Пиб тряхнул головой и передернул плечами, чтобы избавиться от страха, бросился к приоткрытой задней двери и прыгнул на сиденье, как будто нырнул в бочку с водой, окруженную со всех сторон огнем.
Дальше стали попадаться полянки, туда уже проникал солнечный свет и падали крупные капли дождя. Они решительно поехали по настилу веток, который набросало во время гроз, и, двигаясь без остановок, преодолели, по подсчетам Магога, километров десять.
Судорожная дрожь у Пиба немного стихла. Тайное «я», воспользовавшись затишьем, выползло из пещеры, чтобы его подразнить. Пиб не очень-то стал к нему прислушиваться, раздраженный ощущением, что внутри него существуют два Пиба, и похожих друг на друга, и совершенно разных. Сиамские враги. Оба говорили от его имени, иногда по отдельности, иногда вместе. Он не знал, которое из двух говорит правду, которое из двух надо слушать. Ему казалось все же, что Стеф обращалась к его тайному «я», к тому насмешливому и веселому Пибу, которого не могли смутить ни страх, ни сам дьявол.
– Черт, это еще что? – воскликнул Магог.
– Началось… – выдохнул Гог.
Метрах в ста от них какие-то фигуры появлялись из серого тумана и загораживали дорогу. Гог остановил джип с истерическим взвизгом тормозов.
– Что будем делать? – простонал Магог.
– Поворачиваем в сторону дома и пытаемся что-нибудь придумать, – ответил Гог.
Он включил заднюю передачу, высматривая свободное место, чтобы развернуться.
– Черт, их полно сзади! – рявкнул Магог.
В заднее стекло Пиб заметил стоявших поперек всей дороги человек двенадцать – так близко, что были видны их лица и ружья. То, что среди них находились женщины и подростки, его не обнадежило.
17
Теперь-то он сможет отыграться.
Он был уверен, что должность начальника ЦЭВИСа Центрального департамента по праву должна перейти к нему после смещения бывшего его главы, но наверху сочли нужным отправить ему прямо в лапы парня, которому не было и двадцати. И это несмотря на то, что он с блеском осуществил задуманную операцию, чтобы убрать прежнего руководителя лагеря: тот, не в силах устоять перед соблазнительным хрустом купюр, закрывал глаза на переправку арабских детей в богатые кварталы европейских метрополий, а также в Пиатру – городок в восточных Карпатах, где обосновался архангел Михаил. Доходное дельце, приносившее дивиденды и ему самому. Между собой они называли комиссионные, отчисляемые сотрудникам ЦЭВИСа торговцами человеческим мясом, «надбавкой за тинейджеров». Но он узнал через одного знакомого из бункера архангела Михаила, что в верхах решили расчистить авгиевы конюшни, в которые превратилась Европа. Иначе говоря – устроить показательные казни. Кровавые, если получится.
Он тут же отправил в управление ВКЛОГВ чудное анонимное письмецо, в котором сообщалось о махинациях непосредственного начальника и его сообщников (разумеется, умолчав о своем участии в подпольной торговле и постаравшись не навести подозрения на верных друзей). И в одно прекрасное утро в лагерь явился взвод легионеров, чтобы арестовать директора и кое-кого из его подчиненных. Он отсутствовал при аресте, во-первых, поскольку силы порядка прибыли в пять утра, во-вторых, потому что для него лучше было бы не светиться в обществе парий. Ни с кем не ассоциироваться. Иногда отсутствие – самая верная тактика поведения. Во всяком случае, на сей раз она сработала, потому что несколько дней спустя представитель европейского Министерства внутренних дел вызвал его в управление легионом в Шатору и доверил ему как заместителю начальника лагеря временное руководство ЦЭВИСом. Бывшего начальника с приспешниками допросили, осудили решением чрезвычайного трибунала и расстреляли в тот же день. Эти славные люди, в самом деле достойные восхищения, так и не сказали о его участии в торговле маленькими арабами. Впрочем, они, наверно, не повели бы себя столь деликатно, если б узнали, кому обязаны столь стремительным падением.
Он триумфально въехал в квартиру поверженного начальника. Какое блаженство – сидеть в его кресле, растянуться на его кровати, пить из его рюмок и окунуться в его ванну! Он, отпрыск мелких крестьян, разоренных сельскохозяйственным кризисом в начале XXI века, наконец-то купался в роскоши, проишачив для этого пятнадцать лет. Наконец-то занял пост, припасаемый для сынков из семейств, близких властям. Возмущенный самоубийством родителей – следствие установило, что отец, прежде чем повеситься самому, повесил мать, – он поклялся, что найдет способ оказаться внутри неприступной крепости, защищенной от жестоких ветров и злых судеб.
Однако важные шишки не дали ему это сделать. Они прислали нового шефа, восемнадцати– или девятнадцатилетнего мелкого тирана, взбалмошного и несговорчивого. На подбородке – жидкий пушок, впалая грудь, руки и ноги длинные, как лапы паука, на лбу – угри, сам – живое воплощение запальчивости и злобы.
Он потратил несколько дней, чтобы понять этот странный выбор начальства. Европейское правительство – или советники архангела Михаила, что одно и то же, – приступили к осуществлению последнего этапа обширного проекта: вернуть в христианские земли первоначальную чистоту. Для этого требовалось истребить остатки исламского отродья. Чтобы следить за систематическим уничтожением заключенных, требовались несгибаемые честные работники. Так сказать, незатупляющиеся мечи, еще неотесанные, но податливые и легко обучаемые умы. Архангел Михаил снова делал ставку на безусых юнцов: его легионерам, известным особой стойкостью и жестокостью, было от шестнадцати до двадцати лет.
Он повел себя правильно и не стал возмущаться и возражать начальству. Вновь утвержденный в должности зама, он покорно съехал с квартиры и снова устроился в прежнем жилище, крохотной и мрачной трехкомнатной квартирке под самой крышей, где летом можно было умереть от жары, а зимой – от холода. Давая полезные советы вновь прибывшему, он пристально следил за ним, дожидаясь промашки. В годы тяжелой юности он воспитал в себе бдительность и терпение. Прежде чем вступить в ряды помощников легионеров, он отправил на тот свет кучу обыкновенных прохожих. Он убивал за пару грошей, за бутерброд, бутылку, тряпку. Но только ножом. Пусть фараоны думают, что это дело рук зомби, психованных людоедов, которые вылезают по ночам на улицы европейских городов. Он пользовался ситуацией, чтобы позверствовать, – просто так, из желания увидеть, как действует на людей пытка. Он испытывал физическое наслаждение, наблюдая безумный ужас мужчин и женщин, которых он собирался убить. Он наслаждался их мольбами, их стонами. Но однажды сам попал в руки двух более ловких, чем он, психов, двух настоящих сумасшедших, которые решили живьем содрать с него кожу и начали, сволочи, с низа живота. Ему удалось вырваться, и он, придерживая кишки, чтобы они не вывалились, добрался до отделения скорой помощи, где его чуть не укокошили стажеры, пока зашивали на скорую руку. В память об этом происшествии у него остался незаживающий шрам, в который то и дело попадала инфекция. Шрам воспалялся, становился ярко-бордовым и спугивал тех редких женщин, которые оказывались в его постели, в том числе и профессиональных служительниц любви. Он мог их обманывать, пока на нем была рубашка или майка, но рано или поздно рука или взгляд партнерши опускались на его живот, обнаруживали отекший рубец и вскакивали с таким выражением лица, как будто коснулись прокаженного или больного БПЗ. Бледные, корчась от отвращения, они стремительно исчезали, иногда даже не успев как следует одеться и причесаться. Он уже не пытался их удержать, он слышал, как они приводят себя в порядок на лестнице, тяжело дыша и громко вздыхая. Возможно, должность начальника ЦЭВИСа – с втрое большей зарплатой и массой других преимуществ – позволила бы им быть снисходительнее к его недугу.
Начальник лагеря допустил промашку. Он влюбился в метиску. Поначалу, правда, он думал, что этот мерзавец спит с собственной матерью: он дважды видел, как они горячо и страстно обнимались и прижимались друг к другу, не хуже влюбленных. Инцест строго преследовался по закону архангела Михаила, и он уже было поздравил себя с интересным поворотом дела. Но потом его новый начальник увлекся этой заключенной, да так сильно, что вырвал ее из рук Клопа и отправил домой мать, чтобы переселить в ее квартиру девчонку. Гостья еще ни разу не приходила в спальню своего спасителя, но их встреча была не за горами, если судить по их томным взглядам, возбужденным речам и мимолетным касаниям. Этот гаденыш допустил ошибку, подделав некое досье, чтобы скрыть мусульманские корни своей дульсинеи. А также пришив Клопа и его банду, ПИ – помощников-исламистов, – которых предыдущее начальство оставило, чтобы они наводили ужас на заключенных. Двойная глупость, которую нужно было использовать так, чтобы никто не заподозрил его в личной заинтересованности. Надо было дождаться, покуда голубки не предадутся страсти, застать их врасплох в постели, – хорошо бы в присутствии пары свидетелей с хорошей репутацией, – выудить подделанное досье, доложить о непоследовательных решениях нового начальника, которые шли вразрез с христианской моралью и с интересами христиан. При таких обвинениях этот мерзавец будет как минимум смещен со своего поста, а скорее всего отправлен на Восточный фронт или даже, если судьи будут сильно не в духе, отправлен на казнь.
Он доведет до конца это дело. Эту грязную работенку. Он докажет начальству, что ему можно доверить чистку лагерей. Ему было глубоко наплевать на пророков и на их речи, он не верил ни в Бога, ни в черта, но раз уж судьбе угодно было, чтобы он родился христианином, раз уж его собственные интересы совпадали с интересами хозяев Европы, он без зазрения совести отправит усамов в печь… Запах горелого мяса, идущий из печных труб, не мешал ему спать спокойно. В прошлом месяце двое инженеров, подгоняемые европейским министерством внутренних дел, починили гигантскую духовку. Несколько дней в воздухе стояла удушающая вонь – пахло остатками костной муки. Казалось, чье-то зловонное дыхание окутывает все соседние равнины.
У него зазвонил телефон. Будильник на тумбочке показывал два пятнадцать. Толком не проснувшись, он резко схватился за трубку. Ему показалось, что рана его раскрывается, как будто она на молнии, и из нее снова вываливаются кишки.
– Судя по всему, это произойдет сегодня ночью.
Он узнал голос одного из своих людей, который стоял на часах у квартиры начальника лагеря. Он настолько боялся подслушивающих устройств, что требовал от своих осведомителей не передавать никакой секретной информации по телефону. Он зажег лампу, приподнял пижамную куртку и взглянул на свой темно-красный шрам: из него сочилась не кровь, а жидкость. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное на другом конце провода.
– Ты уверен?
– Я бы не стал вас будить среди ночи, если бы своими собственными глазами не видел, как…
– Без подробностей. Я тебе верю. Мы подождем несколько ночей, а потом начнем действовать.
– А если… голубка не вернется в гнездышко?
Он просунул руку под пижамные штаны, чтобы высвободить зажатые тканью яички.
– Вернется, не беспокойся. И спасибо, что предупредил.
Он повесил трубку, погасил лампу, натянул на себя одеяло и стал рассеянно заниматься мастурбацией, думая о том, что действия людей очень легко просчитать.
Расставшись с невинностью, начальник ЦЭВИСа Центрального района совершенно преобразился. Несколько жарких ночей любви – по словам часовых, крики, стоны и вздохи слышались до самого утра – стерли с него последние признаки детства и придали ему известную уверенность в себе, хотя от бессонницы у него появились резкие круги под глазами. Его голос стал степеннее, а походка – решительнее. Он изменился и внутри: во взгляде засквозила непривычная мягкость, какой-то интерес к себе подобным, в том числе и к заключенным. Казалось, он уже не так торопится отдать приказ об окончательной эвакуации выходцев из исламских стран. Он сообщил начальству, что печь якобы нуждается в установке дополнительных фильтров – в рапорте, разумеется, строго секретном, утверждалось, что токсины, содержащиеся в дыме, могут оказать вредное воздействие на здоровье живущего поблизости от лагеря населения. Начальник предпочитал проявить осторожность и не запускать печь до следующих анализов. Осторожность? Или это хитрый маневр для получения отсрочки, подсказанный усамской змеей, заползшей в его постель? Начальник не остановился на этом: он предпринял меры для того, чтобы сделать… «переносимыми» условия существования заключенных и назвал эти меры «простыми человеческими соображениями». «Мы не должны переставать вести себя как добрые христиане только потому, что эти люди – враги нашей Веры», заявил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Дальше стали попадаться полянки, туда уже проникал солнечный свет и падали крупные капли дождя. Они решительно поехали по настилу веток, который набросало во время гроз, и, двигаясь без остановок, преодолели, по подсчетам Магога, километров десять.
Судорожная дрожь у Пиба немного стихла. Тайное «я», воспользовавшись затишьем, выползло из пещеры, чтобы его подразнить. Пиб не очень-то стал к нему прислушиваться, раздраженный ощущением, что внутри него существуют два Пиба, и похожих друг на друга, и совершенно разных. Сиамские враги. Оба говорили от его имени, иногда по отдельности, иногда вместе. Он не знал, которое из двух говорит правду, которое из двух надо слушать. Ему казалось все же, что Стеф обращалась к его тайному «я», к тому насмешливому и веселому Пибу, которого не могли смутить ни страх, ни сам дьявол.
– Черт, это еще что? – воскликнул Магог.
– Началось… – выдохнул Гог.
Метрах в ста от них какие-то фигуры появлялись из серого тумана и загораживали дорогу. Гог остановил джип с истерическим взвизгом тормозов.
– Что будем делать? – простонал Магог.
– Поворачиваем в сторону дома и пытаемся что-нибудь придумать, – ответил Гог.
Он включил заднюю передачу, высматривая свободное место, чтобы развернуться.
– Черт, их полно сзади! – рявкнул Магог.
В заднее стекло Пиб заметил стоявших поперек всей дороги человек двенадцать – так близко, что были видны их лица и ружья. То, что среди них находились женщины и подростки, его не обнадежило.
17
Теперь-то он сможет отыграться.
Он был уверен, что должность начальника ЦЭВИСа Центрального департамента по праву должна перейти к нему после смещения бывшего его главы, но наверху сочли нужным отправить ему прямо в лапы парня, которому не было и двадцати. И это несмотря на то, что он с блеском осуществил задуманную операцию, чтобы убрать прежнего руководителя лагеря: тот, не в силах устоять перед соблазнительным хрустом купюр, закрывал глаза на переправку арабских детей в богатые кварталы европейских метрополий, а также в Пиатру – городок в восточных Карпатах, где обосновался архангел Михаил. Доходное дельце, приносившее дивиденды и ему самому. Между собой они называли комиссионные, отчисляемые сотрудникам ЦЭВИСа торговцами человеческим мясом, «надбавкой за тинейджеров». Но он узнал через одного знакомого из бункера архангела Михаила, что в верхах решили расчистить авгиевы конюшни, в которые превратилась Европа. Иначе говоря – устроить показательные казни. Кровавые, если получится.
Он тут же отправил в управление ВКЛОГВ чудное анонимное письмецо, в котором сообщалось о махинациях непосредственного начальника и его сообщников (разумеется, умолчав о своем участии в подпольной торговле и постаравшись не навести подозрения на верных друзей). И в одно прекрасное утро в лагерь явился взвод легионеров, чтобы арестовать директора и кое-кого из его подчиненных. Он отсутствовал при аресте, во-первых, поскольку силы порядка прибыли в пять утра, во-вторых, потому что для него лучше было бы не светиться в обществе парий. Ни с кем не ассоциироваться. Иногда отсутствие – самая верная тактика поведения. Во всяком случае, на сей раз она сработала, потому что несколько дней спустя представитель европейского Министерства внутренних дел вызвал его в управление легионом в Шатору и доверил ему как заместителю начальника лагеря временное руководство ЦЭВИСом. Бывшего начальника с приспешниками допросили, осудили решением чрезвычайного трибунала и расстреляли в тот же день. Эти славные люди, в самом деле достойные восхищения, так и не сказали о его участии в торговле маленькими арабами. Впрочем, они, наверно, не повели бы себя столь деликатно, если б узнали, кому обязаны столь стремительным падением.
Он триумфально въехал в квартиру поверженного начальника. Какое блаженство – сидеть в его кресле, растянуться на его кровати, пить из его рюмок и окунуться в его ванну! Он, отпрыск мелких крестьян, разоренных сельскохозяйственным кризисом в начале XXI века, наконец-то купался в роскоши, проишачив для этого пятнадцать лет. Наконец-то занял пост, припасаемый для сынков из семейств, близких властям. Возмущенный самоубийством родителей – следствие установило, что отец, прежде чем повеситься самому, повесил мать, – он поклялся, что найдет способ оказаться внутри неприступной крепости, защищенной от жестоких ветров и злых судеб.
Однако важные шишки не дали ему это сделать. Они прислали нового шефа, восемнадцати– или девятнадцатилетнего мелкого тирана, взбалмошного и несговорчивого. На подбородке – жидкий пушок, впалая грудь, руки и ноги длинные, как лапы паука, на лбу – угри, сам – живое воплощение запальчивости и злобы.
Он потратил несколько дней, чтобы понять этот странный выбор начальства. Европейское правительство – или советники архангела Михаила, что одно и то же, – приступили к осуществлению последнего этапа обширного проекта: вернуть в христианские земли первоначальную чистоту. Для этого требовалось истребить остатки исламского отродья. Чтобы следить за систематическим уничтожением заключенных, требовались несгибаемые честные работники. Так сказать, незатупляющиеся мечи, еще неотесанные, но податливые и легко обучаемые умы. Архангел Михаил снова делал ставку на безусых юнцов: его легионерам, известным особой стойкостью и жестокостью, было от шестнадцати до двадцати лет.
Он повел себя правильно и не стал возмущаться и возражать начальству. Вновь утвержденный в должности зама, он покорно съехал с квартиры и снова устроился в прежнем жилище, крохотной и мрачной трехкомнатной квартирке под самой крышей, где летом можно было умереть от жары, а зимой – от холода. Давая полезные советы вновь прибывшему, он пристально следил за ним, дожидаясь промашки. В годы тяжелой юности он воспитал в себе бдительность и терпение. Прежде чем вступить в ряды помощников легионеров, он отправил на тот свет кучу обыкновенных прохожих. Он убивал за пару грошей, за бутерброд, бутылку, тряпку. Но только ножом. Пусть фараоны думают, что это дело рук зомби, психованных людоедов, которые вылезают по ночам на улицы европейских городов. Он пользовался ситуацией, чтобы позверствовать, – просто так, из желания увидеть, как действует на людей пытка. Он испытывал физическое наслаждение, наблюдая безумный ужас мужчин и женщин, которых он собирался убить. Он наслаждался их мольбами, их стонами. Но однажды сам попал в руки двух более ловких, чем он, психов, двух настоящих сумасшедших, которые решили живьем содрать с него кожу и начали, сволочи, с низа живота. Ему удалось вырваться, и он, придерживая кишки, чтобы они не вывалились, добрался до отделения скорой помощи, где его чуть не укокошили стажеры, пока зашивали на скорую руку. В память об этом происшествии у него остался незаживающий шрам, в который то и дело попадала инфекция. Шрам воспалялся, становился ярко-бордовым и спугивал тех редких женщин, которые оказывались в его постели, в том числе и профессиональных служительниц любви. Он мог их обманывать, пока на нем была рубашка или майка, но рано или поздно рука или взгляд партнерши опускались на его живот, обнаруживали отекший рубец и вскакивали с таким выражением лица, как будто коснулись прокаженного или больного БПЗ. Бледные, корчась от отвращения, они стремительно исчезали, иногда даже не успев как следует одеться и причесаться. Он уже не пытался их удержать, он слышал, как они приводят себя в порядок на лестнице, тяжело дыша и громко вздыхая. Возможно, должность начальника ЦЭВИСа – с втрое большей зарплатой и массой других преимуществ – позволила бы им быть снисходительнее к его недугу.
Начальник лагеря допустил промашку. Он влюбился в метиску. Поначалу, правда, он думал, что этот мерзавец спит с собственной матерью: он дважды видел, как они горячо и страстно обнимались и прижимались друг к другу, не хуже влюбленных. Инцест строго преследовался по закону архангела Михаила, и он уже было поздравил себя с интересным поворотом дела. Но потом его новый начальник увлекся этой заключенной, да так сильно, что вырвал ее из рук Клопа и отправил домой мать, чтобы переселить в ее квартиру девчонку. Гостья еще ни разу не приходила в спальню своего спасителя, но их встреча была не за горами, если судить по их томным взглядам, возбужденным речам и мимолетным касаниям. Этот гаденыш допустил ошибку, подделав некое досье, чтобы скрыть мусульманские корни своей дульсинеи. А также пришив Клопа и его банду, ПИ – помощников-исламистов, – которых предыдущее начальство оставило, чтобы они наводили ужас на заключенных. Двойная глупость, которую нужно было использовать так, чтобы никто не заподозрил его в личной заинтересованности. Надо было дождаться, покуда голубки не предадутся страсти, застать их врасплох в постели, – хорошо бы в присутствии пары свидетелей с хорошей репутацией, – выудить подделанное досье, доложить о непоследовательных решениях нового начальника, которые шли вразрез с христианской моралью и с интересами христиан. При таких обвинениях этот мерзавец будет как минимум смещен со своего поста, а скорее всего отправлен на Восточный фронт или даже, если судьи будут сильно не в духе, отправлен на казнь.
Он доведет до конца это дело. Эту грязную работенку. Он докажет начальству, что ему можно доверить чистку лагерей. Ему было глубоко наплевать на пророков и на их речи, он не верил ни в Бога, ни в черта, но раз уж судьбе угодно было, чтобы он родился христианином, раз уж его собственные интересы совпадали с интересами хозяев Европы, он без зазрения совести отправит усамов в печь… Запах горелого мяса, идущий из печных труб, не мешал ему спать спокойно. В прошлом месяце двое инженеров, подгоняемые европейским министерством внутренних дел, починили гигантскую духовку. Несколько дней в воздухе стояла удушающая вонь – пахло остатками костной муки. Казалось, чье-то зловонное дыхание окутывает все соседние равнины.
У него зазвонил телефон. Будильник на тумбочке показывал два пятнадцать. Толком не проснувшись, он резко схватился за трубку. Ему показалось, что рана его раскрывается, как будто она на молнии, и из нее снова вываливаются кишки.
– Судя по всему, это произойдет сегодня ночью.
Он узнал голос одного из своих людей, который стоял на часах у квартиры начальника лагеря. Он настолько боялся подслушивающих устройств, что требовал от своих осведомителей не передавать никакой секретной информации по телефону. Он зажег лампу, приподнял пижамную куртку и взглянул на свой темно-красный шрам: из него сочилась не кровь, а жидкость. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное на другом конце провода.
– Ты уверен?
– Я бы не стал вас будить среди ночи, если бы своими собственными глазами не видел, как…
– Без подробностей. Я тебе верю. Мы подождем несколько ночей, а потом начнем действовать.
– А если… голубка не вернется в гнездышко?
Он просунул руку под пижамные штаны, чтобы высвободить зажатые тканью яички.
– Вернется, не беспокойся. И спасибо, что предупредил.
Он повесил трубку, погасил лампу, натянул на себя одеяло и стал рассеянно заниматься мастурбацией, думая о том, что действия людей очень легко просчитать.
Расставшись с невинностью, начальник ЦЭВИСа Центрального района совершенно преобразился. Несколько жарких ночей любви – по словам часовых, крики, стоны и вздохи слышались до самого утра – стерли с него последние признаки детства и придали ему известную уверенность в себе, хотя от бессонницы у него появились резкие круги под глазами. Его голос стал степеннее, а походка – решительнее. Он изменился и внутри: во взгляде засквозила непривычная мягкость, какой-то интерес к себе подобным, в том числе и к заключенным. Казалось, он уже не так торопится отдать приказ об окончательной эвакуации выходцев из исламских стран. Он сообщил начальству, что печь якобы нуждается в установке дополнительных фильтров – в рапорте, разумеется, строго секретном, утверждалось, что токсины, содержащиеся в дыме, могут оказать вредное воздействие на здоровье живущего поблизости от лагеря населения. Начальник предпочитал проявить осторожность и не запускать печь до следующих анализов. Осторожность? Или это хитрый маневр для получения отсрочки, подсказанный усамской змеей, заползшей в его постель? Начальник не остановился на этом: он предпринял меры для того, чтобы сделать… «переносимыми» условия существования заключенных и назвал эти меры «простыми человеческими соображениями». «Мы не должны переставать вести себя как добрые христиане только потому, что эти люди – враги нашей Веры», заявил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56