— Совсем распустились тут! По возвращении в часть доложите старшему, чтобы вас наказали"!
Несмотря на то что виновник нарушения формы одежды, крикнув «Виноват!», торопливо застегнулся, но служебное удостоверение предъявлять все же пришлось. На этот раз старший патруля взял корочки и, старательно шевеля губами, долго вчитывался в них. Когда Вася уже прикинул, через какой забор он будет прыгать, спасаясь от преследования, старший протянул документ обратно и четко козырнул:
— Виноват, ваше благородие. Обознались!
— И с кем это вы меня изволили спутать? — высокомерно осведомился Рогов. — Не с Буншей ли Иваном Васильевичем, царем самозванным?
— Никак нет, господин лейтенант! Буншей не могем знать! Приказ имеем лазутчиков шукать. Из «неуловимых мстителей».
— И что, вы думаете, у них есть мандаты с названием этой фирмы? — удивился оперативник. — Или на лбу звезда горит?
— Никак нет-с! — замотал головой старший патруля. — Но, говорили, им годков мало…
— Как мне? — хмыкнул Вася. — Так лучше вы, господа, у кабаре ищите. Там молодежи много. Знаете, надеюсь, как туда пройти?
— Известно дело, — подтвердил старший, махнув в сторону рукой, — тута по улице шагов триста будет. Но, извиняйте, господин офицер, у нас другой маршрут.
— Ну, раз другой, — милостиво согласился Рогов, — тогда с Богом, несите службу, как предписано уставом, «бодро, ничем не отвлекаясь».
— Рады стараться, ваше благородие! — снова молодцевато козырнул старший, вытянувшись во фрунт.
Но Вася уже направился в сторону казино.
Глава 4
БУБА ИЗ ПАРИЖА
Вполне понятное любому бизнесмену недовольство генерального директора издательства «Фагот» Василия Акакиевича Трубецкого не знало границ.
Сначала его дважды немотивированно оскорбил какой-то милицейский стажер, затем оказалось, что никто не собирается возбуждать по этому вопиющему факту уголовное дело, а напоследок бизнесмену дали от ворот поворот в райуправлении, куда Трубецкой явился отстаивать попранные гражданские права и где он провел три часа в пропахшей бомжами клетке в ожидании аудиенции начальника.
Такого удара по своим чести и достоинству генеральный директор не ожидал.
Но Трубецкой не сломался, а взял себя в руки и усилил борьбу за дисциплину на вверенном ему урюпинскими партнерами предприятии.
Для примера он уволил нескольких младших редакторов, наложил справедливые штрафы на всех сотрудников отдела реализации, в очередной раз не выполнивших утвержденные и согласованные планы продаж, вышвырнул на улицу своего второго заместителя, не сумевшего купить права на издание суперпопулярной серии книжек «Гарри Потцер», где повествовалось о хитром еврейском мальчугане, рассказывавшем всем, что он волшебник, разогнал отдел маркетинга и вдвое урезал зарплату халявившим уборщицам.
Но измученная душа издателя на этом не успокоилась и продолжала требовать справедливости.
Когда кончились подчиненные, владелец «Фагота» попытался наехать на любовницу, потребовал у нее отчет за потраченные деньги и даже махнул кулачком, но встретил отпор в виде хорошего удара тефлоновой сковородой по плешивой голове и упреков в скаредности. Что-что, а здесь любовница была в своем праве. Василий Акакиевич действительно был экономен сверх всякой меры. Если посчитать сумму, на которую он одарил свою полюбовницу за год, то выходило чуть более пятисот долларов.
Корыстолюбивая содержанка также прикинула собственную выгоду от общения с Трубецким и выставила того вон.
Генеральный директор долго стучал в дверь и требовал, чтобы любовница вернула все его подарки, но наглая дамочка лишь выбросила на лестничную площадку злополучную сковороду, а косметику и пару маечек, купленных чуждым расточительности издателем в «секонд-хэнде», оставила себе.
Оскорбленный в лучших чувствах и практичный Василий Акакиевич поплелся домой, не забыв, разумеется, прихватить сковороду и вручить ее законной супруге в качестве неожиданного презента. Неожиданного вдвойне, ибо изделие фирмы «Тефаль» было покрыто толстым слоем подгоревшего жира, на который расстроенный генеральный директор не обратил внимания. А мадам Трубецкая, зная мужа давным-давно, подумала, что супруг нашел эту сковороду на помойке, и тоже врезала Акакиевичу предметом кухонной утвари в дыню, попав практически по тому же месту, что и любовница.
В общем и целом, события в жизни несчастного издателя приобретали какие-то фантасмагорические очертания.
* * *
Пши-ик! И, блеснув вспышкой, «поляроид» выплюнул небольшой листок.
— Что же вы делаете, господин хороший? — удивленно уставился на Васю упитанный одессит, только что нежно целовавший в черный носик маленькую собачонку. — И зачем, спрошу я, вы пугаете бедное животное? Или так теперь поступают в мало-мальски приличном обществе?
— Тяф! Тяф! — поддержала претензии хозяина его пассия.
Вася потряс проявляющимся фотоснимком словно веером.
— Ах, не извольте беспокоиться, господин Касторский, — миролюбиво улыбнулся он, — это всего лишь работа. Обычная рутина… Разрешите представиться: Василий Рогов, собственный корреспондент газеты «Ле Фигаро» на юге России.
Буба недоверчиво растянул губы в подобии улыбки и осведомился, чем таки его персона могла заинтересовать столь известное издание.
— Нет, извиняюсь, я имею виды на Париж, но разве ж так там готовятся встречать скромного таки куплетиста? Это ж просто недоразумение.
— Действительно, недоразумение. Пустяк, — согласился Вася, — всего одна фотография. Но она принесет мне славу и много-много хрустящих франков. Вот, полюбопытствуйте… Но-но, только из моих рук! — добавил он, когда артист попытался взять снимок, запечатлевший нежный поцелуй.
Буба, сдвинув на затылок канотье, уставился на фотографию и обратился к своей любимице.
— Нет, Люси, я же вам не скажу за всю Одессу, но я совсем не могу понять такой фокус! Когда это сей симпатичный вьюноша, шоб он был здоров, как Самуил Карлович с Дерибасовской, успел отпечатать свой шедевр?.. И что, позвольте спросить, он будет с этого иметь?
— Тяф! — согласилась мохнатая собачонка. Но Вася твердо знал, что ему нужно. Спрятав снимок во внутренний карман куртки, он задумчиво ответил, что это не просто фотография, а настоящая сенсация, которую «Ле Фигаро» с удовольствием опубликует на первой полосе в качестве скандальной хроники.
— Представьте заголовок: «Парижская эмиграция: сегодня — собачка, а завтра?» Или, лучше: «Русский артист-зоофил едет… (простите!) иметь всю Францию»!.. А потом — текст, набранный крупным кеглем. Чтобы в глаза бросался.
Рогов был явно в ударе и с чувством продекламировал только что сочиненный экспромт:
Лувр сегодня посетил русский педозоофил.
Очень маленьких животных он старательно любил!
До Касторского понемногу начал доходить ужасный смысл роговских слов, но он принужденно рассмеялся.
— Пойдите на одесский привоз, мой друг, там купите у Сары Мульевны Рабинович петуха и крутите ему интимное место. Все равно вы с этого не получите ни молока, ни яичницы… Да неужели ж господин журналист думает, что в эту фальшивку кто-нибудь поверит? Я смеюсь на вас!
Люси согласно показала свои острые зубки, наморщив маленький носик, а потом исподтишка попыталась цапнуть Васю, но тот был начеку и отскочил назад.
Буба, ласково почесав свою самоотверженную защитницу за ушком, предложил ей не кусать наглого щелкопера, чтобы не случилось несварение желудка, а потом, натянуто сыграв любопытство, как бы между прочим поинтересовался, что хочет иметь фотограф за свой снимок. Это было уже деловое предложение, ради которого Рогов и затеял весь спектакль, но сразу же сдаваться было пока рано.
— Я не торгуюсь с вами, господин Касторский. Свобода прессы не продается. — И, выдержав паузу, добавил: — Во всяком случае, задешево…
* * *
Соловец подергал запертую дверь кабинета подполковника Петренко, удивленно подвигал кустистыми бровками и отправился вниз к себе в отдел.
По пути майор встретил известного на всё РУВД участкового по кличке Пуччини.
Участковый вечно обжирался горохом и бобами, запивал сие изобилие пивом и самодельной брагой, и потому его регулярно пучило.
Инспектор стоял возле туалета.
— Мухомора не видел? — спросил Соловец.
— Не, — Пуччини качнул головой слева направо, — С утра не было…
— Утром он был, — поправил начальник «убойного» отдела невнимательного старшего лейтенанта. — А ты чего здесь застыл?
— Жду…
— Кого?
— Сантехников. Туалет опять забило, — горестно пробормотал участковый.
Его лицо начало наливаться краской.
Соловец понял, что Пуччини снова набил брюхо своими любимыми бобами, и спешно ретировался.
* * *
Подполковник милиции Петренко, посетив здание контрразведки и пообщавшись с местным начальством, уяснил для себя, что: во-первых, громоздкие вещдоки, к которым служба Кудасова могла причислить заветный шкаф, если и хранятся, то где-то в другом месте — двери «управы» были недостаточно широкими, черного хода здание, видимо, не имело, а окна первого этажа казались наглухо закрытыми.
Во-вторых, крайне настораживало, что ни штабс-капитан Овечкин, ни сам начальник контрразведки ни словом не обмолвились о громоздком предмете, хотя, отвечая на наводящие вопросы, не скрыли остальных результатов обыска, поведав и об оружии, и о подпольной типографии.
Поэтому Мухомор предположил, что в период между разгромом мастерской товарища Сердюка и появлением там оперативников вояки могли, воспользовавшись затишьем, перепрятать странный агрегат. Помогать здешним особистам ловить «диверсантов» у Петренко никакого желания не было. Но воспользоваться возможностями контрразведчиков для установления контроля над ситуацией и нужных контактов имело смысл.
Решив, что обязательно разыщет завтра своих подчиненных, Николай Александрович продолжил светский разговор, сопровождавший трапезу…
* * *
Ларин сидел на стуле и раскачивался из стороны в сторону, повторяя себе под нос: «Кто я? Ну, кто же я?»; Чердынцев безостановочно бродил по периметру кабинета, Дукалис храпел на столе, а Казанова застыл над раскрытым на середине журналом «Sex-Show» и всё пытался перевернуть страницу. Журнальчик накануне был залит канцелярским клеем и превратился в единый блок из слипшихся глянцевых листов, что капитана очень раздражало.
Из стоящего в углу на тумбочке телевизора «Panasonic» лились охи и вздохи какой-то очередной эстрадной «звездуньи».
— Андрей! Может, из формы чё на рынке толкнуть? — Чердынцев остановился и тронул Ларина за плечо.
— О!!! — лицо капитана просветлело. — Андрей! Услышавший вопрос начальника дежурной части Казанова хлопнул себя по лбу, достал из кармана найденный в коридоре РУВД пистолет и бросил его в кучу предметов, наваленных в углу.
Чердынцев проследил удивленным взглядом за пистолетом и приоткрыл рот.
Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался трезвый и недовольный Соловец.
— Ага! — закричал майор, узрев картину «Менты на привале». — Отмечаем?!
— Да пошел ты, — вяло отреагировал Казанова, слюня палец.
— Действительно, Георгин, отвали, — поддержал товарища капитан Ларин. — Орешь, как заявитель-Оскорбление попало в точку. «Заявителем» бравого стража порядка майора Соловца еще никто не называл. Начальник ОУРа побагровел.
— Что ты сказал?
— Что слышал, — выдохнул Ларин и упал со стула.
— Хам! — взвизгнул Соловец.
— Сам такой, — проворчал Ларин, даже не делая попыток подняться и разглядывая узоры на грязном линолеуме.
— Значит, так, — в голосе майора появились железные нотки. — Возьмите какое-нибудь дело и им займитесь. Хватит пить! Через час приду — проверю.
— Ты чё, Георгич? — Потрясенный словами начальника «убойного» отдела Казанова поднял голову. — Какое дело?
— Любое! — возопил Соловец, подскочил к столу, схватил исписанные листы и бросил их поверх склеенного журнала. — Вот! Это, хотя бы!
— А чё это? — Капитан непонимающе уставился на заявление Трубецкого, нацарапанное им под диктовку Мартышкина.
Ларин обнаружил перед собой пульт дистанционного управления телевизором и нажал на кнопочку увеличения громкости.
— Мой парень задерживается, — задумчиво сказал юноша на экране, стоящий в очереди перед металлодетектором у входа в гей-клуб «69». — И у меня явно будет время выкурить мою любимую сигаретку «Парламент»…
— Да-а, очередь немаленькая, — поддержал юношу сосед, бородатый мужик в кожаных штанах и жилетке, с цветной татуировкой на плече. — Кажется, и у меня есть время покурить мой любимый «Парламент»…
— Народу-то сколько! — высунулся из-за плеча бородатого очкарик в бейсбольной кепке, повернутой козырьком назад. — У меня теперь точно есть время выкурить мою любимую сигаретку «Парламент»…
— Кто последний? — выкрикнул интеллигент в костюме и с портфелем. — Я буду за вами. А пока покурю мой любимый «Парламент»…
— Даже последний педераст, — проникновенно сказал диктор за кадром, — не откажет себе в удовольствии выкурить сигаретку «Парламент»…
Соловец отобрал у Ларина пульт и выключил говорящий ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27