– Не разбуди остальных. Вставай и иди за мной. У меня для тебя есть кое-что особенное. Только спокойно.
Катсук почувствовал рукой, что через сознание мальчика промелькнули разные беспокойные мысли. Катсук наклонился еще раз, заставляя слова наполниться силой духа:
– Я должен сделать тебя своим духовным братом, потому что мы вместе сфотографировались. – А потом еще: – Твоя одежда со мной. Я буду ждать в холле.
Он почувствовал, что его слова принесли результат, и убрал руку. Напряжение спало.
Катсук перешел в холл. Мальчик присоединился к нему – худенькая фигурка в отсвечивающих в темноте трусиках. Катсук отдал ему одежду и вышел наружу, а затем, подождав пока мальчик выйдет следом, осторожно закрыл за собою двери.
«Дед, я делаю это ради тебя!»
6
Хокват, я даю тебе то, о чем ты молил – в моих руках эта стрела сильна и чиста. Когда я дам тебе эту стрелу, с молитвой держи ее в своем теле. Пусть стрела эта перенесет тебя в страну Алкунтам. Наши братья поприветствуют тебя там, говоря: «Какой чудесный юноша пришел к нам! Какой прекрасный хокват!» И они будут говорить один другому: «Какой он сильный, этот хокват, несущий стрелу Катсука в своем теле.» И ты будешь горд, слыша, как говорят они о твоей красоте и твоем величии. Не убегай, хокват. Приди навстречу моей стреле. Восприми ее. Наши братья будут петь об этом. Я покрою тело твое белым пухом с утиных грудок. Наши девушки споют о твоей красоте. Об этом молил ты каждый день своей жизни в любом месте в мире. Это я, Катсук, удовлетворяю желания твои, потому что я стал Похитителем Душ.
Фрагмент письма Чарлза Хобухета, оставленного им в Кедровом Доме
Выйдя за дверь, в прохладу ночи, Дэвид, все еще одурманенный сном, постепенно приходил в себя. Дрожа от холода, он поглядел на человека, поднявшего его с постели – Вождя.
– Что случилось, Вождь?
– Ш-ш-ш, – Катсук показал на сверток. – Одевайся.
Дэвид послушался, скорее от холода, чем по какой-то другой причине. Громадные ветви дерева скрипели на ветру, наполняя ночь страшными тенями.
– Это посвящение, Вождь?
– Ш-ш-ш, веди себя спокойно.
– Зачем?
– Нас сфотографировали вместе. Теперь мы должны стать братьями по духу. Есть такой обряд.
– А как с остальными ребятами?
– Избран был ты.
Неожиданно Катсук почувствовал жалость к мальчику, к Невинному. «Но зачем жалеть кого-либо?» Он почувствовал, что при этом лунный свет пронзил его прямо в сердце. Непонятно почему, но это заставило его вспомнить о секте квакеров-трясунов, куда водили его родные – церковь хокватов! В памяти он слышал голоса, заводящие гимн: «Молим! Молим! Молим!»
– Не понимаю, – прошептал Дэвид. – Что мы сейчас делаем?
Деревья возле крыльца расступились, чтобы открыть россыпь ночных звезд. Сверху вниз глядели они на мальчика. Они, а еще ветер, шумящий в деревьях, заставляли его чувствовать страх. Дэвид оглянулся на крыльцо. Почему Вождь не отвечает?
Дэвид подтянул ремень и почувствовал вес ножа, висящего в своих ножнах на поясе. Если Вождь и задумал что-нибудь нехорошее, у него имеется нож – настоящее оружие. Ножом не больше этого Дэниэл Бун убил медведя.
– Что мы будем делать? – настаивал мальчик.
– Мы проведем обряд духовного братания, – сказал Катсук и сам почувствовал истину в своих словах. Это и вправду будет обряд единения. Он родится в темноте, пометит землю и станет заклинающим для истинных духов.
Дэвид продолжал колебаться, думая об индейце. Странные они были люди. Потом он вспомнил миссис Парму. Другая разновидность индейцев, но такая же таинственная.
Мальчик поплотнее запахнул курточку. От холодного воздуха он весь покрылся гусиной кожей. Он чувствовал и страх, и волнение. «Индеец!»
– Ты не одет, – сказал он.
– Я одет для обряда.
Катсук молился про себя: «О, Дающий Жизнь, сейчас ты видишь некоторых из своих всемогущих созданий, что собираются…»
Дэвид чувствовал напряженность спутника, ауру тайны. Но не было рядом места безопасней этого лагеря в глуши, с игрушечным фуникулером – единственной возможностью попасть сюда.
– Разве тебе не холодно? – спросил он.
– Мне достаточно этого. Ты должен поспешить, идя за мной. У нас мало времени.
Катсук спустился с крыльца. Мальчик за ним.
– Куда мы идем?
– На самую вершину гряды.
Дэвид пытался не отставать.
– Зачем?
– Там я приготовил место, чтобы ты прошел древний обряд моего племени.
– И все это из-за фотографии?
– Да.
– Не думал, что индейцы до сих пор верят в подобные вещи.
– Ты тоже поверишь.
Дэвид заправил футболку под ремень и опять почувствовал тяжесть ножа на бедре. Нож придавал ему уверенности. Мальчик спотыкался на ходу, но старался не отставать.
Даже не оглядываясь, Катсук почувствовал, что напряженность мальчика слабеет. Когда они стояли на крыльце, был такой момент, когда от Невинного исходило непослушание, глаза его были на мокром месте, в них был кисло-горький страх. Но теперь мальчик шел за ним. Он уже был порабощен. Средоточие Вселенной притянуло Невинного своей силой.
Дэвид чувствовал, как от напряжения быстро бьется сердце. Еще он чувствовал исходящий от Вождя запах прогорклого жира. Кожа мужчины, когда ее касался лунный свет, блестела, будто тот намазался маслом.
– Это далеко? – спросил Дэвид.
– Три тысячи и восемьдесят один шаг.
– Но сколько нам идти?
– Чуть больше мили.
– Ты специально так оделся?
– Да.
– А вдруг пойдет дождь?
– Я его даже не замечу.
– А почему мы так торопимся?
– Для обряда нужен лунный свет. А теперь ничего больше не говори и держись поближе.
Катсук радовался в душе. В воздухе разносился запах свежесрубленного кедрового дерева. Этот богатый запах содержал в себе судьбоносное послание еще тех дней, когда дерево это служило укрытием для его племени.
Споткнувшись о выступающий корень, Дэвид едва удержал равновесие.
Тропа вела через плотный мрак, прерываемый яркими пятнами лунного света. Вид плотной белой ткани набедренной повязки впереди вызывал у Дэвида странные мысли. Как только лунный свет касался тела идущего впереди мужчины, его кожа начинала светиться, отблескивать, но темные волосы поглощали блеск и совершенно терялись в тенях.
– А другие мальчики тоже будут посвящены? – спросил Дэвид.
– Я уже говорил, что ты единственный.
– Почему?
– Скоро поймешь. Не разговаривай.
Катсук надеялся, что этого замечания будет достаточно. Как и все хокваты, мальчишка болтал слишком много. Но это не могло быть поводом для отсрочки или отмены решения.
– Я все время спотыкаюсь, – пробормотал Дэвид.
– Иди так, как иду я.
Катсук промеривал тропу, чувствуя ее ногами: мягкая почва, пружинящая там, где скапливалось много влаги; еловые иглы, путаница твердых корней, отшлифованных множеством ног.
Он стал думать о сестре, о своей собственной жизни до того, как стал Катсуком. Он чувствовал, что духи земли и воздуха, управляемые лунным светом, теснятся поближе к нему, неся с собою память обо всех погибших племенах.
А Дэвид в это время думал: «Идти так, как идет он?»
Мужчина впереди двигался со скользящей грацией пантеры, почти бесшумно. Тропинка круто завернула вверх, на ней корячились корни, под ногами хлюпало, но мужчина все время шел так, будто видел каждую помеху, каждый камушек или корешок.
Только теперь Дэвид начал воспринимать запахи: гниющего дерева, мускуса, едкую горечь папоротников. Мокрые листья хлестали его по лицу, ветки и шипы кололись и царапались. Он слышал шум падающей воды – все громче и громче – речной каскад в теснине, с правой стороны тропы. Он надеялся, что этот шум замаскирует его неопытное, неуклюжее передвижение, так как боялся, что Вождь услышит и станет над ним смеяться.
«Иди так, как иду я.»
Как Вождь вообще видит что-либо в этой темноте?
Тропа вывела их на поляну. Прямо перед собой Дэвид увидал горные пики, снег на них блестел в свете Луны, а над головой рассыпались яркие-яркие звезды.
Катсук, не останавливаясь, поглядел вверх. Могло показаться, что горные вершины вышиты звездами на фоне неба. Он позволил этому ощущению пропитать его, возвращая память о послании – духа: «Это я, Таманавис, говорю тебе…»
Катсук стал напевать имена своих покойных предков, высылая их прямо в Верхний Мир. Ясное небо прочертила падающая звезда, еще одна, потом другая, следующая – пока все небо не загорелось от них.
Катсук молчал в изумлении. Это никак не могло быть астрономическим явлением, объяснимым волшебной наукой хокватов – это было послание из прошлого.
Мальчик остановился рядом.
– Ух ты! Падающие звезды! Ты загадал желание?
– Загадал.
– А что это ты пел?
– Песню своего племени.
Катсук, на которого сильно подействовало предзнаменование звезд, внутренним взором видел угольно-черную прорезь тропы, а поляна была для него ареной, где он может начать создание носителя памяти, песни смерти всему тому, что связывало его с прошлым, священной ненависти к миру хокватов.
– Скагайек! – закричал он. – Я – дух шамана, пришедший изгнать болезни этого мира!
Слыша эти странные слова, Дэвид потерял ту горстку самообладания, что была у него, и ему снова стало страшно.
7
Я все сделал правильно. У меня была тетива, священные палочки и кость, чтобы провести предсказание. Я обвязал голову лентой из красной коры кедра. Я молился Квахоутце, богу воды, и Алкунтаму. Я повесил на отмеченного пух морской утки, чтобы отметить священную жертву. Я все сделал как следует.
Из послания Катсука своему племени
Необъятность дикой природы, окружившей Дэвида, таинственность полуночного похищения ради странного обряда стали доходить до мальчика. Его тело покрылось потом, малейший порыв ветра пронизывал холодом. Ноги были мокры от росы. Сейчас уже Вождь начал пугать его. Он шел вперед с такой уверенностью, что Дэвид чувствовал, будто аккумулированное лесом знание конденсировалось в этом человеке в любой момент. Этот человек был Следопытом. Он был Непревзойденным Следопытом. Он был из тех, кто может выжить в этой глуши.
Теперь Дэвид отставал все сильнее и сильнее. Вождь уже терялся впереди, в сером тумане.
Не оборачиваясь, Катсук позвал:
– Держись ближе.
Дэвид ускорил шаг.
Справа, в деревьях, что-то проурчало «Уап-уап». Внезапно над ним скользнули дымно-серые крылья, чуть не задев голову. Дэвид попятился, потом подбежал поближе к человеку в белой набедренной повязке.
Неожиданно Катсук остановился. Дэвид чуть не налетел на него.
Катсук поглядел на Луну. Она двигалась над деревьями, ярко освещая острые камни и трещины на дальних склонах. Ноги мужчины отмерили расстояние. Это было то место.
– Почему мы остановились? – спросил Дэвид.
– Мы на месте.
– Здесь? Почему тут?
Катсук подумал: «Ну как это вечно получается у хокватов. Всегда они предпочитают языку тела язык губ».
Он проигнорировал вопрос мальчика. А что еще отвечать? Все равно этот невежественный хокват не сумеет прочесть знаки.
Катсук присел на корточки лицом к тропе, спускавшейся вниз. В течение многих веков это была лосиная тропа, связывающая соленые воды и высокогорные луга. Копыта глубоко выбили землю. Обе стороны тропы поросли папоротниками и мхом. Катсук лег на землю. Его пальцы перебирали все вокруг в поисках знака, осторожно отодвигая ветви. Есть! Это было отмеченное им место!
И он тихо запел песню на древнем языке:
– О, Хокват! Да воспримет тело твое священную стрелу. Пусть душа твоя преисполнится гордости, когда я коснусь ее острым, смертоносным наконечником. Душа твоя да обратится к небу…
Дэвид слушал непонятные слова. Ему не было видно рук мужчины из-за затенявших их папоротников, но их движения беспокоили его, он не мог понять, почему. Ему хотелось спросить, что происходит, но он чувствовал робость. Слова песни были переполнены щелкающими и рычащими звуками.
Потом мужчина замолчал, но продолжал лежать.
Катсук открыл мешочек на поясе и вынул щепоть священного белого пуха. Пальцы его тряслись. Все надо сделать правильно. Любая ошибка могла бы накликать беду.
Дэвид, у которого глаза уже привыкли к темноте, различал движения рук в папоротнике. Лунный свет отразился на чем-то белом. Мальчик присел на корточки рядом с мужчиной и кашлянул.
– Что ты делаешь?
– Я написал на земле свое имя. Я должен так сделать до того, как ты узнаешь его.
– Разве тебя зовут не Чарлз?
– Это не мое имя.
– То есть как? – Дэвид стал размышлять над услышанным. Разве его зовут не Чарлз? Потом спросил: – Ты сейчас поешь?
– Да.
– О чем ты поешь?
– Это песня для тебя – чтобы дать тебе имя.
– Но у меня уже есть имя.
– У тебя нет тайного имени, известного только нам двоим, самого сильного имени, которое только может быть у человека.
Катсук стряхнул грязь с клочка пуха. Он чувствовал Кушталюте, захороненный им язык сухопутной выдры, даже через землю. Тот в каждое мгновение управлял движениями его рук. И еще он чувствовал, как нарастает в нем сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30