В густых черных волосах, зачесанных назад, появились серебряные нити.
– Я сохранила их для тебя, – сказала Сула. – Я знала, что увижу тебя снова прежде чем умру.
Я посмотрел на ее загорелое лицо и заметил, как собрались лучики морщинок вокруг ее глаз, как пополнел подбородок, потяжелели бедра, грудь, плечи. Но сильнее всего изменился взгляд – Сула смотрела умиротворенно, и я понял, что она приняла меня как Песчаного Тигра, а не как мальчишку, которого помнила.
Я медленно развязал сверток и вытащил то, что лежало в нем. Короткое деревянное копье, притупленное с одного конца и заостренное с другого, старательно заточенное куском разбитого камня руками слишком большими для маленького мальчика. Копье оказалось не длиннее моей руки, а когда-то оно было в половину моего роста.
Я смотрел на него и удивлялся, почему дерево такое темное, пока не понял, что на нем засохла кровь и с годами потемнела. На косом несбалансированном острие остались следы царапин и укусов. Я взял копье в руки и на меня нахлынули воспоминания. Я снова почувствовал тоже, что и много лет назад.
Удивление. Решительность. Отчаяние. Страх конечно. И боль.
И слепой, яростный вызов, который едва не убил меня.
Вторую вещь я тоже помнил и она тоже не изменилась. Фигурка зверя, вырезанная из кости. Песчаный Тигр, если быть точным. Четыре обрубка ног, шишка хвоста, пасть, оскаленная так, что видны крошечные клыки. Сначала фигурка была белой, но постепенно кость потемнела и стала желто-коричневой, цвета шкуры настоящего песчаного тигра. Глаза и нос почти стерлись от прикосновений, но их еще можно было почувствовать пальцами.
За шестнадцать лет мои руки стали больше. Костяной тигр легко помещался в ладони. Я сжимал пальцы и фигурка исчезала, но когда-то тигр вольно ложился на всю ладонь. Я ласкал его каждую ночь, шепча магические слова в крошечные костяные уши, как научил меня чародей, и видел во сне опасного зверя, пришедшего съесть моих врагов.
О да, я верю в магию. Я слишком близко познакомился с ней, чтобы сомневаться. Хотя в жизни чаще сталкиваешься с шарлатанами, прикрывающие загадочным словом обман и ловкость рук, остались еще великие маги и подлинная магия такой силы, что полностью изменяет жизнь, если очень этого захочешь.
Но за такую магию дорого платят.
Я сжал игрушку в правой руке, той самой руке, что держала ледяной Северный меч, и посмотрел на Сулу.
Она не скрывала сочувствия. Кому как ни ей было понять, какие воспоминания пробудили во мне копье и игрушка. Я вернул ей и копье, и тигра.
– Сохрани их для меня… чтобы помнить хорошие ночи, которые мы проводили вместе.
Ее губы сжались.
– Ты еще можешь помнить хорошие ночи после тех дней…
– Я хочу забыть о тех днях, – отрезал я. – Теперь я Песчаный Тигр. У меня нет прошлого.
Она не улыбнулась.
– Ты не сможешь забыть то время. Его нельзя забыть, да и невозможно. Ни шукару, ни мне, ни племени… ни тебе. Те дни создали Песчаного Тигра.
Я сделал резкий жест протеста.
– Песчаного Тигра создал шодо, а не Салсет, – я понимал, что обманывал сам себя, но продолжал отрицать истину. – Никто из вас больше не указывает мне, что помнить, о чем думать, говорить… чего желать, – я нахмурился и четко выговорил. – Больше ни-ког-да.
Сула не ответила на мой вызов, она просто улыбнулась. На ее лице была та же безмятежность, что и в молодости, но в глазах появилась мудрость.
– Песчаный Тигр больше не ходит один?
Она имела в виду Дел. Я посмотрел на завернутую в ткань, обожженную женщину с Севера и уже открыл рот, чтобы сказать Суле, что Песчаный Тигр – человек или животное – ВСЕГДА ходит один (это зверь-одиночка), но тут же вспомнил как убил песчаного тигра, который защищал самку и тигрят.
Я улыбнулся.
– Это только недолгая прогулка с женщиной с Севера.
Сула, опустившись на колени, снова завернула копье и кость и наклонилась к Дел.
– Она серьезно больна, но она сильная. Другие умирали с меньшими ожогами, а она жива. Думаю, она поправится, – Сула посмотрела на меня. – У тебя песок в голове, если ты привел женщину с Севера в Пенджу.
– Я ее не заставлял, – отрезал я. – Она предложила мне золото, чтобы я провел ее в Джулу. Танцор меча никогда не отказывается от золота, особенно если какое-то время у него не было работы.
– Чула тоже никогда не отказывается от золота… или от рискованной попытки… если на это можно купить свободу, которой он жаждет.
Сула поднялась и выбралась из хиорта прежде чем я сумел найти ответ.
Я ничего не услышал. Просто почувствовал движение воздуха у ноги, отпустил взгляд и в полном изумлении увидел, что глаза Дел открыты и смотрят на меня.
– Что она имела в виду?
– Баска! Дел… ничего не говори.
– В горле ожогов нет, – она медленно, старательно выговаривала слова. Губы, покрытые треснувшей коркой, еще болели, улыбаться она не могла, но я видел веселые искорки в ее глазах.
Голубые глаза, голубее чем в моих воспоминаниях. Ресницы и волосы выгорели на солнце до белизны. В трещинах кожи уже виднелся живой, розовый цвет.
Я нахмурился.
– Ты должна только отдыхать. Никаких разговоров.
– Я выживу, Тигр… даже если у тебя песок в голове, потому что ты повел меня в Пенджу.
– Ты слышала наш разговор, – это прозвучало как обвинение.
– Я слышала все, – ответила она. – Я часто просыпалась, – голубые глаза заблестели от слез. Смутившись, она попыталась отвернуться.
– Все нормально, – я заторопился ее успокоить. – Я не считаю тебя слабой… по крайней мере эта не та слабость, которой нужно стыдиться. Ты просто устала бороться с песчаной болезнью.
Она с трудом сглотнула, горло дернулось и старая кожа треснула.
– Даже когда я была без сознания, я знала, что ты здесь. И… что-то говорило мне, что ты будешь около меня, когда я приду в себя.
Я совершенно смутился и небрежно пожал плечами.
– Ну да… Я же не мог тебя бросить. Я хочу сказать, ты платишь мне, чтобы я довел тебя до Джулы. Я не мог просто повернуться и уйти. Тогда вся моя репутация полетела бы в аиды.
– А танцор меча никогда не отказывается от золота, – в ее голосе прозвучала ирония.
Я ухмыльнулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем в последние дни.
– Ты конечно понимаешь, теперь мне придется поднять цену, правильно? Я же говорил, что беру в зависимости оттого, сколько раз спасаю жизнь клиенту.
– Только раз.
– Три раза.
– Три!
Я начал демонстративно загибать пальцы.
– Песчаный тигр. Ханджи. Ну и это спасение.
Она посмотрела на меня со всей яростью, на которую была способна в таком состоянии.
– Во-первых, из-за тебя мы заблудились.
– Это из-за Ханджи. Я тут не при чем.
– Ты не имеешь никакого отношения к тому, что нас нашли Салсет, – отрезала она. – Это была воля богов, – она помолчала и добавила: – Моих.
Я сморщился.
– Поспорим об этом когда доедем до Джулы. И кроме того, не исключено, что придется спасти тебя еще несколько раз. Тогда цена взлетит еще выше.
– А ты ничего не забыл? Ханджи забрали все мое золото, – ее глаза блестели. – Мне нечем тебе платить.
– Ну тогда давай выработаем другое соглашение, – я подарил ей широкую, приглашающую улыбку.
Она прошипела что-то в мой адрес на своем непереводимом Северном языке, а потом слабо засмеялась.
– Может быть мы выработаем другое соглашение. Потом.
Предвкушая приятные условия договора, я солидно кивнул и заулыбался.
Дел вздохнула.
– Северяне, Южане… Все вы одинаковые.
– Кто мы?
– Мужчины.
– У тебя бред от песчаной болезни.
– Это бред от жизни, – парировала она, потом добавила мягче. – Расскажешь мне?
– О чем?
Она не сводила с меня глаз.
– О твоей жизни с Салсет.
Ощущение было такое, будто меня ударили в живот. Я мог говорить с Сулой о моем прошлом – она его сама видела – но рассказывать об этом постороннему человеку я не собирался. Даже Сула была очень аккуратна в беседах со мной, понимая, что я переживал. Но голубые глаза Дел смотрели настойчиво (и помня, что она только что прошла через свои аиды) я подумал, что может быть стоило ей все рассказать.
Я открыл рот. И тут же закрыл его.
– Это личное, – пробормотал я.
– Она говорила, что таким тебя сделало твое прошлое. Я знаю, какой ты и хочу знать, каким ты был.
Напряжение сводило тело. По новой коже заструился пот.
– Не могу.
Глаза Дел медленно закрылись, веки еще казались ей слишком тяжелыми.
– Я доверила тебе мою жизнь. Ты оказался достойным человеком. Я знаю, чего ты хочешь от меня, Тигр… на что ты надеешься… Ты умело скрываешь это, но глаза тебя выдают. Большинство мужчин и не пытаются скрыть, – уголки ее рта чуть приподнялись, как будто она хотела криво улыбнуться. – Скажи мне, кем ты был, чтобы я знала, кто ты.
– Аиды, Дел… если просто хочешь вести со мной вежливую беседу, найди другую тему.
– А ты считаешь, что с тобой можно вести вежливую беседу? – хотя и с трудом, но Дел улыбнулась. – Это твое племя, Тигр. Ты не рад снова видеть их?
Я вспомнил, как важны были для Северян родственные отношения. Они привели ее сюда, они заставляли ее преодолевать трудности, перед которыми отступили бы большинство мужчин и женщин.
– Я не Салсет, – ровно сказал я, считая, что этим ничего не выдам. – Никто не знает, кто я.
– Но Салсет воспитали тебя. Это для тебя что-нибудь значит?
– Значит. Значит, – неожиданно это вырвалось из моего рта потоком злобной горечи. – Да, они воспитали меня… в аиды, Дел, воспитали как чулу, – я хотел выплюнуть это слово, чтобы никогда больше не чувствовать на языке его ядовитый вкус. – Это слово означает раб, Дел. У меня даже не было имени.
Ее глаза широко раскрылись.
– Раб!
Я вглядывался в ее изумленное лицо, опасаясь увидеть отвращение (в Пендже рабство – позор, от которого избавляет только смерть), но видел только ужас, не меньший чем мой. Она смотрела на меня сочувственно и внимательно.
Может на Севере и нет рабства (или они не считают его чем-то страшным), но рабство на Юге, особенно в Пендже, гарантирует жизнь, полную страданий и унижений. Раб нечистый. То, как он живет, жизнью назвать нельзя. На Юге раб – вьючная скотина. Животное для работы, которое стерпит любые побои, ругань, унижения. Раб не распоряжается ни своим телом, ни своей душой. Раб не личность. Раб не человек. Он меньше чем собака. Меньше чем лошадь. Меньше чем коза.
Раб ненавидит самого себя.
На Юге раб – просто вещь.
Куча навоза на земле.
В ней я и привык спать, когда мне разрешали прилечь.
Я услышал, как тяжело дышала Дел, жадно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и понял, что произнес все это вслух. Я хотел вернуть слова назад, разжевать их зубами и запихнуть в глотку, где они навеки скроются от всех, откуда они никогда не вырвутся.
Но было уже слишком поздно. Я произнес их.
Я закрыл глаза и почувствовал, как пустота снова заполняет мою душу. Это ощущение ни на миг не оставляло меня в детстве. Потом появились гнев, разочарование, ярость. И безумный страх, который дал мальчику мужество пойти на сильного кровожадного зверя с грубым деревянным копьем.
Нет. Не было никакого мужества. Было отчаяние. Потому что мальчишка знал, что может получить свободу только убив зверя.
Или погибнув в его логове.
– И ты убил его.
Я посмотрел на Дел.
– Я сделал больше, баска… Это из-за меня он пришел. Я вызвал его.
Губы Дел приоткрылись. Она уже готова была задать вопрос, но промолчала. Она начала понимать.
Я глубоко вздохнул. И впервые рассказал правду о том, как завоевал свою свободу.
– У Салсет жил мужчина, волшебник. Салсет преклонялись перед ним, он обладал силой, – я пожал плечами. – А для меня он был больше, чем волшебником. Он был богом, спустившимся ко мне на землю, потому что он пообещал мне полную свободу, – я хорошо помнил его голос – мягкий, ровный успокаивающий, говорящий, что я могу стать свободным. Волшебник сказал, что человек сам может добиться свободы для себя если воплотит в жизнь свои сны и видения. И если я очень сильно буду верить, я стану тем, кем захочу. Он объяснил, что магия, которой он владеет, доступна немногим, а та, которая нужна была мне, могла починиться любому. Я глубоко вздохнул, вспоминая все его слова. – Я бегал за ним везде, хотя меня за это били. Он понимал меня и старался помочь. Он дал мне игрушку.
– Игрушку?
– Песчаного тигра, вырезанного из кости, – я пожал плечами. – Безделушка. Он сказал, что игрушка может дать ребенку свободу в мечтах, а свобода ума это свобода тела. На следующий день он исчез.
Дел ничего не говорила. Она молча ждала.
Я посмотрел на правую ладонь, где остался отпечаток Северного меча, и подумал, что Дел могла бы понять значимость силы, которую я призывал, потому что сама общалась с ней.
– Я взял игрушку и по ночам разговаривал с ней. Я дал ей имя, придумал историю, всю жизнь с момента рождения. Я наделил ее страшным, неутолимым голодом, – в моих ушах зазвучало эхо голоса, нашептывающего в уши цвета слоновой кости. – Я мечтал о таком избавлении, чтобы даже шукар убедился, что я заслуживал свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Я сохранила их для тебя, – сказала Сула. – Я знала, что увижу тебя снова прежде чем умру.
Я посмотрел на ее загорелое лицо и заметил, как собрались лучики морщинок вокруг ее глаз, как пополнел подбородок, потяжелели бедра, грудь, плечи. Но сильнее всего изменился взгляд – Сула смотрела умиротворенно, и я понял, что она приняла меня как Песчаного Тигра, а не как мальчишку, которого помнила.
Я медленно развязал сверток и вытащил то, что лежало в нем. Короткое деревянное копье, притупленное с одного конца и заостренное с другого, старательно заточенное куском разбитого камня руками слишком большими для маленького мальчика. Копье оказалось не длиннее моей руки, а когда-то оно было в половину моего роста.
Я смотрел на него и удивлялся, почему дерево такое темное, пока не понял, что на нем засохла кровь и с годами потемнела. На косом несбалансированном острие остались следы царапин и укусов. Я взял копье в руки и на меня нахлынули воспоминания. Я снова почувствовал тоже, что и много лет назад.
Удивление. Решительность. Отчаяние. Страх конечно. И боль.
И слепой, яростный вызов, который едва не убил меня.
Вторую вещь я тоже помнил и она тоже не изменилась. Фигурка зверя, вырезанная из кости. Песчаный Тигр, если быть точным. Четыре обрубка ног, шишка хвоста, пасть, оскаленная так, что видны крошечные клыки. Сначала фигурка была белой, но постепенно кость потемнела и стала желто-коричневой, цвета шкуры настоящего песчаного тигра. Глаза и нос почти стерлись от прикосновений, но их еще можно было почувствовать пальцами.
За шестнадцать лет мои руки стали больше. Костяной тигр легко помещался в ладони. Я сжимал пальцы и фигурка исчезала, но когда-то тигр вольно ложился на всю ладонь. Я ласкал его каждую ночь, шепча магические слова в крошечные костяные уши, как научил меня чародей, и видел во сне опасного зверя, пришедшего съесть моих врагов.
О да, я верю в магию. Я слишком близко познакомился с ней, чтобы сомневаться. Хотя в жизни чаще сталкиваешься с шарлатанами, прикрывающие загадочным словом обман и ловкость рук, остались еще великие маги и подлинная магия такой силы, что полностью изменяет жизнь, если очень этого захочешь.
Но за такую магию дорого платят.
Я сжал игрушку в правой руке, той самой руке, что держала ледяной Северный меч, и посмотрел на Сулу.
Она не скрывала сочувствия. Кому как ни ей было понять, какие воспоминания пробудили во мне копье и игрушка. Я вернул ей и копье, и тигра.
– Сохрани их для меня… чтобы помнить хорошие ночи, которые мы проводили вместе.
Ее губы сжались.
– Ты еще можешь помнить хорошие ночи после тех дней…
– Я хочу забыть о тех днях, – отрезал я. – Теперь я Песчаный Тигр. У меня нет прошлого.
Она не улыбнулась.
– Ты не сможешь забыть то время. Его нельзя забыть, да и невозможно. Ни шукару, ни мне, ни племени… ни тебе. Те дни создали Песчаного Тигра.
Я сделал резкий жест протеста.
– Песчаного Тигра создал шодо, а не Салсет, – я понимал, что обманывал сам себя, но продолжал отрицать истину. – Никто из вас больше не указывает мне, что помнить, о чем думать, говорить… чего желать, – я нахмурился и четко выговорил. – Больше ни-ког-да.
Сула не ответила на мой вызов, она просто улыбнулась. На ее лице была та же безмятежность, что и в молодости, но в глазах появилась мудрость.
– Песчаный Тигр больше не ходит один?
Она имела в виду Дел. Я посмотрел на завернутую в ткань, обожженную женщину с Севера и уже открыл рот, чтобы сказать Суле, что Песчаный Тигр – человек или животное – ВСЕГДА ходит один (это зверь-одиночка), но тут же вспомнил как убил песчаного тигра, который защищал самку и тигрят.
Я улыбнулся.
– Это только недолгая прогулка с женщиной с Севера.
Сула, опустившись на колени, снова завернула копье и кость и наклонилась к Дел.
– Она серьезно больна, но она сильная. Другие умирали с меньшими ожогами, а она жива. Думаю, она поправится, – Сула посмотрела на меня. – У тебя песок в голове, если ты привел женщину с Севера в Пенджу.
– Я ее не заставлял, – отрезал я. – Она предложила мне золото, чтобы я провел ее в Джулу. Танцор меча никогда не отказывается от золота, особенно если какое-то время у него не было работы.
– Чула тоже никогда не отказывается от золота… или от рискованной попытки… если на это можно купить свободу, которой он жаждет.
Сула поднялась и выбралась из хиорта прежде чем я сумел найти ответ.
Я ничего не услышал. Просто почувствовал движение воздуха у ноги, отпустил взгляд и в полном изумлении увидел, что глаза Дел открыты и смотрят на меня.
– Что она имела в виду?
– Баска! Дел… ничего не говори.
– В горле ожогов нет, – она медленно, старательно выговаривала слова. Губы, покрытые треснувшей коркой, еще болели, улыбаться она не могла, но я видел веселые искорки в ее глазах.
Голубые глаза, голубее чем в моих воспоминаниях. Ресницы и волосы выгорели на солнце до белизны. В трещинах кожи уже виднелся живой, розовый цвет.
Я нахмурился.
– Ты должна только отдыхать. Никаких разговоров.
– Я выживу, Тигр… даже если у тебя песок в голове, потому что ты повел меня в Пенджу.
– Ты слышала наш разговор, – это прозвучало как обвинение.
– Я слышала все, – ответила она. – Я часто просыпалась, – голубые глаза заблестели от слез. Смутившись, она попыталась отвернуться.
– Все нормально, – я заторопился ее успокоить. – Я не считаю тебя слабой… по крайней мере эта не та слабость, которой нужно стыдиться. Ты просто устала бороться с песчаной болезнью.
Она с трудом сглотнула, горло дернулось и старая кожа треснула.
– Даже когда я была без сознания, я знала, что ты здесь. И… что-то говорило мне, что ты будешь около меня, когда я приду в себя.
Я совершенно смутился и небрежно пожал плечами.
– Ну да… Я же не мог тебя бросить. Я хочу сказать, ты платишь мне, чтобы я довел тебя до Джулы. Я не мог просто повернуться и уйти. Тогда вся моя репутация полетела бы в аиды.
– А танцор меча никогда не отказывается от золота, – в ее голосе прозвучала ирония.
Я ухмыльнулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем в последние дни.
– Ты конечно понимаешь, теперь мне придется поднять цену, правильно? Я же говорил, что беру в зависимости оттого, сколько раз спасаю жизнь клиенту.
– Только раз.
– Три раза.
– Три!
Я начал демонстративно загибать пальцы.
– Песчаный тигр. Ханджи. Ну и это спасение.
Она посмотрела на меня со всей яростью, на которую была способна в таком состоянии.
– Во-первых, из-за тебя мы заблудились.
– Это из-за Ханджи. Я тут не при чем.
– Ты не имеешь никакого отношения к тому, что нас нашли Салсет, – отрезала она. – Это была воля богов, – она помолчала и добавила: – Моих.
Я сморщился.
– Поспорим об этом когда доедем до Джулы. И кроме того, не исключено, что придется спасти тебя еще несколько раз. Тогда цена взлетит еще выше.
– А ты ничего не забыл? Ханджи забрали все мое золото, – ее глаза блестели. – Мне нечем тебе платить.
– Ну тогда давай выработаем другое соглашение, – я подарил ей широкую, приглашающую улыбку.
Она прошипела что-то в мой адрес на своем непереводимом Северном языке, а потом слабо засмеялась.
– Может быть мы выработаем другое соглашение. Потом.
Предвкушая приятные условия договора, я солидно кивнул и заулыбался.
Дел вздохнула.
– Северяне, Южане… Все вы одинаковые.
– Кто мы?
– Мужчины.
– У тебя бред от песчаной болезни.
– Это бред от жизни, – парировала она, потом добавила мягче. – Расскажешь мне?
– О чем?
Она не сводила с меня глаз.
– О твоей жизни с Салсет.
Ощущение было такое, будто меня ударили в живот. Я мог говорить с Сулой о моем прошлом – она его сама видела – но рассказывать об этом постороннему человеку я не собирался. Даже Сула была очень аккуратна в беседах со мной, понимая, что я переживал. Но голубые глаза Дел смотрели настойчиво (и помня, что она только что прошла через свои аиды) я подумал, что может быть стоило ей все рассказать.
Я открыл рот. И тут же закрыл его.
– Это личное, – пробормотал я.
– Она говорила, что таким тебя сделало твое прошлое. Я знаю, какой ты и хочу знать, каким ты был.
Напряжение сводило тело. По новой коже заструился пот.
– Не могу.
Глаза Дел медленно закрылись, веки еще казались ей слишком тяжелыми.
– Я доверила тебе мою жизнь. Ты оказался достойным человеком. Я знаю, чего ты хочешь от меня, Тигр… на что ты надеешься… Ты умело скрываешь это, но глаза тебя выдают. Большинство мужчин и не пытаются скрыть, – уголки ее рта чуть приподнялись, как будто она хотела криво улыбнуться. – Скажи мне, кем ты был, чтобы я знала, кто ты.
– Аиды, Дел… если просто хочешь вести со мной вежливую беседу, найди другую тему.
– А ты считаешь, что с тобой можно вести вежливую беседу? – хотя и с трудом, но Дел улыбнулась. – Это твое племя, Тигр. Ты не рад снова видеть их?
Я вспомнил, как важны были для Северян родственные отношения. Они привели ее сюда, они заставляли ее преодолевать трудности, перед которыми отступили бы большинство мужчин и женщин.
– Я не Салсет, – ровно сказал я, считая, что этим ничего не выдам. – Никто не знает, кто я.
– Но Салсет воспитали тебя. Это для тебя что-нибудь значит?
– Значит. Значит, – неожиданно это вырвалось из моего рта потоком злобной горечи. – Да, они воспитали меня… в аиды, Дел, воспитали как чулу, – я хотел выплюнуть это слово, чтобы никогда больше не чувствовать на языке его ядовитый вкус. – Это слово означает раб, Дел. У меня даже не было имени.
Ее глаза широко раскрылись.
– Раб!
Я вглядывался в ее изумленное лицо, опасаясь увидеть отвращение (в Пендже рабство – позор, от которого избавляет только смерть), но видел только ужас, не меньший чем мой. Она смотрела на меня сочувственно и внимательно.
Может на Севере и нет рабства (или они не считают его чем-то страшным), но рабство на Юге, особенно в Пендже, гарантирует жизнь, полную страданий и унижений. Раб нечистый. То, как он живет, жизнью назвать нельзя. На Юге раб – вьючная скотина. Животное для работы, которое стерпит любые побои, ругань, унижения. Раб не распоряжается ни своим телом, ни своей душой. Раб не личность. Раб не человек. Он меньше чем собака. Меньше чем лошадь. Меньше чем коза.
Раб ненавидит самого себя.
На Юге раб – просто вещь.
Куча навоза на земле.
В ней я и привык спать, когда мне разрешали прилечь.
Я услышал, как тяжело дышала Дел, жадно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и понял, что произнес все это вслух. Я хотел вернуть слова назад, разжевать их зубами и запихнуть в глотку, где они навеки скроются от всех, откуда они никогда не вырвутся.
Но было уже слишком поздно. Я произнес их.
Я закрыл глаза и почувствовал, как пустота снова заполняет мою душу. Это ощущение ни на миг не оставляло меня в детстве. Потом появились гнев, разочарование, ярость. И безумный страх, который дал мальчику мужество пойти на сильного кровожадного зверя с грубым деревянным копьем.
Нет. Не было никакого мужества. Было отчаяние. Потому что мальчишка знал, что может получить свободу только убив зверя.
Или погибнув в его логове.
– И ты убил его.
Я посмотрел на Дел.
– Я сделал больше, баска… Это из-за меня он пришел. Я вызвал его.
Губы Дел приоткрылись. Она уже готова была задать вопрос, но промолчала. Она начала понимать.
Я глубоко вздохнул. И впервые рассказал правду о том, как завоевал свою свободу.
– У Салсет жил мужчина, волшебник. Салсет преклонялись перед ним, он обладал силой, – я пожал плечами. – А для меня он был больше, чем волшебником. Он был богом, спустившимся ко мне на землю, потому что он пообещал мне полную свободу, – я хорошо помнил его голос – мягкий, ровный успокаивающий, говорящий, что я могу стать свободным. Волшебник сказал, что человек сам может добиться свободы для себя если воплотит в жизнь свои сны и видения. И если я очень сильно буду верить, я стану тем, кем захочу. Он объяснил, что магия, которой он владеет, доступна немногим, а та, которая нужна была мне, могла починиться любому. Я глубоко вздохнул, вспоминая все его слова. – Я бегал за ним везде, хотя меня за это били. Он понимал меня и старался помочь. Он дал мне игрушку.
– Игрушку?
– Песчаного тигра, вырезанного из кости, – я пожал плечами. – Безделушка. Он сказал, что игрушка может дать ребенку свободу в мечтах, а свобода ума это свобода тела. На следующий день он исчез.
Дел ничего не говорила. Она молча ждала.
Я посмотрел на правую ладонь, где остался отпечаток Северного меча, и подумал, что Дел могла бы понять значимость силы, которую я призывал, потому что сама общалась с ней.
– Я взял игрушку и по ночам разговаривал с ней. Я дал ей имя, придумал историю, всю жизнь с момента рождения. Я наделил ее страшным, неутолимым голодом, – в моих ушах зазвучало эхо голоса, нашептывающего в уши цвета слоновой кости. – Я мечтал о таком избавлении, чтобы даже шукар убедился, что я заслуживал свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37