Как будто это была первая невеста и первый преградивший ей дорогу веник. Как будто она могла поступить как-то иначе. Бородатые, суровые, убившие не по одному десятку солдат боевики были как дети — они с удовольствием и упоением играли в игру под названием чеченская свадьба.
Празднично убранную невесту провели в почетный угол у окна, посадили под особой свадебной занавеской и дали ей в руки грудного ребенка, мальчика, первенца, желая, чтобы у нее родилось побольше сыновей. Ведь Ичкерии очень нужны мальчики, которые вырастут и станут воинами, чтобы воевать с неверными, мстя за погибших отцов и братьев...
На этой свадьбе не веселился только жених. Его даже не было в доме, и он не видел невесту, он находился на другом конце села в окружении друзей, как того велит древний чеченский обычай. Чему он был только рад. Он женился точно так же, как воевал — словно был в тумане. Он давно не принадлежал себе, ему говорили — убей, он — убивал, говорили — беги — бежал, сказали — женись, он — женился. Там, дома, у него осталась невеста, которая обещала его дождаться, но она обещала ждать Сашку Скокова, а не Магомеда. Магомед от данных Сашей Скоковым клятв был свободен. А раз так, то почему бы ему не обзавестись женой, а может быть, даже не одной, а четырьмя, если, конечно, его не успеют до того убить...
Когда свадебные торжества закончились и он остался с невестой один на один, он не набросился на нее, не повалил на кровать — он сидел и глядел на свою жену. А его жена бросала диковатые взгляды на русского, который волей судьбы стал ее мужем. Они были разными и боялись друг друга. Магомед даже не знал, как с ней нужно спать, как у них это принято, может, как-нибудь по-особому? Он опасался, что если он сделает что-нибудь не то, не так, как следует, то его «братья» станут его врагами и не моргнув зарежут его. Чужая жизнь потемки...
Они просидели так в разных углах, не приближаясь друг к другу, полночи. Но потом он подумал, что если он ничего не сделает, то это тоже наверное, будет не по правилам, что за это на него тоже могут обидеться.
Он встал и пошел в спальню.
Его жена тут же вскочила на ноги и пошла за ним. Потому что чеченская жена должна во всем подчиняться своему мужу и заботиться, чтобы ему было хорошо.
Они легли, а дальше все произошло само собой и примерно так, как происходит у всех невест и женихов вне зависимости от их вероисповедания — хоть у христиан, хоть у мусульман, хоть у иудеев. Жених — исполнил свой мужской долг, а невеста, бывшая девицей, стоически перенесла незнакомую и довольно-таки болезненную для нее процедуру. Но все равно она была счастлива, потому что случилось то, о чем чеченские девочки мечтают с молодых ногтей, — она вышла замуж и, может быть, даже зачала сегодня, на что она очень сильно надеялась, мальчика...
Жениху первая брачная ночь тоже не принесла никаких особых удовольствий. Не до удовольствий ему было. Кабы он какую-нибудь Таньку или Светку в углу после танцев зажал, а здесь он как по минному полю шел. Он сделал то, что должен был сделать, и уснул, откатившись от невесты на свои край кровати.
Такая свадьба...
Впрочем, он довольно быстро привык к новому своему положению, к тому, что его молодая жена, тихо, лишнего слова не сказав, выполняет все его, иногда даже не высказанные вслух, желания. Что кормит его, сама за стол не садясь, что прячется на своей, женской, половине, когда в дом приходят посторонние мужчины, что работает с утра до ночи ни разу не присев... Это было даже удобно, что все у тебя в доме сияет чистотой и никто тебе по этому поводу не устраивает скандалов, не лезет в душу и не демонстрирует своего раздражения. Его жена была незаметна и незаменима.
Он начал привыкать к ней и даже, кажется, любить, потому что больше ему здесь любить было некого. Его еще никто, кроме, может быть, только матери, так не баловал. К хорошему привыкаешь быстро, и однажды он вдруг осознал, что отсюда ему никуда уходить не хочется, что он обрел жену и дом. И еще узнал, что к следующей зиме у него будет ребенок.
Когда наступила весна и подтаявший снег осел, открыв проплешины земли, он забросил на плечо автомат и, встав в строй своих «братьев», отправился на войну. Он уходил и часто оглядывался назад. Он никогда раньше не оглядывался, ему незачем было оглядываться, он смотрел вперед или себе под ноги. А вот теперь...
Он оглядывался, видел дом и возле дома неподвижно замершую тоненькую женскую фигуру, которая стояла, подавшись вперед, напряженно всматриваясь в уходящую по тропе в горы колонну, где среди других был ее муж.
Она смотрела на своего мужа и желала только одного — чтобы он вернулся домой живым. Как желают все жены, чьи мужья уходят на войну.
Он уходил все дальше и дальше, а она стояла.
Уже почти на перевале, выйдя на открытое пространство, он оглянулся в последний раз. Он уже не мог увидеть жену, но мог увидеть свой дом. Он увидел его и почему-то понял, что она не ушла, что она все еще стоит там. Там, где стояла. И смотрит на перевал...
Колонна проходила мимо, его «братья» понимающе улыбались.
А он стоял.
И она стояла.
Когда он, догоняя ушедшую вперед колонну, тронулся в путь, он вдруг понял то, что рано или поздно должен был понять, что понимает всякий чеченец, — понял, что теперь ему есть что защищать, есть кого защищать и от кого защищать!
Он обрел семью.
Обрел друзей.
И обрел врагов...
Глава 18
Точилин Петр Степанович был ученым. Причем не самым плохим — он имел степень, имел публикации и широкую известность в узких научных кругах. Но все это он имел — в прошлом. В настоящем он был безработным. Который вот уже почти полгода жил за счет жены. Причем довольно спокойно. Потому что ему казалось, что он имеет на это право — он двадцать лет приносил в дом деньги, заработав эту квартиру, всю эту обстановку и всю, какая на них была, одежду. Не его вина, что их НИИ сократили из-за того, что он стоял на пересечении дорог и был лакомым куском для бизнесменов. НИИ закрыли, превратив его корпуса в торговые ряды.
В их жизни ничего не изменилось — он завтракал, обедал и ужинал, не очень задумываясь, откуда берутся продукты и сколько они стоят. Потому что никогда об этом особо не задумывался. Его обязанностью было добывать деньги, за продукты отвечала жена.
Он ел и шел работать. Он наверстывал то, что не успевал делать, когда работал в НИИ, — читал и переводил специальную, по его тематике, литературу, чтобы не выпасть из темы, так как считал, что его трудности временные и что о нем обязательно вспомнят. Как поначалу считают все.
Но очень скоро он начал замечать, что отношение его близких к нему изменилось. Или ему стало казаться, что изменилось. Жена за едой, вздыхая, жаловалась на цены на продукты в ближайших магазинах, возможно, просто так жаловалась, а может быть, намекала... И вообще, в последнее время она стала какой-то нервной, срываясь из-за каждого пустяка на крик и слезы. И дети стали менее приветливы, чем когда он работал в НИИ...
Детей понять было можно. Всю жизнь живя за спиной папы-ученого из почтового ящика, без пяти минут членкора, они горя не знали. Наука была в почете, и поэтому деньги в семье водились. А импортные шмотки папа привозил из-за границы с конференций и симпозиумов, причем такие, какие их одноклассники не имели. Дети привыкли жить легко и жить трудно не хотели. Но высказывать свое недовольство в открытую боялись, предпочитая выражать его отсутствием прежней любви.
Что Петр Степанович чувствовал.
— Вам не хватает денег? — поставил он как-то вопрос ребром.
Жена промолчала.
Дети красноречиво фыркнули.
Петр Степанович не поленился, зашел в ближайший магазин. И понял, что не хватает. И стал искать работу.
Но где бы мог найти работу сорокапятилетний без пяти минут членкор, который ничего не умел делать, кроме как изобретать новые теории и делать какие-то там открытия. Бесполезные они люди — членкоры...
Он прошел службы занятости, где ему предложили заполнить анкеты. В графе «ваше образование» он указывал свое первое высшее, второе высшее, звания, полученные в Германии и Швейцарии, кандидатскую и докторскую диссертации и... На чем графа обрывалась, потому что была очень коротенькой. Как видно, анкеты на «почти членкоров» рассчитаны не были. Зато в графу «на какую работу вы согласны» он вписывал лишь одно слово — на любую.
Но на «любую» его не брали.
На физическую — потому что рынок труда был наводнен безработными двадцатилетними молодцами, с которыми было трудно конкурировать. А для «умственной» работы — продавать в киосках водку или колготки — он был «чересчур умным» И чересчур интеллигентным. Такие товар впаривать не умеют.
Все это не способствовало миру в семье. Теперь каждый косой взгляд, каждое слово он истолковывал как упрек себе. Которые считал несправедливыми.
— Что я могу сделать, я же не виноват, что меня никуда не берут! — разводил он руками.
Хотя жена его ни в чем не упрекала, а лишь только качала головой и вздыхала.
Но он истолковывал ее вздохи по-своему.
— И нечего тут вздыхать! — возмущался он. — Раньше, когда я хорошо зарабатывал, ты не вздыхала!..
Как будто дело в деньгах...
— Если ты считаешь, что я живу за твой счет, — так и скажи! Я могу съехать!..
Загнанные жизнью люди напоминают брошенных в банку пауков — они кусают и жалят друг друга, вместо того чтобы наброситься на тех, кто загнал их в банку.
Жена плакала. Но не при нем, после, чтобы не нарваться на новый скандал. Плакала, жалея его, себя и детей. Которым было так же плохо, как ей, и которым она ничем не могла помочь.
Дети не плакали, они были более жестоки и на жалобы отца реагировали не слезами.
— Другие как-то выкручиваются... — ворчали они.
Другие выкручивались по-разному — кто-то воровал, кто-то продавал, кто-то продавал себя. Воровать «без пяти членкор» не умел — вовремя не научился. Торговать собой ему не позволило бы государство, потому что он был носителем важных оборонных секретов. Оставалось продавать товар. Что, как он считал, не трудно. Уж коли можно рассчитать напряжения в Т-образной балке несущей конструкции стыковочного узла третьей ступени межконтинентальной ракеты в момент пиковых нагрузок, при преодолении сверхзвукового барьера, то загнать косметику уж как-нибудь.
Он обошел знакомых докторов и академиков, которые, пряча глаза, одолжили ему кто по три, кто по пять тысяч под гарантии его честного слова. Они даже расписок не просили, они бы и так ему эти деньги дали, без возврата, да только знали, что милостыню он не возьмет. Набралось несколько тысяч долларов. Которые стали его стартовым капиталом.
Место он выбрал тоже очень удачное — бывшее свое НИИ. Где взял в аренду квадратный метр пола под микроприлавок как раз напротив лаборатории, где был когда-то заведующим. Он выложил тот же самый, что и все, товар и стал ждать прибыли.
Напрасно. Потому что возле него никто не останавливался — покупатели окидывали его и его товар быстрым взглядом и бежали дальше. Бежали к его соседям. Покупатели не любят продавцов, которые выглядят умнее их и держатся независимо. Наш закомплексованный, забитый жизнью и семейными обстоятельствами покупатель любит, чтобы перед ним за его деньги поклоны до земли били. Как за эти же деньги был вынужден бить он. Чего «почти членкоры» делать не умеют. Даже когда честно пытаются!
Ставить за прилавок интеллигентов — это все равно что попросить вымыть домашний сортир фотомодель, спокойно при этом наблюдая, как она возит тряпкой по полу. Не получится спокойно! будешь чувствовать себя гораздо менее уютно, чем если бы то же самое делала тетя Фрося.
Но Петр Степанович всего этого не знал. Он думал, что люди выбирают на рынках товар, а не продавцов!
— Это чего это такое? — спрашивали его, крутя перед глазами и обнюхивая предлагаемые им носки.
— Это носки, — чувствуя себя идиотом, отвечал он.
— Да я вижу, что носки, — удивленно глядел на него покупатель. — Чьи они? Поди, Китай?
Ему бы сказать:
— Ну что вы, какой Китай! Это же Армани. Вы примерьте и сразу сами увидите...
Намекая на то, что имеет дело со знатоком мировых тенденций в высокой моде.
А этот честно говорил:
— Ну да, Китай. За такую цену может быть только Китай.
Хотя на соседних прилавках за ту же цену можно было купить эксклюзивные модели лучших домов моды мира!
Кто же станет покупать Китай, если за те же деньги можно взять пару носков от Версаче, а в придачу к ним, немного поторговавшись, блузон от Юдашкина и вечернее платье от Славы Зайцева, которые не подошли их женам. Не для того покупатель сюда пришел, чтобы себя любимого обряжать в дешевый китайский ширпотреб!
А то, что настоящие, от Армани, носки будут стоить столько же, сколько подержанные «Жигули», на которых покупатель сюда приехал, он знать не знает. Вернее — знать не хочет!..
В первый день Петр Степанович наторговал на пятнадцать рублей. Из которых сто пятьдесят ушли на аренду, сто на транспорт и еще двести на различные согласования и разрешения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Празднично убранную невесту провели в почетный угол у окна, посадили под особой свадебной занавеской и дали ей в руки грудного ребенка, мальчика, первенца, желая, чтобы у нее родилось побольше сыновей. Ведь Ичкерии очень нужны мальчики, которые вырастут и станут воинами, чтобы воевать с неверными, мстя за погибших отцов и братьев...
На этой свадьбе не веселился только жених. Его даже не было в доме, и он не видел невесту, он находился на другом конце села в окружении друзей, как того велит древний чеченский обычай. Чему он был только рад. Он женился точно так же, как воевал — словно был в тумане. Он давно не принадлежал себе, ему говорили — убей, он — убивал, говорили — беги — бежал, сказали — женись, он — женился. Там, дома, у него осталась невеста, которая обещала его дождаться, но она обещала ждать Сашку Скокова, а не Магомеда. Магомед от данных Сашей Скоковым клятв был свободен. А раз так, то почему бы ему не обзавестись женой, а может быть, даже не одной, а четырьмя, если, конечно, его не успеют до того убить...
Когда свадебные торжества закончились и он остался с невестой один на один, он не набросился на нее, не повалил на кровать — он сидел и глядел на свою жену. А его жена бросала диковатые взгляды на русского, который волей судьбы стал ее мужем. Они были разными и боялись друг друга. Магомед даже не знал, как с ней нужно спать, как у них это принято, может, как-нибудь по-особому? Он опасался, что если он сделает что-нибудь не то, не так, как следует, то его «братья» станут его врагами и не моргнув зарежут его. Чужая жизнь потемки...
Они просидели так в разных углах, не приближаясь друг к другу, полночи. Но потом он подумал, что если он ничего не сделает, то это тоже наверное, будет не по правилам, что за это на него тоже могут обидеться.
Он встал и пошел в спальню.
Его жена тут же вскочила на ноги и пошла за ним. Потому что чеченская жена должна во всем подчиняться своему мужу и заботиться, чтобы ему было хорошо.
Они легли, а дальше все произошло само собой и примерно так, как происходит у всех невест и женихов вне зависимости от их вероисповедания — хоть у христиан, хоть у мусульман, хоть у иудеев. Жених — исполнил свой мужской долг, а невеста, бывшая девицей, стоически перенесла незнакомую и довольно-таки болезненную для нее процедуру. Но все равно она была счастлива, потому что случилось то, о чем чеченские девочки мечтают с молодых ногтей, — она вышла замуж и, может быть, даже зачала сегодня, на что она очень сильно надеялась, мальчика...
Жениху первая брачная ночь тоже не принесла никаких особых удовольствий. Не до удовольствий ему было. Кабы он какую-нибудь Таньку или Светку в углу после танцев зажал, а здесь он как по минному полю шел. Он сделал то, что должен был сделать, и уснул, откатившись от невесты на свои край кровати.
Такая свадьба...
Впрочем, он довольно быстро привык к новому своему положению, к тому, что его молодая жена, тихо, лишнего слова не сказав, выполняет все его, иногда даже не высказанные вслух, желания. Что кормит его, сама за стол не садясь, что прячется на своей, женской, половине, когда в дом приходят посторонние мужчины, что работает с утра до ночи ни разу не присев... Это было даже удобно, что все у тебя в доме сияет чистотой и никто тебе по этому поводу не устраивает скандалов, не лезет в душу и не демонстрирует своего раздражения. Его жена была незаметна и незаменима.
Он начал привыкать к ней и даже, кажется, любить, потому что больше ему здесь любить было некого. Его еще никто, кроме, может быть, только матери, так не баловал. К хорошему привыкаешь быстро, и однажды он вдруг осознал, что отсюда ему никуда уходить не хочется, что он обрел жену и дом. И еще узнал, что к следующей зиме у него будет ребенок.
Когда наступила весна и подтаявший снег осел, открыв проплешины земли, он забросил на плечо автомат и, встав в строй своих «братьев», отправился на войну. Он уходил и часто оглядывался назад. Он никогда раньше не оглядывался, ему незачем было оглядываться, он смотрел вперед или себе под ноги. А вот теперь...
Он оглядывался, видел дом и возле дома неподвижно замершую тоненькую женскую фигуру, которая стояла, подавшись вперед, напряженно всматриваясь в уходящую по тропе в горы колонну, где среди других был ее муж.
Она смотрела на своего мужа и желала только одного — чтобы он вернулся домой живым. Как желают все жены, чьи мужья уходят на войну.
Он уходил все дальше и дальше, а она стояла.
Уже почти на перевале, выйдя на открытое пространство, он оглянулся в последний раз. Он уже не мог увидеть жену, но мог увидеть свой дом. Он увидел его и почему-то понял, что она не ушла, что она все еще стоит там. Там, где стояла. И смотрит на перевал...
Колонна проходила мимо, его «братья» понимающе улыбались.
А он стоял.
И она стояла.
Когда он, догоняя ушедшую вперед колонну, тронулся в путь, он вдруг понял то, что рано или поздно должен был понять, что понимает всякий чеченец, — понял, что теперь ему есть что защищать, есть кого защищать и от кого защищать!
Он обрел семью.
Обрел друзей.
И обрел врагов...
Глава 18
Точилин Петр Степанович был ученым. Причем не самым плохим — он имел степень, имел публикации и широкую известность в узких научных кругах. Но все это он имел — в прошлом. В настоящем он был безработным. Который вот уже почти полгода жил за счет жены. Причем довольно спокойно. Потому что ему казалось, что он имеет на это право — он двадцать лет приносил в дом деньги, заработав эту квартиру, всю эту обстановку и всю, какая на них была, одежду. Не его вина, что их НИИ сократили из-за того, что он стоял на пересечении дорог и был лакомым куском для бизнесменов. НИИ закрыли, превратив его корпуса в торговые ряды.
В их жизни ничего не изменилось — он завтракал, обедал и ужинал, не очень задумываясь, откуда берутся продукты и сколько они стоят. Потому что никогда об этом особо не задумывался. Его обязанностью было добывать деньги, за продукты отвечала жена.
Он ел и шел работать. Он наверстывал то, что не успевал делать, когда работал в НИИ, — читал и переводил специальную, по его тематике, литературу, чтобы не выпасть из темы, так как считал, что его трудности временные и что о нем обязательно вспомнят. Как поначалу считают все.
Но очень скоро он начал замечать, что отношение его близких к нему изменилось. Или ему стало казаться, что изменилось. Жена за едой, вздыхая, жаловалась на цены на продукты в ближайших магазинах, возможно, просто так жаловалась, а может быть, намекала... И вообще, в последнее время она стала какой-то нервной, срываясь из-за каждого пустяка на крик и слезы. И дети стали менее приветливы, чем когда он работал в НИИ...
Детей понять было можно. Всю жизнь живя за спиной папы-ученого из почтового ящика, без пяти минут членкора, они горя не знали. Наука была в почете, и поэтому деньги в семье водились. А импортные шмотки папа привозил из-за границы с конференций и симпозиумов, причем такие, какие их одноклассники не имели. Дети привыкли жить легко и жить трудно не хотели. Но высказывать свое недовольство в открытую боялись, предпочитая выражать его отсутствием прежней любви.
Что Петр Степанович чувствовал.
— Вам не хватает денег? — поставил он как-то вопрос ребром.
Жена промолчала.
Дети красноречиво фыркнули.
Петр Степанович не поленился, зашел в ближайший магазин. И понял, что не хватает. И стал искать работу.
Но где бы мог найти работу сорокапятилетний без пяти минут членкор, который ничего не умел делать, кроме как изобретать новые теории и делать какие-то там открытия. Бесполезные они люди — членкоры...
Он прошел службы занятости, где ему предложили заполнить анкеты. В графе «ваше образование» он указывал свое первое высшее, второе высшее, звания, полученные в Германии и Швейцарии, кандидатскую и докторскую диссертации и... На чем графа обрывалась, потому что была очень коротенькой. Как видно, анкеты на «почти членкоров» рассчитаны не были. Зато в графу «на какую работу вы согласны» он вписывал лишь одно слово — на любую.
Но на «любую» его не брали.
На физическую — потому что рынок труда был наводнен безработными двадцатилетними молодцами, с которыми было трудно конкурировать. А для «умственной» работы — продавать в киосках водку или колготки — он был «чересчур умным» И чересчур интеллигентным. Такие товар впаривать не умеют.
Все это не способствовало миру в семье. Теперь каждый косой взгляд, каждое слово он истолковывал как упрек себе. Которые считал несправедливыми.
— Что я могу сделать, я же не виноват, что меня никуда не берут! — разводил он руками.
Хотя жена его ни в чем не упрекала, а лишь только качала головой и вздыхала.
Но он истолковывал ее вздохи по-своему.
— И нечего тут вздыхать! — возмущался он. — Раньше, когда я хорошо зарабатывал, ты не вздыхала!..
Как будто дело в деньгах...
— Если ты считаешь, что я живу за твой счет, — так и скажи! Я могу съехать!..
Загнанные жизнью люди напоминают брошенных в банку пауков — они кусают и жалят друг друга, вместо того чтобы наброситься на тех, кто загнал их в банку.
Жена плакала. Но не при нем, после, чтобы не нарваться на новый скандал. Плакала, жалея его, себя и детей. Которым было так же плохо, как ей, и которым она ничем не могла помочь.
Дети не плакали, они были более жестоки и на жалобы отца реагировали не слезами.
— Другие как-то выкручиваются... — ворчали они.
Другие выкручивались по-разному — кто-то воровал, кто-то продавал, кто-то продавал себя. Воровать «без пяти членкор» не умел — вовремя не научился. Торговать собой ему не позволило бы государство, потому что он был носителем важных оборонных секретов. Оставалось продавать товар. Что, как он считал, не трудно. Уж коли можно рассчитать напряжения в Т-образной балке несущей конструкции стыковочного узла третьей ступени межконтинентальной ракеты в момент пиковых нагрузок, при преодолении сверхзвукового барьера, то загнать косметику уж как-нибудь.
Он обошел знакомых докторов и академиков, которые, пряча глаза, одолжили ему кто по три, кто по пять тысяч под гарантии его честного слова. Они даже расписок не просили, они бы и так ему эти деньги дали, без возврата, да только знали, что милостыню он не возьмет. Набралось несколько тысяч долларов. Которые стали его стартовым капиталом.
Место он выбрал тоже очень удачное — бывшее свое НИИ. Где взял в аренду квадратный метр пола под микроприлавок как раз напротив лаборатории, где был когда-то заведующим. Он выложил тот же самый, что и все, товар и стал ждать прибыли.
Напрасно. Потому что возле него никто не останавливался — покупатели окидывали его и его товар быстрым взглядом и бежали дальше. Бежали к его соседям. Покупатели не любят продавцов, которые выглядят умнее их и держатся независимо. Наш закомплексованный, забитый жизнью и семейными обстоятельствами покупатель любит, чтобы перед ним за его деньги поклоны до земли били. Как за эти же деньги был вынужден бить он. Чего «почти членкоры» делать не умеют. Даже когда честно пытаются!
Ставить за прилавок интеллигентов — это все равно что попросить вымыть домашний сортир фотомодель, спокойно при этом наблюдая, как она возит тряпкой по полу. Не получится спокойно! будешь чувствовать себя гораздо менее уютно, чем если бы то же самое делала тетя Фрося.
Но Петр Степанович всего этого не знал. Он думал, что люди выбирают на рынках товар, а не продавцов!
— Это чего это такое? — спрашивали его, крутя перед глазами и обнюхивая предлагаемые им носки.
— Это носки, — чувствуя себя идиотом, отвечал он.
— Да я вижу, что носки, — удивленно глядел на него покупатель. — Чьи они? Поди, Китай?
Ему бы сказать:
— Ну что вы, какой Китай! Это же Армани. Вы примерьте и сразу сами увидите...
Намекая на то, что имеет дело со знатоком мировых тенденций в высокой моде.
А этот честно говорил:
— Ну да, Китай. За такую цену может быть только Китай.
Хотя на соседних прилавках за ту же цену можно было купить эксклюзивные модели лучших домов моды мира!
Кто же станет покупать Китай, если за те же деньги можно взять пару носков от Версаче, а в придачу к ним, немного поторговавшись, блузон от Юдашкина и вечернее платье от Славы Зайцева, которые не подошли их женам. Не для того покупатель сюда пришел, чтобы себя любимого обряжать в дешевый китайский ширпотреб!
А то, что настоящие, от Армани, носки будут стоить столько же, сколько подержанные «Жигули», на которых покупатель сюда приехал, он знать не знает. Вернее — знать не хочет!..
В первый день Петр Степанович наторговал на пятнадцать рублей. Из которых сто пятьдесят ушли на аренду, сто на транспорт и еще двести на различные согласования и разрешения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40