Демон получил индульгенцию на убийства.
А мир, возможно, сошел с ума.
Яирам готов был рисковать жизнью, спасая Катрин, - это входило в условия договора, - но он не мог рисковать душой. Фон Рауб ведь не зря убивает со столь невероятной жестокостью, он проводит ритуал, отнимает у жертвы не только жизнь, но и душу. Своему хозяину, Сатане, он добычу, может, и не отдает - в конце концов, всем известно, что именно на таких условиях Эрик Вальденский согласился его защищать, - но себе забирает, это уж точно. А для жертвы не все ли равно, кому из демонов достанется душа?
Катрин не винила Яирама и даже не пыталась удержать. Могла бы, наверное. В ее положении не так уж сложно было заставить людей делать то, что ей нужно. Но если бы Яирам погиб, его смерть легла бы на ее совесть, так же как смерть Блакренов. И кто знает, вдруг тень вины за убийства коснулась бы нерожденного младенца. Допускать этого было нельзя. Малышу и так угрожала страшная опасность, и никто не мог спасти его, кроме матери и Бога.
Она укрылась бы в монастыре, но Яирам, перед тем как уйти, отсоветовал ей просить защиты у церкви.
Катрин боялась все время. Страх менял окраску, становился сильнее, не покидал ни на миг - но все это время она боялась человека. Человека, которого почти не знала, несмотря на то, что в течение полугода была его единственной женщиной и несколько месяцев даже жила с ним в одном доме.
Человека, которого любила.
До сих пор.
А он не был человеком.
И страх Катрин превратился в панический, животный ужас, когда демон пришел за ней в дом лесничего, господина Скогра. Когда меньше чем за минуту мир перевернулся, и жизнь сломалась, и трое людей, защищавших ее, людей, в которых она верила, погибли быстро и страшно.
Катрин не могла забыть, как они с госпожой Скогр пытались спастись, что есть силы дергали, тянули на себя дверь. И понимали, что это колдовство, черные чары, что дверь не откроется, что они заперты в доме наедине с демоном, который убил всех мужчин и сейчас идет убивать женщин.
Но из затянувшего коридор холодного облака вышел не демон, а ослепительный ледяной ангел. На белом лице страшно светились алые уголья глаз, волосы сверкали заиндевевшим серебром, кристаллики льда осели на одежде, отчего летный комбинезон казался ледяной броней.
Он должен был умереть - шлейф холода, тянущийся за ним, как крылья, должен был выстудить кровь в его жилах, превратить кости в хрупкое стекло. Но он не умер, его невозможно было убить, в тот момент Катрин поняла это со всей отчетливостью и осознала бесполезность сопротивления, и если бы не Гуго, медленно замерзающий у нее на руках, она сдалась бы. Смерть неизбежна, от рук ли явившегося за ней разгневанного демона или от холода.
Госпожа Скогр стреляла из арбалета, но стальные шары не причиняли демону никакого вреда.
Его не убить…
Катрин не сдалась только потому, что хотела спасти сына. Стремление это было настолько велико, что она нашла в себе силы ослушаться властного голоса, не поддаться чарам. В тот момент она не думала о том, что Гуго все равно умрет, умрет от холода, ведь из дома не выбраться, разве что со смертью демона развеется злое колдовство.
А демон прошел мимо нее, не обращая внимания на выстрелы. И выбил дверь.
Вот тогда Катрин и ударила его топором. Увидела путь к спасению - откуда только силы взялись - одной рукой подняла тяжеленный колун…
И не смогла ударить насмерть.
Вот не смогла, и все.
Она любила его. Он хотел убить ее, а она его любила. И ничего с этим не сделать. Только бежать дальше и снова прятаться, моля Бога о том, чтобы никто больше не погиб из-за нее.
На что надеялась, глупая, глупая женщина? Неужели на то, что он поймет, на то, что, когда он придет в себя, когда осознает, что Катрин сохранила ему жизнь, он что-то поймет, почувствует благодарность или… ну хоть что-нибудь почувствует, кроме желания убить?
На палубу шлиссдарка она поднялась в таком состоянии, что стюард счел необходимым спросить, чего она боится. Эльфам обычно было наплевать на людей и на человеческое самочувствие, но во время перелета экипаж предпочел бы видеть своих пассажиров спокойными и уравновешенными, а женщина с младенцем, растрепанная, бледная и трясущаяся от ужаса наверняка могла выкинуть что-нибудь неожиданное.
Прижав к себе Гуго, боясь, что сейчас ее попросту выкинут с корабля, оставят в порту, Катрин призналась, что ее преследует убийца. Она могла бы не говорить правды, но это значило подвергнуть шлиссдарк опасности, к которой экипаж будет не готов.
- Убийца? - недоверчиво поднял брови стюард.
Катрин впервые в жизни видела эльфа, ее заморозила нечеловеческая, утонченная красота, а разрез темно-фиолетовых глаз до жути напомнил Тира.
- Фон Рауб, - прошептала Катрин, борясь с желанием зажмуриться или заплакать. - Меня хочет убить Тир фон Рауб. Он гонится за мной… прямо сейчас.
Это имя знали даже эльфы. Господи, да есть ли на свете место, где не слышали о легате Старой Гвардии?! Есть ли на свете место, где можно от него укрыться?!
Красивые губы эльфа тронула улыбка, неожиданно теплая улыбка.
- Вам нечего бояться, - услышала Катрин. - На нашем корабле и на Айнодоре вы будете в полной безопасности.
Ей очень хотелось поверить. Но… Катрин слишком хорошо знала Тира.
Когда бело-зеленый болид в одиночку атаковал эльфийский шлиссдарк, она уже ничего не боялась и ни на что не надеялась. Эльфы успокоили пассажиров, мол, корабль защищен настолько надежно, что не поддастся даже магии, не то, что обычным ШМГ. Эльфы не знали, но она-то знала, что от того, кто напал на них, нет спасения. И, обогнув попытавшегося удержать ее стюарда, она побежала наверх, на мостик, туда, где были пилоты…
Когда она поднималась, над мостиком взлетел кровавый фонтан.
Вот и плакали эльфийские защиты. Сейчас здесь погибнут все - пятеро эльфов и четыре десятка людей, никто не уйдет живым. Смерть будет страшной, но рано или поздно они сами начнут молить о ней. Как молили Блакрены.
Жизнь Гуго не стоила такой цены. Ничья жизнь не стоила такой цены. И Катрин взлетела на мостик, чтобы отдать сына демону, чтобы выкупить остальных. Может быть… ну ведь может же быть, что он примет жертву и сочтет ее достаточной!
Она так и не поняла, почему Тир вышел из боя.
Люди не могли надолго задержаться в эльфийских землях. Люди даже попасть туда толком не могли. Городок Айнати - один из айнодорских портов был предназначен для чужеземцев, но выходить за пределы порта не разрешалось, так же как и оставаться там дольше, чем на тридцать дней.
Но, оказывается, случай Катрин был особенный. Оказывается, то, что ее преследовал демон, да не какой-нибудь, а Черный, собственной персоной, имело огромное значение. Если бы только она раньше узнала о своем исключительном положении!
Если бы только…
Тогда она отправилась бы на Айнодор сразу, прямо из Рогера. И никто бы не погиб. И Тир отступился бы. Даже он - отступился бы. Даже ему не по силам проникнуть на эльфийский остров: здесь он был бы виден, как грязное пятно на белом платье. Грязь. Да, именно так относились к нему эльфы. Просто грязь.
Катрин было обидно: ее сын был сыном Тира, ее Гуго, он не мог быть грязным. И Тир… убийца, демон, чудовище - да. Но не только. Иначе Катрин не полюбила бы его. И эльфы не правы, относясь к нему с брезгливым пренебрежением. Впрочем, это там, дома, в Вальдене Тир был героем, живой легендой, небесным рыцарем, чья демоническая природа в глазах большинства людей, даже в глазах христиан, только добавляла ему благородства. А здесь, на Айнодоре, все, что он делал, рассматривалось лишь как все новые и новые убийства.
И, наверное, эльфы были правы.
Наверное? Наверняка.
- Грязь или нет - не знаю, - высокомерно сказала Светлая Госпожа Хелед, - но мои пилоты учатся по его книгам и фильмам, и за все это Айнодор платит Лонгви приличные деньги. Впрочем, священникам виднее.
В порту Айнати Катрин прожила всего неделю. А потом Светлая Госпожа Хелед прислала за ней шлиссдарк с распоряжением доставить Катрин Зельц и Гуго фон Рауба в столицу. Катрин Зельц и Гуго фон Рауба - именно так было сказано в приказе. У Катрин заледенели руки, а сердце сжалось так, что превратилось в камешек. Но ее увозили в глубь эльфийской земли, подальше от границы, а значит, подальше от Тира. К тому же ей все равно некуда было деваться. И ведь… ей же обещали! Ей обещали, что на Айнодоре она будет в безопасности. И Гуго - тоже.
Гуго фон Рауб…
«Господи, - молилась Катрин, - спаси хоть младенца, неужели он виноват в том, кто его отец?»
Она боялась Светлой Госпожи, не понимала ее. И даже не пыталась понять - Хелед и эльфы-то не всегда понимали. Зато ее уважали и любили. Катрин ее тоже уважала, но предпочла бы держаться от правительницы Айнодора как можно дальше. Хелед, однако, держала ее при себе, прямо во дворце, и хотя Катрин не возбранялось гулять по столице или, если заблагорассудится, по всему Айнодору, надолго покинуть свои роскошные покои она не могла.
А Хелед, она… странно относилась к демонам. Она вообще была странная. Кажется, она не любила своего мужа, хоть и позволяла любить себя. А еще всем известно было, что ее сын Хеледнар поклялся уничтожить ее первого мужа - барона де Лонгви - за то, что сердце Хелед до сих пор принадлежит барону. Катрин боялась, что Хелед отдаст ее Тиру, понимала, что боится напрасно, и все равно страх не отпускал. Она была бы счастлива хоть раз услышать от Хелед те самые, пренебрежительно-брезгливые отзывы о Тире, которые злили и обижали, когда Катрин слышала их от других эльфов. Но нет. Хелед пожимала плечами и говорила, что, несколько столетий прожив замужем за шефанго, другими глазами начинаешь смотреть на убийства.
- Да и убивал-то твой парень только людей, так ведь? В чем же проблема? Эльфы тоже людей убивают. Ах, да кто их не убивает, скажи на милость?
Нет, Катрин не понимала Светлой Госпожи.
Чем же так привязал мою бедную душу,
Что иду за тобой, этой песне послушна,
Тихой флейте перечить не в силах?
Может, ты Крысолов?
Но любовь - не улов,
И, поверь мне, насильно нет милых.
- Стишки? - прохладно поинтересовалась госпожа Хелед, поймав выскользнувший из книги листок бумаги. - Твои?
- Отдайте!
Катрин разозлилась на себя. Писать стихи в состоянии душевного разлада - это естественно, но забывать их в книгах - очень глупо. Тир посмеялся бы над ней.
Хелед, пожав плечами, протянула Катрин исчерканный листок.
- Он действительно такой?
- Какой? - насторожилась Катрин.
- Как в твоих стихах.
Чем же так привязал золотые рассветы,
Все снега февраля и застенчивость лета,
Чтобы вечность исчезнуть не смела?
Может, ты Крысолов?
Но твой образ из снов -
Только хрупкая мертвенность мела.
- Ты не дописала. Хочешь, подскажу концовку?
- Да! - вырвалось у Катрин.
Да, ей очень нужно было, чтобы кто-нибудь, кто понимает ее хоть немного, сказал ей, чем заканчиваются ее стихи.
Хелед ненадолго задумалась. И кивнула:
- Вот. Слушай.
Чем же так привязал мою горькую память,
Что сгорает она, словно яркое пламя?
Но тебе я ее уступаю.
Знаю, ты Крысолов,
И покорно, без слов,
Я за сказочной флейтой ступаю.
- Светлая Госпожа… - Катрин крутила в пальцах бумажный листок. Спросить было неловко. И страшно. Не спросить - невозможно. - Хелед… - Она вздохнула и будто шагнула в пропасть: - Хелед, если он зовет вас, что мешает вам к нему вернуться?
- Он? - Хелед взглянула с великолепным и холодным изумлением.
- Лонгвиец. - Катрин уставилась в пол, рассердившись уже не на себя, а на Светлую Госпожу. Корчит из себя ледяную эльфийскую стерву, а ведь ее сын прав - Хелед до сих пор любит. И ее - любят. И ей-то никто не угрожает смертью.
- Он не зовет, - спокойно произнесла Хелед. - Больше не заговаривай об этом.
Время шло, а ничего страшного не происходило. Миновала осень, пришла зима - айнодорская бесснежная зима, почти ничем не отличающаяся от лета. Здесь не было ни одной церкви, и даже на Рождество Катрин не могла подойти к Чаше, и оставалось только радоваться, что Гуго - невинный младенец, которому не нужно пока ни отпущение грехов, ни причастие.
Кормить его грудью становилось все сложнее. Он родился с зубами, а сейчас, в восьмимесячном возрасте, кусался уже так, что пил больше крови, чем молока. Катрин начала отучать сына от груди.
Ей не хватало снега. Ей необходимо было исповедаться. Ей иногда до слез хотелось увидеть Рогер. И еще она начинала думать, что госпожа Хелед не так уж ошибается, когда говорит, что Тир - не чудовище. Хелед конечно же ошибалась - как она могла судить о том, чего не знает? Ведь Хелед же не видела, как выходит из морозного облака ледяной ангел, несущий смерть. Хелед никогда не заглядывала ему в глаза. Хелед никогда… никогда не видела, как пляшут в его зрачках веселые язычки пламени, как он улыбается, как, задумавшись, покусывает нижнюю губу. Хелед не знает, какими нежными, настойчивыми, бесстыдными, родными могут быть его губы, его руки, его взгляд, всегда насмешливый, всегда теплый… Хелед не представляет, сколько в нем силы, как щедро он делится этой силой с любым, кто нравится ему, с любым, кому нужна поддержка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
А мир, возможно, сошел с ума.
Яирам готов был рисковать жизнью, спасая Катрин, - это входило в условия договора, - но он не мог рисковать душой. Фон Рауб ведь не зря убивает со столь невероятной жестокостью, он проводит ритуал, отнимает у жертвы не только жизнь, но и душу. Своему хозяину, Сатане, он добычу, может, и не отдает - в конце концов, всем известно, что именно на таких условиях Эрик Вальденский согласился его защищать, - но себе забирает, это уж точно. А для жертвы не все ли равно, кому из демонов достанется душа?
Катрин не винила Яирама и даже не пыталась удержать. Могла бы, наверное. В ее положении не так уж сложно было заставить людей делать то, что ей нужно. Но если бы Яирам погиб, его смерть легла бы на ее совесть, так же как смерть Блакренов. И кто знает, вдруг тень вины за убийства коснулась бы нерожденного младенца. Допускать этого было нельзя. Малышу и так угрожала страшная опасность, и никто не мог спасти его, кроме матери и Бога.
Она укрылась бы в монастыре, но Яирам, перед тем как уйти, отсоветовал ей просить защиты у церкви.
Катрин боялась все время. Страх менял окраску, становился сильнее, не покидал ни на миг - но все это время она боялась человека. Человека, которого почти не знала, несмотря на то, что в течение полугода была его единственной женщиной и несколько месяцев даже жила с ним в одном доме.
Человека, которого любила.
До сих пор.
А он не был человеком.
И страх Катрин превратился в панический, животный ужас, когда демон пришел за ней в дом лесничего, господина Скогра. Когда меньше чем за минуту мир перевернулся, и жизнь сломалась, и трое людей, защищавших ее, людей, в которых она верила, погибли быстро и страшно.
Катрин не могла забыть, как они с госпожой Скогр пытались спастись, что есть силы дергали, тянули на себя дверь. И понимали, что это колдовство, черные чары, что дверь не откроется, что они заперты в доме наедине с демоном, который убил всех мужчин и сейчас идет убивать женщин.
Но из затянувшего коридор холодного облака вышел не демон, а ослепительный ледяной ангел. На белом лице страшно светились алые уголья глаз, волосы сверкали заиндевевшим серебром, кристаллики льда осели на одежде, отчего летный комбинезон казался ледяной броней.
Он должен был умереть - шлейф холода, тянущийся за ним, как крылья, должен был выстудить кровь в его жилах, превратить кости в хрупкое стекло. Но он не умер, его невозможно было убить, в тот момент Катрин поняла это со всей отчетливостью и осознала бесполезность сопротивления, и если бы не Гуго, медленно замерзающий у нее на руках, она сдалась бы. Смерть неизбежна, от рук ли явившегося за ней разгневанного демона или от холода.
Госпожа Скогр стреляла из арбалета, но стальные шары не причиняли демону никакого вреда.
Его не убить…
Катрин не сдалась только потому, что хотела спасти сына. Стремление это было настолько велико, что она нашла в себе силы ослушаться властного голоса, не поддаться чарам. В тот момент она не думала о том, что Гуго все равно умрет, умрет от холода, ведь из дома не выбраться, разве что со смертью демона развеется злое колдовство.
А демон прошел мимо нее, не обращая внимания на выстрелы. И выбил дверь.
Вот тогда Катрин и ударила его топором. Увидела путь к спасению - откуда только силы взялись - одной рукой подняла тяжеленный колун…
И не смогла ударить насмерть.
Вот не смогла, и все.
Она любила его. Он хотел убить ее, а она его любила. И ничего с этим не сделать. Только бежать дальше и снова прятаться, моля Бога о том, чтобы никто больше не погиб из-за нее.
На что надеялась, глупая, глупая женщина? Неужели на то, что он поймет, на то, что, когда он придет в себя, когда осознает, что Катрин сохранила ему жизнь, он что-то поймет, почувствует благодарность или… ну хоть что-нибудь почувствует, кроме желания убить?
На палубу шлиссдарка она поднялась в таком состоянии, что стюард счел необходимым спросить, чего она боится. Эльфам обычно было наплевать на людей и на человеческое самочувствие, но во время перелета экипаж предпочел бы видеть своих пассажиров спокойными и уравновешенными, а женщина с младенцем, растрепанная, бледная и трясущаяся от ужаса наверняка могла выкинуть что-нибудь неожиданное.
Прижав к себе Гуго, боясь, что сейчас ее попросту выкинут с корабля, оставят в порту, Катрин призналась, что ее преследует убийца. Она могла бы не говорить правды, но это значило подвергнуть шлиссдарк опасности, к которой экипаж будет не готов.
- Убийца? - недоверчиво поднял брови стюард.
Катрин впервые в жизни видела эльфа, ее заморозила нечеловеческая, утонченная красота, а разрез темно-фиолетовых глаз до жути напомнил Тира.
- Фон Рауб, - прошептала Катрин, борясь с желанием зажмуриться или заплакать. - Меня хочет убить Тир фон Рауб. Он гонится за мной… прямо сейчас.
Это имя знали даже эльфы. Господи, да есть ли на свете место, где не слышали о легате Старой Гвардии?! Есть ли на свете место, где можно от него укрыться?!
Красивые губы эльфа тронула улыбка, неожиданно теплая улыбка.
- Вам нечего бояться, - услышала Катрин. - На нашем корабле и на Айнодоре вы будете в полной безопасности.
Ей очень хотелось поверить. Но… Катрин слишком хорошо знала Тира.
Когда бело-зеленый болид в одиночку атаковал эльфийский шлиссдарк, она уже ничего не боялась и ни на что не надеялась. Эльфы успокоили пассажиров, мол, корабль защищен настолько надежно, что не поддастся даже магии, не то, что обычным ШМГ. Эльфы не знали, но она-то знала, что от того, кто напал на них, нет спасения. И, обогнув попытавшегося удержать ее стюарда, она побежала наверх, на мостик, туда, где были пилоты…
Когда она поднималась, над мостиком взлетел кровавый фонтан.
Вот и плакали эльфийские защиты. Сейчас здесь погибнут все - пятеро эльфов и четыре десятка людей, никто не уйдет живым. Смерть будет страшной, но рано или поздно они сами начнут молить о ней. Как молили Блакрены.
Жизнь Гуго не стоила такой цены. Ничья жизнь не стоила такой цены. И Катрин взлетела на мостик, чтобы отдать сына демону, чтобы выкупить остальных. Может быть… ну ведь может же быть, что он примет жертву и сочтет ее достаточной!
Она так и не поняла, почему Тир вышел из боя.
Люди не могли надолго задержаться в эльфийских землях. Люди даже попасть туда толком не могли. Городок Айнати - один из айнодорских портов был предназначен для чужеземцев, но выходить за пределы порта не разрешалось, так же как и оставаться там дольше, чем на тридцать дней.
Но, оказывается, случай Катрин был особенный. Оказывается, то, что ее преследовал демон, да не какой-нибудь, а Черный, собственной персоной, имело огромное значение. Если бы только она раньше узнала о своем исключительном положении!
Если бы только…
Тогда она отправилась бы на Айнодор сразу, прямо из Рогера. И никто бы не погиб. И Тир отступился бы. Даже он - отступился бы. Даже ему не по силам проникнуть на эльфийский остров: здесь он был бы виден, как грязное пятно на белом платье. Грязь. Да, именно так относились к нему эльфы. Просто грязь.
Катрин было обидно: ее сын был сыном Тира, ее Гуго, он не мог быть грязным. И Тир… убийца, демон, чудовище - да. Но не только. Иначе Катрин не полюбила бы его. И эльфы не правы, относясь к нему с брезгливым пренебрежением. Впрочем, это там, дома, в Вальдене Тир был героем, живой легендой, небесным рыцарем, чья демоническая природа в глазах большинства людей, даже в глазах христиан, только добавляла ему благородства. А здесь, на Айнодоре, все, что он делал, рассматривалось лишь как все новые и новые убийства.
И, наверное, эльфы были правы.
Наверное? Наверняка.
- Грязь или нет - не знаю, - высокомерно сказала Светлая Госпожа Хелед, - но мои пилоты учатся по его книгам и фильмам, и за все это Айнодор платит Лонгви приличные деньги. Впрочем, священникам виднее.
В порту Айнати Катрин прожила всего неделю. А потом Светлая Госпожа Хелед прислала за ней шлиссдарк с распоряжением доставить Катрин Зельц и Гуго фон Рауба в столицу. Катрин Зельц и Гуго фон Рауба - именно так было сказано в приказе. У Катрин заледенели руки, а сердце сжалось так, что превратилось в камешек. Но ее увозили в глубь эльфийской земли, подальше от границы, а значит, подальше от Тира. К тому же ей все равно некуда было деваться. И ведь… ей же обещали! Ей обещали, что на Айнодоре она будет в безопасности. И Гуго - тоже.
Гуго фон Рауб…
«Господи, - молилась Катрин, - спаси хоть младенца, неужели он виноват в том, кто его отец?»
Она боялась Светлой Госпожи, не понимала ее. И даже не пыталась понять - Хелед и эльфы-то не всегда понимали. Зато ее уважали и любили. Катрин ее тоже уважала, но предпочла бы держаться от правительницы Айнодора как можно дальше. Хелед, однако, держала ее при себе, прямо во дворце, и хотя Катрин не возбранялось гулять по столице или, если заблагорассудится, по всему Айнодору, надолго покинуть свои роскошные покои она не могла.
А Хелед, она… странно относилась к демонам. Она вообще была странная. Кажется, она не любила своего мужа, хоть и позволяла любить себя. А еще всем известно было, что ее сын Хеледнар поклялся уничтожить ее первого мужа - барона де Лонгви - за то, что сердце Хелед до сих пор принадлежит барону. Катрин боялась, что Хелед отдаст ее Тиру, понимала, что боится напрасно, и все равно страх не отпускал. Она была бы счастлива хоть раз услышать от Хелед те самые, пренебрежительно-брезгливые отзывы о Тире, которые злили и обижали, когда Катрин слышала их от других эльфов. Но нет. Хелед пожимала плечами и говорила, что, несколько столетий прожив замужем за шефанго, другими глазами начинаешь смотреть на убийства.
- Да и убивал-то твой парень только людей, так ведь? В чем же проблема? Эльфы тоже людей убивают. Ах, да кто их не убивает, скажи на милость?
Нет, Катрин не понимала Светлой Госпожи.
Чем же так привязал мою бедную душу,
Что иду за тобой, этой песне послушна,
Тихой флейте перечить не в силах?
Может, ты Крысолов?
Но любовь - не улов,
И, поверь мне, насильно нет милых.
- Стишки? - прохладно поинтересовалась госпожа Хелед, поймав выскользнувший из книги листок бумаги. - Твои?
- Отдайте!
Катрин разозлилась на себя. Писать стихи в состоянии душевного разлада - это естественно, но забывать их в книгах - очень глупо. Тир посмеялся бы над ней.
Хелед, пожав плечами, протянула Катрин исчерканный листок.
- Он действительно такой?
- Какой? - насторожилась Катрин.
- Как в твоих стихах.
Чем же так привязал золотые рассветы,
Все снега февраля и застенчивость лета,
Чтобы вечность исчезнуть не смела?
Может, ты Крысолов?
Но твой образ из снов -
Только хрупкая мертвенность мела.
- Ты не дописала. Хочешь, подскажу концовку?
- Да! - вырвалось у Катрин.
Да, ей очень нужно было, чтобы кто-нибудь, кто понимает ее хоть немного, сказал ей, чем заканчиваются ее стихи.
Хелед ненадолго задумалась. И кивнула:
- Вот. Слушай.
Чем же так привязал мою горькую память,
Что сгорает она, словно яркое пламя?
Но тебе я ее уступаю.
Знаю, ты Крысолов,
И покорно, без слов,
Я за сказочной флейтой ступаю.
- Светлая Госпожа… - Катрин крутила в пальцах бумажный листок. Спросить было неловко. И страшно. Не спросить - невозможно. - Хелед… - Она вздохнула и будто шагнула в пропасть: - Хелед, если он зовет вас, что мешает вам к нему вернуться?
- Он? - Хелед взглянула с великолепным и холодным изумлением.
- Лонгвиец. - Катрин уставилась в пол, рассердившись уже не на себя, а на Светлую Госпожу. Корчит из себя ледяную эльфийскую стерву, а ведь ее сын прав - Хелед до сих пор любит. И ее - любят. И ей-то никто не угрожает смертью.
- Он не зовет, - спокойно произнесла Хелед. - Больше не заговаривай об этом.
Время шло, а ничего страшного не происходило. Миновала осень, пришла зима - айнодорская бесснежная зима, почти ничем не отличающаяся от лета. Здесь не было ни одной церкви, и даже на Рождество Катрин не могла подойти к Чаше, и оставалось только радоваться, что Гуго - невинный младенец, которому не нужно пока ни отпущение грехов, ни причастие.
Кормить его грудью становилось все сложнее. Он родился с зубами, а сейчас, в восьмимесячном возрасте, кусался уже так, что пил больше крови, чем молока. Катрин начала отучать сына от груди.
Ей не хватало снега. Ей необходимо было исповедаться. Ей иногда до слез хотелось увидеть Рогер. И еще она начинала думать, что госпожа Хелед не так уж ошибается, когда говорит, что Тир - не чудовище. Хелед конечно же ошибалась - как она могла судить о том, чего не знает? Ведь Хелед же не видела, как выходит из морозного облака ледяной ангел, несущий смерть. Хелед никогда не заглядывала ему в глаза. Хелед никогда… никогда не видела, как пляшут в его зрачках веселые язычки пламени, как он улыбается, как, задумавшись, покусывает нижнюю губу. Хелед не знает, какими нежными, настойчивыми, бесстыдными, родными могут быть его губы, его руки, его взгляд, всегда насмешливый, всегда теплый… Хелед не представляет, сколько в нем силы, как щедро он делится этой силой с любым, кто нравится ему, с любым, кому нужна поддержка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59