Она вытерла рот тыльной стороной своей перепончатой ладони и сказала:
– Всем известно, что Хранители ушли из нашего мира. Лучше или хуже, он теперь существует сам по себе, и со всем остальным – то же самое. Звезды и раньше были на небе, Хранители только расположили их в более приятные глазу созвездия.
– Именно так, – отозвался Элифас. – Однако некоторые полагают, что, покидая наш мир, Хранители желали создать для себя некую протяженность от первопричины до самого конца. Таким образом, оставив нас, Хранители фактически вышли за пределы творения. Они все еще наблюдают за нами и направляют наши действия, но более опосредованно, чем когда они выражали свою волю через аватар в оракулах.
Икшель Лорквиталь вспомнила:
– Когда еретики заставили умолкнуть последних аватар, было много беспорядков. Тогда сожгли много храмов. Черные были времена.
– В действительности, – стал объяснять Элифас, – после Эпохи Мятежа выжило очень мало аватар, и они были в таком смятении, что не могли реально влиять на события, а просто были последним прибежищем людей, которые искали ответы на вопросы, ответов не имеющие. Аватары больше не являлись источником вселенской мудрости и кладезем знаний об управлении миром, как это было в Золотой Век до мятежников. Разумеется, там имелись очень полезные программы, которые действовали как библиотекари. Мне все еще их не хватает. Письменные архивы, правда, почти так же обширны, но с ними трудно управляться.
– Аватары были глазами и устами Хранителей, – сказала Икшель Лорквиталь, – так меня учили еще ребенком. На самом деле я считаю, все это говорилось, чтобы заставить нас подчиняться. Ведь все верят, что Хранители постоянно глядят нам через плечо, как когда-то делали родители.
– Чудесам требуются свидетельства, – произнес Элифас, возвращаясь к предыдущей теме. – Вполне возможно, что Хранители, например, воскрешают из мертвых рыбу или где-то в тайных пещерах легко перемещают целые горы, жонглируя ими, как мячиками, но что толку? Чудеса открывают нам нечто в природе мира и нашей веры, противореча нашему пониманию этой природы и открывая некую истину о духовном строе самих Хранителей. Разумеется, наш мозг может оказаться слишком мал, чтобы вместить в себя эту истину.
Икшель Лорквиталь прикрыла глаза внутренними прозрачными веками, словно пытаясь заглянуть в собственный разум.
– Что касается меня, то я полагаю, чудом можно считать случай, когда имеется такое невероятное стечение обстоятельств, что приходится волей-неволей поверить в чье-то вмешательство, чтобы все сложилось именно так. Любой, с кем случались такие вещи, навсегда изменит представление о своем месте в этом мире.
– Мир велик, – откликнулся Элифас, – а Вселенная еще больше и значительно старше. Если какое-либо событие возможно, хотя и чудовищно маловероятно, нет причин, чтобы ему не произойти в какой-нибудь точке.
Икшель Лорквиталь упрямо возразила:
– Если что-нибудь невероятное произойдет как раз с тобой, особенно если это невероятное спасет тебе жизнь, то ты остановишься и крепко задумаешься, почему повезло тебе, а не другому бедолаге.
Тут вмешался Йама:
– Я не настолько скромен, – сказал он, – чтобы думать, будто все, что мне позволено было сделать, если, конечно, я правильно понял слова Элифаса, потребовалось только, чтобы заставить меня изменить свои взгляды или преподать мне урок. Тем не менее я не хочу считать себя посредником, которого использует некая необъяснимая сила. Ведь тогда получается, что каждый свой шаг я делаю не по собственной воле, а по воле чужой силы. Неужели придется поверить, что все мои поступки диктуются чьей-то волей.
Что произошло, когда толпа стала неистовствовать? Что он сказал? Что сделал? Йама не помнил и не смел спросить, чтобы не демонстрировать слабость и стыд.
– Это вопрос, который мыслящий человек обязательно должен себе задать, – сказал Элифас. – Единственная достоверная информация гласит, что Хранители взяли из десяти тысяч миров десять тысяч видов животных, преобразовали их по образу и подобию своему и вдохнули в них разум. Однако этого оказалось недостаточно. Каждая раса должна искать собственный путь развития, и это единственное чудо, на которое мы согласны.
Вообразите себе одно человеческое существо в городе непреобразованной расы. Человек этот может быть поэтом, художником, певцом или священником, но пусть он будет, скажем, поэтом. Он следовал своему призванию, как раньше его отец и дед, ни о чем не задумываясь. Он написал тысячи строк, но каждую из них мог сочинить любой другой поэт этой расы, ныне живущий или давно умерший. Как все непреобразованные, он обладает менее развитым ощущением собственной индивидуальности, в нем сильно чувство единения со своими братьями и сестрами по расе, чувством сообщества. Если его изъять из этого сообщества, он вскоре погибнет, в точности как пчела, залетевшая слишком далеко от своего улья. Как и улей, сообщества непреобразованных объединены не переплетением индивидуальных интересов, а слепым следованием привычке и обычаю.
И вот однажды ночью, один в своей комнате, но среди тысяч таких же, как он, наш поэт вдруг осенен мыслью, которая прежде не приходила в голову ни единому человеку его расы. С трудом пробирается эта мысль сквозь заскорузлые извилины его мозга, и при ее свете поэт постепенно начинает различать, что есть собственно он, а что – не он. Представьте себе целый океан ламп, горящих одинаковым тусклым светом, а теперь вообразите, что одна из них вдруг разгорается ярче, и сиянием своим затмевает все остальные. Наш поэт записывает свою мысль в форме стихотворения, его печатают и читают, просто потому, что так было всегда: все стихи публикуются и читаются без тени размышления или критики. Таков обычай этого города, и до сих пор никому не приходило в голову в нем усомниться. Однако мысль нашего поэта пускает корни в умах сограждан и расцветает там пышным цветом, подобно искре, упавшей на сухую траву, которая превращает поле в гигантский костер. И вот уже возникает сотня, тысяча, миллион новых мыслей, сражающихся за власть над умами. В городе разгорается война, граждане ищут возможность определить границы своей личности. Различные фракции дерутся прямо на улицах. Те, кто еще не прошел через преображение, невинные и не способные понять перемен, беспощадно отсеиваются. Выжившие оставляют поле сражения, надеясь, вероятно, основать новый город или же просто рассеиваются по всей Великой Реке.
Нам известно, что преображение инициируется невидимыми машинами, которые наполняют каждую каплю воды, каждый комок почвы, каждое дуновение ветра. Эти микроскопические машины развиваются в мозге преображенных. Они усиливают мощь разума, не повреждая его сути, так город, построенный на месте рыбацкой деревушки, может сохранить от предшественницы тот же план своих основных магистралей. В мозгу непреображенных рас тоже содержатся машины, но они пребывают в латентном состоянии. Так вот, мысль, которая вдруг является среди ночи, будит машины, заставляет огнем полыхать весь народ, пока он не выгорит дотла или не преобразится, – она и есть чудо.
Чудо Йамы было как раз таким, хотя он (или через него женщина из оракула) принес перемены не одной из обычных непреобразованных рас, а туземной расе, которая, как считается, вообще не способна к преображению. Интересно, одни чудеса могут быть сильнее и удивительнее других? Существует ли иерархия чудес или все они равно невероятны, а оттого одинаково поразительны? Йама продолжал размышлять над этими вопросами, когда Элифас и Икшель Лорквиталь уже сменили тему и стали болтать о другом.
17. ГОРОД МЕРТВЫХ
Тамора своими острыми глазами давно углядела ниже по течению намек на дымовой столб, но только в послеполуденную вахту на следующий день матрос, сидевший в «вороньем гнезде» на мачте, мелодично пропел, что слева по борту, на берегу, виден пожар. У самого края суши висело маленькое темное облако размером, по словам Пандараса, с детский кулак. Капитан Лорквиталь сначала внимательно рассмотрела его сквозь очки, а затем заявила, что эту беду им лучше обойти стороной.
– Ближе к середине есть быстрое течение, мы прекрасно можем им воспользоваться, да и в любом случае там впереди плавучая гавань, которую надо огибать.
Йама смотрел на берег, постепенно осознавая увиденное. С внезапной тревогой он попросил у капитана ее очки, прищурился, глядя сквозь одну линзу, и берег вдруг прыгнул ему навстречу, оказавшись ужасно знакомым. Уже два дня корабль шел мимо бесплодных холмов, где торчали одни гробницы, но только сейчас Йама догадался, что они приближаются к самому сердцу Города Мертвых.
Вот широкая, выстланная лоскутным одеялом полей и каналов долина реки Брис, вот круглый утес, с венчающим его замком, а дальше лежат сухие холмы с ожерельями гробниц, с кипами темно-зеленых кедров и черных кипарисов в жарком мареве туманной дали, где на фоне синего неба вырисовываются снежные шапки подножия Краевых Гор. А вот и мелкая бухта с торчащим, как палец, новым причалом, который сквозь топкие берега ведет к самому урезу воды, а дальше тянется набережная – линия прежнего берега в Эолисе.
И Эолис горел.
Трехпалубный военный корабль стоял в широком устье бухты, поливая городок иглами зеленого и красного цвета. Там, куда они попадали, плавился камень. Бомбардировка выглядела бессмысленной: все каменные постройки уже сровнялись с землей и все, что могло гореть, горело. Черные клубы дыма тянулись вверх, уплотняя сизую пелену, расстилающуюся над городом. Башня доктора Дисмаса превратилась в оплывший серый сугроб, молнии света сровняли древние руины и теперь лупили по залитым водой полям пеонина, поднимая фонтаны и облака белого пара. Остался стоять только храм с почерневшим от сажи фасадом. Высокие кипарисы, цепочкой окаймлявшие длинный подъем, скрючились или пылали.
Йама в отчаянии закричал.
– Что с тобой, господин? – спросил Пандарас.
Йама с болью покачал головой и быстро поднялся на квартердек, где капитан Лорквиталь и ее дочь уже прокладывали новый курс, разложив на столе лоции. Как во сне, он услышал собственный голос, который просил развернуть «Соболь» к берегу, а не от него.
– Это мой дом, – объяснял Йама. – Большинство тех, кто мне дорог, живут в этом городе. Моя семья. Друзья.
Он думал о Дирив. Смелая, умная, находчивая, она обязательно придумает, как спастись. Наверняка она спряталась в холмах за городом. Она знает дорогу к таинственной башне Беатрис и Озрика. А может, эдил забрал ее и семью в замок.
Конечно, он попытается защитить всех горожан. А может, Дирив укрылась у Ананды, помощника главного жреца в храме Эолиса. Ведь храм еще цел.
Икшель Лорквиталь жестко взглянула на Йаму и произнесла:
– Присядь-ка на минуту.
Йама заметил, что весь дрожит.
– Я должен сойти на берег.
– Это слишком опасно, – вмешалась Агиляр. – Когда нужно, я не против подраться, но не с военным кораблем. Он сожжет нас одним выстрелом.
Тамора, явившись следом за Йамой, стала у него за спиной и заявила:
– Делай, что он говорит.
Капитан Лорквиталь перевела взгляд с Таморы на Йаму и спросила:
– Я должна поступать, как лучше для корабля. Здесь идут военные действия, и я не могу рисковать кораблем и жизнями экипажа.
Элифас сидел на своем привычном месте возле шезлонга капитанши.
– Если здесь твой дом, брат, – сказал он, – то не думаешь ли ты, что твоим врагам это известно? Они знают, что ты спускаешься по реке в низовья. Вполне возможно, тебя решили выманить на берег.
У Йамы перехватило горло.
– Одолжите мне шлюпку, – попросил он. – Я сам высажусь на берег, а вы, если хотите, становитесь на якоре в плавучей гавани, кроме того, ниже по течению есть отмели и острова смоковниц, где можно спрятать целую флотилию. Через день я вернусь, если же нет, то плывите без меня.
– Но мы потеряем шлюпку, – сказала Агиляр.
– Тогда высадите меня прямо сейчас. Я найду вас через три дня по ту сторону от города.
– Тебе не следует рисковать, брат, – сказал Элифас.
– Мне бы тоже не хотелось потерять пассажира, – добавила Лорквиталь.
– Я пойду с ним, – заявила Тамора.
Пандарас вскочил на поручень у нее за спиной, вытащил свой кинжал и, крутя его над головой, выкрикнул:
– И я тоже. Ему нужен оруженосец.
Агиляр распорядилась:
– Если эти трое собираются за борт, пусть отправляются прямо сейчас, пока мы не попали в сектор обстрела пушек этого молодца.
Капитан Лорквиталь задумалась, посасывая серебряный свисток, потом обратилась к дочери:
– Я не желаю, чтобы трое из моих пассажиров лезли в опасную переделку, однако они явно готовы выпрыгнуть за борт, если не найдут другого выхода. Будем держать тот же курс. Может, им удастся сойти на берег, если, конечно, повезет.
Агиляр в упор посмотрела на Йаму:
– Ничего хорошего из этого не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Всем известно, что Хранители ушли из нашего мира. Лучше или хуже, он теперь существует сам по себе, и со всем остальным – то же самое. Звезды и раньше были на небе, Хранители только расположили их в более приятные глазу созвездия.
– Именно так, – отозвался Элифас. – Однако некоторые полагают, что, покидая наш мир, Хранители желали создать для себя некую протяженность от первопричины до самого конца. Таким образом, оставив нас, Хранители фактически вышли за пределы творения. Они все еще наблюдают за нами и направляют наши действия, но более опосредованно, чем когда они выражали свою волю через аватар в оракулах.
Икшель Лорквиталь вспомнила:
– Когда еретики заставили умолкнуть последних аватар, было много беспорядков. Тогда сожгли много храмов. Черные были времена.
– В действительности, – стал объяснять Элифас, – после Эпохи Мятежа выжило очень мало аватар, и они были в таком смятении, что не могли реально влиять на события, а просто были последним прибежищем людей, которые искали ответы на вопросы, ответов не имеющие. Аватары больше не являлись источником вселенской мудрости и кладезем знаний об управлении миром, как это было в Золотой Век до мятежников. Разумеется, там имелись очень полезные программы, которые действовали как библиотекари. Мне все еще их не хватает. Письменные архивы, правда, почти так же обширны, но с ними трудно управляться.
– Аватары были глазами и устами Хранителей, – сказала Икшель Лорквиталь, – так меня учили еще ребенком. На самом деле я считаю, все это говорилось, чтобы заставить нас подчиняться. Ведь все верят, что Хранители постоянно глядят нам через плечо, как когда-то делали родители.
– Чудесам требуются свидетельства, – произнес Элифас, возвращаясь к предыдущей теме. – Вполне возможно, что Хранители, например, воскрешают из мертвых рыбу или где-то в тайных пещерах легко перемещают целые горы, жонглируя ими, как мячиками, но что толку? Чудеса открывают нам нечто в природе мира и нашей веры, противореча нашему пониманию этой природы и открывая некую истину о духовном строе самих Хранителей. Разумеется, наш мозг может оказаться слишком мал, чтобы вместить в себя эту истину.
Икшель Лорквиталь прикрыла глаза внутренними прозрачными веками, словно пытаясь заглянуть в собственный разум.
– Что касается меня, то я полагаю, чудом можно считать случай, когда имеется такое невероятное стечение обстоятельств, что приходится волей-неволей поверить в чье-то вмешательство, чтобы все сложилось именно так. Любой, с кем случались такие вещи, навсегда изменит представление о своем месте в этом мире.
– Мир велик, – откликнулся Элифас, – а Вселенная еще больше и значительно старше. Если какое-либо событие возможно, хотя и чудовищно маловероятно, нет причин, чтобы ему не произойти в какой-нибудь точке.
Икшель Лорквиталь упрямо возразила:
– Если что-нибудь невероятное произойдет как раз с тобой, особенно если это невероятное спасет тебе жизнь, то ты остановишься и крепко задумаешься, почему повезло тебе, а не другому бедолаге.
Тут вмешался Йама:
– Я не настолько скромен, – сказал он, – чтобы думать, будто все, что мне позволено было сделать, если, конечно, я правильно понял слова Элифаса, потребовалось только, чтобы заставить меня изменить свои взгляды или преподать мне урок. Тем не менее я не хочу считать себя посредником, которого использует некая необъяснимая сила. Ведь тогда получается, что каждый свой шаг я делаю не по собственной воле, а по воле чужой силы. Неужели придется поверить, что все мои поступки диктуются чьей-то волей.
Что произошло, когда толпа стала неистовствовать? Что он сказал? Что сделал? Йама не помнил и не смел спросить, чтобы не демонстрировать слабость и стыд.
– Это вопрос, который мыслящий человек обязательно должен себе задать, – сказал Элифас. – Единственная достоверная информация гласит, что Хранители взяли из десяти тысяч миров десять тысяч видов животных, преобразовали их по образу и подобию своему и вдохнули в них разум. Однако этого оказалось недостаточно. Каждая раса должна искать собственный путь развития, и это единственное чудо, на которое мы согласны.
Вообразите себе одно человеческое существо в городе непреобразованной расы. Человек этот может быть поэтом, художником, певцом или священником, но пусть он будет, скажем, поэтом. Он следовал своему призванию, как раньше его отец и дед, ни о чем не задумываясь. Он написал тысячи строк, но каждую из них мог сочинить любой другой поэт этой расы, ныне живущий или давно умерший. Как все непреобразованные, он обладает менее развитым ощущением собственной индивидуальности, в нем сильно чувство единения со своими братьями и сестрами по расе, чувством сообщества. Если его изъять из этого сообщества, он вскоре погибнет, в точности как пчела, залетевшая слишком далеко от своего улья. Как и улей, сообщества непреобразованных объединены не переплетением индивидуальных интересов, а слепым следованием привычке и обычаю.
И вот однажды ночью, один в своей комнате, но среди тысяч таких же, как он, наш поэт вдруг осенен мыслью, которая прежде не приходила в голову ни единому человеку его расы. С трудом пробирается эта мысль сквозь заскорузлые извилины его мозга, и при ее свете поэт постепенно начинает различать, что есть собственно он, а что – не он. Представьте себе целый океан ламп, горящих одинаковым тусклым светом, а теперь вообразите, что одна из них вдруг разгорается ярче, и сиянием своим затмевает все остальные. Наш поэт записывает свою мысль в форме стихотворения, его печатают и читают, просто потому, что так было всегда: все стихи публикуются и читаются без тени размышления или критики. Таков обычай этого города, и до сих пор никому не приходило в голову в нем усомниться. Однако мысль нашего поэта пускает корни в умах сограждан и расцветает там пышным цветом, подобно искре, упавшей на сухую траву, которая превращает поле в гигантский костер. И вот уже возникает сотня, тысяча, миллион новых мыслей, сражающихся за власть над умами. В городе разгорается война, граждане ищут возможность определить границы своей личности. Различные фракции дерутся прямо на улицах. Те, кто еще не прошел через преображение, невинные и не способные понять перемен, беспощадно отсеиваются. Выжившие оставляют поле сражения, надеясь, вероятно, основать новый город или же просто рассеиваются по всей Великой Реке.
Нам известно, что преображение инициируется невидимыми машинами, которые наполняют каждую каплю воды, каждый комок почвы, каждое дуновение ветра. Эти микроскопические машины развиваются в мозге преображенных. Они усиливают мощь разума, не повреждая его сути, так город, построенный на месте рыбацкой деревушки, может сохранить от предшественницы тот же план своих основных магистралей. В мозгу непреображенных рас тоже содержатся машины, но они пребывают в латентном состоянии. Так вот, мысль, которая вдруг является среди ночи, будит машины, заставляет огнем полыхать весь народ, пока он не выгорит дотла или не преобразится, – она и есть чудо.
Чудо Йамы было как раз таким, хотя он (или через него женщина из оракула) принес перемены не одной из обычных непреобразованных рас, а туземной расе, которая, как считается, вообще не способна к преображению. Интересно, одни чудеса могут быть сильнее и удивительнее других? Существует ли иерархия чудес или все они равно невероятны, а оттого одинаково поразительны? Йама продолжал размышлять над этими вопросами, когда Элифас и Икшель Лорквиталь уже сменили тему и стали болтать о другом.
17. ГОРОД МЕРТВЫХ
Тамора своими острыми глазами давно углядела ниже по течению намек на дымовой столб, но только в послеполуденную вахту на следующий день матрос, сидевший в «вороньем гнезде» на мачте, мелодично пропел, что слева по борту, на берегу, виден пожар. У самого края суши висело маленькое темное облако размером, по словам Пандараса, с детский кулак. Капитан Лорквиталь сначала внимательно рассмотрела его сквозь очки, а затем заявила, что эту беду им лучше обойти стороной.
– Ближе к середине есть быстрое течение, мы прекрасно можем им воспользоваться, да и в любом случае там впереди плавучая гавань, которую надо огибать.
Йама смотрел на берег, постепенно осознавая увиденное. С внезапной тревогой он попросил у капитана ее очки, прищурился, глядя сквозь одну линзу, и берег вдруг прыгнул ему навстречу, оказавшись ужасно знакомым. Уже два дня корабль шел мимо бесплодных холмов, где торчали одни гробницы, но только сейчас Йама догадался, что они приближаются к самому сердцу Города Мертвых.
Вот широкая, выстланная лоскутным одеялом полей и каналов долина реки Брис, вот круглый утес, с венчающим его замком, а дальше лежат сухие холмы с ожерельями гробниц, с кипами темно-зеленых кедров и черных кипарисов в жарком мареве туманной дали, где на фоне синего неба вырисовываются снежные шапки подножия Краевых Гор. А вот и мелкая бухта с торчащим, как палец, новым причалом, который сквозь топкие берега ведет к самому урезу воды, а дальше тянется набережная – линия прежнего берега в Эолисе.
И Эолис горел.
Трехпалубный военный корабль стоял в широком устье бухты, поливая городок иглами зеленого и красного цвета. Там, куда они попадали, плавился камень. Бомбардировка выглядела бессмысленной: все каменные постройки уже сровнялись с землей и все, что могло гореть, горело. Черные клубы дыма тянулись вверх, уплотняя сизую пелену, расстилающуюся над городом. Башня доктора Дисмаса превратилась в оплывший серый сугроб, молнии света сровняли древние руины и теперь лупили по залитым водой полям пеонина, поднимая фонтаны и облака белого пара. Остался стоять только храм с почерневшим от сажи фасадом. Высокие кипарисы, цепочкой окаймлявшие длинный подъем, скрючились или пылали.
Йама в отчаянии закричал.
– Что с тобой, господин? – спросил Пандарас.
Йама с болью покачал головой и быстро поднялся на квартердек, где капитан Лорквиталь и ее дочь уже прокладывали новый курс, разложив на столе лоции. Как во сне, он услышал собственный голос, который просил развернуть «Соболь» к берегу, а не от него.
– Это мой дом, – объяснял Йама. – Большинство тех, кто мне дорог, живут в этом городе. Моя семья. Друзья.
Он думал о Дирив. Смелая, умная, находчивая, она обязательно придумает, как спастись. Наверняка она спряталась в холмах за городом. Она знает дорогу к таинственной башне Беатрис и Озрика. А может, эдил забрал ее и семью в замок.
Конечно, он попытается защитить всех горожан. А может, Дирив укрылась у Ананды, помощника главного жреца в храме Эолиса. Ведь храм еще цел.
Икшель Лорквиталь жестко взглянула на Йаму и произнесла:
– Присядь-ка на минуту.
Йама заметил, что весь дрожит.
– Я должен сойти на берег.
– Это слишком опасно, – вмешалась Агиляр. – Когда нужно, я не против подраться, но не с военным кораблем. Он сожжет нас одним выстрелом.
Тамора, явившись следом за Йамой, стала у него за спиной и заявила:
– Делай, что он говорит.
Капитан Лорквиталь перевела взгляд с Таморы на Йаму и спросила:
– Я должна поступать, как лучше для корабля. Здесь идут военные действия, и я не могу рисковать кораблем и жизнями экипажа.
Элифас сидел на своем привычном месте возле шезлонга капитанши.
– Если здесь твой дом, брат, – сказал он, – то не думаешь ли ты, что твоим врагам это известно? Они знают, что ты спускаешься по реке в низовья. Вполне возможно, тебя решили выманить на берег.
У Йамы перехватило горло.
– Одолжите мне шлюпку, – попросил он. – Я сам высажусь на берег, а вы, если хотите, становитесь на якоре в плавучей гавани, кроме того, ниже по течению есть отмели и острова смоковниц, где можно спрятать целую флотилию. Через день я вернусь, если же нет, то плывите без меня.
– Но мы потеряем шлюпку, – сказала Агиляр.
– Тогда высадите меня прямо сейчас. Я найду вас через три дня по ту сторону от города.
– Тебе не следует рисковать, брат, – сказал Элифас.
– Мне бы тоже не хотелось потерять пассажира, – добавила Лорквиталь.
– Я пойду с ним, – заявила Тамора.
Пандарас вскочил на поручень у нее за спиной, вытащил свой кинжал и, крутя его над головой, выкрикнул:
– И я тоже. Ему нужен оруженосец.
Агиляр распорядилась:
– Если эти трое собираются за борт, пусть отправляются прямо сейчас, пока мы не попали в сектор обстрела пушек этого молодца.
Капитан Лорквиталь задумалась, посасывая серебряный свисток, потом обратилась к дочери:
– Я не желаю, чтобы трое из моих пассажиров лезли в опасную переделку, однако они явно готовы выпрыгнуть за борт, если не найдут другого выхода. Будем держать тот же курс. Может, им удастся сойти на берег, если, конечно, повезет.
Агиляр в упор посмотрела на Йаму:
– Ничего хорошего из этого не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56