так, чтобы меня не заметили. Через дверь не удастся. А окно во двор?
Я прошел в спальню и осмотрел окно. Замок на окне был современный, электронный, который автоматически защелкивался, когда окно закрывалось. Это был мой шанс.
Я открыл окно и высунулся наружу. Вокруг никого, дом напротив почти полностью скрыт деревьями, так что меня не заметят. Но до этих деревьев метров двадцать. Это плохо. Вниз спуститься без «паука» невозможно, а его могут обнаружить. Я посмотрел направо и увидел стоящее всего в нескольких метрах от дома Хамнера здание. Добраться до него – мой единственный шанс.
Я посмотрел наверх и встал на подоконник. Вытащив из кармана запасного «паука», я активировал его и бросил вверх. «Паук» зацепится за крышу, и если мне повезет и черепица выдержит, то я смогу взобраться наверх. А изгибы старинной крыши скроют меня от глаз стоящих внизу.
«Паук» зацепился, и я медленно и осторожно начал подниматься вверх. Поднявшись повыше, я ногой закрыл окно и услышал, как щелкнул его электронный кодовой замок. Теперь назад пути нет. Я осторожно перелез через край крыши и распластался на ней. А сейчас необходимо обдумать следующий шаг. Крыша была дьявольски скользкой от дождя, который продолжал накрапывать. Тем лучше для меня в том плане, что меня никто не заметит, поскольку немного найдется людей, которые любят ходить в такую погоду, запрокинув голову, и тем хуже, потому что на черепице, ставшей скользкой, как каток, мои шансы присоединиться к Эду Хамнеру и полковнику Барту заметно возросли.
Я поднялся повыше и осмотрелся. Да, другого выхода у меня не было. Я разбежался, насколько это возможно на скользкой черепице, ежесекундно рискуя упасть, и прыгнул. Меня спасло то обстоятельство, что крыша соседнего дома была метра на два ниже. Я приземлился на ее край, начал соскальзывать и успел активировать «паука» прежде, чем рухнул вниз. Подтянулся и влез наверх. Перевел дух.
Где-то вдалеке уже завывали сирены полиции. Рассиживаться было нельзя, и я пополз вверх, цепляясь за скользкую крышу, перевалил через гребень незаметно для стоявших перед домом Эда людей и едва не соскользнул вниз. Затем снова разбежался и перепрыгнул на крышу следующего дома, правда, на этот раз более уверенно. Потом еще раз повторил эту опасную операцию. Я мог бы так заниматься акробатикой на этих чертовых крышах до тех пор, пока не упал бы или дома не кончились бы, однако шестой дом имел прекрасную водосточную трубу, достаточно прочную, на мой взгляд, чтобы выдержать мой вес.
Я рискнул и начал спускаться по ней. Полицейская сирена, звучавшая уже совсем рядом, подстегивала меня. На полпути к земле я заторопился, крепление трубы начало медленно выдираться из стены, и я повис, отчаянно цепляясь за стальной штырь и выступы стены. На какое-то мгновение мне показалось, что мой земной путь уже закончен. Но я поторопился с выводами. Мне удалось, извернувшись, как обезьяна, ухватиться за резное украшение карниза, сползти по нему вниз и в итоге более или менее благополучно достичь земли в тот самый миг, когда над моей головой промелькнул полицейский пульсар.
Я отряхнулся, убедился, что не отшиб себе ничего ценного во время падения, осмотрелся по сторонам и, убедившись, что никто не видел моего низвержения с крыши, торопливо зашагал в сторону ближайшей остановки общественного транспорта, торопясь вернуться в контору, пока меня там не хватились.
В свой кабинет я вернулся без особого труда по сравнению с тем, что мне пришлось проделать на крышах домов на Кроуфорд-стрит. Правда, пробравшись в магазин, я не сразу смог найти веревку своего «паука», по которой спустился с тридцать седьмого этажа, и едва не умер от страха, потому что иного пути внутрь «Лондон фармацептик компани» для меня в данный момент не существовало. Однако через несколько секунд я нашел ее и облегченно вздохнул. Подъем был, конечно, намного труднее спуска, но я тем не менее вполне благополучно проделал остаток своего нелегкого пути.
Когда я наконец оказался в своем кабинете, то не смог сдержать вздоха облегчения. У меня было такое чувство, словно я вернулся в свой родной дом из долгого и трудного путешествия. Мне все еще не верилось, что все-таки смог это сделать. Претворить в жизнь свой самый безумный план. Нарушить самое святое правило организации. Совершить несанкционированное убийство и благополучно вернуться. Я все-таки сделал это. Убил Эда Хамнера и остался жив.
Я выложил из карманов всех «пауков» и присоски, осмотрел их и уложил в шкаф. Копаться в нем не будут, а если и будут, то решат, что это часть моего снаряжения.
И вернуться мне удалось вовремя. Хотя по плану предполагалось, что я успею вернуться в свой кабинет в 14.30, а на самом деле вернулся в 14.57, мое отсутствие не могли еще обнаружить. Значит, я в безопасности.
Внезапный телефонный звонок заставил меня подскочить.
– Роджерс у телефона, – сказал я, торопливо схватив трубку.
– Роджерс, это Биллингем. Я звоню тебе, потому что ты задерживаешься.
– Куда задерживаюсь? – удивился я.
– Разве ты не получил моего сообщения на пейджер? – в свою очередь удивился Биллингем.
– Нет. Я отключил его, чтобы лучше подготовиться к предстоящей мне сегодня операции, – сказал я и почувствовал, как ручеек холодного пота потек вдоль моего позвоночника.
– Вот как? Это довольно серьезное нарушение правил, – тоном старого школьного учителя сказал мне Биллингем.
«Как вы все любите говорить со своими подчиненными в таком тоне!» – внезапно со злостью подумал я и сказал:
– Я знаю это, но я всегда так делаю перед очень трудными заданиями, чтобы лучше сконцентрироваться.
– Что ж, это не столь серьезный проступок, чтобы подавать о нем рапорт. Однако все же зайди ко мне как можно быстрее.
– Для такой спешки есть причина?
– Да. Мне через двадцать минут надо будет улететь в банк, чтобы представить документы о нашей финансовой деятельности, а мне еще нужно выдать тебе кое-какие документы.
Я посмотрел на часы и сказал:
– Я буду в вашем кабинете через пять минут.
– Очень хорошо. Я подожду, – ответил Биллингем и положил трубку. Я сделал то же самое и подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49