У меня была мысль дождаться момента, когда распустятся бутоны, но ты уже начал возвращаться в сознание, и я подумала, что не имею права рисковать своим подлым, эгоистичным выбором. Ведь каждый в конечном итоге делает то, что считает выгодным для себя. Вот и ты не стесняйся.
Лея ненадолго задумалась, а потом сказала:
- Ну а в дом, где мне было так хорошо с тобой, нагрянут с обыском грядущей ночью. Можешь остаться, но, боюсь, тебя будут пытать или сделают еще что-нибудь очень нехорошее, наподобие хокса. Да, ты, пожалуйста, запомни, запиши пароль для синего обруча - 5-8-0-3, Пять, Восемь, Ноль, Три - это послание уничтожится сразу, как только закончится. Впрочем, я все предусмотрела - после действия таблетки ты запомнишь сказанное мною почти дословно. Прости и за это.
Лея вдруг перевела взгляд в сторону Володи - конечно, случайно, просто тогда она устала смотреть в одну точку. Однако Володя, сам не зная зачем, словно мог предположить, что все это один неимоверный розыгрыш, протянул руку в попытке коснуться Леи. Разумеется, ладонь скользнула сквозь.
- Да, теперь о вчерашнем, - добавила Лея так, будто собиралась сказать о чем-то совсем уже незначительном. - Я дала тебе часовую таблетку и бегом бросилась на тот холм, куда мы с тобой, будто специально, чтоб ветру было удобнее разнести заразу, положили подарок от Зубцова. Мы не оставили его на Земле, не выкинули в космосе - представляешь, какие идиоты - впрочем, что говорить, твой полковник просто переиграл нас обоих. Ну вот, я нашла фрагменты корпуса, телефончик явно разорвало изнутри. Я вернулась домой, и тут в новостях передали, что генетическая структура вируса однозначно выдает его земное происхождение. У меня была мысль, конечно, лизнуть, к примеру, остатки этого “устройства связи”, но, знаешь, я все-таки такая трусиха, что для меня это слишком. Когда я явлюсь с повинной, мне, как аристократке, назначат сладкий газ - смерть тихую и почти приятную. А заболеть земной, или стингровой лихорадкой, - для меня уже перебор. Я же говорила тебе уже, что я эгоистка. И потому, кстати, - на лице у Леи вдруг заиграла почти настоящая, почти прежняя улыбка, - я не смогу себе отказать в одной маленькой, предсмертной, можно сказать, радости. АРТА АН АЛОРЭ, мой милый. Вот такая вот я гадость. АРТА АН АЛОРЭ.
И все. Образ Леи исчез, будто это был призрак или галлюцинация. Володя даже не понял, какое устройство его генерировало, где оно, собственно, находилось... Владимир не рыдал сейчас, не крушил все вокруг - он лег на то место, где только что лежало голографическое привидение, и с глупой полуулыбкой не думал ни о чем. У него как-то перегорело, перекипело все. Нечем было больше буянить или плакать. Все ресурсы были истощены, баста. И мыслей тоже не было, одна лишь только начинала вращаться порой, как сверло в зубе: “Но ведь кулямба расцвела розовым... ах, как жаль, что ты не досмотрела, милая Лея, как жаль...” И почти, не дословно, из Андерсена: “В квартирке у бабушки, на подоконнике, розовый куст покрылся алыми цветами, но не было Герды, чтобы, хлопая в ладоши, радоваться ему”. И еще, на отвратительный шарманочный мотив: “Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, ах, мой милый Августин, все прошло, все...”
* * *
А потом Владимир, не помня себя, бродил по окрестностям и звал Лею, как зовут потерявшегося щенка или кошку.
- Лея! - кричал он, не думая о том, слышат его люди или нет, что они подумают или сделают, услышав его крики. Он даже не заметил толком, встретился ли ему хоть кто-нибудь. Воздух действительно был насыщен пьяным ароматом белых кулямб, распустившихся по окрестностям. Может, еще и от него Володя почти не помнил, где он был в тот день, где пытался отыскать свою несчастную жену. - Лея! - кричал он, даже не задумываясь, что он скажет или сделает, сумей он ее обнаружить. - Лея! - продолжал он звать в пустоту, и голос его сперва охрип и исчез, а потом, словно второе дыхание объявилось какое-то, и он мог опять кричать: - Лея! Лея!! Лея!!!
Потом Володя, под вечер уже, вспомнил, что надо бы ему взять снеголет. Один из дисков, с пультом управления, остался на месте. Владимир подумал вдруг, встав на него, дойдя до шоссе, что Леин снеголет был настроен на следование за ним, и то ли от горя, то ли от наркотического аромата ему представилось, что когда он полетит сейчас, то его подруга прилетит к нему по шоссе, где бы она ни находилась. И он летел сквозь красные, бордовые, кровавые лучи закатного солнца, и ему то и дело мерещилось, что его Лея здесь, рядом, что она передумала, что она кладет свою руку ему на плечо, что она не бросила его таким безнадежно одиноким на чужой ему планете, язык которой он теперь начал понимать и возненавидел его на всю жизнь, потому что урок анданорского он слушал тогда, когда должен был бы уговорить, убедить, избить и связать, опоить, зацеловать свою единственную, ненаглядную, любимую... Лею.
* * *
Володя вернулся домой уже утром. Он очень надеялся, что застанет Лею дома. Что она все-таки образумилась, может ли Господь быть таким жестоким, разве может Он допустить, чтобы Лея все-таки содеяна задуманное... Может, стало быть, - на полу валялись вывернутые безжалостным обыском потайные ящички стен; тут явно побывали, но вовсе не Лея. А когда Владимир включил стереовидение - ведь он теперь свободно читал надписи на анданорском, нанесенные на кнопках пульта управления, - то в новостях сказали про изменницу, признавшуюся, что это ее земное Сопротивление обманом вынудило провезти болезнетворный вирус на Анданор. Владимир выключил изображение и часов пять подряд лежал ничком на кровати без движений, без мыслей, без слез и без молитв.
Глава 32
РОЗОВАЯ КУЛЯМБА
Прошла неделя с того дня, когда кулямба во дворе Леи зацвела розовыми цветами. Розовая кулямба не приносит плодов - цветы на ней мужские. Прошедшая неделя была для Владимира самой страшной в его жизни. Как во сне бродил он по развороченным обыском утробам комнат, сухими глазами мечтая о слезах или еще о чем-нибудь подобном, что могло бы хоть как-то растормошить его сжатое, будто тисками, сердце. Владимир раньше и не подозревал, какой ужасающий запас прочности и терпения дарован ему Господом для пущего страдания, застрявшего в Володиной груди, будто огромной рыбьей костью, плотно, больно и намертво. На следующий после возвращения день Владимир включил коврик стереовидения - при обыске, к слову, не пропало ничего, даже синий обучающий обруч управления космолетом, даже таблетки, которыми Лея сперва опоила своего мужа, а затем предлагала их Володе для безболезненного ухода из жизни, - все это валялось теперь чудовищной смесью под ногами Владимира, а он не имел ни малейших сил или желания привести эту страшную послеобысковую кучу хоть в какой-то порядок.
Когда же Володя на другой день включил стереовидение, то там показывали как раз то, как в их с Леей доме проводился обыск. На несколько секунд в комнате, где работал стереовизор, было сгенерировано изображение самой этой комнаты, когда ее осматривали ворвавшиеся агенты. И лишь из репортажа Владимир и узнал, что имперские контрразведчики кое-что все же забрали с собой. Они изъяли привезенные Леей с Земли платья, когда-то принадлежавшие Володиной маме. Как доказательство плотных связей Леи с земным Сопротивлением. “Что же, - решил Владимир с неожиданной злостью, - это даже и правильно. Не будут тут мне глаза мозолить”. Ночной обыск проводился при полной блокаде Леиного особняка плотным кольцом анданорских, облаченных в белые комбинезоны спецназовцев, при свете мощных прожекторов, установленных на бэтээры. При операции, как он догадался, присутствовали журналисты - стереовидение фиксировало ее во всех подробностях. И уж конечно, не было забыто и дерево счастья, розовая кулямба, возвышавшаяся исполинским куполом над таким миниатюрным, под ее головокружительной сенью, домиком Тидлы. И про Тидлу было в репортаже - передача, на которую наткнулся Владимир, освещала ситуацию подробно и вдумчиво, в деталях. Программа была подготовлена министерством пропаганды Анданора и потому отражала в полной мере позицию правящей верхушки Империи. Вообще-то, она должна была быть посвященной борьбе со страшной эпидемией, но здесь, увы, зрителей порадовать было нечем - видимо, для смягчения начавшейся таки паники среди населения решено было более не транслировать страдания умиравших от стингровой лихорадки - они были столь чудовищны, что стоило в пригороде появиться заболевшему, как испуганные жители разбегались кто куда, порой в самые отдаленные края планеты, и некоторые из них, разумеется, везли в себе затаившуюся до поры смертельную болезнь. Так что за минувшую неделю остановить эпидемию не то что не удалось - это еще очень мягко сказано, что не удалось. Однако и сухие цифры потерь, даже заниженные официальным Анданором, действовали на обывателей страшнее трансляции страданий умирающих. К концу недели они были следующими.
Погибших - 3500.
Болело - 500.
Официально зарегистрирована инфицированность 400 человек, все они изолированы. И это значило - для всякого, кто умел считать, - что через пять часов все заболевшие умрут и число погибших составит 4000. А еще через двое суток умрут все инфицированные - ведь и наука, и религия Анданора по сей день оказались бессильны что-либо противопоставить лавине заражений, заболеваний и смертей, обрушившейся на Империю. Поэтому все было как в примитивной задачке для третьего класса школы, но не про набившие оскомину трубы в бассейне - это было что-то новенькое.
“От земной лихорадки на Анданоре погибло 3,5 тысячи человек, 500 болеет, 400 заражено. Сколько будет погибших через двое суток, если инкубационный период составляет около полутора суток, а продолжительность активной фазы болезни пять часов, при условии, что за следующие двое суток никто из заболевших не выздоровеет и никто из здоровых не будет заражен?”
Ответ был прост: 4400 погибших. И если первая часть условия - что никто не выздоровеет - была трагической очевидностью даже для оптимистов, то вторая часть задачи - что никто не заразится - казалась чересчур радужной. Медицинский департамент не справлялся с эпидемией, зараженные обыватели утекали сквозь пальцы медиков, как вода, которую нельзя зачерпнуть ладонью, не уронив ни капли. Люди, близко контактировавшие с больным, играли в беспроигрышную на вид лотерею, спешно покидая зараженный поселок. Ведь если они уедут в другой город, будучи здоровыми, то они спасутся; если же зараза уже проникла в их тела, то что им тогда до того, что они сделаются разносчиками? Мертвые сраму не имут - муки лихорадки более чем искупят их поведение. И вот уже на секретных теперь картах, которые более не транслировали на всю Империю, появлялись все новые и новые очаги. А власти принялись искать виновных и, конечно, нашли их - кроме Леи, ставшей просто-таки символом страшной напасти, под горячую руку под следствие попали и министр медицины Анданора, и три его ближайших помощника. Владимир узнавал новости в течение недели, включая стереовидение, и с опустошенным сердцем внимал репортажам, транслируемым различными каналами.
А вот когда на четвертый день с момента, как Лея сдалась властям, было объявлено, что бывший министр и три его помощника из отдела по борьбе с заразными заболеваниями, “как способствовавшие своей некомпетентностью и преступной халатностью” распространению земного мора, приговорены к умерщвлению сладким газом, - Владимир вдруг понял, почувствовал, что ли, что для его Леи припасли нечто еще более страшное и наглядное. Со смещением министра медицины тон репортажей резко изменился - теперь главной темой стал поиск и наказание виновных, собственно медицины на экраны пробивалось очень мало. Ну, разве что говорили о пользе фильтрующих колпаков для профилактики инфекции. Володя наткнулся в россыпях вывороченных обыском вещей на один такой - он надевался на голову, фиксировался на шее и усиленно фильтровал воздух сквозь свои мембраны. Но это все было так, мертвому припарки. Более пятисот каждые сутки - Зубцов мог быть доволен. Такого кошмара Анданор не помнил за всю свою историю.
Володя не удивился, когда стереовидение передало, что Император, после личной беседы с предательницей, добровольно сдавшейся властям, восстановил специально для нее древний ритуал особенно кровавой казни. Лея была приговорена к растерзанию стинграми. Володя с тоской отметил, что при этих словах диктор испытал не ужас, не страх за Лею, но даже какое-то мстительное злорадство в адрес своей жены. “Что, доигралась!” - подумалось Володе, который до такой боли сжал челюсти, услышав о решении Императора, что чуть не обломил передний зуб. Володя осмыслил лишь теперь, что относится к своей Лее как к уже умершей - ведь какая живым разница, по существу, что душа умершего где-то там жива, что она куда-то там летит, где-то там его ждет? Когда любимого нельзя будет обнять руками, прижать к себе, смешать с ним дыхания уже НИКОГДА, то это называется, что он умер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Лея ненадолго задумалась, а потом сказала:
- Ну а в дом, где мне было так хорошо с тобой, нагрянут с обыском грядущей ночью. Можешь остаться, но, боюсь, тебя будут пытать или сделают еще что-нибудь очень нехорошее, наподобие хокса. Да, ты, пожалуйста, запомни, запиши пароль для синего обруча - 5-8-0-3, Пять, Восемь, Ноль, Три - это послание уничтожится сразу, как только закончится. Впрочем, я все предусмотрела - после действия таблетки ты запомнишь сказанное мною почти дословно. Прости и за это.
Лея вдруг перевела взгляд в сторону Володи - конечно, случайно, просто тогда она устала смотреть в одну точку. Однако Володя, сам не зная зачем, словно мог предположить, что все это один неимоверный розыгрыш, протянул руку в попытке коснуться Леи. Разумеется, ладонь скользнула сквозь.
- Да, теперь о вчерашнем, - добавила Лея так, будто собиралась сказать о чем-то совсем уже незначительном. - Я дала тебе часовую таблетку и бегом бросилась на тот холм, куда мы с тобой, будто специально, чтоб ветру было удобнее разнести заразу, положили подарок от Зубцова. Мы не оставили его на Земле, не выкинули в космосе - представляешь, какие идиоты - впрочем, что говорить, твой полковник просто переиграл нас обоих. Ну вот, я нашла фрагменты корпуса, телефончик явно разорвало изнутри. Я вернулась домой, и тут в новостях передали, что генетическая структура вируса однозначно выдает его земное происхождение. У меня была мысль, конечно, лизнуть, к примеру, остатки этого “устройства связи”, но, знаешь, я все-таки такая трусиха, что для меня это слишком. Когда я явлюсь с повинной, мне, как аристократке, назначат сладкий газ - смерть тихую и почти приятную. А заболеть земной, или стингровой лихорадкой, - для меня уже перебор. Я же говорила тебе уже, что я эгоистка. И потому, кстати, - на лице у Леи вдруг заиграла почти настоящая, почти прежняя улыбка, - я не смогу себе отказать в одной маленькой, предсмертной, можно сказать, радости. АРТА АН АЛОРЭ, мой милый. Вот такая вот я гадость. АРТА АН АЛОРЭ.
И все. Образ Леи исчез, будто это был призрак или галлюцинация. Володя даже не понял, какое устройство его генерировало, где оно, собственно, находилось... Владимир не рыдал сейчас, не крушил все вокруг - он лег на то место, где только что лежало голографическое привидение, и с глупой полуулыбкой не думал ни о чем. У него как-то перегорело, перекипело все. Нечем было больше буянить или плакать. Все ресурсы были истощены, баста. И мыслей тоже не было, одна лишь только начинала вращаться порой, как сверло в зубе: “Но ведь кулямба расцвела розовым... ах, как жаль, что ты не досмотрела, милая Лея, как жаль...” И почти, не дословно, из Андерсена: “В квартирке у бабушки, на подоконнике, розовый куст покрылся алыми цветами, но не было Герды, чтобы, хлопая в ладоши, радоваться ему”. И еще, на отвратительный шарманочный мотив: “Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, ах, мой милый Августин, все прошло, все...”
* * *
А потом Владимир, не помня себя, бродил по окрестностям и звал Лею, как зовут потерявшегося щенка или кошку.
- Лея! - кричал он, не думая о том, слышат его люди или нет, что они подумают или сделают, услышав его крики. Он даже не заметил толком, встретился ли ему хоть кто-нибудь. Воздух действительно был насыщен пьяным ароматом белых кулямб, распустившихся по окрестностям. Может, еще и от него Володя почти не помнил, где он был в тот день, где пытался отыскать свою несчастную жену. - Лея! - кричал он, даже не задумываясь, что он скажет или сделает, сумей он ее обнаружить. - Лея! - продолжал он звать в пустоту, и голос его сперва охрип и исчез, а потом, словно второе дыхание объявилось какое-то, и он мог опять кричать: - Лея! Лея!! Лея!!!
Потом Володя, под вечер уже, вспомнил, что надо бы ему взять снеголет. Один из дисков, с пультом управления, остался на месте. Владимир подумал вдруг, встав на него, дойдя до шоссе, что Леин снеголет был настроен на следование за ним, и то ли от горя, то ли от наркотического аромата ему представилось, что когда он полетит сейчас, то его подруга прилетит к нему по шоссе, где бы она ни находилась. И он летел сквозь красные, бордовые, кровавые лучи закатного солнца, и ему то и дело мерещилось, что его Лея здесь, рядом, что она передумала, что она кладет свою руку ему на плечо, что она не бросила его таким безнадежно одиноким на чужой ему планете, язык которой он теперь начал понимать и возненавидел его на всю жизнь, потому что урок анданорского он слушал тогда, когда должен был бы уговорить, убедить, избить и связать, опоить, зацеловать свою единственную, ненаглядную, любимую... Лею.
* * *
Володя вернулся домой уже утром. Он очень надеялся, что застанет Лею дома. Что она все-таки образумилась, может ли Господь быть таким жестоким, разве может Он допустить, чтобы Лея все-таки содеяна задуманное... Может, стало быть, - на полу валялись вывернутые безжалостным обыском потайные ящички стен; тут явно побывали, но вовсе не Лея. А когда Владимир включил стереовидение - ведь он теперь свободно читал надписи на анданорском, нанесенные на кнопках пульта управления, - то в новостях сказали про изменницу, признавшуюся, что это ее земное Сопротивление обманом вынудило провезти болезнетворный вирус на Анданор. Владимир выключил изображение и часов пять подряд лежал ничком на кровати без движений, без мыслей, без слез и без молитв.
Глава 32
РОЗОВАЯ КУЛЯМБА
Прошла неделя с того дня, когда кулямба во дворе Леи зацвела розовыми цветами. Розовая кулямба не приносит плодов - цветы на ней мужские. Прошедшая неделя была для Владимира самой страшной в его жизни. Как во сне бродил он по развороченным обыском утробам комнат, сухими глазами мечтая о слезах или еще о чем-нибудь подобном, что могло бы хоть как-то растормошить его сжатое, будто тисками, сердце. Владимир раньше и не подозревал, какой ужасающий запас прочности и терпения дарован ему Господом для пущего страдания, застрявшего в Володиной груди, будто огромной рыбьей костью, плотно, больно и намертво. На следующий после возвращения день Владимир включил коврик стереовидения - при обыске, к слову, не пропало ничего, даже синий обучающий обруч управления космолетом, даже таблетки, которыми Лея сперва опоила своего мужа, а затем предлагала их Володе для безболезненного ухода из жизни, - все это валялось теперь чудовищной смесью под ногами Владимира, а он не имел ни малейших сил или желания привести эту страшную послеобысковую кучу хоть в какой-то порядок.
Когда же Володя на другой день включил стереовидение, то там показывали как раз то, как в их с Леей доме проводился обыск. На несколько секунд в комнате, где работал стереовизор, было сгенерировано изображение самой этой комнаты, когда ее осматривали ворвавшиеся агенты. И лишь из репортажа Владимир и узнал, что имперские контрразведчики кое-что все же забрали с собой. Они изъяли привезенные Леей с Земли платья, когда-то принадлежавшие Володиной маме. Как доказательство плотных связей Леи с земным Сопротивлением. “Что же, - решил Владимир с неожиданной злостью, - это даже и правильно. Не будут тут мне глаза мозолить”. Ночной обыск проводился при полной блокаде Леиного особняка плотным кольцом анданорских, облаченных в белые комбинезоны спецназовцев, при свете мощных прожекторов, установленных на бэтээры. При операции, как он догадался, присутствовали журналисты - стереовидение фиксировало ее во всех подробностях. И уж конечно, не было забыто и дерево счастья, розовая кулямба, возвышавшаяся исполинским куполом над таким миниатюрным, под ее головокружительной сенью, домиком Тидлы. И про Тидлу было в репортаже - передача, на которую наткнулся Владимир, освещала ситуацию подробно и вдумчиво, в деталях. Программа была подготовлена министерством пропаганды Анданора и потому отражала в полной мере позицию правящей верхушки Империи. Вообще-то, она должна была быть посвященной борьбе со страшной эпидемией, но здесь, увы, зрителей порадовать было нечем - видимо, для смягчения начавшейся таки паники среди населения решено было более не транслировать страдания умиравших от стингровой лихорадки - они были столь чудовищны, что стоило в пригороде появиться заболевшему, как испуганные жители разбегались кто куда, порой в самые отдаленные края планеты, и некоторые из них, разумеется, везли в себе затаившуюся до поры смертельную болезнь. Так что за минувшую неделю остановить эпидемию не то что не удалось - это еще очень мягко сказано, что не удалось. Однако и сухие цифры потерь, даже заниженные официальным Анданором, действовали на обывателей страшнее трансляции страданий умирающих. К концу недели они были следующими.
Погибших - 3500.
Болело - 500.
Официально зарегистрирована инфицированность 400 человек, все они изолированы. И это значило - для всякого, кто умел считать, - что через пять часов все заболевшие умрут и число погибших составит 4000. А еще через двое суток умрут все инфицированные - ведь и наука, и религия Анданора по сей день оказались бессильны что-либо противопоставить лавине заражений, заболеваний и смертей, обрушившейся на Империю. Поэтому все было как в примитивной задачке для третьего класса школы, но не про набившие оскомину трубы в бассейне - это было что-то новенькое.
“От земной лихорадки на Анданоре погибло 3,5 тысячи человек, 500 болеет, 400 заражено. Сколько будет погибших через двое суток, если инкубационный период составляет около полутора суток, а продолжительность активной фазы болезни пять часов, при условии, что за следующие двое суток никто из заболевших не выздоровеет и никто из здоровых не будет заражен?”
Ответ был прост: 4400 погибших. И если первая часть условия - что никто не выздоровеет - была трагической очевидностью даже для оптимистов, то вторая часть задачи - что никто не заразится - казалась чересчур радужной. Медицинский департамент не справлялся с эпидемией, зараженные обыватели утекали сквозь пальцы медиков, как вода, которую нельзя зачерпнуть ладонью, не уронив ни капли. Люди, близко контактировавшие с больным, играли в беспроигрышную на вид лотерею, спешно покидая зараженный поселок. Ведь если они уедут в другой город, будучи здоровыми, то они спасутся; если же зараза уже проникла в их тела, то что им тогда до того, что они сделаются разносчиками? Мертвые сраму не имут - муки лихорадки более чем искупят их поведение. И вот уже на секретных теперь картах, которые более не транслировали на всю Империю, появлялись все новые и новые очаги. А власти принялись искать виновных и, конечно, нашли их - кроме Леи, ставшей просто-таки символом страшной напасти, под горячую руку под следствие попали и министр медицины Анданора, и три его ближайших помощника. Владимир узнавал новости в течение недели, включая стереовидение, и с опустошенным сердцем внимал репортажам, транслируемым различными каналами.
А вот когда на четвертый день с момента, как Лея сдалась властям, было объявлено, что бывший министр и три его помощника из отдела по борьбе с заразными заболеваниями, “как способствовавшие своей некомпетентностью и преступной халатностью” распространению земного мора, приговорены к умерщвлению сладким газом, - Владимир вдруг понял, почувствовал, что ли, что для его Леи припасли нечто еще более страшное и наглядное. Со смещением министра медицины тон репортажей резко изменился - теперь главной темой стал поиск и наказание виновных, собственно медицины на экраны пробивалось очень мало. Ну, разве что говорили о пользе фильтрующих колпаков для профилактики инфекции. Володя наткнулся в россыпях вывороченных обыском вещей на один такой - он надевался на голову, фиксировался на шее и усиленно фильтровал воздух сквозь свои мембраны. Но это все было так, мертвому припарки. Более пятисот каждые сутки - Зубцов мог быть доволен. Такого кошмара Анданор не помнил за всю свою историю.
Володя не удивился, когда стереовидение передало, что Император, после личной беседы с предательницей, добровольно сдавшейся властям, восстановил специально для нее древний ритуал особенно кровавой казни. Лея была приговорена к растерзанию стинграми. Володя с тоской отметил, что при этих словах диктор испытал не ужас, не страх за Лею, но даже какое-то мстительное злорадство в адрес своей жены. “Что, доигралась!” - подумалось Володе, который до такой боли сжал челюсти, услышав о решении Императора, что чуть не обломил передний зуб. Володя осмыслил лишь теперь, что относится к своей Лее как к уже умершей - ведь какая живым разница, по существу, что душа умершего где-то там жива, что она куда-то там летит, где-то там его ждет? Когда любимого нельзя будет обнять руками, прижать к себе, смешать с ним дыхания уже НИКОГДА, то это называется, что он умер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67