— Побоится.
— Чего же, позвольте узнать? — хмыкнул сыщик.
— Меня! — ответил Митяй. — Я с Анисимом пойду. Он меня боится и при мне слова лишнего не скажет!
Все умолкли, не зная, что на это сказать.
— Я пойду с Анисимом, будто бы родственник его. Я в деревне жил, за своего легко сойду.
— А если они вас раскроют? — спросил Мишель.
— Значит, убьют! — коротко сказал Митяй. — А нет — так я их!
Была в нем какая-то сумасшедшая уверенность в своей правоте и жертвенность тоже. «Может, тем они и сильны, что не сомневаются? — подумал Мишель. — Что ни других, ни себя не жалеют?»
— Рискованно, конечно, — вздохнул Валериан Христофорович. — Но чертовски соблазнительно! Анисим, верно, Митю до икоты боится — в его присутствии лишнего не сболтнет. Но только как его подле себя удерживать?
— Ничего — как-нибудь! — уверенно заявил Митяй. — Буду подле него жить на правах родственника. Вцеплюсь в него, что клещ. Не оторвет!
Все вопросительно поглядели на Мишеля. Последнее слово было за ним.
— Ну, хорошо, давайте попробуем обсудить этот вариант, — скрепя сердце уступил Мишель.
— А тут и обсуждать нечего! — рубанул воздух Митяй. — Это дело решенное! А ежели вы меня пущать не будете, так и знайте — сам пойду, один. А все одно за Сашка расквитаюсь!...
Глава 36
Мишель Герхард фон Штольц был полон решимости — его голова работала как никогда ясно, его воля была собрана в железный кулак, которым он намеревался в скором времени безжалостно гвоздить своих врагов.
Он был готов к драке!...
Ну все, пора!...
И!...
— Стой! — вдруг воскликнула Ольга, отчаянно дергая Мишеля за ногу. — Погоди!...
Мишель Герхард фон Штольц от неожиданности вздрогнул. И сердце его сжалось в дурном предчувствии.
Что?... Неужели она передумала?! Неужели она ему откажет и он так и останется вечным холостяком?
— Что, что случилось? Ты боишься?
— Нет. Просто я подумала, что мы не можем рисковать! — торопливо сказала Ольга. — Рисковать колье!... А что, если один из нас погибнет и пропадет? Пойми: оно не должно исчезнуть — оно бесценно. Ведь это, может быть, то самое, настоящее колье!
Ну да, настоящее. И то настоящее, и это тоже — оба настоящие! Но разве это повод омрачать их последние минуты?
— Милая, это всего лишь подделка! — уверенно сказал Мишель.
— Нет, не подделка! — кругля глаза, повторила Ольга.
Ну вот, им еще семейных сцен недоставало!
— Но экспертиза! — напомнил Мишель. — Экспертиза показала, что в Гохране находится оригинал, и, значит, то, что хранится у меня — всего лишь копия! Копия!
— Ну о чем ты говоришь! — недовольно вскричала Ольга. — Я же сама его видела, в руках держала. Оно совершенно как настоящее — там даже каплеобразная вмятина была!
— Вот видишь, ты сама говоришь — «как настоящее», — с мягким упреком сказал Мишель. — Я в ни малой степени не решусь подвергать сомнению твой профессиональный опыт, но, согласись, экспертиза, произведенная в Гохране, куда весомей беглого осмотра колье на коленке под светом бытовой лампы. В Гохране его изучали специалисты...
— Так в том-то и все дело! — взволнованно вскричала Ольга. — Не специалисты, а специалист... Раньше я все никак в толк взять не могла, а теперь поняла! Экспертизу проводил Георгий Маркович, и поэтому он имел возможность дать ложное заключение!
— Но ведь ты тоже видела колье!
— Да, видела, но лишь мельком! Большую часть работы делал Георгий Маркович, и что ему мешало написать, что колье настоящее? Его заключение никто оспаривать не станет!
Ах вот оно в чем дело. Вот как ларчик открывался!
Тогда понятно, почему экспертиза установила подлинность хранящегося в Гохране изделия номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать... Которого на самом деле там нет! Или даже есть, но не изделие, а грубая подделка, где вместо бриллиантов, скорее всего, вставлены обыкновенные стекляшки — стразы.
Ай да Георгий Маркович — ладит себе потихоньку копии, пользуясь тем, что имеет доступ к оригиналам, меняет их на драгоценности, сам же, когда вздумается, организует их проверку, сам же подтверждает их подлинность, да еще за все за это умудряется сдирать деньги с доверчивых «фонов»! То есть не раз, а три раза золотого тельца стрижет!
Так?
А не слишком ли просто?
— Разве завлаб проводит экспертизу один? — на всякий случай уточнил Мишель.
— Нет, — скисла Ольга. — Экспертную оценку проводит комиссия в составе нескольких независимых ювелиров... Но большинство подписывают такие документы не глядя. В том числе и я.
— И ты?! — ахнул Мишель Герхард фон Штольц.
— И я... — скорбно кивнула Ольга. — Откуда мне было знать, что он вор?! Он же завлаб!
— А другие?
— Другие тоже не глядят. За день приходится подписывать столько документов... Это для вас — бриллианты, а для нас — единицы хранения. И к тому же он мог им заплатить!
«Верно, мог, — не мог не согласиться про себя Мишель Герхард фон Штольц. — Причем из моих, за заложенную квартиру, денег! Что вдвойне обидно!»
То есть, говоря юридическим языком, имеет место быть сговор лиц с целью причинения серьезного материального ущерба Минфину и стране в целом, в котором косвенно замешана его невеста и он сам. Потому что всегда можно сказать: это он через свою невесту, предложил деньги за подмену бриллиантового колье...
Можно?
Запросто!...
Тем более что оригинал, верно, теперь находится у него. Уж коли теперь стало ясно, что в Гохране подделка, то нет никаких сомнений, что у него никакой не дубликат, а самое что ни на есть настоящее колье, похищенное из госхранилища! Что объяснить компетентным органам будет крайне затруднительно! Потому что выстраивается идеальная доказательная цепочка, где есть заказчик, он же плательщик. Есть посредница, она же соучастница. Есть совращенный и запутанный завлаб, есть заплаченные ему деньги с отпечатками пальцев плательщика и посредницы, и в довершение всего — убойный вещдок в виде похищенного и найденного у заказчика колье!
Так?
Увы, так!
Но... все это при одном лишь условии — что злодеи узнают, где находится колье! Поэтому сразу убивать его не станут, а будут долго и усердно мучить, дабы вырвать из него признание.
Что плохо.
Но и хорошо тоже!
Плохо — что придется изрядно помучиться. Хорошо тем, что его убьют не сразу и перед тем обязательно развяжут руки, чтобы заполучить главный в этой игре козырь. И заодно бесценную царскую реликвию.
Но потом все равно убьют, так как он ничего им не скажет и спрятанное колье — о местонахождении которого знает лишь он — канет в Лету. Тут Ольга права! Но если о нем сказать ей, то ее тоже станут мучить и вырвут из нее признание.
А если они спасутся, то он сам вернет драгоценность государству, затребовав за это хранящуюся в Гохране копию, которую преподнесет Ольге в качестве свадебного подарка!
Пусть будет так! Он не должен подставлять под удар Ольгу. Он должен испить свою чашу сам, до дна, один!...
И умереть!...
Или победить!...
Или победить — умерев!...
Глава 37
Суров унтер — сидит на бруствере, усищами шевелит, из усищ трубка торчит, из трубки дым идет. Покуривает унтер да по сторонам поглядывает. А как глянет да бровь приподнимет — так мороз по коже продерет!
— Ну что, бисовы дети, приуныли? Боязно, поди?
— А то! — вразнобой отвечают солдаты.
А сами друг к дружке жмутся, будто котята к мамкиной сиське.
Усмехнулся унтер.
— Не робей, ребяты, — злей гляди, чай, единожды помирать!
Кивают солдаты.
Что ему, он чего токма не повидал — азиатов да турок воевал, в штыки ходил... службы второй десяток лет ломает, а им все это впервой!
— В бою вперед не забегай, да не отставай! Друг дружку держись, всяк свой маневр знай да спину врагу не показывай!...
Застучал барабан.
— Стройсь!
Вскочили солдаты. Встал унтер.
Выстроились батальоны.
— Слуша-ать!
Вышли вперед командиры, зачитали артикулы, которые еще царем Петром заведены были:
— "...Полки или роты, которые, с неприятелем в бой вступя, побегут, имеют в генеральном военном суде суждены быть. И если найдется, что командиры притчиною тому были, оным шпага от палача переломлена и оныя шельмованы, а потом повешены будут... А из рядовых по жеребью кажный десятый (или как по изобретению дела положено будет) повешен, а протчие шпицрутенами биты будут, и сверх того без знамен стоять имеют, пока они храбрыми своими делами паки заслужат".
— Ясно, молодцы?
Чего уж неясно, побегешь — хошь по своей воле, хошь без, — словят тебя, поставят во фрунт да, каждого десятого, пятого, а то, бывало, и третьего отсчитав, тут же, перед строем, под бой барабанный повесят, а прочих всех через шпицрутены прогонят, семь шкур с них спустив! А не бегай, умри где стоишь, как то уставом предписано, — токма так войну и можно выиграть!
— На плечо!
Вскинули ружья, пошли.
Впереди стена крепостная в полнеба, под стеной пальба! Турки палят! Туда им тепереча и идти, на подмогу своим. Солдаты шагают, все бледные, сосредоточенные — кто-то из них к вечеру жив будет?
— Не бойсь! — шепчет унтер, печатая шаг. — И хужей, чай, бывало-то!
Хоть бы бровь у унтера дрогнула али с шагу сбился, так нет же — все ему нипочем, идет на смерть, как на парад, и трубка в усищах!
Карлом унтера кличут. И фамилия у него чудная, на иноземный манер — Фирлефанц.
Грозит.
— Кто спужается да побегеть — того словлю да сам штыком проткну!
И ведь верно — проткнет!
— Подтяни-ись!...
Колотятся о землю сотни башмаков, пыль вздымая.
Идет, тянется полк, разворачиваясь в боевые порядки. Всяк на своем месте, под надзором своего командира.
Версту не дошли, как вдруг откуда-то турки — движется по полю, колышется головами человечья масса, прет наперерез. Единого человека не видать — одни только прямоугольники да квадраты, бьют барабаны, свистят свирели, на солнце, подобно искоркам, штыки да сабли взблескивают.
Турки все ближе, уж и лица можно различить. Идут толпой, строй сбивая. Теперь бы их и встретить огнем!
Забегали командиры.
— Мушкет к заряду готовь!
Стрелки разом вскинули фузеи, защелкали курками, ставя их на предохранительный взвод, так что вдоль строя шорох пошел.
— Полку открой!
Откинули правой рукой огниво вперед.
— Сыпь порох на полку!...
Вынули из роговой натруски, насыпали на полки порох.
— Закрой полку! Приклад на землю ставь!
Хлопнули приставленные к ногам приклады.
Все быстро, споро, как тыщекратно делали на плацу да на ученьях.
— Вынимай патрон!
Сунулись в суму, вынули бумажный патрон. Долго станешь патроны перебирать али, не дай бог, наземь уронишь — быть тебе битым шпицрутенами...
— Скуси патрон!
Зубами рванули угол патрона, да так, чтобы почувствовать вкус пороха.
— Клади в дуло!
Сыпанули порох, за ним толкнули пыж бумажный да пулю за ним.
— Вынимай шомпол! Набивай мушкет!
Одним — а так, чтоб боле, нельзя, — ударом вогнать пулю в казенник...
А турки уж совсем близко — глазищами сверкают, саблями машут, норовя в русские порядки врезаться!
— Подыми мушкет! Мушкет — перед себя!
Разом, будто еж, ощетинился строй ружьями.
— Взводи курки!
До щелчка потянули курки. Горохом затрещал строй.
— Прикладывайся!
Фузилеры прижали приклады к плечу, выискивая цель.
А цель — вот она, в сорока шагах. Счас налетит, сомнет, затопчет!
— Пали!
Ахнули фузеи — пропал, окутался строй белым дымом.
Первые ряды турок будто бы с размаху на стену налетели — пали навзничь отброшенные тяжелыми, в два пальца толщиной, пулями. На них идущие позади наскочили — смешались ряды. Но сквозь мертвецов, разбрасывая их и топча ногами, напирали задние ряды.
Уж теперь другого выстрела не сделать — не успеть!
В штыки надобно!
— Ну теперь держись, ребяты! — кричит, глазищами сверкает, усищами шевелит унтер Карл Фирлефанц.
Сам-то первым бежит, пример собой давая.
Налетел на него турок с саблей кривой, он того штыком в грудь кольнул, да так, что насквозь. А на него уж другой сбоку лезет — счас зарежет! Рванул Карл фузею из вражьей груди, саблю прикладом отбил да турка прикладом же в голову приложил так, что та надвое треснула!
— Не робей!
Тут все смешалось, в кучу свалилось — никакого строя уж нет, где свои, где чужие — не разобрать, всяк дерется там, где стоит!
Вон офицера на пики подняли. Тот висит, из спины у него пики лезут, а он, хоть мертв уже почти, шпагой размахивает, норовит хоть одного турка зацепить.
А тут уж турков на штык сажают!
Крик, кровь, хрип!...
Солдатики, что первый раз в деле, — бледнее смерти — глазищами во все стороны зыркают, чего делать не поймут, их первых турки в капусту рубят.
— Чего ряззявился?! А ну, не зевай! — свирепо орет унтер Фирлефанц, тыча в морды кулаком. — Стоять не моги — прибьют!
Сам уж шпагой орудует — турка в горло тычет Тот, кровью обливаясь, ему под ноги падает, землю ногтями скребет!
Дзынк!... — сломалась шпага надвое.
Унтер фузею у мертвеца из рук рвет, да еле успевает. Три турка окружили его.
— Помоги, братцы! — орет Карл, прикладом отбиваясь.
Кто ближе был к нему, на выручку бросился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Чего же, позвольте узнать? — хмыкнул сыщик.
— Меня! — ответил Митяй. — Я с Анисимом пойду. Он меня боится и при мне слова лишнего не скажет!
Все умолкли, не зная, что на это сказать.
— Я пойду с Анисимом, будто бы родственник его. Я в деревне жил, за своего легко сойду.
— А если они вас раскроют? — спросил Мишель.
— Значит, убьют! — коротко сказал Митяй. — А нет — так я их!
Была в нем какая-то сумасшедшая уверенность в своей правоте и жертвенность тоже. «Может, тем они и сильны, что не сомневаются? — подумал Мишель. — Что ни других, ни себя не жалеют?»
— Рискованно, конечно, — вздохнул Валериан Христофорович. — Но чертовски соблазнительно! Анисим, верно, Митю до икоты боится — в его присутствии лишнего не сболтнет. Но только как его подле себя удерживать?
— Ничего — как-нибудь! — уверенно заявил Митяй. — Буду подле него жить на правах родственника. Вцеплюсь в него, что клещ. Не оторвет!
Все вопросительно поглядели на Мишеля. Последнее слово было за ним.
— Ну, хорошо, давайте попробуем обсудить этот вариант, — скрепя сердце уступил Мишель.
— А тут и обсуждать нечего! — рубанул воздух Митяй. — Это дело решенное! А ежели вы меня пущать не будете, так и знайте — сам пойду, один. А все одно за Сашка расквитаюсь!...
Глава 36
Мишель Герхард фон Штольц был полон решимости — его голова работала как никогда ясно, его воля была собрана в железный кулак, которым он намеревался в скором времени безжалостно гвоздить своих врагов.
Он был готов к драке!...
Ну все, пора!...
И!...
— Стой! — вдруг воскликнула Ольга, отчаянно дергая Мишеля за ногу. — Погоди!...
Мишель Герхард фон Штольц от неожиданности вздрогнул. И сердце его сжалось в дурном предчувствии.
Что?... Неужели она передумала?! Неужели она ему откажет и он так и останется вечным холостяком?
— Что, что случилось? Ты боишься?
— Нет. Просто я подумала, что мы не можем рисковать! — торопливо сказала Ольга. — Рисковать колье!... А что, если один из нас погибнет и пропадет? Пойми: оно не должно исчезнуть — оно бесценно. Ведь это, может быть, то самое, настоящее колье!
Ну да, настоящее. И то настоящее, и это тоже — оба настоящие! Но разве это повод омрачать их последние минуты?
— Милая, это всего лишь подделка! — уверенно сказал Мишель.
— Нет, не подделка! — кругля глаза, повторила Ольга.
Ну вот, им еще семейных сцен недоставало!
— Но экспертиза! — напомнил Мишель. — Экспертиза показала, что в Гохране находится оригинал, и, значит, то, что хранится у меня — всего лишь копия! Копия!
— Ну о чем ты говоришь! — недовольно вскричала Ольга. — Я же сама его видела, в руках держала. Оно совершенно как настоящее — там даже каплеобразная вмятина была!
— Вот видишь, ты сама говоришь — «как настоящее», — с мягким упреком сказал Мишель. — Я в ни малой степени не решусь подвергать сомнению твой профессиональный опыт, но, согласись, экспертиза, произведенная в Гохране, куда весомей беглого осмотра колье на коленке под светом бытовой лампы. В Гохране его изучали специалисты...
— Так в том-то и все дело! — взволнованно вскричала Ольга. — Не специалисты, а специалист... Раньше я все никак в толк взять не могла, а теперь поняла! Экспертизу проводил Георгий Маркович, и поэтому он имел возможность дать ложное заключение!
— Но ведь ты тоже видела колье!
— Да, видела, но лишь мельком! Большую часть работы делал Георгий Маркович, и что ему мешало написать, что колье настоящее? Его заключение никто оспаривать не станет!
Ах вот оно в чем дело. Вот как ларчик открывался!
Тогда понятно, почему экспертиза установила подлинность хранящегося в Гохране изделия номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать... Которого на самом деле там нет! Или даже есть, но не изделие, а грубая подделка, где вместо бриллиантов, скорее всего, вставлены обыкновенные стекляшки — стразы.
Ай да Георгий Маркович — ладит себе потихоньку копии, пользуясь тем, что имеет доступ к оригиналам, меняет их на драгоценности, сам же, когда вздумается, организует их проверку, сам же подтверждает их подлинность, да еще за все за это умудряется сдирать деньги с доверчивых «фонов»! То есть не раз, а три раза золотого тельца стрижет!
Так?
А не слишком ли просто?
— Разве завлаб проводит экспертизу один? — на всякий случай уточнил Мишель.
— Нет, — скисла Ольга. — Экспертную оценку проводит комиссия в составе нескольких независимых ювелиров... Но большинство подписывают такие документы не глядя. В том числе и я.
— И ты?! — ахнул Мишель Герхард фон Штольц.
— И я... — скорбно кивнула Ольга. — Откуда мне было знать, что он вор?! Он же завлаб!
— А другие?
— Другие тоже не глядят. За день приходится подписывать столько документов... Это для вас — бриллианты, а для нас — единицы хранения. И к тому же он мог им заплатить!
«Верно, мог, — не мог не согласиться про себя Мишель Герхард фон Штольц. — Причем из моих, за заложенную квартиру, денег! Что вдвойне обидно!»
То есть, говоря юридическим языком, имеет место быть сговор лиц с целью причинения серьезного материального ущерба Минфину и стране в целом, в котором косвенно замешана его невеста и он сам. Потому что всегда можно сказать: это он через свою невесту, предложил деньги за подмену бриллиантового колье...
Можно?
Запросто!...
Тем более что оригинал, верно, теперь находится у него. Уж коли теперь стало ясно, что в Гохране подделка, то нет никаких сомнений, что у него никакой не дубликат, а самое что ни на есть настоящее колье, похищенное из госхранилища! Что объяснить компетентным органам будет крайне затруднительно! Потому что выстраивается идеальная доказательная цепочка, где есть заказчик, он же плательщик. Есть посредница, она же соучастница. Есть совращенный и запутанный завлаб, есть заплаченные ему деньги с отпечатками пальцев плательщика и посредницы, и в довершение всего — убойный вещдок в виде похищенного и найденного у заказчика колье!
Так?
Увы, так!
Но... все это при одном лишь условии — что злодеи узнают, где находится колье! Поэтому сразу убивать его не станут, а будут долго и усердно мучить, дабы вырвать из него признание.
Что плохо.
Но и хорошо тоже!
Плохо — что придется изрядно помучиться. Хорошо тем, что его убьют не сразу и перед тем обязательно развяжут руки, чтобы заполучить главный в этой игре козырь. И заодно бесценную царскую реликвию.
Но потом все равно убьют, так как он ничего им не скажет и спрятанное колье — о местонахождении которого знает лишь он — канет в Лету. Тут Ольга права! Но если о нем сказать ей, то ее тоже станут мучить и вырвут из нее признание.
А если они спасутся, то он сам вернет драгоценность государству, затребовав за это хранящуюся в Гохране копию, которую преподнесет Ольге в качестве свадебного подарка!
Пусть будет так! Он не должен подставлять под удар Ольгу. Он должен испить свою чашу сам, до дна, один!...
И умереть!...
Или победить!...
Или победить — умерев!...
Глава 37
Суров унтер — сидит на бруствере, усищами шевелит, из усищ трубка торчит, из трубки дым идет. Покуривает унтер да по сторонам поглядывает. А как глянет да бровь приподнимет — так мороз по коже продерет!
— Ну что, бисовы дети, приуныли? Боязно, поди?
— А то! — вразнобой отвечают солдаты.
А сами друг к дружке жмутся, будто котята к мамкиной сиське.
Усмехнулся унтер.
— Не робей, ребяты, — злей гляди, чай, единожды помирать!
Кивают солдаты.
Что ему, он чего токма не повидал — азиатов да турок воевал, в штыки ходил... службы второй десяток лет ломает, а им все это впервой!
— В бою вперед не забегай, да не отставай! Друг дружку держись, всяк свой маневр знай да спину врагу не показывай!...
Застучал барабан.
— Стройсь!
Вскочили солдаты. Встал унтер.
Выстроились батальоны.
— Слуша-ать!
Вышли вперед командиры, зачитали артикулы, которые еще царем Петром заведены были:
— "...Полки или роты, которые, с неприятелем в бой вступя, побегут, имеют в генеральном военном суде суждены быть. И если найдется, что командиры притчиною тому были, оным шпага от палача переломлена и оныя шельмованы, а потом повешены будут... А из рядовых по жеребью кажный десятый (или как по изобретению дела положено будет) повешен, а протчие шпицрутенами биты будут, и сверх того без знамен стоять имеют, пока они храбрыми своими делами паки заслужат".
— Ясно, молодцы?
Чего уж неясно, побегешь — хошь по своей воле, хошь без, — словят тебя, поставят во фрунт да, каждого десятого, пятого, а то, бывало, и третьего отсчитав, тут же, перед строем, под бой барабанный повесят, а прочих всех через шпицрутены прогонят, семь шкур с них спустив! А не бегай, умри где стоишь, как то уставом предписано, — токма так войну и можно выиграть!
— На плечо!
Вскинули ружья, пошли.
Впереди стена крепостная в полнеба, под стеной пальба! Турки палят! Туда им тепереча и идти, на подмогу своим. Солдаты шагают, все бледные, сосредоточенные — кто-то из них к вечеру жив будет?
— Не бойсь! — шепчет унтер, печатая шаг. — И хужей, чай, бывало-то!
Хоть бы бровь у унтера дрогнула али с шагу сбился, так нет же — все ему нипочем, идет на смерть, как на парад, и трубка в усищах!
Карлом унтера кличут. И фамилия у него чудная, на иноземный манер — Фирлефанц.
Грозит.
— Кто спужается да побегеть — того словлю да сам штыком проткну!
И ведь верно — проткнет!
— Подтяни-ись!...
Колотятся о землю сотни башмаков, пыль вздымая.
Идет, тянется полк, разворачиваясь в боевые порядки. Всяк на своем месте, под надзором своего командира.
Версту не дошли, как вдруг откуда-то турки — движется по полю, колышется головами человечья масса, прет наперерез. Единого человека не видать — одни только прямоугольники да квадраты, бьют барабаны, свистят свирели, на солнце, подобно искоркам, штыки да сабли взблескивают.
Турки все ближе, уж и лица можно различить. Идут толпой, строй сбивая. Теперь бы их и встретить огнем!
Забегали командиры.
— Мушкет к заряду готовь!
Стрелки разом вскинули фузеи, защелкали курками, ставя их на предохранительный взвод, так что вдоль строя шорох пошел.
— Полку открой!
Откинули правой рукой огниво вперед.
— Сыпь порох на полку!...
Вынули из роговой натруски, насыпали на полки порох.
— Закрой полку! Приклад на землю ставь!
Хлопнули приставленные к ногам приклады.
Все быстро, споро, как тыщекратно делали на плацу да на ученьях.
— Вынимай патрон!
Сунулись в суму, вынули бумажный патрон. Долго станешь патроны перебирать али, не дай бог, наземь уронишь — быть тебе битым шпицрутенами...
— Скуси патрон!
Зубами рванули угол патрона, да так, чтобы почувствовать вкус пороха.
— Клади в дуло!
Сыпанули порох, за ним толкнули пыж бумажный да пулю за ним.
— Вынимай шомпол! Набивай мушкет!
Одним — а так, чтоб боле, нельзя, — ударом вогнать пулю в казенник...
А турки уж совсем близко — глазищами сверкают, саблями машут, норовя в русские порядки врезаться!
— Подыми мушкет! Мушкет — перед себя!
Разом, будто еж, ощетинился строй ружьями.
— Взводи курки!
До щелчка потянули курки. Горохом затрещал строй.
— Прикладывайся!
Фузилеры прижали приклады к плечу, выискивая цель.
А цель — вот она, в сорока шагах. Счас налетит, сомнет, затопчет!
— Пали!
Ахнули фузеи — пропал, окутался строй белым дымом.
Первые ряды турок будто бы с размаху на стену налетели — пали навзничь отброшенные тяжелыми, в два пальца толщиной, пулями. На них идущие позади наскочили — смешались ряды. Но сквозь мертвецов, разбрасывая их и топча ногами, напирали задние ряды.
Уж теперь другого выстрела не сделать — не успеть!
В штыки надобно!
— Ну теперь держись, ребяты! — кричит, глазищами сверкает, усищами шевелит унтер Карл Фирлефанц.
Сам-то первым бежит, пример собой давая.
Налетел на него турок с саблей кривой, он того штыком в грудь кольнул, да так, что насквозь. А на него уж другой сбоку лезет — счас зарежет! Рванул Карл фузею из вражьей груди, саблю прикладом отбил да турка прикладом же в голову приложил так, что та надвое треснула!
— Не робей!
Тут все смешалось, в кучу свалилось — никакого строя уж нет, где свои, где чужие — не разобрать, всяк дерется там, где стоит!
Вон офицера на пики подняли. Тот висит, из спины у него пики лезут, а он, хоть мертв уже почти, шпагой размахивает, норовит хоть одного турка зацепить.
А тут уж турков на штык сажают!
Крик, кровь, хрип!...
Солдатики, что первый раз в деле, — бледнее смерти — глазищами во все стороны зыркают, чего делать не поймут, их первых турки в капусту рубят.
— Чего ряззявился?! А ну, не зевай! — свирепо орет унтер Фирлефанц, тыча в морды кулаком. — Стоять не моги — прибьют!
Сам уж шпагой орудует — турка в горло тычет Тот, кровью обливаясь, ему под ноги падает, землю ногтями скребет!
Дзынк!... — сломалась шпага надвое.
Унтер фузею у мертвеца из рук рвет, да еле успевает. Три турка окружили его.
— Помоги, братцы! — орет Карл, прикладом отбиваясь.
Кто ближе был к нему, на выручку бросился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36