Он помрачнел.
— Город пал?
— Из-за предательства, ваше величество. Епископ Констанция попала в плен к Сабеле. Епископом теперь назначена Гельвисса.
— Та самая, которую собор епископов низложил восемь лет назад?
— Да, ваше величество. Отун сдался без боя, чтобы сохранить жизнь епископу. Никто в городе не считает Гельвиссу своей законной госпожой. Но это еще не все. Сабела собрала войско, с ней герцог Родульф Варингийский.
Никто не произнес ни слова, ожидая реакции короля.
— Что Конрад Вейландский? — тихо спросил тот.
Ханна не очень представляла себе, кто этот герцог и каково его значение, но, судя по напряженному ожиданию придворных, вопрос был важен. Гельмут Виллам оглаживал бороду. Герцогиня Лютгарда, облаченная в дорожные одежды, нервно сжимала и разжимал кулаки.
Но «орел» лишь покачал головой. Он едва держался на ногах.
— Не знаю, с ней он или нет. Я оставил город глубокой ночью. Могу сказать только одно: рати Сабелы идут на восток.
На восток! Даже Ханна могла понять, что это значило. На восток, в Вендар.
— Она присягнула мне, — тихо проговорил Генрих. Он был в гневе и движениями напоминал льва, изготовившегося к прыжку. Но воли гневу не давал. — Вендар в опасности. Мы не потерпим бесчинств принцессы Сабелы. Поход на Гент отменяется.
Ханна вздрогнула. Что будет с Лиат?
4
«Поход на Гент отменяется». Чего стоили Генриху эти слова? Росвита поймала на себе взгляд Виллама. Тот явно думал о том же. У короля было трое законных детей. Ради спасения королевства приходилось рисковать четвертым, любимым.
Король Генрих стоял, скрестив руки на груди. Он разглядывал дорогой ковер аретузийской работы, лежавший у него под ногами: геометрический узор из густо-пурпурных и бледно-серебристых цветов и восьмиконечных звезд. Ковер был частью приданого королевы Софии — только она, дочь прежнего и племянница нынешнего аретузийского императора, осмеливалась ходить по пурпуру. Когда она умирала, многое из ее имущества возвратили в Аретузу. Генрих сохранил мантию, возможно, против воли умиравшей, считая, что он единственный из ныне живущих королей достоин носить мантию Священной Даррийской Империи. Многие пытались провозгласить себя наследниками покойного Тайлефера, и никто не сумел. Империя, воссозданная великим императором, просуществовала двадцать четыре года и ушла в небытие вместе со своим императором. И теперь ни один из королей, даже при поддержке госпожи-иерарха, не хотел присваивать себе этот титул.
— Всем собраться, — отдал наконец Генрих приказ. — Выступаем на рассвете.
Гонец, несмотря на то что рисковал своей жизнью, был отпущен без королевского благоволения. Приказали лишь его накормить и напоить. Король отправился в опочивальню, а вассалы стали созывать своих людей, и вскоре монастырское предместье напоминало растревоженный улей. Все герцоги и графы, не исключая Лютгарду и Джудит, собиравшиеся отправиться в собственные владения со своими солдатами, теперь шли с королем. Не было времени собирать войска из отдаленных провинций.
«Орлов» подчинили Ротрудис, герцогине Саонийской и Аттомарской, и Бурхарду, герцогу Аварийскому. Некоторые отправились в более мелкие владения. Большая часть монастырских запасов продовольствия грузилась на повозки королевского обоза. Услышав страшные новости о мятеже, никто, даже келарь, не возражал против опустошения погребов.
Сразу после вечерни к Росвите, занятой сбором дорожного сундука и упаковкой рукописей, пергаментов, перьев и чернильниц, пришел Виллам. Он был напуган, и она немедленно все отложила и заторопилась ему навстречу.
— Мой сын куда-то пропал, — сказал он, — вы не видели его сегодня?
Росвита почувствовала себя виноватой. За последние часы произошло много неожиданностей, и она забыла о своем обещании приглядывать за мальчиком. Но тут же сообразила, куда он мог уйти.
— Я не видела его. А слуги?
— Шестерых нет — тех, что помоложе. Остальные ничего не говорят. — Виллам явно ожидал худшего.
— Приведите их сюда.
Маркграф вышел мрачный. Она закончила укладывать свитки, передала сундук слуге и отправилась навстречу свите Виллама. Они встретились у небольшой часовни, единственного тихого места во всей монастырской округе. Гельмут привел двух человек — седоволосого старого и верного слугу и юношу, смущенного и чуть не плачущего.
Росвита пристально смотрела на них. Старик не представлял интереса: дядька, много лет посвятивший воспитанию мальчика, обучая его военному ремеслу и верховой езде, вряд ли втянул бы того в опасную авантюру. Молодой слуга мог.
— Надеюсь, ты не собираешься мне лгать? — обратилась она к нему. — Кто ты? Кто твои родители?
Он назвал свое имя и происхождение.
— Где господин Бертольд?
Юноша взглянул на старика. Тот упорно смотрел вперед. Молодой слуга не знал, куда девать руки, и покусывал нижнюю губу.
— Смотри мне в глаза и поклянись, что ничего не знаешь.
Юноша заплакал. Старик заговорил, желая спасти того от клятвопреступления или предательства молодого господина:
— Он ничего не знает об экспедиции. Я был против, но господин Бертольд не послушался.
— И ты не пошел с ним! — Виллам поднял кулак, словно желая ударить им в дверь часовни, но вовремя опомнился.
Темнело. Росвита с трудом различала лица собеседников. Два монаха вошли в часовню, держа в руках горящие светильники, и принялись зажигать лампады. Скоро начнется повечерие, и монахи отправятся спать.
— Так он мне приказал, господин. Я послушный слуга. И по правде говоря, ничего страшного не вижу. Это всего лишь старые развалины. Я видел много таких собственными глазами, и ничего не произошло. Он взял с собой шестерых лучших солдат и утром отправился туда.
— И до сих пор не вернулся!
Старик понурил голову. Даже при слабом свете, падавшем из окон часовни, она видела, что он чувствует себя виновным во всех смертных грехах.
— Возьмите факелы, лопаты, оружие. Все, что необходимо. Соберите десять моих солдат и всех слуг сына. Быстро!
Они сделали, как было приказано.
Росвита отправилась на службу. Было многолюдно, собрались все, кто проживал в ближайших гостевых домах. Когда служба кончилась и все вышли, Виллам упал на колени и всю ночь молился, протягивая руки к небу. Монахи пропели ночную песнь, а когда забрезжили первые лучи солнца, затянули хвалу Владычице. Король прибыл к утренней службе, готовый к походу и облаченный в доспехи. Впереди шла Сапиентия в дорожной одежде, она держала отцовский шлем в руках, а на правом плече ее был значок святой Перпетуи, Повелительницы Битв. Теофану оставалась в обозе позади военной колонны, с теми, кто, как и Росвита, не мог сражаться.
Когда заутреня кончилась и перед алтарем были прочитаны последние молитвы, Генрих вышел из храма и направился к оседланным лошадям. Светало, но никто из отправившихся к развалинам не вернулся.
— Нам пора выступать, — сказал Генрих.
Виллам понурил голову. Он ополоснул лицо холодной водой и пошел вместе со всеми.
Утром войско двигалось медленно, стараясь не сильно обгонять обоз с королевским двором. В полдень их догнали несколько человек из монастыря. Росвита оставила свое место в повозке и поспешила к ним, желая узнать новости. Бертольд был способный юноша, и она чувствовала ответственность за случившееся.
Но, судя по лицу старика, с которым она разговаривала ночью и который теперь выступал за других слуг, новости были недобрые.
— Горестную историю поведаю я вам, господин. — Его голос звучал ровно, но глаза выдавали глубину горя.
— Мой сын мертв, — опережая его и произнося эти слова, Виллам будто желал усилить свою боль, чтобы притупить мысли и забыться в отчаянии.
Старый слуга повесил голову.
— Нет, господин. — Он не сразу мог продолжить. Росвита пробиралась сквозь толпу — и люди, заметив ее, расступились, освобождая проход. Она подошла к Вилламу и, ободряя его, взяла за руку. Король оставил свое место во главе войска и подошел к ним.
— Я увидел странные вещи, которых объяснить не смогу. Вот что случилось… Сегодня день святой Амвросии, второй после праздника святой Сюзанны и третий день месяца сормаса. Ясное утро, светлый и солнечный день, очевидно, предвещали, что Господь с Владычицей покровительствовали походу. Несколько часов мы карабкались по склону, — говорил старик, — светила луна, и мы быстро обнаружили тропу. Но когда пошли по ней, увидели, что она петляет, и решили, что заблудились. Остановились мы в лесу, среди высоких сосен, каких никому из нас видеть не доводилось. С рассветом двинулись дальше и дошли до каменной россыпи, которая оказалась прямо над нами. Один из солдат сказал, что это и есть то место, где живет святой отшельник. К нашему удивлению, когда рассвело окончательно, мы увидели двух львов, отдыхавших на вершине скалы. Заметив нас, они убежали. Опасаясь за жизнь старца, мы стали стучаться в его хижину. — Тут он приложился к Кругу Единства, висевшему у него на груди. — Чудо! Мы увидели его сидящим посреди комнаты на грязном полу и облаченным в белые льняные одежды. Стояло дивное благоухание, словно поле цветов уместилось в маленькой лачуге. И когда мы коснулись его, желая разбудить, он оказался холоден, как камень. Святой старец был мертв.
Росвита стала читать про себя заупокойную молитву и твердо решила добавить имя Фиделиуса к списку тех, кого ежедневно поминают на утренней службе. Оплакивать старца не следовало, ведь он принадлежал к тем людям, что, без сомнения, возносятся в Покои Света. И с ней была его частица — написанная им книга.
— Я послал десятерых, чтобы осмотреть те руины, о которых вы говорили, господин, — продолжал старый слуга. — А сам остался, чтобы достойно похоронить отшельника. Я не смогу этого объяснить… но за нами кто-то наблюдал. Когда мы копали могилу, наверху снова появились львы. Они не двинулись в нашу сторону. Просто наблюдали.
И когда мы закончили, исчезли. Затем мы отправились к развалинам на вершине холма. Но странное зрелище открылось перед нами! Вы говорили, это руины, но… Аккуратный круг из вертикально установленных камней, а в его центре огромная плита.
— Вертикально стоящих? — рванулся Виллам.
— Вертикально и ровно расставленных на одинаковом расстоянии друг от друга. Я не раз видел остатки построек великанов, но ни одна из них так не сохранилась.
— Невозможно! — вскричал Виллам. — Всего три дня назад они были расколоты на куски…
Старик закрыл лицо руками и стоял так, пока сам король не приказал продолжать.
— Мы тоже удивились, — перешел рассказчик на шепот. — Курганы были открыты. В каждом вход, укрепленный каменными плитами. Мы зажгли факелы и вошли: все казалось подозрительным. Стены, укрепленные каменной плиткой, в виде коридоров крепости, а не могил. В каждом кургане проход, ведущий в круглую залу в центре холма. И ничего, кроме грязи и пыли. Никаких больше ходов, могил, костей или сокровищ. Только в одном кургане отпечаток стопы и вот это.
Он достал из кармана и протянул слушателям золотое кольцо, сверкавшее на солнце.
Виллам громко застонал и выхватил из рук старика кольцо, поворачивая его и надеясь что-то увидеть. Отчаяние охватило его.
— Кольцо его матери, — прошептал наконец граф. — Она отдала кольцо перед смертью.
Все плакали: старый граф, слуги Бертольда. Плакал и Генрих, как и полагалось королю при виде горя, постигшего одного из вернейших вассалов. Росвита растерялась. Поведанная история изумляла, но она пыталась трезво оценить происшедшее. Видимо, действие неведомых сил. Как могли каменные глыбы быть подняты и установлены на прежние места? Откуда взялись львы? Что значило упоминание Фиделиусом Семерых Спящих? Что толкнуло Бертольда отправиться к развалинам в сопровождении именно шести спутников? Росвита не допускала мысли о случайности.
Виллам наконец справился с собой. Горе будет снедать его долгие месяцы, но… прежде всего у него есть долг перед королем, необходимо идти дальше на запад, навстречу войскам мятежной принцессы.
XII. КРОВАВОЕ СЕРДЦЕ
1
Хаос царил на улицах Гента. Город был бы похож на кромешный ад, если бы моросящий дождь не прибил облака пыли, нависшие над ним. Слякоть и грязь царили повсюду, но никто не осмеливался использовать драгоценную воду, чтобы помыться. Воды из колодцев хватало для питья, а берега реки всюду обстреливались врагом. Стрелы народа эйка с костяными наконечниками били не хуже железных — насмерть.
Лиат много повидала за свою короткую жизнь. Видела дворец иерарха в Дарре, деревни, построенные на развалинах древних городов Сирракус и Картьяко, жила в двух шагах от резиденции Калифа, что в великолепном джиннском городе Куртубахе. Побывала в Паирре, столице салийских королей, доплывала на корабле до торгового форпоста Меделанхии, гуляла посреди горделивых улиц Отуна. Они с отцом проезжали деревни, почти вымершие от голода, города, в которых красный флаг на воротах предупреждал об эпидемии чумы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Город пал?
— Из-за предательства, ваше величество. Епископ Констанция попала в плен к Сабеле. Епископом теперь назначена Гельвисса.
— Та самая, которую собор епископов низложил восемь лет назад?
— Да, ваше величество. Отун сдался без боя, чтобы сохранить жизнь епископу. Никто в городе не считает Гельвиссу своей законной госпожой. Но это еще не все. Сабела собрала войско, с ней герцог Родульф Варингийский.
Никто не произнес ни слова, ожидая реакции короля.
— Что Конрад Вейландский? — тихо спросил тот.
Ханна не очень представляла себе, кто этот герцог и каково его значение, но, судя по напряженному ожиданию придворных, вопрос был важен. Гельмут Виллам оглаживал бороду. Герцогиня Лютгарда, облаченная в дорожные одежды, нервно сжимала и разжимал кулаки.
Но «орел» лишь покачал головой. Он едва держался на ногах.
— Не знаю, с ней он или нет. Я оставил город глубокой ночью. Могу сказать только одно: рати Сабелы идут на восток.
На восток! Даже Ханна могла понять, что это значило. На восток, в Вендар.
— Она присягнула мне, — тихо проговорил Генрих. Он был в гневе и движениями напоминал льва, изготовившегося к прыжку. Но воли гневу не давал. — Вендар в опасности. Мы не потерпим бесчинств принцессы Сабелы. Поход на Гент отменяется.
Ханна вздрогнула. Что будет с Лиат?
4
«Поход на Гент отменяется». Чего стоили Генриху эти слова? Росвита поймала на себе взгляд Виллама. Тот явно думал о том же. У короля было трое законных детей. Ради спасения королевства приходилось рисковать четвертым, любимым.
Король Генрих стоял, скрестив руки на груди. Он разглядывал дорогой ковер аретузийской работы, лежавший у него под ногами: геометрический узор из густо-пурпурных и бледно-серебристых цветов и восьмиконечных звезд. Ковер был частью приданого королевы Софии — только она, дочь прежнего и племянница нынешнего аретузийского императора, осмеливалась ходить по пурпуру. Когда она умирала, многое из ее имущества возвратили в Аретузу. Генрих сохранил мантию, возможно, против воли умиравшей, считая, что он единственный из ныне живущих королей достоин носить мантию Священной Даррийской Империи. Многие пытались провозгласить себя наследниками покойного Тайлефера, и никто не сумел. Империя, воссозданная великим императором, просуществовала двадцать четыре года и ушла в небытие вместе со своим императором. И теперь ни один из королей, даже при поддержке госпожи-иерарха, не хотел присваивать себе этот титул.
— Всем собраться, — отдал наконец Генрих приказ. — Выступаем на рассвете.
Гонец, несмотря на то что рисковал своей жизнью, был отпущен без королевского благоволения. Приказали лишь его накормить и напоить. Король отправился в опочивальню, а вассалы стали созывать своих людей, и вскоре монастырское предместье напоминало растревоженный улей. Все герцоги и графы, не исключая Лютгарду и Джудит, собиравшиеся отправиться в собственные владения со своими солдатами, теперь шли с королем. Не было времени собирать войска из отдаленных провинций.
«Орлов» подчинили Ротрудис, герцогине Саонийской и Аттомарской, и Бурхарду, герцогу Аварийскому. Некоторые отправились в более мелкие владения. Большая часть монастырских запасов продовольствия грузилась на повозки королевского обоза. Услышав страшные новости о мятеже, никто, даже келарь, не возражал против опустошения погребов.
Сразу после вечерни к Росвите, занятой сбором дорожного сундука и упаковкой рукописей, пергаментов, перьев и чернильниц, пришел Виллам. Он был напуган, и она немедленно все отложила и заторопилась ему навстречу.
— Мой сын куда-то пропал, — сказал он, — вы не видели его сегодня?
Росвита почувствовала себя виноватой. За последние часы произошло много неожиданностей, и она забыла о своем обещании приглядывать за мальчиком. Но тут же сообразила, куда он мог уйти.
— Я не видела его. А слуги?
— Шестерых нет — тех, что помоложе. Остальные ничего не говорят. — Виллам явно ожидал худшего.
— Приведите их сюда.
Маркграф вышел мрачный. Она закончила укладывать свитки, передала сундук слуге и отправилась навстречу свите Виллама. Они встретились у небольшой часовни, единственного тихого места во всей монастырской округе. Гельмут привел двух человек — седоволосого старого и верного слугу и юношу, смущенного и чуть не плачущего.
Росвита пристально смотрела на них. Старик не представлял интереса: дядька, много лет посвятивший воспитанию мальчика, обучая его военному ремеслу и верховой езде, вряд ли втянул бы того в опасную авантюру. Молодой слуга мог.
— Надеюсь, ты не собираешься мне лгать? — обратилась она к нему. — Кто ты? Кто твои родители?
Он назвал свое имя и происхождение.
— Где господин Бертольд?
Юноша взглянул на старика. Тот упорно смотрел вперед. Молодой слуга не знал, куда девать руки, и покусывал нижнюю губу.
— Смотри мне в глаза и поклянись, что ничего не знаешь.
Юноша заплакал. Старик заговорил, желая спасти того от клятвопреступления или предательства молодого господина:
— Он ничего не знает об экспедиции. Я был против, но господин Бертольд не послушался.
— И ты не пошел с ним! — Виллам поднял кулак, словно желая ударить им в дверь часовни, но вовремя опомнился.
Темнело. Росвита с трудом различала лица собеседников. Два монаха вошли в часовню, держа в руках горящие светильники, и принялись зажигать лампады. Скоро начнется повечерие, и монахи отправятся спать.
— Так он мне приказал, господин. Я послушный слуга. И по правде говоря, ничего страшного не вижу. Это всего лишь старые развалины. Я видел много таких собственными глазами, и ничего не произошло. Он взял с собой шестерых лучших солдат и утром отправился туда.
— И до сих пор не вернулся!
Старик понурил голову. Даже при слабом свете, падавшем из окон часовни, она видела, что он чувствует себя виновным во всех смертных грехах.
— Возьмите факелы, лопаты, оружие. Все, что необходимо. Соберите десять моих солдат и всех слуг сына. Быстро!
Они сделали, как было приказано.
Росвита отправилась на службу. Было многолюдно, собрались все, кто проживал в ближайших гостевых домах. Когда служба кончилась и все вышли, Виллам упал на колени и всю ночь молился, протягивая руки к небу. Монахи пропели ночную песнь, а когда забрезжили первые лучи солнца, затянули хвалу Владычице. Король прибыл к утренней службе, готовый к походу и облаченный в доспехи. Впереди шла Сапиентия в дорожной одежде, она держала отцовский шлем в руках, а на правом плече ее был значок святой Перпетуи, Повелительницы Битв. Теофану оставалась в обозе позади военной колонны, с теми, кто, как и Росвита, не мог сражаться.
Когда заутреня кончилась и перед алтарем были прочитаны последние молитвы, Генрих вышел из храма и направился к оседланным лошадям. Светало, но никто из отправившихся к развалинам не вернулся.
— Нам пора выступать, — сказал Генрих.
Виллам понурил голову. Он ополоснул лицо холодной водой и пошел вместе со всеми.
Утром войско двигалось медленно, стараясь не сильно обгонять обоз с королевским двором. В полдень их догнали несколько человек из монастыря. Росвита оставила свое место в повозке и поспешила к ним, желая узнать новости. Бертольд был способный юноша, и она чувствовала ответственность за случившееся.
Но, судя по лицу старика, с которым она разговаривала ночью и который теперь выступал за других слуг, новости были недобрые.
— Горестную историю поведаю я вам, господин. — Его голос звучал ровно, но глаза выдавали глубину горя.
— Мой сын мертв, — опережая его и произнося эти слова, Виллам будто желал усилить свою боль, чтобы притупить мысли и забыться в отчаянии.
Старый слуга повесил голову.
— Нет, господин. — Он не сразу мог продолжить. Росвита пробиралась сквозь толпу — и люди, заметив ее, расступились, освобождая проход. Она подошла к Вилламу и, ободряя его, взяла за руку. Король оставил свое место во главе войска и подошел к ним.
— Я увидел странные вещи, которых объяснить не смогу. Вот что случилось… Сегодня день святой Амвросии, второй после праздника святой Сюзанны и третий день месяца сормаса. Ясное утро, светлый и солнечный день, очевидно, предвещали, что Господь с Владычицей покровительствовали походу. Несколько часов мы карабкались по склону, — говорил старик, — светила луна, и мы быстро обнаружили тропу. Но когда пошли по ней, увидели, что она петляет, и решили, что заблудились. Остановились мы в лесу, среди высоких сосен, каких никому из нас видеть не доводилось. С рассветом двинулись дальше и дошли до каменной россыпи, которая оказалась прямо над нами. Один из солдат сказал, что это и есть то место, где живет святой отшельник. К нашему удивлению, когда рассвело окончательно, мы увидели двух львов, отдыхавших на вершине скалы. Заметив нас, они убежали. Опасаясь за жизнь старца, мы стали стучаться в его хижину. — Тут он приложился к Кругу Единства, висевшему у него на груди. — Чудо! Мы увидели его сидящим посреди комнаты на грязном полу и облаченным в белые льняные одежды. Стояло дивное благоухание, словно поле цветов уместилось в маленькой лачуге. И когда мы коснулись его, желая разбудить, он оказался холоден, как камень. Святой старец был мертв.
Росвита стала читать про себя заупокойную молитву и твердо решила добавить имя Фиделиуса к списку тех, кого ежедневно поминают на утренней службе. Оплакивать старца не следовало, ведь он принадлежал к тем людям, что, без сомнения, возносятся в Покои Света. И с ней была его частица — написанная им книга.
— Я послал десятерых, чтобы осмотреть те руины, о которых вы говорили, господин, — продолжал старый слуга. — А сам остался, чтобы достойно похоронить отшельника. Я не смогу этого объяснить… но за нами кто-то наблюдал. Когда мы копали могилу, наверху снова появились львы. Они не двинулись в нашу сторону. Просто наблюдали.
И когда мы закончили, исчезли. Затем мы отправились к развалинам на вершине холма. Но странное зрелище открылось перед нами! Вы говорили, это руины, но… Аккуратный круг из вертикально установленных камней, а в его центре огромная плита.
— Вертикально стоящих? — рванулся Виллам.
— Вертикально и ровно расставленных на одинаковом расстоянии друг от друга. Я не раз видел остатки построек великанов, но ни одна из них так не сохранилась.
— Невозможно! — вскричал Виллам. — Всего три дня назад они были расколоты на куски…
Старик закрыл лицо руками и стоял так, пока сам король не приказал продолжать.
— Мы тоже удивились, — перешел рассказчик на шепот. — Курганы были открыты. В каждом вход, укрепленный каменными плитами. Мы зажгли факелы и вошли: все казалось подозрительным. Стены, укрепленные каменной плиткой, в виде коридоров крепости, а не могил. В каждом кургане проход, ведущий в круглую залу в центре холма. И ничего, кроме грязи и пыли. Никаких больше ходов, могил, костей или сокровищ. Только в одном кургане отпечаток стопы и вот это.
Он достал из кармана и протянул слушателям золотое кольцо, сверкавшее на солнце.
Виллам громко застонал и выхватил из рук старика кольцо, поворачивая его и надеясь что-то увидеть. Отчаяние охватило его.
— Кольцо его матери, — прошептал наконец граф. — Она отдала кольцо перед смертью.
Все плакали: старый граф, слуги Бертольда. Плакал и Генрих, как и полагалось королю при виде горя, постигшего одного из вернейших вассалов. Росвита растерялась. Поведанная история изумляла, но она пыталась трезво оценить происшедшее. Видимо, действие неведомых сил. Как могли каменные глыбы быть подняты и установлены на прежние места? Откуда взялись львы? Что значило упоминание Фиделиусом Семерых Спящих? Что толкнуло Бертольда отправиться к развалинам в сопровождении именно шести спутников? Росвита не допускала мысли о случайности.
Виллам наконец справился с собой. Горе будет снедать его долгие месяцы, но… прежде всего у него есть долг перед королем, необходимо идти дальше на запад, навстречу войскам мятежной принцессы.
XII. КРОВАВОЕ СЕРДЦЕ
1
Хаос царил на улицах Гента. Город был бы похож на кромешный ад, если бы моросящий дождь не прибил облака пыли, нависшие над ним. Слякоть и грязь царили повсюду, но никто не осмеливался использовать драгоценную воду, чтобы помыться. Воды из колодцев хватало для питья, а берега реки всюду обстреливались врагом. Стрелы народа эйка с костяными наконечниками били не хуже железных — насмерть.
Лиат много повидала за свою короткую жизнь. Видела дворец иерарха в Дарре, деревни, построенные на развалинах древних городов Сирракус и Картьяко, жила в двух шагах от резиденции Калифа, что в великолепном джиннском городе Куртубахе. Побывала в Паирре, столице салийских королей, доплывала на корабле до торгового форпоста Меделанхии, гуляла посреди горделивых улиц Отуна. Они с отцом проезжали деревни, почти вымершие от голода, города, в которых красный флаг на воротах предупреждал об эпидемии чумы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71