– Здесь голубика, клубни тигровой лилии и камышовые корни, – ответила девушка, когда Дэвид спросил, что это такое.
Мальчик присел у костра, наслаждаясь его теплом.
Тсканай поставила обе миски на угли, вернулась в хижину, принесла эмалированную тарелку, кружку и дешевую ложку. Она вытерла их подолом платья, а затем пересыпала в тарелку разогретую кашу, налила в кружку настой из черничных листьев.
Дэвид сел на бревно и стал есть. Тсканай присела на другой конец бревна и, не говоря ни слова, смотрела, пока он не закончил. Каша показалась мальчику сытной и сладкой. Чай был горьковатым, но после него во рту оставалось чувство свежести и чистоты.
– Понравилось? – спросила Тсканай, забирая посуду.
– Угу.
– Это индейская еда.
– Катсуку не нравится, когда его называют индейцем.
– Пошел он к черту! Он сильно тебя ударил?
– Да нет. Ты еще собираешься выйти за него замуж?
– Никто за него не собирается.
Дэвид кивнул. Катсук ушел в мир, в котором люди не женятся и не выходят замуж.
– Раньше он не был таким жестоким, – сказала Тсканай.
– Знаю.
– Он назвал тебя Невинным. Ты и вправду такой?
– Какой?
– Невинный?
Дэвид не знал, что и ответить. Эта тема ему не нравилась.
– Вот я – нет, – сказала она. – Я была его женщиной.
– Понятно. – Дэвид отвернулся в сторону озера.
– Ты знаешь, почему он назвал тебя Хокватом?
– Потому что я белый.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать. – Дэвид поглядел на большой дом. – Так что случилось с Катсуком, что он изменился?
– Он ненавидит.
– Это я понял. Но почему?
– Скорее всего, из-за сестры.
– Сестры?
– Да. Она покончила с собой.
Дэвид уставился на Тсканай.
– Почему она сделала это?
– На Форкс Роад ее схватила банда белых и изнасиловала.
В словах Тсканай Дэвид уловил скрытую радость, и это его удивило. Он спросил:
– И потому Катсук ненавидит белых?
– Думаю, поэтому. Ты еще никого не насиловал, а?
Дэвид покраснел. Его злило, что она могла такое подумать. Он отвернулся.
– Ты хоть знаешь, что это означает?
– А как же! – Голос его прозвучал грубо.
– А ты и вправду невинный!
– Да! – Уже дерзко.
– И никогда не лазил девчонкам под юбку?
Дэвид почувствовал, что снова краснеет.
Тсканай рассмеялась. Дэвид повернулся, поглядел на нее.
– Он собирается убить меня! Ты знаешь про это? Если твои родичи не остановят его, то…
Она кивнула, лицо стало серьезным.
– Почему ты не убежишь?
– Куда мне бежать?
Девушка указала на озеро.
– Из другого конца озера вытекает речушка, даже ручей. Иди по его течению, там много звериных троп. Потом там будет речка, свернешь налево, вниз по ее течению. Ты выйдешь к парковым дорогам и мосту. Перейдешь мост. Там есть указатель. Дорога ведет к палаточному городку. Там мы оставляем свои машины.
«Машины!» – подумал Дэвид. Сейчас автомобиль означал для него безопасность, освобождение от страшных пут.
– Насколько это далеко?
Девушка задумалась.
– Миль двадцать. Мы идем два дня.
– Где я смогу отдохнуть? Что буду есть?
– Если будешь держаться северного берега реки, то найдешь заброшенный парковый приют. Иш с кое с кем из своих приятелей закопал там стальную бочку. Там есть одеяла, бобы, спички и растопка. Это в самом северном углу убежища. Я сама слышала, как он рассказывал об этом.
Дэвид уставился на озеро. «Приют… одеяла… мост… машины…» Он бросил взгляд на хижину, в которой скрылся Катсук.
– Если я убегу, он тебя убьет.
– Не посмеет.
– Он может.
– Да ведь он же кричал, молил своего чертова Ворона!
Дэвид подумал: «Он вышлет за мной своих птиц!»
– Меня он не запугает, – сказала Тсканай. – Или ты сам не хочешь убегать?
– Конечно хочу.
– Так чего ты ждешь?
Дэвид вскочил на ноги.
– Ты уверена?
– Уверена.
Мальчик еще раз глянул на озеро. Он чувствовал, как нарастает в нем восторг. «По ручью до речки. По ее течению спуститься до парковой дороги. Перейти мост.»
Даже не оглянувшись, не подумав о Тсканай, он побежал к озеру, делая так на тот случай, если бы Катсук следил за ним. На самом берегу он поднял плоский камешек и забросил его в тростники. Если бы за ним следили, он притворился бы, что просто побежал к озеру играть. И еще один камень полетел в заросли. Этот вспугнул сидящего в укрытии селезня. Птица с криком вылетела из тростников, взбивая воду крыльями, и уселась на дальнем берегу, стала оглаживать перья, при этом недовольно крякая.
Дэвид сглотнул слюну, заставляя себя не оглядываться в сторону индейской стоянки. Селезень наделал шума, и это могло привлечь внимание других птиц. Высматривая воронов, мальчик обошел открытую сверху порубку и обнаружил звериную тропу, по которой стекала вода. Все поросло мокрой высокой травой. Ноги тут же промокли до самых колен. У самой стены деревьев Дэвид остановился. Как только он войдет в лес, о нем сообщат Катсуку.
Рядом раздалось воронье карканье.
Дэвид повернулся влево, поглядел на озеро. Вся воронья стая сидела на высоком сухом дереве на другом берегу. Тропа вела по берегу прямо к нему.
Мальчик подумал: «Если я подойду поближе, они взлетят, наделают шума и позовут Катсука.»
Сквозь маскирующие его деревья он мог видеть склон холма, нависшего над озером: никаких видимых дорог, все густо поросло елями и тсугами, повсюду торчат корни, покрывшиеся мохом упавшие деревья.
Уж лучше это, чем вороны.
Дэвид направился вверх по склону, прямо в лес.
Это был трудный подъем – спотыкаясь на корнях и палых ветках, скользя по влажному мху, мальчик падал; сучья царапали и хватали его за одежду. Через пару сотен шагов он уже потерял озеро из виду, зато на вершине покрытого клочьями мха дерева он увидал глухаря.
Птица не испугалась, а только повернула голову, когда мальчик проходил мимо.
За исключением постоянной капели стекающей с деревьев влаги, лес молчал. Дэвид думал: «Когда доберусь до вершины холма, сразу же сверну влево. Потом дойду до озера или выйду прямо к ручью.»
Мокрые носки быстро натерли ноги.
Склон стал уже не таким крутым, как вначале. Деревья здесь были и ниже, и не такие толстые. Усы лиан хватали мальчика за одежду и за ноги. Он вышел на небольшую полянку с громадным вывороченным черным деревом. Его корни змеились прямо из гранитного основания холма. Перебраться через него не было никакой возможности.
Дэвид присел, чтобы немного перевести дух. Камни и корни спутались в неустойчивую массу, которая не позволяла ему повернуть влево. На полянке была только узенькая оленья тропка, поворачивающая в правую сторону. «Ладно, дойду до самой вершины, а там сверну влево.»
Немного отдохнув, мальчик встал и начал подниматься по тропке. Не пройдя и сотни шагов, он уперся в сплошную стену кустарника. Заросли шли сплошной полосой до самой вершины и заворачивали вправо, к подножию. Дэвид попытался было протиснуться через кустарник, но понял, что это невозможно. Клочья оленьей шерсти на колючках верхних веток подсказали, что олени просто перепрыгивали этот барьер.
Разочарованный, мальчик осматривал окрестности. Спускаться вправо, к подножию, означало возвращаться к Катсуку… раз уж не удалось обойти долину поверху. А перейти озеро по левому берегу – означало встретиться с воронами. Правда, здесь была еще одна тропа, по которой он пришел сюда вместе с Катсуком.
Решение принесло надежду. Он повернул назад, к подножию, стараясь двигаться осторожно, чему учился, глядя на Катсука. Но, так как у индейца, не получалось: Дэвид наступал на сухие ветки, которые ломались с оглушительным хрустом, он все так же спотыкался на корнях и ветках.
Деревья становились выше и толще, но много было и поломанных ветром. Мальчику хотелось пить, он начал ощущать первые признаки голода.
Здесь он обнаружил еще одну оленью тропу. Через несколько шагов она разделилась: левая тропка вела чуть ли не отвесно вверх, на склон холма, правая плавно спускалась вниз, теряясь в зеленом полумраке.
Дэвид осмотрелся и понял, что заблудился. Если он подымется наверх, то обязательно упрется в другую часть непреодолимой каменной гряды. Так что оставалось идти только вниз. Возможно, там ему удастся найти воду, чтобы, наконец-то, утолить жажду. Он погрузился в зеленый полумрак. Тропинка прихотливо вилась, пока не привела к вывернутому стихией дереву, чьи корни торчали прямо в небо.
Мальчик обошел вздыбленный комель и нос к носу столкнулся с черным медведем. Зверь заворчал и попятился назад. А Дэвид понесся вниз, по тропе, не обращая внимания на ветки и кусты, страх заставлял его мчаться сломя голову. Низкая ветка расцарапала ему лоб, на покрытом мхом стволе он поскользнулся и со всего размаху влетел носом в порожденное родником, пробивавшимся из черной скалы, болотце. Мальчик с трудом поднялся на ноги, разгляделся. Он весь был в грязи. От медведя ни слуху, ни духу. Ужасно болели грудь и бок, на который он упал.
Дэвид постоял, прислушиваясь, но слышен был только ветер в деревьях, булькание воды из родника и его собственное хриплое дыхание. Песня воды напомнила, что ему давно хочется пить. Мальчик нашел углубление в камнях, присел и погрузил лицо в родниковую воду. Когда он поднялся, все лицо было мокрым, но Дэвиду не удалось найти ни единого сухого клочка одежды, чтобы утереться. Пришлось отряхнуться по-собачьи.
Подул ветер, и Дэвиду стало холодно. Он ощутил, как дрожат все его мышцы, но поднялся и пошел вниз по течению ручья. Тот пробегал под сваленными деревьями, по песку, заполняя мелкие провальчики, становясь все шире и шире. В конце концов ручей добрался еще до одного болотца и скрылся в плотных зарослях чертовой ягоды.
Дэвид остановился, глядя на длинные белые шипы. Здесь не пройти. Он посмотрел направо. Эта дорога должна была привести его к стоянке индейцев. Тогда он свернул налево, идя по совершенно размокшей земле, и она чавкала на каждом шагу. Тропа привела его к зарослям кустарника выше его роста. Но здесь почва была уже тверже.
Оленья тропка вела прямо через заросли. Дэвид остановился и огляделся. Он посчитал, что бродит уже часа три. Он даже не был уверен, находится ли сейчас в озерной долине. Какая-то тропа здесь имелась. Мальчик поглядел в черную дыру прохода в кустарнике. Почва была грязно-серой, всю ее покрывали оленьи следы.
Мальчика охватил страх. От холода застучали зубы.
Куда ведет эта тропа? Назад к Катсуку?
Звук постоянно капающей влаги действовал ему на нервы. Ноги гудели. Окружающую тишину мальчик ощущал как проявление враждебности к нему и растений, и животных. Теперь уже он весь трясся от холода.
До него донеслось отдаленное карканье воронов. Дэвид поворачивал голову, пытаясь определить направление, откуда исходил этот звук. А каркание становилось все громче и громче, теперь крылья хлопали уже над самой головой, но за кронами деревьев самих птиц он видеть не мог.
«А вот они смогут увидать его даже сквозь листву.»
В приступе ужаса, большего, чем даже когда он встретился с медведем, Дэвид скользнул в дыру оленьего прохода, поскользнулся, упал, снова поднялся. Он бежал, ревя во весь голос, с трудом ориентируясь в плотной тени. Внезапно тропа резко завернула. Дэвид не удержался и грохнулся в кусты.
Подняв голову, он густо покраснел, все тело дрожало.
Прямо перед ним стоял Иш. Он подал руку, чтобы помочь Дэвиду подняться.
– Ты заблудился, мальчик?
Дэвид от изумления даже рот раскрыл. Единственное, что он мог, это глядеть птичьи глаза на морщинистом лице. За стариком была поляна, окруженная широким кольцом деревьев. Вся она была залита солнцем. От яркого света Дэвид зажмурился.
– Кое-кто посчитал, что ты заблудился, но тут я услыхал, как ты полетел на склоне холма, – сказал Иш. Он положил руку на плечо Дэвида и отступил на шаг, чтобы осмотреть мальчика всего. – Лодырь ты, только шатался все время.
– Я медведя встретил, – оправдывался Дэвид. Только сказав это, он понял, насколько глупо прозвучали его слова.
– Сейчас ты тоже увидал медведя? – в голосе Иша чувствовался смех.
Дэвид смутился.
– Пошли, глянем, как там Тсканай, – сказал Иш.
– Он рассердился на нее?
– Он наслал на нее духа. А тот сделал так, что девушку схватила судорогу, и она упала, плача от боли.
– Это он ударил ее.
– Может и так.
– Я же говорил ей, что он может так сделать.
– Тебе не надо было убегать, мальчик. Это же чистое самоубийство.
– А какая разница?
– Ладно, – примирительно сказал Иш. – Ты неплохо погулял. Я покажу тебе короткий путь в лагерь. Катсук ждет тебя.
Он повернулся и пошел через поляну – хромой старик, на чьих волосах горело солнце.
Дэвид, слишком усталый, для того, чтобы плакать, потащился за ним как марионетка на шнурке.
21
И вы еще называете себя индейцами! Каждый раз, когда вы так говорите, вы отрицаете – что вы Люди! Неру был индийцем. Ганди был индийцем. Они знали, что это такое – быть Людьми. Если вы не можете слушать меня, послушайте Ганди. Он говорил: «Как только человек перестает бояться сил деспотии, их мощь уходит».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30