Они условились, что Слотов позвонит ему.
* * *
С Борисом Андреевичем в квартире поджидал коллега, но не тот, которого помнил Вячеслав. Нынешний держался как старший по положению. Он сидел перед журнальным столиком и не пошевелился при появлении Слотова. Тот смиренно замер под остановившимся взглядом.
– Сядьте! – неприязненно, почти гадливо приказал человек. – Вы преследуете личный интерес, сближаясь с этой девушкой, и, если имел место сговор... – начал он угрожающе и гневно замолчал.
Вячеслав не изменил позы послушного ожидания.
– Сговор относительно её ответов на ваши вопросы, – закончил гэбэшник с нарочито хамски-уничижительным выражением.
– Сговора не было, – сказал Слотов угодливо, что не совсем шло к смыслу слов.
– Вы не в вакууме живёте, и в своё время истина выяснится, – вставил севший в стороне Борис Андреевич.
Слотов смотрел в глаза старшему и не повернул головы.
– У вас будут большие – боюсь, слишком большие для вас – неприятности, – проговорил суровый гэбэшник.
– Не из-за чего, – обронил Вячеслав, зная, что дело с записью безупречно. Он почувствовал удивление в затянувшейся паузе.
Старший оперработник переглянулся с коллегой и заговорил о том, что познакомиться с девушкой как с объектом наблюдения, а затем вступить с нею в брак – неэтично.
– А сделать предложение и увильнуть – этично? – парировал Слотов.
– Боитесь, другого не найдётся? – отпустил реплику Борис Андреевич.
– Ну, знаете ли... – выдохнул Слотов с неприкрытой злобой.
– Всё-всё! – старший взмахнул кистями рук и обратился к нему: – Вы понимаете, что вредите себе в наших глазах, но делать выводов не хотите?
Вячеслав сказал, что хочет жениться, и тогда ему предложили написать: «Мне были даны разъяснения, что мой брак с Грасмюк Мартой нежелателен по этическим соображениям, однако убедительные советы и предупреждение я оставил без внимания...»
Он поднял голову:
– Нет, я отнёсся внимательно и благодарен. Но... советы не изменили моё решение.
Гэбэшник раздражённо согласился:
– Напишите: «не изменили...» – Затем продиктовал: «Я заявляю, что я и только я целиком и полностью отвечаю за последствия моего своевольного шага».
Ему велели подписаться псевдонимом и сухо попрощались. Он не замечал, куда идёт, объятый каким-то эмоциональным изнеможением, всё ещё чувствуя себя под перекрёстными взглядами. Потом сладко и полно ощутил облегчение. Он был доволен собой. Расчёт, что – если выдержать нажим – ему уступят, не подвёл. Его припугнули, ибо опасаются: однажды ему понадобится воздействовать на жену, и он преподнесёт ей – она кое-где на заметке и он имеет связи с всесильным учреждением... оно будет фигурировать в семейной сваре. «Как со мной поступят, окажись я таким кретином? – подумал Слотов. – Освидетельствуют как психбольного». Подумалось ещё: ему не сказали, чтобы он позвонил. Будут ждать – сделает это сам из подхалимажа. А он не сделает.
Весна переходила в лето с его тугими обжигающими порывами ветерка. Визит к родителям Марты. Она выбежала к нему в переднике: – Привет! Я сейчас! – и исчезла. Папа, дюжий дядя в свежевыглаженной рубашке, радушно улыбаясь, пояснил: занята на кухне. Круглолицая мама с карминными бусами на белой шее сказала с симпатией:
– Мы о вас давно слышим, а вы только теперь зашли.
Его усадили за стол в гостиной, и Марта, порозовевшая не только от жара плиты, подала пирожки: с мясом, с луком и яйцами и с иной начинкой. Он, подув на пирожок и надкусывая его, смотрел на девушку блаженно-влажными глазами, чего не упустили родители. Мама потребовала:
– Вам надо больше есть! Мужчине нельзя быть таким худым!
У Марты был готов и торт, Вячеслав переел и хотел бы подняться со стула, только чтобы развалиться на диване. Папа взял аккордеон, предупредив: – Я для себя... – Слотов слушал с четверть часа игру, потом девушка увела его в свою комнатку, и он сидел там с нею, наслаждаясь, что не требуется хитрить и подсовывать ей вопросы. Через несколько дней он появился здесь, когда родители были на работе, и одержал верх над врождённой застенчивостью Марты, подкреплённой воспитанием.
На исходе июня он украсил пиджак «поплавком», полученным вместе с дипломом. Свадьба, путешествие с женой в Ленинград и – работа. Он правил заметку внештатника, поднял трубку зазвонившего телефона и услышал голос Бориса Андреевича. Тому хотелось увидеться. Новое поручение, возрождение дружбы, благодаря которой он обошёл других желающих вступить в партию и завладел красной книжицей, что помогло ему перейти в главный печатный орган республики.
Предположения шефов относительно семейных раздоров не то чтобы не оправдались вовсе. Время принесло неурядицы. Поначалу Вячеслав и Марта жили в её родительском доме. Она окончила университет, им дали комнату в коммуналке на Петерсалас, родился первенец. И Слотову пришла пора убедиться: былая любовная неутомимость жены не возвращается. Он тогда ещё работал в «Советской молодёжи». Пришедшая на практику студентка попросила его быть её руководителем, сообщила:
– Я была на первом курсе, а вы на четвёртом. Мы с вами танцевали на вечере...
– Возможно, – приветливо сказал Слотов, как исто галантный мужчина, чья память не сохранила факта.
На самом деле он отлично помнил эту девушку с длинными красивыми ногами: она появлялась в университете в миниюбке, которые тогда уже отошли в прошлое. На третий день практики он и она, говоря о работе, стали примолкать, встретясь взглядами и подчиняясь волнению. Совладать с ним становилось всё труднее, и вскоре Вячеслав уведомил жену, что уезжает в недальнюю командировку, вернётся ночью. Проводя с практиканткой вечер на пляже, он, когда стемнело, сказал, словно только сейчас открыв:
– А водичка приятная! Как будто молочную ванну принимаешь...
После этого оба искупались нагишом, и их тела не хотели разлучаться.
Студентка жила с родителями; днём в их отсутствие Слотов проводил с ней около часа в недёшево обставленной квартире, выходившей окнами на Площадь Латышских Стрелков. Марта замечала неладное, у неё скребли кошки на сердце, а однажды она увидела из троллейбуса мужа и эффектную девушку, идущих вдвоём. Дома Вячеславу пришлось выдержать допросик, с чем он справился уверенно, как мужчина, который считает себя достойным подозрений. Я с девицей? Моя практикантка. Правда, смазливенькая? (простецки самодовольная ухмылка). А ты хотела б, чтобы я возился с дурнушкой? Если без шуток, она толковая, дело по ней. Мы шли в райком комсомола, ей нужно было узнать об одном мероприятии, а у меня имелся вопрос к первому секретарю.
– Вы с ней были такие увлечённые... – проговорила Марта подавленно.
– Ну да, если муж идёт по улице с девушкой, то, конечно же, оба увлечены, – сказал он с добродушной иронией, – и идут они, само собой разумеется... да!.. Пойми, – продолжил умоляюще, – мне никто, кроме тебя, не нужен, никто-никто! – он ласково обнял жену, она легонько отстранила его.
– Ты с ней...
– Да нет же! – он так выразительно тряхнул головой и взмахнул руками, словно не было большей нелепости, чем сомнения в его прямоте.
Позднее, когда у него завязывались новые интрижки и жена поддавалась подозрениям, он держался столь же непоколебимо. Марта с её мирным характером, болезненно переживавшая даже небольшие размолвки, до скандала не доводила. Она перестала высказывать подозрения, мучаясь ими наедине с собой. Муж был с нею сама обходительность, и с годами её внимание к кое-каким подробностям его жизни ослабло (если оно иной раз заявляло о себе, она, инстинктивно защищаясь, погашала его). Семейная жизнь диктовала свой ритм. Родился второй сын, семья переехала в отдельную квартиру в районе новостроек Югла. Гордостью Марты стала обстановка для кухни, изготовленная в ГДР и потому купленная по блату. Копили деньги на покупку дачи: гонорар за первую книгу Слотова отложили целиком.
Книга состояла из рассказов и повести. Герой рассказа паренёк, окончивший вуз, едет по направлению в деревню преподавать в школе черчение и рисование. Но он мечтает стать художником и не мыслит жизни без родной Риги. Ему удаётся через посредство родственников и знакомых добиться «открепления» – как радостно задышалось! он вернётся в любимый город. Девушка-библиотекарь, неравнодушная к учителю, помогает ему паковать вещи, раскрывает альбом с репродукциями и не может от них оторваться... Он рассказывает ей о Ван Гоге. Она уговаривает учителя перед отъездом встретиться с местной молодёжью. Он изумлён: как много желающих послушать его пришло в библиотеку. Его засыпают вопросами, вокруг него теснятся, разглядывая репродукции, общение переполняют теплота, добрые эмоции. Паренёк ощущает свою нужность здесь и – остаётся в деревне.
Завершающая сборник повесть была посвящена трудной судьбе актёра драмтеатра. Молодой способный, но с неуживчивым характером и большим самомнением актёр пьянствовал, аморально вёл себя с женщинами; дошло до того, что коллектив расстался с ним. Он опустился, живя случайными заработками, на болотах в лесу собирая клюкву на продажу. Однажды он оказался вблизи места, где начался лесной пожар, по душевному порыву бросился тушить. Подоспела помощь, с пожаром совладали, но бывший актёр умирал от травм и ожогов... В больнице его поставили на ноги, коллеги, прочитавшие о нём в газете, позвали его назад в театр, окружили заботой, помогли вновь найти себя...
Вячеслав Слотов набил руку на подобных творениях, умея делать так, чтобы их замечали наверху и его имя набирало вес. Горбачёвский апрель вселил надежду, что на руководящих постах понадобятся более молодые люди, он будет назначен ответственным секретарём газеты, а затем и возглавит её. В Вецаки на даче у моря писатель обдумывал роман. Сын русского эмигранта, выросший в буржуазной Латвии, в 1940 году, когда её объявили советской, бежит в Швецию, бросив молодую жену и ребёнка. Крепкий трудолюбивый человек борется за благополучие, переезжает из города в город, из страны в страну, и, наконец, жизнь вдали от земли, где он рос, где осталась его семья и где свершаются великие преобразования, становится для него невыносимой. Он обращается в советское посольство, ему разрешают вернуться. Жена побыла в браке с другим мужчиной, развелась, она прекрасная работница, её уважают, но женщина несчастна. Её объяснения с отыскавшимся супругом тяжелы, поначалу она гонит его. Юноша-сын говорит отцу в лицо: «Как бы ты ни объяснял, почему кинул нас, моего прощения не дождёшься!» Но всё же отношения налаживаются, возрождается семья, появляется поздний ребёнок. Жизнь при всём при том не безоблачна (в романе будет раскритикована эпоха застоя). Герой продолжает трудиться и в свои шестьдесят шесть. Его раздумья, беседы с другими персонажами, жизненная позиция выявляют глубокую, радостную веру в перестройку.
Вячеслав Никитич разделял её, пусть отчасти, пусть по-своему. И его шефы на первых порах не впадали в пессимизм. С Борисом Андреевичем в последние годы Слотов виделся лишь изредка: тот весьма поднялся в должности, в звании вырос до подполковника. С Вячеславом Никитичем на связи был другой сотрудник. Настало время зыбкости и тревог, когда он позванивал подопечному гораздо реже, чем тот ему. В шефствующем учреждении трескались потолки. Слотов прекратил набирать заветный номер. Страх разоблачения пробирал холодом до костей. А страх нужды?.. Собственно, она уже приняла семью в объятия. Настроение поменялось, Марте стало не до призвания педагога. Родители, она с мужем и сыновьями выехали в Германию. Марта стеснялась признаться, как изменила её будни стиральная машина с программным управлением. Муж отдал должное электрогрилю. И нашёл прелесть в ягодных хмельных напитках Johannisbeere, Waldbeere... Но всё равно снилась сочная ягода.
* * *
Ягода, какою он соблазнился, оказалась из тех, что идут на приворотное зелье. Вячеслав Никитич заметил: трезвый анализ положения ему не даётся и, покидая кухню, не прихватил, вопреки желанию, новую банку пива. В спальне чуть колыхнулась оконная занавеска. Разгар берлинского лета, погожая ночь. Томясь по телу Ульяны и словно видя её пьянящий взгляд, он думал: не будь они года три пусть шапочно, но знакомы, перед ним вдруг замаячила бы другая. Или к нему подошли бы как-то иначе?.. Служба, усиливая активность, проводит смотр, и, во всяком случае, не пожалуешься, что к его характеристике отнеслись без должного внимания...
Вячеслав Никитич сел на кровать, напротив у стены стоял стеллаж с небольшой библиотекой. Слотов, получая каталоги книготорговых фирм, следил за тем, что выпускают русские издатели, кое-что заказывал. Светлый корешок, тёмные буквы: «Великие пророчества о РОССИИ». К читателю обращено: «Вы чувствуете, что живёте в роковое время? Тогда эта книга – для Вас!» Она увидела свет в 2000 году, в пророчестве Вещего Авеля, каковое услышал Павел Первый, есть слова о великой, мировой войне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19