Он знал, что делать в этом случае. Он убьет другого мужчину. Он убьет его на месте, в мгновение ока, без сожаления и зазрения совести, а потом схватит эту женщину и потащит прочь из этого отеля в какое-нибудь укромное место, откуда ей от него не уйти...
Как только он приблизился к женщине, ее руки упали, и, словно наказанный школьник, Римо замер, дрожа.
Он сглотнул слюну.
Он попытался улыбнуться и, когда ему это удалось, понял, что выдавил кривую, испуганную усмешку.
— Меня зовут...
— Вас зовут Римо, — холодно сказала женщина. — Вы американец. Меня зовут Людмила. Я русская. Я не люблю американцев. Вы олицетворяете упадок.
— В данную минуту как никогда, — подтвердил Римо. — Почему вы раскрыли мне объятия?
— Потому что я хотела продемонстрировать тебе твою дурацкую упадочность, чтобы ты понял, какой же ты идиот, какого же дебила я могу из тебя сделать.
Она повернулась и пошла прочь от Римо, к дверям отеля. Ее обогнал мальчик-носильщик, чтобы открыть перед ней дверь, хотя двери в этом отеле были автоматическими и открывались электронным реле, когда кто-нибудь наступал на резиновый квадратик датчика в полу.
— Подожди! — крикнул Римо, но женщина уже вышла на улицу, даже спиной выражая презрение к Римо. Он бросился к двери. Но это была входная дверь и электронно-механический привратник не открывал ее изнутри. Но он воспользовался своей правой рукой, чтобы раз и навсегда отучить дверь преграждать путь торопящемуся.
Женщина садилась в такси. Швейцар уже закрывал за ней дверцу. Очень аккуратно. Эта женщина была не из тех, за кем можно было захлопнуть дверцу, даже притом, что она не давала чаевых. Она взглянула на него и чуть улыбнулась — ее улыбка будет преследовать его весь день.
Что-то мешало дверце такси закрыться. Швейцар поднажал.
— Минутку! — сказал Римо. Он дернул дверцу на себя, высвободил левую ногу, потом скользнул на заднее сиденье и закрыл дверцу.
— Самонадеянный нахал! — фыркнула женщина.
— Вот именно, — отозвался Римо. — Месье, везите нас куда-нибудь подальше, куда очень долго ехать.
Шофер обернулся.
— Мадам?
— Я же сказал! — рявкнул Римо.
Шофер кивнул, точно был хранителем редчайшего мгновения в истории старомодной куртуазности, хотя на самом деле он просто гадал, какие чаевые ему обломятся после такой поездки. Смазливые девицы, как правило, не дают парижским таксистам на чай, да и этот американский турист вроде бы не из тех, кто сорит деньгами.
Когда такси отъехало от тротуара, Людмила сказала Римо:
— Что тебе от меня нужно?
— Нет. Ты лучше скажи, что тебе от меня нужно.
— Чтобы ты оставил меня в покое. Так что можешь не терять время.
— Тебе вообще все американцы не нравятся? Или только я?
— Только ты, — ответила Людмила.
— Почему?
— Потому что ты американский шпион, убийца, кро...
— Погоди. — Римо наклонился вперед, и его губы почти коснулись правого уха шофера. Он протянул обе руки, тронул пальцами косточки за его ушами, слегка нажав на них, и сказал: — Это ненадолго — я хочу кое-что сделать с твоим слухом.
Шофер обернулся и проговорил на ломаном английском:
— Не слыхать ничего. Что-то сломалось с моими ушами.
Римо довольно кивнул и откинулся на спинку. Шофер чесал то правое, то левое ухо, пытаясь восстановить слух.
— Так что ты говоришь?
— Что ты американский шпион, убийца, кровожадный зверь.
— А ты? — спросил Римо.
— Я русская шпионка, меня послали убить тебя.
— Я могу выбрать способ смерти? У меня на этот счет есть блестящая идея.
— Только если это будет медленная и мучительная смерть, — ответила Людмила Чернова.
— Необычайно медленная, — сказал Римо. — Но я не боюсь боли.
— Плохо, американец. Тебе суждено испытать ужасную боль.
— Почему ты меня не боишься? — спросил Римо.
Людмила глубоко вздохнула, и блестящая ткань ее костюма забликовала. Даже сейчас, когда она сидела, ткань плотно облегала ее фигуру, повторяя каждый изгиб тела. Людмила была настолько совершенна, что казалась чем-то сверхъестественным.
— Все вы, американцы, дураки, — повторила она. — Вы никогда не обидите женщину. Ковбойский менталитет. Видала я все эти фильмы.
— Я и женщин убивал, — как бы между прочим заметил Римо.
— Это потому, что ты неразборчивый мясник, — сказала Людмила. — Все американцы такие. Вспомни Вьетнам. Вспомни всех этих Джонов Уэйнов. Вспомни Джина Отри. Вспомни Клинта Вествуда.
— Ладно, — сказал Римо. — Теперь, когда я знаю, что ты меня ненавидишь и собираешься убить, я могу рассчитывать на исполнение последнего желания?
— Только если оно не подрывает основы нашего государства.
Было решено, что завтрак не подорвет основ государства, и Римо попросил шофера остановиться у ближайшего кафе.
Но шофер продолжал крутить баранку, пока Римо не подался вперед и не нахал большими пальцами на его заушные косточки. Лицо шофера просветлело с возвратом к нему слуха, и он внезапно услышал шум транспорта на утренних парижских улицах: урчание моторов, гудки клаксонов, визг тормозов. В Париже самое безалаберное в мире движение, создаваемое водителями, которых постоянно мучает похмелье.
— Остановите здесь! — повторил Римо.
Они с Людмилой позавтракали в уличном кафе под зонтиками — ничего красивее этих ярких зонтов Римо не видывал в своей жизни, — за столиком с грязной скатертью — ничего прекраснее этой грязной скатерти Римо не видывал в своей жизни, — под ярким утренним солнышком, которое благодаря галльской изобретательности вознеслось на небесную твердь под таким углом, что заглядывало сразу под все зонты и слепило глаза посетителям. И, как решил после долгих раздумий Римо, ничего более прекрасного, чем это ослепительно яркое утреннее солнце, он в жизни своей не видывал.
В отличие от большинства русских туристов, которые, попав на Запад, набрасывались на еду, точно Россия была гигантским пустым холодильником, Людмила заказала себе только фрукты со сливками. Римо потягивал минералку и ковырял вилкой пареную брюссельскую капусту.
— Эй, американец! — сказала Людмила, поднося ко рту Римо клубничку. — Попробуй.
— Спасибо, не хочу.
— У вас в Америке этого нет, — подначивала она его.
— Есть, но я их не ем.
— Может, тогда яйцо? Хочешь, я закажу яйцо всмятку?
— Не надо.
— А, понятно. Ты не ешь ни клубники, ни яиц. Это твой главный секрет?
— Какой секрет?
— Секрет твоей мощи, благодаря которой ты победил наших лучших людей.
— Нет.
— Хм, — сказала Людмила и отправила ягоду себе в рот — Тогда это минеральная вода?
Римо покачал головой.
— В чем же тогда заключается твой секрет?
— Достойная жизнь, чистые помыслы и благородные побудительные мотивы. Не то что у твоих дружков на противоположной стороне улицы.
— Где? — спросила она, удивленно улыбаясь. Это была одна из четырнадцати ее наиболее удачных улыбок, выражавшая невинное удивление.
— Да вон там, — ответил Римо, мотнув головой через правое плечо.
На другой стороне узкою переулка стояли двое одинаково одетых мужчин: синие костюмы с пузырящимися на коленях брюками, коричневые ботинки, белые рубашки и черные галстуки. На головах у обоих были нахлобучены шляпы с красным — в угоду упадочной парижской моде — перышком за ленточкой.
Людмила оглядела их так, точно она была мясником, обследующим подозрительно позеленевшую голяшку.
— Ну и мужланы, — сказала она.
Оба мужлана флегматично взирали на рассматривающих их Римо и Людмилу, пока до них наконец не дошло, что это не они ведут наблюдение, а за ними наблюдают, и они тотчас начали лихорадочно шаркать ногами, прикуривать и всматриваться в несуществующие самолеты в поднебесье.
— Мне кажется, их маскарадные костюмы превосходны, — заметил Римо. — Никому ведь и в голову не придет, что они не парижане, верно?
Людмила откинула голову и продемонстрировала очередное из четырнадцати ее совершенств — непринужденный смех с оттенком превосходства. Римо почувствовал, как трепещет его душа, и еще больше влюбился, заметив длинный ровный изгиб ее словно лебяжьей, но сильной шеи. Это случилось в то мгновение, когда лицо Людмилы было воздето к небу, куда летел ее беззаботный смех.
Гарсон принес счет, и Людмила пожелала оплатить его сама.
— Матушка-Россия не признает благотворительности, — заявила она Римо и строго подняла бровь, не признавшись, впрочем, что это был первый в ее жизни счет, который она оплатила сама.
Людмила аккуратно отсчитала франки и вложила банкноты в руку нависшего над ней официалы, который, невзирая на раннее утро, был одет в смокинг и держал в руке серебряный подносик.
— Вот, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Сдачи не надо.
— Мадам, конечно, кое-что забыла, — сказал официант, скользнув взглядом по банкнотам.
— Нет. Мадам ничего не забыла.
— О, но чаевые!
— Чаевых не будет! — отрезала Людмила. — Официант получает зарплату за свою работу. Его труд оплачивает работодатель, и не клиент. Почему я должна платить вам то, что ваш наниматель считает возможным вам недодавать?
— Трудно свести концы с концами на жалованье официанта, — сказал тот, все еще силясь улыбнуться, по его губы упрямо поджимались тонким серпом.
— Если вам так уж хочется разбогатеть, вероятно, следует избрать себе иную профессию, — заметила Людмила.
Глаза официанта сузились, но улыбка так и не появилась.
— Возможно, вы правы, но мой пол не позволяет мне избрать карьеру куртизанки.
— А ты не теряй надежды, приятель, — сказал Римо. — Может, что и получится. — И встал.
— Возможно, у месье есть что-то для меня? — рискнул предположить официант.
Римо кивнул. Он сгреб что-то с соседнего столика. Официант уже протягивал свою вечно алчущую пятерню.
Римо ввинтил ему в ладонь сигарету.
— Ну как, нравится?
Официант взвыл.
— Расскажи Лафайетту, что мы были здесь, — посоветовал Римо и последовал за Людмилой. Она, отметил про себя американец, не умеет просто ходить, как и большинство российских революционеров, которым, кажется, всегда мешали две вещи: гвоздь в заду и извечное стремление поспеть на уходящий автобус, развивающий сверхзвуковую скорость. Людмила тоже не просто шла, она несла себя по Парижу так, словно стремилась подарить человечеству возможность ее заметить.
— Прежде чем я тебя убью, — сообщила она Римо, — я дам тебе один шанс. Возвращайся со мной в Россию. Я за тебя замолвлю словечко.
— Нет, — сказал Римо. — У меня контрпредложение. Поезжай со мной в Америку.
Людмила помотала головой.
— Там слишком много красоток, в этой твоей Америке. Видала я ваших женщин, актрис да певичек. Они все красивы как на подбор. Кто на меня обратит внимание?
— Ты звезда, которая украсит любые небеса.
— Верно, — согласилась Людмила с его точкой зрения, совпадавшей с ее самооценкой.
Они шли молча, и Римо внимал звукам Парижа. С окончанием утреннего часа пик, весь город уже наполнился тихим гудением — звуком почти ниже порога восприятия, но отупляюще действующим на разум и чувства. Нью-Йорк — шумный город: там вечно кто-то истошно орет над ухом. В Париже все одновременно перешептываются, но никто никого не слушает. Но только не Римо. И из гула и звона он извлек то, что хотел: тяжелое цоканье кованых каблуков двух русских, неотступно преследующих их с Людмилой.
— Они все еще у нас на хвосте, — сказал Римо.
— А, эти свиньи! Они нас не оставят в покое, — сказала Людмила. — Чтоб они сдохли.
— Подобное желание порождает смерть, — сказал Римо. Он схватил Людмилу за локоть и нежно увлек в переулок.
— Что это значит? — спросила она.
— Если бы я знал! — ответил Римо.
Они оказались в узком тупичке длиной не более полуквартала. По обеим сторонам тупика высились трехэтажные строения, которые американцы у себя дома называют трущобами, но считают их оригинальным архитектурным чудачеством, когда приезжают в Париж в отпуск, чтобы хоть на время сбежать подальше от родного безобразия.
Римо поставил Людмилу у пыльной кирпичной стены и перешел на другую сторону улицы. Автомобилей в тупике не было.
Двое мужчин свернули за угол, заглянули в тупик и остановились. Римо подмигнул Людмиле. Она смотрела прямо на двух незнакомцев, и Римо заметил, как она слегка им кивнула. Они двинулись вперед по направлению к Римо, держа руки в карманах Их подбитые металлом каблуки стучали, как кастаньеты, по камням мостовой.
Людмила порылась в золотой сумочке, ища золотой мундштук и тонкую золотую зажигалку, и собралась закурить. Один русский ученый выяснил, что сигаретный дым способствует преждевременному старению кожи. Прочитав об этом, Людмила завела себе длинный золотой мундштук, чтобы удалить тлеющий кончик сигареты от лица.
Она наблюдала за приближающимися мужчинами, поглядывая на Римо, который спокойно прислонился к стене здания.
— Ты убийца, — сказал один из них — низенький коренастый здоровяк с лицом столь же запоминающимся, как любой из булыжников на мостовой.
— Вообще-то я танцор, — сказал Римо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20