Каждая ситуация требовала немного другого подхода, и корректировка курса путем возвышения или, наоборот, падения на темную сторону была делом почти обычным.
В той взбучке, которую я устроил Ремарту, я, видимо, переступил эту черту. Я защищал Элегоса, его дочь, его народ и даже себя. Вздумай я подзарядиться Силой во время этой драки, я бы поглотил темную и ужасную энергию. Я бы сделал с Ремартом такое, что ни одна ванна с бактой в Галактике не смогла бы ему помочь, и получал бы наслаждение, слушая его жалобные вопли. Я бы смел Тавиру с пути. Я добился бы свободы Миракс, но только пожертвовав всем, что было у нас общего.
Я нахмурился, затем посмотрел на Элегоса:
— Это все исходит из природы зла. Зло — это эгоизм, добро — бескорыстие. Если я предприму действия, которые пойдут на пользу мне, только мне, и причинят страдания остальным, значит, я буду на стороне зла. Если я сделаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить угрозу, нависшую над другими, если я стану буфером между ними и злом, тогда мои поступки будут добрыми.
Каамаси склонил голову налево:
— Твои намерения будут добрыми. Но без продуманности и предусмотрительности, однако, твои поступки могут нести зло. Вот в чем проблема: конечно же, совершать зло всегда легко, сопротивляться ему — нет. Зло безжалостно, и любой, кто устанет, кто потеряет бдительность, может стать его легкой добычей.
Мой взгляд стал еще сердитее:
— Но есть ситуации, когда сопротивление злу может привести к тому, что пострадают невинные.
— Это случается, да, — он моргнул своими большими глазами, затем положил мне руки на плечи: — Жизнь не без боли, но жизнь — это и то, как мы относимся к этой боли, радости, разочарованию или триумфу. Жизнь — это нечто большее, чем просто время от рождения до смерти, жизнь — это итог всему, что мы делаем в течение нее. Решения могут даваться нелегко, но так часто случается, что непринятие решения и бездействие еще хуже, чем принятие самого плохого решения. Зло процветает там, где нет ему отпора, и те, кто могут противостоять ему, должны защищать тех, кто не может этого сделать.
Я запрокинул голову назад и расхохотался.
Элегос посмотрел на меня с недоуменным выражением на лице:
— Мне не кажется, что в моих словах столько юмора.
— Нет, конечно. Дело в том, что я слышал эти слова много раз, от моих родственников и друзей, — я улыбнулся. — Когда ты представлялся мне, ты сказал, что ты «доверенный» твоего народа. Этот пост связан с доверием и ответственностью?
Каамаси кивнул с важным видом:
— Это наиболее почитаемое звание среди моего народа.
— И я могу довериться тебе?
— Конечно же.
— И я могу доверить тебе все свои секреты, чтобы ты смог помочь мне?
Элегос снова кивнул:
— Я не стану прислужником зла.
— Это объединяет нас, — многозначительно кивнул я ему. — Когда мы вернемся домой, я расскажу тебе больше.
Он снова сложил ладони:
— Я с нетерпением жду, когда окончится наше путешествие.
— Спасибо, что обработал мои раны. И мозги.
— Всегда к вашим услугам.
Я повернулся и лег на столе, свесив ноги с его края и сложив руки на груди, как два бревна. Вспомнив о тех словах, что говорили мне отец и дед, словах, которые я слышал от Веджа, и словах, которые я говорил сам себе, я понял, кто я есть. Я увидел свое отражение в зеркале и услышал, как зовет меня ветер. Сколько я себя помнил, я всегда был предан высоким идеалам служения другим. Все, что я хотел, было подчинено мысли о несении добра другим. Моя работа заключалась в том, что я давал другим защиту и покровительство, я был крепостью, в которой можно укрыться от жестокости и разврата, царившего в мире. Моя жизнь теряла смысл без маньяков с одной извилиной, которые охотились на мирных граждан.
Но сейчас я понял, что допустил огромную ошибку, с самого начала неправильно взявшись за решение проблемы с исчезновением Миракс. Когда я поступил в академию джедаев, я отрекся почти от всего, чем я был раньше. У меня появились новое имя и новая личность, и я стал учиться новым вещам. Я старался стать кем-то другим, кем я не был до этого, потому что искренне полагал, что только кто-то сильнее меня, только джедай сможет спасти Миракс.
Когда я разочаровался в академии и бросил ее, я вернулся к своим корням. Я позабыл все, чему меня учили, и даже не обратил внимания на то, что дед снабдил меня информацией, которую он сохранил. Я неправильно истолковал свой сон, решив, что он сулит мне катастрофу, если я стану джедаем, но смысл сна заключался в другом. Смысл его был настолько же прост, насколько бесспорен: единственным противоядием злу является самопожертвование. От него исходит свет, разрушающий тьму.
Сначала я отрекся от корбезовского прошлого, затем — от джедайского наследия в пользу навыков агента КорБеза. Я относился к своей личности так, словно КорБез и Сила были несовместимы, словно я мог действовать только одной или другой половиной своего тела. Я боролся с половиной своей личности, тогда как мне нужно было всего лишь объединить эти половинки в единое целое.
Я не был ни корбезовцем Корраном Хорном, ни джедаем Кейраном Халкионом. Я был ими обоими. Мне нужно было объединить усилия. Конечно, мой дед рассказывал, что Нейаа часто не давал другим знать, что он — джедай, но это были случаи, когда один подход оказывался лучше другого. Если я хотел добиться успеха, мне нужно было использовать их оба.
* * *
«Возмутительный» достаточно быстро прибыл на Коуркрус, и челнок доставил на поверхность нас с Элегосом как раз посредине перевозки доли «выживших» из награбленного на Керилте добра. Я мог спуститься на планету и раньше, но задержался на «Возмутительном», чтобы убедиться, что моя эскадрилья улетела к себе в нормальном состоянии, и выяснить у капитана Гуртт, какие слухи бродили на корабле. Она сказала, что до нее не дошло ничего такого, но посоветовала мне поскорее заняться физическими упражнения, чтобы стать сильнее и выносливее.
Когда я вернулся во Вларнию и зашел к себе в номер, я увидел, что в мое отсутствие здесь кто-то побывал. По всей комнате были расставлены дорогие подарки. В углу лежала стопка отрезов тончайших тканей, на полу стояло несколько рядов статуэток из самых дальних уголков Галактики, а на столе стояли корзины с экзотическими фруктами.
Кроме всего прочего, был еще один подарок — савареенское виски многовековой выдержки в соответствующем графине с набором бокалов. Бутылка и четыре стакана были инкрустированы редчайшими драгоценными камнями, включая дуринфайр размером с ноготь моего большого пальца. Под графином была записка от Тавиры, в которой она желала мне скорейшего выздоровления.
Я улыбнулся. Каких-то двенадцать часов назад вся эта выставка диковин поразила бы мое воображение и польстила мне. Я бы решил, что я добился от нее именно того, что хотел. Что заманил ее в ловушку и заставил тратить так много времени на то, чтобы завоевать мое сердце, а она никогда не поймет, как я обвожу ее вокруг пальца. Я бы налил полный стакан виски, произнес тост за мою победу и с триумфом опрокинул бы его.
Но я видел перед собой всего лишь груду ворованных вещей. Она не имела прав на них. То, что она подарила их мне, отдала вещи, которыми не владела и не работала, чтобы купить их, не имело никакой ценности. Она брала, что хотела, и хотя она думала, что хочет увидеть, как я добровольно приду к ней, на самом деле все обстояло иначе: либо я приду к ней, либо она уничтожит меня. Ее «широкий» жест был настолько же пуст, насколько аморален, и это вынуждало меня как можно скорее принять план, что делать с ней.
Элегос вернулся в комнату, осмотрев спальню, санузел и пищеблок.
— Кругом полно всяких разностей, а в спальне и душе еще и предметы, использовать которые можно только в интимной обстановке.
— Во сне она это все увидит, Элегос, — я весело улыбнулся ему. — У нас есть месяц. За это время я хочу стать ее худшим кошмаром.
— Прекрасно. Я стоя аплодирую вам, — каамаси хлопнул в ладоши и усмехнулся: — Должен заметить, что ваш дед наверняка был бы доволен таким решением.
Глава 42
— Мой дед? — я уставился на Элегоса с открытым ртом. — Ты же говоришь не о Ростеке Хорне, правда?
Каамаси покачал головой и указал на один из стульев, стоявших в номере.
— Несколько часов назад вы спросили, можно ли мне доверять, и сообщили о планах, которые потребуют моего доверия, если вас будут пытать и, возможно, убьют. Взамен я предлагаю вам кое-что не менее важное.
Я медленно сел. На золотистом пушке, покрывавшем тело каамаси, сверкнули серебряные отблески, когда он подошел ближе к центру комнаты. Было заметно, что он стал очень серьезным и собирался сделать то, что давалось ему не очень легко.
— Элегос, тебе не нужно говорить мне то, что поставит под удар тебя и твой народ. Даже будет лучше, если ты не будешь этого делать.
— Нет, я знаю, что я могу доверять вам, — каамаси благосклонно улыбнулся мне. — Даже под страхом смерти вы не выдадите этот секрет.
Не зная, что сказать, я просто откинулся на спинку стула и сложил забинтованные руки на животе.
— Помните, я сказал вам, что память о важных событиях у нас, каамаси, очень сильна и почти осязаема?
Я кивнул:
— Убийство оставляет у вас в памяти такой отпечаток.
— Верно. Или другие события, вроде рождения ребенка, или встречи со знаменитостью, или посещение какого-то важного мероприятия, — тон Элегоса стал заметно мягче. — На языке каамаси эти отпечатки в памяти называются мемнии. Это воспоминания, которые состоят из эмоций, всех ощущений, а иногда еще чего-то невыразимого. Они подробнее любой голограммы и более важны, чем любой материальный предмет, которым мы владеем.
Он провел кончиками пальцев по пурпурным полосам меха на плечах и вокруг глаз.
— Самое важное, что мы можем делиться мемниями с другими. Способность передавать мемнии ограничена кровными родственниками, поэтому наши кланы поощряют смешанные браки, создавая информационные коридоры между группами. Поскольку мы можем делиться своими воспоминаниями и они не теряют своей силы, мы можем более полно общаться между собой. Вот почему мы ненавидим насилие и помогаем остальным обрести мир. Раскраска, как у меня, часто встречается в клане моей матери, клане Кла, в котором я родился и вырос. Мне довольно легко передать мемнию другому члену клана Кла и А, клану моего отца.
Я вскинул голову:
— Мой дед знал одного каамаси по имени Йиеник Ит'Клиа.
— Брат моей матери. У нас общая материнская линия. Я хорошо знал его и мы очень гордились, что он стал джедаем, — лицо Элегоса сияло от счастья. — Вы должны понять, что мы, каамаси, открыли в джедаях нечто особенное. Когда три или четыре поколения разлуки уже почти остановили передачу мемнии, и один из нас познакомился с джедаем и установил с ним мысленную связь, то мы смогли передать ему свои мемнии. Это было просто чудом для нас, и когда мой дядя стал джедаем, авторитет клана Кла возвысился многократно. Благодаря мемнии, которой поделился со мной мой дядя, я и узнал тебя. У тебя глаза Нейаа, его запах и его склад ума.
— Йиеник был твоим дядей? Где он сейчас? Ты можешь рассказать мне побольше о Нейаа?
Элегос несколько раз быстро моргнул и на секунду прикрыл лицо руками. Я начал вставать со стула, когда он поднял руку, чтобы остановить меня, затем собрался и продолжил:
— Извините. Моего дяди не было на Каамасе, когда наш мир был сожжен. Он уехал к другу на Алдераан и задержался там, чтобы убедить этого друга предоставить убежище для группы выживших с Каамаса. Он и остальные уцелевшие наши предводители решили, что нам нужно рассеяться и смешать различные кланы во всех этих новых поселениях. И хотя на Алдераане было самое большое поселение беженцев, оно было не единственным.
Я почувствовал, как у меня кровь в жилах стынет.
— Он умер на Алдераане, — договорил за Элегоса я.
Каамаси медленно кивнул:
— Он столько лет ускользал от императорских охотников за джедаями, но не смог спастись во время взрыва планеты.
— Какое воспоминание моего деда он передал тебе? Ты можешь поделиться им со мной?
Элегос отрицательно покачал головой:
— Извините, но я не считаю вас настоящим джедаем и другом, чтобы передать вам эту мемнию, — он поколебался. — И еще я не уверен, что вам захочется узнать это. Это воспоминание касается смерти вашего деда.
Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Все, что я знал о смерти деда, явилось мне в форме кошмара, но по крайней мере я мог относиться к этому, как к дурному сну. Мне даже и думать не хотелось о том, что я мог в мельчайших подробностях увидеть смерть деда и пережить все эмоции, связанные с этим.
— Да, ты прав. Возможно, на это воспоминание я не имею права.
— Пока что.
Я кивнул и снова открыл глаза:
— Пока что.
— В таком случае, нам нужно найти лекарство от этого, — каамаси опять улыбнулся, на этот раз хитро, и в его глазах блеснул хищнический огонек. — С чего начнем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72