Он пошевелился и еще раз оглядел себя.
Одежда представляла собой черную хламиду непонятного покроя: как Иван ни искал, ни меча, ни сумки с могучими языками (правы были классики, мельком подумал Иван, иногда пистолеты – это сущие пустяки) рядом не оказалось. Зал был пуст: ни человека, ни звука, ни шороха. Впрочем, не совсем так: где-то со спокойствием метронома капала вода. Иван устроился поудобнее. Последнее, что он помнил, было падение в багровое никуда, падение, как ему показалось, долгое, очень долгое и бессмысленное. Собственно, скоро он перестал это падение ощущать: просто повис в пустоте, и все. Только обломки миров и воспоминаний о них и о тех, кто их когда-то населял, проносились мимо, не задевая тела и не трогая души.
Он падал так долго, что устал: утомление вошло в его сущность, наполнило тоскою и ощущением заброшенности, столь незнакомым, непривычным и непонятным, что тут, видимо, он и очнулся. Кто-то услужливо предложил ему этот зал и это каменное кресло; кто-то словно бы в насмешку обрядил его в эти тряпки… хотя переодевание, происходящее нечувствительно, стало вполне своеобычным делом. По крайней мере в этих палестинах. Иван услышал легкий шорох и поднял голову. За столом невесть откуда появился человек в такой же, как и у Ивана, черной одежде. Что-то знакомое почудилось в лице человека, в движениях, которые он совершал, устраиваясь поудобнее, в его мимике…
О! – подумал Иван, да ведь это же я сам – собственной персоной.
Он не удивился и с любопытством посмотрел на двойника: все-таки не каждый день видишь себя со стороны во всей красе – не в зеркале, когда можно принять для собственного успокоения на пару минут вид гордый, значительный, а подчас даже и умный, но вот именно так – подглядев нечаянно неловкость позы, тупой взгляд и глубокомысленное ковыряние в носу. Хотя сейчас двойник, конечно, в носу не ковырялся. Начинать разговор Иван не спешил: с какой стати? Двойник, по его мнению, выглядел, честно говоря, не очень; Иван считал, что вид у него гораздо более мужественный и независимый. Но что, в конце концов, поделать, вздохнул он про себя: неча, как известно, на зеркало пенять…
Пауза затягивалась. Иван номер два тоже пристально, с каким-то юмористическим выражением лица разглядывал свой прототип и тоже не собирался, судя по всему, первым начинать беседу. Иван слегка пошевелился, и тогда его двойник, кашлянув, произнес:
– С прибытием. Поздравляю: первый уровень ты прошел благополучно. Могло быть хуже.
– Какой первый уровень? – не понял Иван.
– Ну, как какой… Не компьютерной же игрушки. Тебе же говорили, что ты должен идти постепенно дальше, в сторону заката…
– Какого такого заката? – перебил его Иван. – Тут и солнца-то нету…
– Ну, это так я запад называю. Ты…
– Какой запад? – снова перебил его Иван. – Говорили, что куда-то вниз…
Двойник небрежно махнул рукой.
– Вниз, на Запад, – какая разница?
– А по-моему, это совершенно различные вещи, – возразил Иван.
– Это по-твоему, – хмыкнул двойник. – Я вижу, что ты все равно мало что понимаешь. Думай. Командир обязан думать, а не только чем-нибудь махать… Уровни тебе непонятны, да? Плюнь на это. Считай, что уровень – это только число, число само по себе, выражение не количества, а идеи-силы, и у каждого свой характер, своя антология, своя символика и своя судьба: можешь предположить, к примеру, что ноль – латентность, единица – открытие сущности, двойка – эхо и так далее. Путешествуя здесь, в небытие, ты проходишь от начала времен и до скончания века, ты находишь и обретаешь, теряешь и теряешься, понимаешь и обманываешься… а главное – идешь вперед, и только вперед, избранник.
– Ну, раз я избранник, – криво усмехнулся Иван, – значит, мне и задумываться ни о чем не надо? Все само, сделается?
– Ничего подобного. Совершишь ошибку – пеняй на себя. И последствия твоей ошибки коснутся не только тебя лично, но и многих, многих других.., а по сути – всего твоего мироздания.
– Ну хорошо. Не буду спрашивать, почему именно я избранник, хотя это и непонятно.., но что такое, собственно, избранник?
Двойник отвел глаза, помолчал и задумчиво проговорил:
– Выбор. Проблема выбора была всегда и всегда будет…
– Ты-то что об этом знаешь? – хмыкнул Иван.
– И вообще – кто ты, собственно, такой?
– Я – твой двойник, – сказал двойник просто.
Иван невесело усмехнулся.
– Да? – произнес он с мрачной иронией. – Это, пожалуй, я и сам вижу… только непонятно, из зеркала ты или из Зазеркалья… Так что и из чего выбирать?
– А я не знаю.
– Понятно, – кивнул Иван. – А ну как я вернусь обратно и выясню что к чему?
Двойник помотал головой.
– И не думай об этом. Считай, что ты в загробном мире, а оттуда, как известно, обратной дороги нет. Можно идти только вперед – авось выберешься.
– В данный момент мы в загробном мире? – уточнил Иван.
– В какой-то степени, – уклончиво ответил двойник.
– Что значит – в какой-то степени? – поразился Иван.
– А миры, в том числе и загробные, могут быть втиснуты друг в друга, как матрешки. Могут быть и перепутаны. И в каждом есть своя передняя – или приемная.
– Врешь небось, – с укоризной сказал Иван.
– Может, и вру, – легко согласился двойник. – Здесь, кстати, постоянно, еще раз повторяю, постоянно врут в разных формах. Ты это имей в виду и все проверяй на своем опыте.
– И проверю.
– Проверяй, проверяй.
– А ты что, помогать не будешь?
– Нет.
– А для чего ты тогда есть?
Иван номер два расхохотался, как показалось Ивану номер один – несколько натянуто.
– Во загнул… Я тоже мог бы спросить – а для чего ты есть? Кто тебя, братец, создал и зачем?.. Но я тебя понимаю. А потому скажу так: ежели ты думаешь, что где-то рядом бродит некий гипотетический Франкенштейн и, хихикая, мастерит из подручных материалов сборища потешных идиотов с одной лишь целью – досадить полуабстрактному-полупридуманному персонажу, то ты ошибаешься. Все сложнее.
– Насколько сложнее?
– Этого я не могу тебе сказать. Может быть – пока не могу сказать. Что-то узнаешь со временем, до чего-то додумаешься, а чего-то никогда не узнаешь и не поймешь…
– Почему?
– А потому что так надо. Спросишь – кому? Да всем. Конечно, можно выяснить – хоть теоретически, – кому надо, чтобы каждое из происходящих с тобой событий состоялось, и даже кому необходима совокупность этих самых событий, но вот если задаться вопросом, почему некоей абсолютной персоналии все это было нужно, то остается либо простереться ниц и распустить слюни, либо предположить, что все-все-все подчиняется всему-всему-всему и превысить своих полномочий никто – заметь, никто! – не в состоянии…
Двойник умолк и посмотрел на Ивана.
– Все, – сказал он решительно, – хватит об этом!
Иван помолчал, потом сказал примирительно:
– Хорошо, хватит так хватит.., хоть и надоели вы мне все, повторяющие чужие слова. Но ты ведь можешь мне сказать, куда идти дальше и что делать?
Двойник усмехнулся.
– По твоим вопросам, особенно по последнему, сразу видно, в каком краю ты уродился… Реорганизация рабкрина как главный вопрос мирового бытия тебя не занимает?.. Кстати, запомни: тебя здесь будут стремиться задержать, помешать и все такое прочее. И еще: не всегда даже явная истина есть истина лично для тебя.
Иван слегка смутился.
– Но я же сам видел…
– То, что ты здесь можешь увидеть, есть только твое субъективное представление об одном из вариантов одного из вариантов, экспериментально предлагаемых… Ну, это уже не важно. Уместно возгласить вслед за многими – не верь глазам своим!..
Иван подумал.
– А как мне отличить, так сказать, правду от лжи?
Двойник хмыкнул.
– Будем считать, что ты не задавал этого вопроса, – сказал он с сожалением.
– Могу лишь намекнуть: человеческая психология действует здесь не всегда.
– Ого! – сказал Иван. – А где я другую возьму? Придумаю? Не получится ведь.
Двойник посмотрел на него с интересом.
– Это верно, – согласился он, – хотя и не ты первый заметил. Что ж, придется тебе обходиться тем, что под рукою…
– Спасибо, – кисло сказал Иван.
– Больше ничего посоветовать не могу, – развел руками двойник, насмешливо улыбаясь.
– Разве что быть поосторожнее с женщинами, – раздалось за спиной у Ивана. – Помнишь Далилу?..
Иван обернулся. За спинкой его кресла, облаченный в черную хламиду, стоял профессор или кто он там был на самом деле. Он благожелательно улыбался.
– И вы тут, – сказал Иван. – Подкрадываетесь незаметно, – укоризненно добавил он.
– А где же мне быть, как не здесь, – сказал профессор, подсаживаясь к столу. – Служба, знаете ли.
Иван посмотрел на своего двойника. Тот заметно поскучнел.
– Ты можешь мне сказать, кто это такой? – спросил вполголоса Иван, кивая на профессора. Двойник помотал головой.
– Нет, не могу, – сказал он. – Знаешь, сколько этих профессоров? Запутаться можно. Каждый – модная фигура, но часто они не имеют друг к другу никакого отношения.
Иван вздохнул.
– Модная фигура… как и избранник, кстати, – сказал он и поднялся. – Ладно, я пошел.
– А как же на посошок! – вскричал его двойник, доставая откуда-то из-под стола большую оплетенную бутыль и три глиняные кружки. – Водки, само собой, не держим, но зато вино – какое ты и не пробовал!
Иван усмехнулся.
– На посошок, конечно, можно, – сказал он, усаживаясь обратно. – Посмотрим, как у нас с общностью вкусов…
Профессор встал.
– Извините, господа, – произнес он. – Не могу у вас задерживаться. С радостью бы, но – не могу.
Двойник покивал.
– Понятно, понятно, – сказал он, разливая вино по кружкам. – И вечно ты в спешке, и вечно ты на ногах…
Профессор слегка поклонился и с улыбкой развел руками.
– Такие дела… До встречи.
Он повернулся и зашагал прочь. Иван задумчиво смотрел ему вслед. Внезапно профессор исчез. Просто так: шел себе, шел и – пропал. Без вспышек и грохота. Иван вздохнул и повернулся к столу. Перед ним уже стояла полная вином до краев большая кружка.
– Ну, – с улыбкой произнес, поднимая свою кружку, двойник, – за встречу! Будь здоров!..
Последнее пожелание прозвучало так странно, что Иван, уже поднесший кружку к губам, остановился и посмотрел двойнику в глаза. Ядовитая усмешечка змеилась на губах у двойника. Глаза его были полны злобы, и вина, естественно, он пить не собирался. Ивана точно ударили. Действуя скорее инстинктивно, чем сознательно, он выплеснул свое вино в лицо двойнику. Жуткий вопль пронесся под сводами зала, и эхо в испуге заметалось, отражаясь от каменных стен. Двойник кричал, и в его крике были и злоба, и ярость, и ужас.
Иван вскочил на ноги. Он увидел, как кожа на лице у двойника покрылась струпьями, как из глаз потекла кровь, а потом белесыми сгустками потекли и сами глаза. «Началось», – с усталым омерзением подумал Иван, ожидая, что и этот сейчас начнет превращаться в какую-нибудь пакость.
Двойник, однако же, ни во что превращаться не собирался, а, судя по всему, просто умирал, причем в муках. Он ревел жутким голосом, он кричал, всхлипывал, стонал, мычал тоскливо и нечленораздельно, постепенно затихая и сползая с каменного кресла на пол; и вот он затих совсем.
И тут раздался топот: откуда-то в зал ворвались стражники, числом около десятка, все в черном и с короткими копьями в руках: не медля, они бросились к Ивану. Иван огляделся по сторонам и, не найдя ничего под рукой, кроме здоровенной бутыли с вином, схватил ее со стола, размахнулся как следует и метнул посудину в сторону солдат. Бутыль грянулась у их ног и разлетелась вдребезги. Раздался оглушительный вопль страха и отчаяния. Все, на кого попала хоть капля отравленного вина, корчились в конвульсиях на полу, побросав копья. Остальные шатались, выпучив глаза и хватаясь руками за горло: над осколками бутыли поднимался белесый дымок.
Иван почувствовал резкий цветочный запах: закружилась голова. Он зажал рот и нос руками и побежал прочь, хотя никаких дверей в зале не было. Сделав несколько шагов, он почувствовал, как каменная плита под его ногой подалась вниз, и провалился в задумчивую бездну.
…Он стоял на верхушке холма, припорошенного снегом; впрочем, снег уже истаял, и виднелась молодая, смелая, живая травка. Хлестал дождь: крупные капли влаги заливали лицо, ручейками текли за воротник прилипшей к телу рубахи. Иван подставил лицо дождю и засмеялся, потому что вот-вот должно было выглянуть солнце.
Оно и появилось, хотя уже стало светло; свет отогнал тьму далеко-далеко, и она замерла, свернувшись клубочком у горизонта, спокойно выжидая; солнце сделало окружающий мир прозрачнее, радостнее и просторнее; но и это было еще не все.
Взошла гордая луна. Иван почувствовал, что его охватила легкая грусть по тем, кто ушел, но эта грусть была ничем перед теплым дождем и мягкой травой, что поднималась у него под ногами. Все было сразу, одновременно: свет, отраженный в мириадах снежинок, которые кружились в медленном величавом танце; февральская луна, покрытая тонким ледком замершего в раздумье августовского дождя;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Одежда представляла собой черную хламиду непонятного покроя: как Иван ни искал, ни меча, ни сумки с могучими языками (правы были классики, мельком подумал Иван, иногда пистолеты – это сущие пустяки) рядом не оказалось. Зал был пуст: ни человека, ни звука, ни шороха. Впрочем, не совсем так: где-то со спокойствием метронома капала вода. Иван устроился поудобнее. Последнее, что он помнил, было падение в багровое никуда, падение, как ему показалось, долгое, очень долгое и бессмысленное. Собственно, скоро он перестал это падение ощущать: просто повис в пустоте, и все. Только обломки миров и воспоминаний о них и о тех, кто их когда-то населял, проносились мимо, не задевая тела и не трогая души.
Он падал так долго, что устал: утомление вошло в его сущность, наполнило тоскою и ощущением заброшенности, столь незнакомым, непривычным и непонятным, что тут, видимо, он и очнулся. Кто-то услужливо предложил ему этот зал и это каменное кресло; кто-то словно бы в насмешку обрядил его в эти тряпки… хотя переодевание, происходящее нечувствительно, стало вполне своеобычным делом. По крайней мере в этих палестинах. Иван услышал легкий шорох и поднял голову. За столом невесть откуда появился человек в такой же, как и у Ивана, черной одежде. Что-то знакомое почудилось в лице человека, в движениях, которые он совершал, устраиваясь поудобнее, в его мимике…
О! – подумал Иван, да ведь это же я сам – собственной персоной.
Он не удивился и с любопытством посмотрел на двойника: все-таки не каждый день видишь себя со стороны во всей красе – не в зеркале, когда можно принять для собственного успокоения на пару минут вид гордый, значительный, а подчас даже и умный, но вот именно так – подглядев нечаянно неловкость позы, тупой взгляд и глубокомысленное ковыряние в носу. Хотя сейчас двойник, конечно, в носу не ковырялся. Начинать разговор Иван не спешил: с какой стати? Двойник, по его мнению, выглядел, честно говоря, не очень; Иван считал, что вид у него гораздо более мужественный и независимый. Но что, в конце концов, поделать, вздохнул он про себя: неча, как известно, на зеркало пенять…
Пауза затягивалась. Иван номер два тоже пристально, с каким-то юмористическим выражением лица разглядывал свой прототип и тоже не собирался, судя по всему, первым начинать беседу. Иван слегка пошевелился, и тогда его двойник, кашлянув, произнес:
– С прибытием. Поздравляю: первый уровень ты прошел благополучно. Могло быть хуже.
– Какой первый уровень? – не понял Иван.
– Ну, как какой… Не компьютерной же игрушки. Тебе же говорили, что ты должен идти постепенно дальше, в сторону заката…
– Какого такого заката? – перебил его Иван. – Тут и солнца-то нету…
– Ну, это так я запад называю. Ты…
– Какой запад? – снова перебил его Иван. – Говорили, что куда-то вниз…
Двойник небрежно махнул рукой.
– Вниз, на Запад, – какая разница?
– А по-моему, это совершенно различные вещи, – возразил Иван.
– Это по-твоему, – хмыкнул двойник. – Я вижу, что ты все равно мало что понимаешь. Думай. Командир обязан думать, а не только чем-нибудь махать… Уровни тебе непонятны, да? Плюнь на это. Считай, что уровень – это только число, число само по себе, выражение не количества, а идеи-силы, и у каждого свой характер, своя антология, своя символика и своя судьба: можешь предположить, к примеру, что ноль – латентность, единица – открытие сущности, двойка – эхо и так далее. Путешествуя здесь, в небытие, ты проходишь от начала времен и до скончания века, ты находишь и обретаешь, теряешь и теряешься, понимаешь и обманываешься… а главное – идешь вперед, и только вперед, избранник.
– Ну, раз я избранник, – криво усмехнулся Иван, – значит, мне и задумываться ни о чем не надо? Все само, сделается?
– Ничего подобного. Совершишь ошибку – пеняй на себя. И последствия твоей ошибки коснутся не только тебя лично, но и многих, многих других.., а по сути – всего твоего мироздания.
– Ну хорошо. Не буду спрашивать, почему именно я избранник, хотя это и непонятно.., но что такое, собственно, избранник?
Двойник отвел глаза, помолчал и задумчиво проговорил:
– Выбор. Проблема выбора была всегда и всегда будет…
– Ты-то что об этом знаешь? – хмыкнул Иван.
– И вообще – кто ты, собственно, такой?
– Я – твой двойник, – сказал двойник просто.
Иван невесело усмехнулся.
– Да? – произнес он с мрачной иронией. – Это, пожалуй, я и сам вижу… только непонятно, из зеркала ты или из Зазеркалья… Так что и из чего выбирать?
– А я не знаю.
– Понятно, – кивнул Иван. – А ну как я вернусь обратно и выясню что к чему?
Двойник помотал головой.
– И не думай об этом. Считай, что ты в загробном мире, а оттуда, как известно, обратной дороги нет. Можно идти только вперед – авось выберешься.
– В данный момент мы в загробном мире? – уточнил Иван.
– В какой-то степени, – уклончиво ответил двойник.
– Что значит – в какой-то степени? – поразился Иван.
– А миры, в том числе и загробные, могут быть втиснуты друг в друга, как матрешки. Могут быть и перепутаны. И в каждом есть своя передняя – или приемная.
– Врешь небось, – с укоризной сказал Иван.
– Может, и вру, – легко согласился двойник. – Здесь, кстати, постоянно, еще раз повторяю, постоянно врут в разных формах. Ты это имей в виду и все проверяй на своем опыте.
– И проверю.
– Проверяй, проверяй.
– А ты что, помогать не будешь?
– Нет.
– А для чего ты тогда есть?
Иван номер два расхохотался, как показалось Ивану номер один – несколько натянуто.
– Во загнул… Я тоже мог бы спросить – а для чего ты есть? Кто тебя, братец, создал и зачем?.. Но я тебя понимаю. А потому скажу так: ежели ты думаешь, что где-то рядом бродит некий гипотетический Франкенштейн и, хихикая, мастерит из подручных материалов сборища потешных идиотов с одной лишь целью – досадить полуабстрактному-полупридуманному персонажу, то ты ошибаешься. Все сложнее.
– Насколько сложнее?
– Этого я не могу тебе сказать. Может быть – пока не могу сказать. Что-то узнаешь со временем, до чего-то додумаешься, а чего-то никогда не узнаешь и не поймешь…
– Почему?
– А потому что так надо. Спросишь – кому? Да всем. Конечно, можно выяснить – хоть теоретически, – кому надо, чтобы каждое из происходящих с тобой событий состоялось, и даже кому необходима совокупность этих самых событий, но вот если задаться вопросом, почему некоей абсолютной персоналии все это было нужно, то остается либо простереться ниц и распустить слюни, либо предположить, что все-все-все подчиняется всему-всему-всему и превысить своих полномочий никто – заметь, никто! – не в состоянии…
Двойник умолк и посмотрел на Ивана.
– Все, – сказал он решительно, – хватит об этом!
Иван помолчал, потом сказал примирительно:
– Хорошо, хватит так хватит.., хоть и надоели вы мне все, повторяющие чужие слова. Но ты ведь можешь мне сказать, куда идти дальше и что делать?
Двойник усмехнулся.
– По твоим вопросам, особенно по последнему, сразу видно, в каком краю ты уродился… Реорганизация рабкрина как главный вопрос мирового бытия тебя не занимает?.. Кстати, запомни: тебя здесь будут стремиться задержать, помешать и все такое прочее. И еще: не всегда даже явная истина есть истина лично для тебя.
Иван слегка смутился.
– Но я же сам видел…
– То, что ты здесь можешь увидеть, есть только твое субъективное представление об одном из вариантов одного из вариантов, экспериментально предлагаемых… Ну, это уже не важно. Уместно возгласить вслед за многими – не верь глазам своим!..
Иван подумал.
– А как мне отличить, так сказать, правду от лжи?
Двойник хмыкнул.
– Будем считать, что ты не задавал этого вопроса, – сказал он с сожалением.
– Могу лишь намекнуть: человеческая психология действует здесь не всегда.
– Ого! – сказал Иван. – А где я другую возьму? Придумаю? Не получится ведь.
Двойник посмотрел на него с интересом.
– Это верно, – согласился он, – хотя и не ты первый заметил. Что ж, придется тебе обходиться тем, что под рукою…
– Спасибо, – кисло сказал Иван.
– Больше ничего посоветовать не могу, – развел руками двойник, насмешливо улыбаясь.
– Разве что быть поосторожнее с женщинами, – раздалось за спиной у Ивана. – Помнишь Далилу?..
Иван обернулся. За спинкой его кресла, облаченный в черную хламиду, стоял профессор или кто он там был на самом деле. Он благожелательно улыбался.
– И вы тут, – сказал Иван. – Подкрадываетесь незаметно, – укоризненно добавил он.
– А где же мне быть, как не здесь, – сказал профессор, подсаживаясь к столу. – Служба, знаете ли.
Иван посмотрел на своего двойника. Тот заметно поскучнел.
– Ты можешь мне сказать, кто это такой? – спросил вполголоса Иван, кивая на профессора. Двойник помотал головой.
– Нет, не могу, – сказал он. – Знаешь, сколько этих профессоров? Запутаться можно. Каждый – модная фигура, но часто они не имеют друг к другу никакого отношения.
Иван вздохнул.
– Модная фигура… как и избранник, кстати, – сказал он и поднялся. – Ладно, я пошел.
– А как же на посошок! – вскричал его двойник, доставая откуда-то из-под стола большую оплетенную бутыль и три глиняные кружки. – Водки, само собой, не держим, но зато вино – какое ты и не пробовал!
Иван усмехнулся.
– На посошок, конечно, можно, – сказал он, усаживаясь обратно. – Посмотрим, как у нас с общностью вкусов…
Профессор встал.
– Извините, господа, – произнес он. – Не могу у вас задерживаться. С радостью бы, но – не могу.
Двойник покивал.
– Понятно, понятно, – сказал он, разливая вино по кружкам. – И вечно ты в спешке, и вечно ты на ногах…
Профессор слегка поклонился и с улыбкой развел руками.
– Такие дела… До встречи.
Он повернулся и зашагал прочь. Иван задумчиво смотрел ему вслед. Внезапно профессор исчез. Просто так: шел себе, шел и – пропал. Без вспышек и грохота. Иван вздохнул и повернулся к столу. Перед ним уже стояла полная вином до краев большая кружка.
– Ну, – с улыбкой произнес, поднимая свою кружку, двойник, – за встречу! Будь здоров!..
Последнее пожелание прозвучало так странно, что Иван, уже поднесший кружку к губам, остановился и посмотрел двойнику в глаза. Ядовитая усмешечка змеилась на губах у двойника. Глаза его были полны злобы, и вина, естественно, он пить не собирался. Ивана точно ударили. Действуя скорее инстинктивно, чем сознательно, он выплеснул свое вино в лицо двойнику. Жуткий вопль пронесся под сводами зала, и эхо в испуге заметалось, отражаясь от каменных стен. Двойник кричал, и в его крике были и злоба, и ярость, и ужас.
Иван вскочил на ноги. Он увидел, как кожа на лице у двойника покрылась струпьями, как из глаз потекла кровь, а потом белесыми сгустками потекли и сами глаза. «Началось», – с усталым омерзением подумал Иван, ожидая, что и этот сейчас начнет превращаться в какую-нибудь пакость.
Двойник, однако же, ни во что превращаться не собирался, а, судя по всему, просто умирал, причем в муках. Он ревел жутким голосом, он кричал, всхлипывал, стонал, мычал тоскливо и нечленораздельно, постепенно затихая и сползая с каменного кресла на пол; и вот он затих совсем.
И тут раздался топот: откуда-то в зал ворвались стражники, числом около десятка, все в черном и с короткими копьями в руках: не медля, они бросились к Ивану. Иван огляделся по сторонам и, не найдя ничего под рукой, кроме здоровенной бутыли с вином, схватил ее со стола, размахнулся как следует и метнул посудину в сторону солдат. Бутыль грянулась у их ног и разлетелась вдребезги. Раздался оглушительный вопль страха и отчаяния. Все, на кого попала хоть капля отравленного вина, корчились в конвульсиях на полу, побросав копья. Остальные шатались, выпучив глаза и хватаясь руками за горло: над осколками бутыли поднимался белесый дымок.
Иван почувствовал резкий цветочный запах: закружилась голова. Он зажал рот и нос руками и побежал прочь, хотя никаких дверей в зале не было. Сделав несколько шагов, он почувствовал, как каменная плита под его ногой подалась вниз, и провалился в задумчивую бездну.
…Он стоял на верхушке холма, припорошенного снегом; впрочем, снег уже истаял, и виднелась молодая, смелая, живая травка. Хлестал дождь: крупные капли влаги заливали лицо, ручейками текли за воротник прилипшей к телу рубахи. Иван подставил лицо дождю и засмеялся, потому что вот-вот должно было выглянуть солнце.
Оно и появилось, хотя уже стало светло; свет отогнал тьму далеко-далеко, и она замерла, свернувшись клубочком у горизонта, спокойно выжидая; солнце сделало окружающий мир прозрачнее, радостнее и просторнее; но и это было еще не все.
Взошла гордая луна. Иван почувствовал, что его охватила легкая грусть по тем, кто ушел, но эта грусть была ничем перед теплым дождем и мягкой травой, что поднималась у него под ногами. Все было сразу, одновременно: свет, отраженный в мириадах снежинок, которые кружились в медленном величавом танце; февральская луна, покрытая тонким ледком замершего в раздумье августовского дождя;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41