Но лицо Лютгарды говорило о том, что женщина эта чрезвычайно сильна и сломить ее характер трудно. Она заметила изучающий взгляд Алана и в свою очередь с интересом посмотрела на него.
Юноша понимал, что на переговорах можно сказать многое одним только подбором участников. Он вспоминал слова тетушки Белы: «Избегай людей с лицами слишком мрачными или слишком улыбчивыми — ни тем, ни другим нельзя верить». Алан попытался придать лицу выражение полного безразличия. Теперь он смотрел на Таллию. Он никогда еще не оказывался так близко к молодой герцогине. У нее была красивая и чистая кожа, кое-где покрытая веснушками. На солнце ее светлые волосы ярко отливали золотом. Нижняя губа дрожала. Девушка отважилась бросить взгляд на Антонию, на лице которой застыло обыкновенное выражение добродушной заботливости.
Виллам неохотно спешился и поцеловал руку епископу, выказывая уважение к ее сану. Две «орлицы» были персонами не столь важными, чтобы удостоиться подобной чести. Как и Алан с Герибертом, они стояли позади, наблюдая за происходящим.
— Госпожа Таллия, — произнес Гельмут Виллам, кивнув девушке. — Рад видеть вас снова.
Та кивнула в ответ, не сказав ни слова. Казалось, сейчас она вообще неспособна говорить.
— Это все, с кем мы должны вести переговоры? — продолжил старый маркграф. — Лорд Родульф не удостоит нас своим присутствием?
— Думаю, вы и так знаете, что он вам скажет.
— Правда, — отвечал Виллам, не удержавшись от улыбки. — Родульф человек искренний. Но я вижу в вашем войске знамена, которые удивляют меня. Его величество и я, мы оба лично знаем графа Лавастина, и все же он не пожелал высказать нам свои требования и претензии.
Губы Антонии дрогнули. Она просто указала на собак. Виллам посмотрел в их сторону и сначала показался взволнованным. Епископ, очевидно, давала понять, что Лавастин верен Сабеле как собака и что граф желал оскорбить короля, посылая псов как своих представителей. Гельмут повернулся и несколько минут глядел на Алана, не знавшему куда себя деть все эти долгие, мучительные минуты. На лице Гельмута появилось выражение неутоленной скорби, причин которой Алан не знал. Лютгарда коснулась его запястья, ободряя маркграфа.
— Я желал бы говорить, — оправившись, продолжил Виллам, — с принцессой Сабелой.
— Разумеется, — вкрадчиво сказала Антония, — все слова, произнесенные достойным маркграфом, достигнут ее ушей. Я всего лишь утлая ладья, что переправит их через людское море. Да и самой госпоже есть что сказать брату.
— Без сомнения, — сухо ответил старик. — Приступим же к делу. Зачем Сабела и ее войско оставили земли Арконии?
Мул, на котором сидела епископ, забеспокоился, и Алану пришлось натянуть поводья, чтобы утихомирить его. Антония указала рукой на красное знамя Генриха.
— Госпожа недовольна тем, что брат занял трон Вендара, по праву принадлежащий ей.
Виллам кивнул. Взгляд его был тяжелым, темным, как после долгих бессонных ночей.
— Спор этот уладили восемь лет назад. На вашем алтаре, госпожа Антония, принцесса Сабела поклялась не держать обиды на короля Генриха, удалиться в свои владения и быть верным помощником брату в нелегких его трудах. Она нарушает клятву?
— Госпожа принесла ее по принуждению, как вы и сами знаете, достойный маркграф. Был ли у нее выбор? Только те, что способны носить алые одеяния святых мучеников, могут предпочесть смерть жизни. И потому Владычица всегда прощает нам наше желание жить, лишь бы сердце наше оставалось чистым, а поведение достойным. Лишь бы не забывали мы наш долг перед Господом.
— Вот как, оказывается, можно трактовать Писание, — неожиданно вмешалась Лютгарда.
— Я не желала бы, — отвечала, терпеливо улыбаясь, Антония, — заводить здесь богословский спор, госпожа. — И она вновь повернулась к Вилламу. Даже сидя на своем муле, старая женщина все же не возвышалась над ним, маркграф был высок и тучен. — Сабела разумная женщина. Генрих сохранит титул герцога Саонии. Графство Аттомар отойдет его сестре, Ротрудис. Сабела займет трон Вендара, а Варре отойдет к ее дочери, госпоже Таллии. Она выкажет Генриху уважение: его сын, Эккехард, сможет жениться на ней и стать герцогом-консортом Варре.
Виллам был слишком умен и стар и к тому же слишком отягощен своей скорбью, чтобы позволить гневу овладеть собой.
— Предложение столь дерзко, что я не в силах даже посмеяться над ним. Король Генрих может сказать госпоже Сабеле только одно: она сохранит владения и титул, если оставит поле битвы и вернется в пределы своего герцогства.
— Свое герцогство? Аркония принадлежит ее супругу, Беренгару.
Виллам недовольно хмыкнул, выказывая наконец свое раздражение.
— Ваше преосвященство, не стоит обращаться со мной как с несмышленым глупцом. Беренгар достойный человек и весьма благородных кровей, но он, скажем так, не вполне владеет ситуацией. Все мы знаем, что герцогством правит Сабела. — Он быстро кивнул в сторону Таллии, она густо покраснела и так сосредоточенно изучала свои руки, что сперва Алан, потом Гериберт, двое «орлиц», а затем и остальные трое, знавшие девушку лучше, тоже посмотрели на ее руки, будто желая видеть, не выросло ли на них нечто необычное и заслуживающее столь пристального внимания.
— Простите меня, госпожа Таллия.
Она пробормотала в ответ что-то невразумительное. Антония заговорила:
— Если мы не приходим к согласию, маркграф Виллам, не стоит и спорить, не так ли?
— Вы желаете сражаться? — Он выглядел весьма удивленным.
Было чему удивляться: королевская многочисленная рать располагала большим количеством кавалерии. Это гарантировало Генриху победу.
— Конечно, мы не хотим войны, — глубоко вздохнула Антония. — Конечно же, мы желаем мира, достойные маркграф Виллам и герцогиня Лютгарда. Все, живущие в Круге Единства, желают мира, ибо не его ли заповедали нам Господь с Владычицей? Но разве может госпожа Сабела оставить Генриху то, что по праву принадлежит ей самой?
— Она не…
— Она родила ребенка. Вот Таллия, перед вами. А у Генриха есть только честное слово женщины-язычницы. Можно ли доверять слову народа Аои? Не сказано ли, что они, эльфы, произошли от падших ангелов?
— Вообще-то, — прервала свое молчание Лютгарда, — как написано в «Диалогах о Судьбе» и как учит нас блаженный Дайсан, эльфы…
— Я не буду обсуждать здесь церковные вопросы. — Антония сделала резкий жест правой рукой.
Какое-то время все молчали. Лютгарда побледнела. Она явно была встревожена и хотела что-то еще сказать, но Виллам остановил ее.
— Откуда нам знать, что наследник Генриха — истинный? — продолжала Антония. — Откуда нам знать, что Санглант его сын? Сабела была первой, кого король Арнульф назначил наследником. Сабела, не Генрих. И только женщина, давшая ребенку жизнь, может твердо знать, что тот действительно рожден ею. Мужчина же может заблуждаться в отцовстве, ибо даже если он заточит свою женщину в темницу и лишит ее общества других мужчин, существа, лишенные плоти и крови, могут найти свой путь в ее чрево…
— Вы утверждаете, — уже сильнее гневался Виллам, — что Генрих солгал о Сангланте и своем Странствии наследника?
— Я ничего не утверждаю о Генрихе. Говорю только, что он может заблуждаться и что мы не можем быть уверенными в его праве. Разве вы, достойный маркграф, не знаете, что церковь всегда предпочитала наследование по мужской линии? Древние даррийцы практиковали усыновление и могли принять в свой дом любого ребенка, но церковь утвердила свои правила наследования триста лет назад, на соборе в Нисибии. Многие из нас хотят вовсе запретить преемственность по мужской линии. — Антония говорила со все возрастающим жаром. Она всегда умела представить себя правой, но никогда Алан не видел ее такой воодушевленной. — Если Генрих продолжит править, кто станет властителем после него? Дети Софии из Аретузы? Не проникнут ли тогда в наше королевство пороки Востока? Известно ли тебе, маркграф, что новая ересь, пустившая у нас корни, берет свое начало в землях, подвластных аретузийским императорам? Кем будут наши властители — настоящими вендийцами или изнеженными выродками из Аретузы?
— Они будут детьми Генриха, — твердо отвечал Виллам. — И они будут сильными королями, что бы вы ни говорили, госпожа Антония.
— Бойтесь аретузийцев, дары приносящих, — загадочно ответила та. — Женись Генрих на доброй вендийской дворянке, я не была бы столь тверда. Но он не сделал этого. Обе женщины, от которых он имел детей, не вендийской крови, а одна из них и вовсе не человек. — Лицо епископа окончательно потеряло выражение доброй бабушки, заботящейся о многочисленных внуках. Добродушие сменилось холодной и тяжелой маской. — Я не могу верить такому человеку. И его отпрыскам тоже. Санглант! Его любимчик! Бастард, нелюдь и, скорее всего, вовсе не сын короля, ибо слово его распутной матушки стоит немногого. И Генрих дает себя одурачить, потому что любит ребенка, и об этом знают все в землях Вендара! Достойно ли это короля? Может ли такой король быть твердым? Сабела же, как диктует ей долг, замужем за человеком благородных вендийских кровей. Генриху недостаточно того, чем он обладает, не так ли? Он хочет стать императором в Дарре. Хочет стать новым Тайлефером. Хорошо! Но пусть сначала он наведет порядок в собственных землях, прежде чем претендовать на другие. Пусть встретит женщину из собственного народа, прежде чем сходиться со случайными распутными девками!
Лицо Антонии горело гневом. Лютгарда дернулась, будто хотела шагнуть к епископу и силой заставить ее замолчать, но Виллам удержал ее:
— Я выслушал достаточно оскорблений. Говорить больше не о чем. Пусть кровь, пролитая сегодня, падет на вашу голову, госпожа Антония. Пусть во всех хрониках будет отныне записано, что принцесса Сабела отвергла великодушие короля и предпочла оказаться лицом к лицу с его яростью.
Маркграф вскочил на лошадь и направился в сторону войск. Лютгарда продолжала стоять. Наконец жестко молвила, глядя прямо в лицо Антонии:
— Ты словно колодец со сладкой водой, отравленной ядом гуивра. — Затем она повернулась и последовала за Вилламом, сопровождаемая «орлицами».
Младшая из них обернулась. У нее были светлые волосы, самые светлые, какие Алан когда-либо видел, если не считать волос пленного вождя эйка. Ее голубые глаза встретились с глазами юноши, и какое-то время они смотрели друг на друга, скорее с любопытством, чем с враждой.
— Ханна! — окликнула ее другая «орлица». Девушка оторвала взгляд от Алана, глянула на собак и последовала за товарищем.
— Это все правда, ваше преосвященство? — спросила Таллия.
— Что правда? — Антония вновь приняла свой обычный спокойный вид. — Поехали, дитя мое, надо вернуться к нашим солдатам. Битва скоро начнется.
— То, что вы говорили. О Генрихе.
— Конечно, правда. Зачем мне говорить то, что правдой не является?
Таллия промолчала. Она позволила Гериберту отвести мула. Когда они вернулись в расположение войск, Виллиброд взял у Алана поводья мула Антонии. Таллию увели к обозу, где те, кто не мог сражаться, в безопасности ожидали исхода битвы. Оттуда же везли задрапированную рогожей повозку, ту, в которой был заключен гуивр.
— «Драконов» не видно? — спросила Сабела.
— Нет. И вряд ли прячутся, ведь они всегда в авангарде.
— Хоть Санглант и сын шлюхи, — мрачно проговорила Сабела, — но он известен своей храбростью. А что другие?
— Не вижу никого.
— Никого из детей Генриха?
— Никого.
— Жаль. Я надеялась, что изловлю хоть одного. Мне бы пригодились такие заложники.
Ответ Антонии были тихим и мягким. Только Алан и, может быть, Гериберт слышали его:
— Они лучше послужат вам, если будут мертвы.
Прибыл гонец, сообщивший, что люди Родульфа готовы.
— Отправляйтесь в тыл, ваше преосвященство, — обратилась Сабела к своей соратнице. — Вас я потерять не могу.
Герцогиня надела шлем и затянула ремешок. Позади нее в руках солдата развевалось знамя Арконии: на золотом фоне зеленый силуэт гуивра распростер крылья над красной башней.
— Что с нашими гостями? — с улыбкой взглянула Антония на Агиуса и Констанцию.
— Возьмите их с собой. Они слишком ценны, чтобы рисковать их жизнью в бою.
Епископ кивнула, и стражники увели пленников.
— Следуйте за мной, — позвала она своих приближенных.
Алан колебался.
— Пойдем, дитя мое, — поманила Антония и его. — Тоже будешь сопровождать меня.
Сабела заметила его колебания.
— Ведь это один из людей Лавастина. Пусть займет место в его отряде.
— Но…
— Делайте, как я сказала, — торопливо оборвала Сабела.
Антония задержалась, и лицо ее застыло. Но неожиданно, словно солнце, выглянувшее из-за туч, вновь озарилось привычной улыбкой:
— Как пожелаете, госпожа.
Очевидно, епископ могла подчинить своей воле графа Лавастина, но не дочь короля Арнульфа. Сабела не была ее марионеткой.
С уходом Антонии никто больше не обращал внимания на Алана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Юноша понимал, что на переговорах можно сказать многое одним только подбором участников. Он вспоминал слова тетушки Белы: «Избегай людей с лицами слишком мрачными или слишком улыбчивыми — ни тем, ни другим нельзя верить». Алан попытался придать лицу выражение полного безразличия. Теперь он смотрел на Таллию. Он никогда еще не оказывался так близко к молодой герцогине. У нее была красивая и чистая кожа, кое-где покрытая веснушками. На солнце ее светлые волосы ярко отливали золотом. Нижняя губа дрожала. Девушка отважилась бросить взгляд на Антонию, на лице которой застыло обыкновенное выражение добродушной заботливости.
Виллам неохотно спешился и поцеловал руку епископу, выказывая уважение к ее сану. Две «орлицы» были персонами не столь важными, чтобы удостоиться подобной чести. Как и Алан с Герибертом, они стояли позади, наблюдая за происходящим.
— Госпожа Таллия, — произнес Гельмут Виллам, кивнув девушке. — Рад видеть вас снова.
Та кивнула в ответ, не сказав ни слова. Казалось, сейчас она вообще неспособна говорить.
— Это все, с кем мы должны вести переговоры? — продолжил старый маркграф. — Лорд Родульф не удостоит нас своим присутствием?
— Думаю, вы и так знаете, что он вам скажет.
— Правда, — отвечал Виллам, не удержавшись от улыбки. — Родульф человек искренний. Но я вижу в вашем войске знамена, которые удивляют меня. Его величество и я, мы оба лично знаем графа Лавастина, и все же он не пожелал высказать нам свои требования и претензии.
Губы Антонии дрогнули. Она просто указала на собак. Виллам посмотрел в их сторону и сначала показался взволнованным. Епископ, очевидно, давала понять, что Лавастин верен Сабеле как собака и что граф желал оскорбить короля, посылая псов как своих представителей. Гельмут повернулся и несколько минут глядел на Алана, не знавшему куда себя деть все эти долгие, мучительные минуты. На лице Гельмута появилось выражение неутоленной скорби, причин которой Алан не знал. Лютгарда коснулась его запястья, ободряя маркграфа.
— Я желал бы говорить, — оправившись, продолжил Виллам, — с принцессой Сабелой.
— Разумеется, — вкрадчиво сказала Антония, — все слова, произнесенные достойным маркграфом, достигнут ее ушей. Я всего лишь утлая ладья, что переправит их через людское море. Да и самой госпоже есть что сказать брату.
— Без сомнения, — сухо ответил старик. — Приступим же к делу. Зачем Сабела и ее войско оставили земли Арконии?
Мул, на котором сидела епископ, забеспокоился, и Алану пришлось натянуть поводья, чтобы утихомирить его. Антония указала рукой на красное знамя Генриха.
— Госпожа недовольна тем, что брат занял трон Вендара, по праву принадлежащий ей.
Виллам кивнул. Взгляд его был тяжелым, темным, как после долгих бессонных ночей.
— Спор этот уладили восемь лет назад. На вашем алтаре, госпожа Антония, принцесса Сабела поклялась не держать обиды на короля Генриха, удалиться в свои владения и быть верным помощником брату в нелегких его трудах. Она нарушает клятву?
— Госпожа принесла ее по принуждению, как вы и сами знаете, достойный маркграф. Был ли у нее выбор? Только те, что способны носить алые одеяния святых мучеников, могут предпочесть смерть жизни. И потому Владычица всегда прощает нам наше желание жить, лишь бы сердце наше оставалось чистым, а поведение достойным. Лишь бы не забывали мы наш долг перед Господом.
— Вот как, оказывается, можно трактовать Писание, — неожиданно вмешалась Лютгарда.
— Я не желала бы, — отвечала, терпеливо улыбаясь, Антония, — заводить здесь богословский спор, госпожа. — И она вновь повернулась к Вилламу. Даже сидя на своем муле, старая женщина все же не возвышалась над ним, маркграф был высок и тучен. — Сабела разумная женщина. Генрих сохранит титул герцога Саонии. Графство Аттомар отойдет его сестре, Ротрудис. Сабела займет трон Вендара, а Варре отойдет к ее дочери, госпоже Таллии. Она выкажет Генриху уважение: его сын, Эккехард, сможет жениться на ней и стать герцогом-консортом Варре.
Виллам был слишком умен и стар и к тому же слишком отягощен своей скорбью, чтобы позволить гневу овладеть собой.
— Предложение столь дерзко, что я не в силах даже посмеяться над ним. Король Генрих может сказать госпоже Сабеле только одно: она сохранит владения и титул, если оставит поле битвы и вернется в пределы своего герцогства.
— Свое герцогство? Аркония принадлежит ее супругу, Беренгару.
Виллам недовольно хмыкнул, выказывая наконец свое раздражение.
— Ваше преосвященство, не стоит обращаться со мной как с несмышленым глупцом. Беренгар достойный человек и весьма благородных кровей, но он, скажем так, не вполне владеет ситуацией. Все мы знаем, что герцогством правит Сабела. — Он быстро кивнул в сторону Таллии, она густо покраснела и так сосредоточенно изучала свои руки, что сперва Алан, потом Гериберт, двое «орлиц», а затем и остальные трое, знавшие девушку лучше, тоже посмотрели на ее руки, будто желая видеть, не выросло ли на них нечто необычное и заслуживающее столь пристального внимания.
— Простите меня, госпожа Таллия.
Она пробормотала в ответ что-то невразумительное. Антония заговорила:
— Если мы не приходим к согласию, маркграф Виллам, не стоит и спорить, не так ли?
— Вы желаете сражаться? — Он выглядел весьма удивленным.
Было чему удивляться: королевская многочисленная рать располагала большим количеством кавалерии. Это гарантировало Генриху победу.
— Конечно, мы не хотим войны, — глубоко вздохнула Антония. — Конечно же, мы желаем мира, достойные маркграф Виллам и герцогиня Лютгарда. Все, живущие в Круге Единства, желают мира, ибо не его ли заповедали нам Господь с Владычицей? Но разве может госпожа Сабела оставить Генриху то, что по праву принадлежит ей самой?
— Она не…
— Она родила ребенка. Вот Таллия, перед вами. А у Генриха есть только честное слово женщины-язычницы. Можно ли доверять слову народа Аои? Не сказано ли, что они, эльфы, произошли от падших ангелов?
— Вообще-то, — прервала свое молчание Лютгарда, — как написано в «Диалогах о Судьбе» и как учит нас блаженный Дайсан, эльфы…
— Я не буду обсуждать здесь церковные вопросы. — Антония сделала резкий жест правой рукой.
Какое-то время все молчали. Лютгарда побледнела. Она явно была встревожена и хотела что-то еще сказать, но Виллам остановил ее.
— Откуда нам знать, что наследник Генриха — истинный? — продолжала Антония. — Откуда нам знать, что Санглант его сын? Сабела была первой, кого король Арнульф назначил наследником. Сабела, не Генрих. И только женщина, давшая ребенку жизнь, может твердо знать, что тот действительно рожден ею. Мужчина же может заблуждаться в отцовстве, ибо даже если он заточит свою женщину в темницу и лишит ее общества других мужчин, существа, лишенные плоти и крови, могут найти свой путь в ее чрево…
— Вы утверждаете, — уже сильнее гневался Виллам, — что Генрих солгал о Сангланте и своем Странствии наследника?
— Я ничего не утверждаю о Генрихе. Говорю только, что он может заблуждаться и что мы не можем быть уверенными в его праве. Разве вы, достойный маркграф, не знаете, что церковь всегда предпочитала наследование по мужской линии? Древние даррийцы практиковали усыновление и могли принять в свой дом любого ребенка, но церковь утвердила свои правила наследования триста лет назад, на соборе в Нисибии. Многие из нас хотят вовсе запретить преемственность по мужской линии. — Антония говорила со все возрастающим жаром. Она всегда умела представить себя правой, но никогда Алан не видел ее такой воодушевленной. — Если Генрих продолжит править, кто станет властителем после него? Дети Софии из Аретузы? Не проникнут ли тогда в наше королевство пороки Востока? Известно ли тебе, маркграф, что новая ересь, пустившая у нас корни, берет свое начало в землях, подвластных аретузийским императорам? Кем будут наши властители — настоящими вендийцами или изнеженными выродками из Аретузы?
— Они будут детьми Генриха, — твердо отвечал Виллам. — И они будут сильными королями, что бы вы ни говорили, госпожа Антония.
— Бойтесь аретузийцев, дары приносящих, — загадочно ответила та. — Женись Генрих на доброй вендийской дворянке, я не была бы столь тверда. Но он не сделал этого. Обе женщины, от которых он имел детей, не вендийской крови, а одна из них и вовсе не человек. — Лицо епископа окончательно потеряло выражение доброй бабушки, заботящейся о многочисленных внуках. Добродушие сменилось холодной и тяжелой маской. — Я не могу верить такому человеку. И его отпрыскам тоже. Санглант! Его любимчик! Бастард, нелюдь и, скорее всего, вовсе не сын короля, ибо слово его распутной матушки стоит немногого. И Генрих дает себя одурачить, потому что любит ребенка, и об этом знают все в землях Вендара! Достойно ли это короля? Может ли такой король быть твердым? Сабела же, как диктует ей долг, замужем за человеком благородных вендийских кровей. Генриху недостаточно того, чем он обладает, не так ли? Он хочет стать императором в Дарре. Хочет стать новым Тайлефером. Хорошо! Но пусть сначала он наведет порядок в собственных землях, прежде чем претендовать на другие. Пусть встретит женщину из собственного народа, прежде чем сходиться со случайными распутными девками!
Лицо Антонии горело гневом. Лютгарда дернулась, будто хотела шагнуть к епископу и силой заставить ее замолчать, но Виллам удержал ее:
— Я выслушал достаточно оскорблений. Говорить больше не о чем. Пусть кровь, пролитая сегодня, падет на вашу голову, госпожа Антония. Пусть во всех хрониках будет отныне записано, что принцесса Сабела отвергла великодушие короля и предпочла оказаться лицом к лицу с его яростью.
Маркграф вскочил на лошадь и направился в сторону войск. Лютгарда продолжала стоять. Наконец жестко молвила, глядя прямо в лицо Антонии:
— Ты словно колодец со сладкой водой, отравленной ядом гуивра. — Затем она повернулась и последовала за Вилламом, сопровождаемая «орлицами».
Младшая из них обернулась. У нее были светлые волосы, самые светлые, какие Алан когда-либо видел, если не считать волос пленного вождя эйка. Ее голубые глаза встретились с глазами юноши, и какое-то время они смотрели друг на друга, скорее с любопытством, чем с враждой.
— Ханна! — окликнула ее другая «орлица». Девушка оторвала взгляд от Алана, глянула на собак и последовала за товарищем.
— Это все правда, ваше преосвященство? — спросила Таллия.
— Что правда? — Антония вновь приняла свой обычный спокойный вид. — Поехали, дитя мое, надо вернуться к нашим солдатам. Битва скоро начнется.
— То, что вы говорили. О Генрихе.
— Конечно, правда. Зачем мне говорить то, что правдой не является?
Таллия промолчала. Она позволила Гериберту отвести мула. Когда они вернулись в расположение войск, Виллиброд взял у Алана поводья мула Антонии. Таллию увели к обозу, где те, кто не мог сражаться, в безопасности ожидали исхода битвы. Оттуда же везли задрапированную рогожей повозку, ту, в которой был заключен гуивр.
— «Драконов» не видно? — спросила Сабела.
— Нет. И вряд ли прячутся, ведь они всегда в авангарде.
— Хоть Санглант и сын шлюхи, — мрачно проговорила Сабела, — но он известен своей храбростью. А что другие?
— Не вижу никого.
— Никого из детей Генриха?
— Никого.
— Жаль. Я надеялась, что изловлю хоть одного. Мне бы пригодились такие заложники.
Ответ Антонии были тихим и мягким. Только Алан и, может быть, Гериберт слышали его:
— Они лучше послужат вам, если будут мертвы.
Прибыл гонец, сообщивший, что люди Родульфа готовы.
— Отправляйтесь в тыл, ваше преосвященство, — обратилась Сабела к своей соратнице. — Вас я потерять не могу.
Герцогиня надела шлем и затянула ремешок. Позади нее в руках солдата развевалось знамя Арконии: на золотом фоне зеленый силуэт гуивра распростер крылья над красной башней.
— Что с нашими гостями? — с улыбкой взглянула Антония на Агиуса и Констанцию.
— Возьмите их с собой. Они слишком ценны, чтобы рисковать их жизнью в бою.
Епископ кивнула, и стражники увели пленников.
— Следуйте за мной, — позвала она своих приближенных.
Алан колебался.
— Пойдем, дитя мое, — поманила Антония и его. — Тоже будешь сопровождать меня.
Сабела заметила его колебания.
— Ведь это один из людей Лавастина. Пусть займет место в его отряде.
— Но…
— Делайте, как я сказала, — торопливо оборвала Сабела.
Антония задержалась, и лицо ее застыло. Но неожиданно, словно солнце, выглянувшее из-за туч, вновь озарилось привычной улыбкой:
— Как пожелаете, госпожа.
Очевидно, епископ могла подчинить своей воле графа Лавастина, но не дочь короля Арнульфа. Сабела не была ее марионеткой.
С уходом Антонии никто больше не обращал внимания на Алана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71