Алонов умел плавать. Будь перед ним обычная, чистая вода - это его не смутило бы. Здесь вода была отвратительна. А солнце сейчас зайдет... Алонов переложил лишние, не помещающиеся в патронташе патроны из нижних карманов куртки в нагрудные и сделал первый шаг. Глубина оказалась небольшой, чуть выше колена. Хотя этого и следовало ожидать, но Алонов сразу ободрился. Постепенно погружаясь, он пошел смелее, окруженный пузырями от поднимавшихся со дна газов. Еще немного... Вдруг Алонов почувствовал, как дно начало хватать его за ноги. Он опустился глубже, идти сделалось очень трудно. До берега, вернее - до пояса травы у берега, оставалось вряд ли более десятка настоящих шагов, когда Алонов сразу погрузился по пояс. Подводная грязь сковала его ноги до колен, и он не шел, а едва переминался на месте, отвоевывая сантиметры. Невидимые, мягкие, но крепко держащие тиски не выпускали ноги человека. Кругом Алонова вода кипела, бурлила от рвущихся из потревоженной грязи зловонных газов. Они били вверх струями, и Алонов ощущал всем телом отвратительные, живые прикосновения. Но отступать было некуда. Да он и не хотел отступать. Он погрузился уже по грудь. Вероятно, со стороны это было бы странным и тягостным зрелищем. По черной поверхности ярко освещенной солнцем воды шли тяжелые, гладкие круги. В их центре, как привязанный, бился человек. Он поднимал вверх патронташ и ружье, размахивал ими в борьбе с невидимым. На его спине горбом топорщился мешок, а кругом вода вспухала пузырями, пенилась, как в котле на огне. Этот человек должен был бы звать на помощь. Но он молчал. Чувствуя, что его хватит ненадолго, Алонов делал последние, отчаянные попытки - те усилия, вернее - сверхусилия, которые свойственны нам в решающие минуты настоящей опасности, которые впоследствии вспоминаются смутно, через какую-то дымку памяти, и всегда кажется, что они неповторимы... Сколько времени бился Алонов - он не знал. Но вот под ногами стало тверже. Он двигался, он шагал! Он поднимался, поднялся до пояса - и ему казалось: уже мелко. Вперед, вперед!.. Еще два шага - и Алонов ступил на траву. Хотя под его тяжестью трава ушла в воду и он стоял, погрузившись по колено, но какой прочной, надежной показалась ему пружинная опора корней, связавших грязь прочной сеткой. Не хуже твердой земли!..
Алонов оглянулся. Его дорога по открытой воде была обозначена широкой пенящейся лентой. Газы продолжали рваться из грязи, потревоженной ногой дерзкого человека. Алонов погрозил ружьем гнилому болоту, которое хотело стать союзником врага. Он шел к берегу, шлепал по мелководью, приминая жесткие травы, и уже собирался ступить на сухое место, когда навстречу ему поднялось нечто похожее на палку. На конце палки был длинный набалдашник. Палка стояла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, - в ней таилось какое-то напряжение. Невольно Алонов сделал шаг назад. Он не сразу понял, что перед ним, Это было также похоже на поднятую из травы очень тонкую и очень сухую руку, гладкую, разрисованную черно-зелеными пятнами и поперечными кольцами, руку с вытянутыми вперед пальцами тонкой и перегнутой под прямым углом ладони.
Странное видение сразу превратилось в щитомордника-халиса, кровного члена семьи страшных американских мокасиновых змей. Крупная даже для своей породы, змея ждала Алонова на берегу черного болота. На конце треугольной головы трепетала раздвоенная толстая нитка. В плоском черепе сидели два зеленых глаза. В них не было взгляда - только холод и вечная, тупая, неотвратимая ненависть. Змея злилась... Змея злилась не без причины. После дня безуспешной охоты она сумела подкрасться к большому кулику и показать ему себя, свои глаза. Птица оцепенела. Красивое существо вызывало в змее ненависть. От ненависти у змеи в глубине нёба набухали две желёзки, готовя яд для двух длинных, загнутых назад и пустых внутри зубов, похожих на иглы шприца. Зная силу своих глаз, свою власть над жертвой, змея не торопилась. Вдруг тень закрыла и жертву и убийцу. Птица исчезла. Быть может, змея и не поняла, что тень отбросили крылья ястреба, отнявшего у нее добычу. Змея осталась с запасом яда и хотела убить. Большое тело, внезапно появившееся перед ней, ее не испугало. Яда было много. Щитомордник-халис имеет привычку бросаться на человека без вызова и без видимой причины. Почему? Змея не может, подобно зверю, оторвать и проглотить кусок. Яд, затраченный на убийство существа большего объема, чем тог, который может пройти через змеиную глотку, затрачен праздно, бесполезно. Это - растрата. Ученые не объясняют смысл подобных нападений, имеющих целью убийство для убийства. Можно было подумать, что змея знает меру власти своего яда - с такой уверенностью она глядела на Алонова. Алонов не мог выстрелить - звук выстрела выдаст его. Он перехватил ружье в левую руку. Движение могло бы удивить змею. Ведь она была уверена, что и это живое существо так же должно остолбенеть, как птица, суслик или заяц. Но злоба не размышляет. Не спеша Алонов вытащил нож, руку с длинным клинком отвел влево от себя, пригнулся, как бы готовясь прыгнуть. Под ногами было твердо. И еще мгновение продолжалось состязание двух пар глаз. Одна - зеленая, льдистая, мертвенно-злобная. Другая - серая, внимательная, решительная. Раздувая красновато-желтую шею, змея отвела голову немного назад, точно размахиваясь для удара, начала вбирать свое тело в жесткую болотную траву. Затем один другому навстречу метнулись - змея и рука. Они встретились в воздухе. Змея разделилась на две части. Одна, короткая, с глазами и зубами, упала и утонула, как камень. Другая, длинная и толстая, забилась, вспенивая смрадную воду... Алонов спешил подняться из черной лощины. Солнце уходило...
2
Для того, кто движется, кто меняет точки наблюдения, и земной рельеф неожиданно, причудливо меняет свои очертания, формы. Башни превращаются в стены, конусы - в столы, шары - в пики. Остренький, как сахарная голова или как рюмка с отбитой ножкой, холмик, примеченный Алоновым, оказался длинной высоткой, вытянувшейся под тупым углом к впадине с гнилым болотом. И Алонов, взбудораженный переходом через болото, взволнованный схваткой со змеей, не сразу распознал свой ориентир. Только художники, может быть даже и не все из них, полностью отдают себе отчет в значении света, освещенности. Низко стоящее солнце устлало степь перед Алоновым полосами света и теней. Впадина, с таким трудом пересеченная Алоновым, оказалась поистине границей. Дальше, к югу и востоку, степь понижалась, стала более холмистой. С каждой секундой в этом рельефе все контрастнее становились свет и тени. Алонов впервые в жизни оказался на стыке степей и пустынь. Осматриваясь, разыскивая глазами своих врагов, он начал испытывать влияние странного и мрачного пейзажа. Быть может, утром здесь многое показалось бы иным... Было много песка. Рыжие дюны, кое-как скрепленные замершими после сухого лета корнями, местами несли на Себе, как пучки волос, гривки трав, росших кустиками. Из бедной, сухой почвы выставлялись плиты красноватого камня песчаника, уже знакомого Алонову. В цвете песков обнаруживалось влияние великих каменных нагромождений горных хребтов Азии. Мелкая мука гор подкрашивала песок пустынь, вступавший в соприкосновение со степями. Алонов охотно читал книги, написанные великими русскими путешественниками, влюбленными в природу исследователями высочайших горных стран: Гималаев, Памира, Гиндукуша, Ала-Тау, Тянь-Шаня... Там на голых кручах лежат мертвые каменные осыпи. Они не неподвижны. Лучи солнца свободно проникают сквозь лишенный водяного пара воздух, жгут, накаляют камень. А с теневой стороны - мороз. И ухо человека слышит, как рвутся камни от теплового напряжения. Осыпи дробятся, ползут вниз. Глаз не уследит за этим движением, но миллионы тонн камней как жерновами трут друг друга. Мельчайшие частицы камня подхватываются восходящими токами воздуха, падают в пустынях, вновь несутся дальше, забираясь иной раз вверх на громадные высоты. И каменная мука рассеивается по Азии, залетает и в Европу. Происходит чудесное превращение. Частицы каменных глыб, раздробленных солнцем, размолотых трением, провеянные ветром, обработанные водой, обнажают в своей структуре питательные вещества для растений. На землю выпадает плодороднейший лёсс. Места скопления лёсса в пустыне, где есть вода, - оазисы. Чешуйками гор подкармливались и растения тех песков, которые сейчас видел Алонов. Алонову не было времени долго размышлять о друге и работнике, который пашет землю и готовит ее для человека. Этот друг и работник - солнце - не ждет. Алонов никак не мог найти уже ставшие привычными четыре фигуры с горбами мешков на спинах. Однако он не ошибся, избрав острую высотку ориентиром. Вот следы людей на песке. Дальше шла твердая почва. Чтобы читать на ней, нужны или острое зрение зверя, или тонкое чутье собаки. У Алонова было самое обыкновенное человеческое зрение, а чуткой умницы Дымки больше не было совсем. Идти за своими врагами Алонов мог лишь навзрячь, по охотничьему выражению, то есть видя. Вечерняя заря мчалась по вершинкам, за нею бежали сумерки. Еще чуть-чуть света дало перерезанное горизонтом солнце, и началась для Алонова вторая ночь после его встречи с врагами. Он был уверен, что бандиты остановились на ночлег сейчас, после захода солнца, если не остановились раньше. Ведь они преодолели большое расстояние. До привала в рощице, во время которого Алонов превращал в пули свои дробовые заряды, было пройдено не менее тридцати километров. А потом они шли не меньше, если не больше, трех часов до впадины с гнилым змеиным болотом. Большой переход для одного дня. Вероятно, все четверо очень устали... Весь день мысль Алонова не отставала от бандитов, шла с ними рядом. Он так и не мог представить себе их лица, но его память находила много подробностей. Он видел широкие матерчатые ремни от заплечных мешков, туго натянутые, врезавшиеся в плечи. Тогда, во время разговора, низкорослый, глядя в упор на Алонова, стоял прямо. Остальные подались вперед под тяжестью груза, особенно высокий. Кто-то, Алонов не помнил кто, передергивал плечами, другой поддел большие пальцы под ремни. Их мешки были большие - это верно. В мешке охотника бывает лишь самое необходимое, чтобы можно было ходить, стрелять, не замечая груза. А тот, который охотился на Алонова, был без мешка. Значит, сбросил при первой возможности. Переход километров в пятьдесят! Они все вымотались, легли и заснули, как пришлось. При неверном свете заходящего солнца Алонов нигде не видал деревьев. Значит, сегодня враги обойдутся без костра. Это нехорошо, огонь указал бы, где они. Даже зажженная спичка видна в поле километра на два. Алонов поужинал ссохшимися остатками сухарей из мешка. Хорошо, что он подтянул мешок на самые плечи и не подмочил его. На завтра Алонову оставался котелок, набитый слипшимся сухарным месивом, и меньше половины фляги воды. Чтобы не вызывать жажду, он весь день не курил, не разрешил себе и сейчас это удовольствие, хотя курить очень хотелось. В воздухе засвежело, в мокрой одежде стало знобко. Песок был еще теплым. Алонов вырыл длинную ямку, улегся в нее и, насколько сумел, забросал себя песком. Он лежал на спине, мешок положил под голову, а ружье - на грудь. Стало тепло и уютно. Алонов лежал с открытыми глазами, чувствовал, что отдыхает, но сон не приходил. Было приятно лежать неподвижно, ощущая тепло почвы. Воздух становился все холоднее. Алонов глядел в бездонное черное небо. Он не мог перестать думать, и это не давало ему заснуть. Зачем эти люди идут по степи, куда идут, чего ищут, чего хотят? Эти вопросы в течение дня стояли перед Алоновым, требовали ответа, но он двигался, действовал; сейчас ему было нечего делать. Алонов знал, что далеко к югу от линии железной дороги проходит главный канал. Между разъездом и каналом должна быть пустая земля. В этом Алонов по-прежнему не сомневался. Неделю назад он ночью вышел из вагона. Проводив поезд, дежурный подошел к оставшемуся на перроне единственному прибывшему пассажиру, если не считать собаки. При свете двух фонарей, тускловато освещавших короткую платформу перед служебным зданием, они сразу разговорились по душам. Железнодорожник, сам любитель природы, при виде охотника почувствовал своего человека и даже признался, что из-за здешней "роскошной" охоты недавно отказался от перевода на другое место, на станцию, расположенную при городке. Он говорил о себе: "Сынишка с дочкой еще малыши, в школу рано. Я здесь втянулся в охоту, жить без нее не могу, угодья считаю своими. Жена тоже богато обросла подсобным хозяйством на здешнем приволье. Вот мы с ней и решили повременить. Подрастут детишки - тут уж ничего не попишешь, тогда и стронемся с места..." Для такой охоты, чтобы вволю потешить душу, железнодорожник радушно рекомендовал Алонову "податься вон на ту звезду".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Алонов оглянулся. Его дорога по открытой воде была обозначена широкой пенящейся лентой. Газы продолжали рваться из грязи, потревоженной ногой дерзкого человека. Алонов погрозил ружьем гнилому болоту, которое хотело стать союзником врага. Он шел к берегу, шлепал по мелководью, приминая жесткие травы, и уже собирался ступить на сухое место, когда навстречу ему поднялось нечто похожее на палку. На конце палки был длинный набалдашник. Палка стояла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, - в ней таилось какое-то напряжение. Невольно Алонов сделал шаг назад. Он не сразу понял, что перед ним, Это было также похоже на поднятую из травы очень тонкую и очень сухую руку, гладкую, разрисованную черно-зелеными пятнами и поперечными кольцами, руку с вытянутыми вперед пальцами тонкой и перегнутой под прямым углом ладони.
Странное видение сразу превратилось в щитомордника-халиса, кровного члена семьи страшных американских мокасиновых змей. Крупная даже для своей породы, змея ждала Алонова на берегу черного болота. На конце треугольной головы трепетала раздвоенная толстая нитка. В плоском черепе сидели два зеленых глаза. В них не было взгляда - только холод и вечная, тупая, неотвратимая ненависть. Змея злилась... Змея злилась не без причины. После дня безуспешной охоты она сумела подкрасться к большому кулику и показать ему себя, свои глаза. Птица оцепенела. Красивое существо вызывало в змее ненависть. От ненависти у змеи в глубине нёба набухали две желёзки, готовя яд для двух длинных, загнутых назад и пустых внутри зубов, похожих на иглы шприца. Зная силу своих глаз, свою власть над жертвой, змея не торопилась. Вдруг тень закрыла и жертву и убийцу. Птица исчезла. Быть может, змея и не поняла, что тень отбросили крылья ястреба, отнявшего у нее добычу. Змея осталась с запасом яда и хотела убить. Большое тело, внезапно появившееся перед ней, ее не испугало. Яда было много. Щитомордник-халис имеет привычку бросаться на человека без вызова и без видимой причины. Почему? Змея не может, подобно зверю, оторвать и проглотить кусок. Яд, затраченный на убийство существа большего объема, чем тог, который может пройти через змеиную глотку, затрачен праздно, бесполезно. Это - растрата. Ученые не объясняют смысл подобных нападений, имеющих целью убийство для убийства. Можно было подумать, что змея знает меру власти своего яда - с такой уверенностью она глядела на Алонова. Алонов не мог выстрелить - звук выстрела выдаст его. Он перехватил ружье в левую руку. Движение могло бы удивить змею. Ведь она была уверена, что и это живое существо так же должно остолбенеть, как птица, суслик или заяц. Но злоба не размышляет. Не спеша Алонов вытащил нож, руку с длинным клинком отвел влево от себя, пригнулся, как бы готовясь прыгнуть. Под ногами было твердо. И еще мгновение продолжалось состязание двух пар глаз. Одна - зеленая, льдистая, мертвенно-злобная. Другая - серая, внимательная, решительная. Раздувая красновато-желтую шею, змея отвела голову немного назад, точно размахиваясь для удара, начала вбирать свое тело в жесткую болотную траву. Затем один другому навстречу метнулись - змея и рука. Они встретились в воздухе. Змея разделилась на две части. Одна, короткая, с глазами и зубами, упала и утонула, как камень. Другая, длинная и толстая, забилась, вспенивая смрадную воду... Алонов спешил подняться из черной лощины. Солнце уходило...
2
Для того, кто движется, кто меняет точки наблюдения, и земной рельеф неожиданно, причудливо меняет свои очертания, формы. Башни превращаются в стены, конусы - в столы, шары - в пики. Остренький, как сахарная голова или как рюмка с отбитой ножкой, холмик, примеченный Алоновым, оказался длинной высоткой, вытянувшейся под тупым углом к впадине с гнилым болотом. И Алонов, взбудораженный переходом через болото, взволнованный схваткой со змеей, не сразу распознал свой ориентир. Только художники, может быть даже и не все из них, полностью отдают себе отчет в значении света, освещенности. Низко стоящее солнце устлало степь перед Алоновым полосами света и теней. Впадина, с таким трудом пересеченная Алоновым, оказалась поистине границей. Дальше, к югу и востоку, степь понижалась, стала более холмистой. С каждой секундой в этом рельефе все контрастнее становились свет и тени. Алонов впервые в жизни оказался на стыке степей и пустынь. Осматриваясь, разыскивая глазами своих врагов, он начал испытывать влияние странного и мрачного пейзажа. Быть может, утром здесь многое показалось бы иным... Было много песка. Рыжие дюны, кое-как скрепленные замершими после сухого лета корнями, местами несли на Себе, как пучки волос, гривки трав, росших кустиками. Из бедной, сухой почвы выставлялись плиты красноватого камня песчаника, уже знакомого Алонову. В цвете песков обнаруживалось влияние великих каменных нагромождений горных хребтов Азии. Мелкая мука гор подкрашивала песок пустынь, вступавший в соприкосновение со степями. Алонов охотно читал книги, написанные великими русскими путешественниками, влюбленными в природу исследователями высочайших горных стран: Гималаев, Памира, Гиндукуша, Ала-Тау, Тянь-Шаня... Там на голых кручах лежат мертвые каменные осыпи. Они не неподвижны. Лучи солнца свободно проникают сквозь лишенный водяного пара воздух, жгут, накаляют камень. А с теневой стороны - мороз. И ухо человека слышит, как рвутся камни от теплового напряжения. Осыпи дробятся, ползут вниз. Глаз не уследит за этим движением, но миллионы тонн камней как жерновами трут друг друга. Мельчайшие частицы камня подхватываются восходящими токами воздуха, падают в пустынях, вновь несутся дальше, забираясь иной раз вверх на громадные высоты. И каменная мука рассеивается по Азии, залетает и в Европу. Происходит чудесное превращение. Частицы каменных глыб, раздробленных солнцем, размолотых трением, провеянные ветром, обработанные водой, обнажают в своей структуре питательные вещества для растений. На землю выпадает плодороднейший лёсс. Места скопления лёсса в пустыне, где есть вода, - оазисы. Чешуйками гор подкармливались и растения тех песков, которые сейчас видел Алонов. Алонову не было времени долго размышлять о друге и работнике, который пашет землю и готовит ее для человека. Этот друг и работник - солнце - не ждет. Алонов никак не мог найти уже ставшие привычными четыре фигуры с горбами мешков на спинах. Однако он не ошибся, избрав острую высотку ориентиром. Вот следы людей на песке. Дальше шла твердая почва. Чтобы читать на ней, нужны или острое зрение зверя, или тонкое чутье собаки. У Алонова было самое обыкновенное человеческое зрение, а чуткой умницы Дымки больше не было совсем. Идти за своими врагами Алонов мог лишь навзрячь, по охотничьему выражению, то есть видя. Вечерняя заря мчалась по вершинкам, за нею бежали сумерки. Еще чуть-чуть света дало перерезанное горизонтом солнце, и началась для Алонова вторая ночь после его встречи с врагами. Он был уверен, что бандиты остановились на ночлег сейчас, после захода солнца, если не остановились раньше. Ведь они преодолели большое расстояние. До привала в рощице, во время которого Алонов превращал в пули свои дробовые заряды, было пройдено не менее тридцати километров. А потом они шли не меньше, если не больше, трех часов до впадины с гнилым змеиным болотом. Большой переход для одного дня. Вероятно, все четверо очень устали... Весь день мысль Алонова не отставала от бандитов, шла с ними рядом. Он так и не мог представить себе их лица, но его память находила много подробностей. Он видел широкие матерчатые ремни от заплечных мешков, туго натянутые, врезавшиеся в плечи. Тогда, во время разговора, низкорослый, глядя в упор на Алонова, стоял прямо. Остальные подались вперед под тяжестью груза, особенно высокий. Кто-то, Алонов не помнил кто, передергивал плечами, другой поддел большие пальцы под ремни. Их мешки были большие - это верно. В мешке охотника бывает лишь самое необходимое, чтобы можно было ходить, стрелять, не замечая груза. А тот, который охотился на Алонова, был без мешка. Значит, сбросил при первой возможности. Переход километров в пятьдесят! Они все вымотались, легли и заснули, как пришлось. При неверном свете заходящего солнца Алонов нигде не видал деревьев. Значит, сегодня враги обойдутся без костра. Это нехорошо, огонь указал бы, где они. Даже зажженная спичка видна в поле километра на два. Алонов поужинал ссохшимися остатками сухарей из мешка. Хорошо, что он подтянул мешок на самые плечи и не подмочил его. На завтра Алонову оставался котелок, набитый слипшимся сухарным месивом, и меньше половины фляги воды. Чтобы не вызывать жажду, он весь день не курил, не разрешил себе и сейчас это удовольствие, хотя курить очень хотелось. В воздухе засвежело, в мокрой одежде стало знобко. Песок был еще теплым. Алонов вырыл длинную ямку, улегся в нее и, насколько сумел, забросал себя песком. Он лежал на спине, мешок положил под голову, а ружье - на грудь. Стало тепло и уютно. Алонов лежал с открытыми глазами, чувствовал, что отдыхает, но сон не приходил. Было приятно лежать неподвижно, ощущая тепло почвы. Воздух становился все холоднее. Алонов глядел в бездонное черное небо. Он не мог перестать думать, и это не давало ему заснуть. Зачем эти люди идут по степи, куда идут, чего ищут, чего хотят? Эти вопросы в течение дня стояли перед Алоновым, требовали ответа, но он двигался, действовал; сейчас ему было нечего делать. Алонов знал, что далеко к югу от линии железной дороги проходит главный канал. Между разъездом и каналом должна быть пустая земля. В этом Алонов по-прежнему не сомневался. Неделю назад он ночью вышел из вагона. Проводив поезд, дежурный подошел к оставшемуся на перроне единственному прибывшему пассажиру, если не считать собаки. При свете двух фонарей, тускловато освещавших короткую платформу перед служебным зданием, они сразу разговорились по душам. Железнодорожник, сам любитель природы, при виде охотника почувствовал своего человека и даже признался, что из-за здешней "роскошной" охоты недавно отказался от перевода на другое место, на станцию, расположенную при городке. Он говорил о себе: "Сынишка с дочкой еще малыши, в школу рано. Я здесь втянулся в охоту, жить без нее не могу, угодья считаю своими. Жена тоже богато обросла подсобным хозяйством на здешнем приволье. Вот мы с ней и решили повременить. Подрастут детишки - тут уж ничего не попишешь, тогда и стронемся с места..." Для такой охоты, чтобы вволю потешить душу, железнодорожник радушно рекомендовал Алонову "податься вон на ту звезду".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29