— Дураки…
x x x
Боярин Василий, рыцарь Беовульф и поэт-оборотень Грендель медленно продвигались вдоль ручья и внимательно осматривали его ближайшие окрестности, обращая внимание на всякую мелочь, могущую навести на следы потайного хода.
— А был ли он, в природе, этот подземный ход? — спросил, наконец Беовульф.
— Ну конечно, был, — уверенно заявил Грендель. — Я сам столько раз о нем слышал!
— Если есть вход в конюшню, то должен быть и выход, — добавил Василий. Он то и дело поглядывал на солнце, которое неумолимо клонилось к закату. — Но, по имеющимся сведениям, уже несколько десятилетий никто этим ходом не пользовался.
— Ну, тогда уж точно не найдем! — безнадежно прогромыхал Беовульф. -Такие дела с наскоку не делаются.
— Поищем хотя бы до заката, а тогда уж придется отправляться восвояси, — вздохнул Грендель.
— В таком случае у нас будет еще целый год на поиски, — оптимистично заметил Василий. — Привлечем науку, а то и колдовство… Жаль, Кузьку с собой не прихватили. С его чутьем было бы больше шансов что-нибудь найти.
— А давайте передохнем, — предложил Беовульф. — Тут полянка что надо!
— Но ненадолго, — сказал Дубов, бросая мимолетный взор на все опускающееся солнце.
— Красивое место, — окинул Грендель полянку взглядом художника. — И эта рощица вдали… Роняет роща желтый свой убор…
— Ну, начинается, — хохотнул Беовульф. — Тебе бы к нашему королю Александру, на его поэтические ристалища!
Но Грендель ничего не слышал — на него накатило вдохновение:
— О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?..
— Какими еще камнями? — вполголоса обратился Василий к Беовульфу. -Или это тоже поэтическая метафора?
— Ну, одна каменюка-то здесь есть, — Беовульф указал на булыжник посреди поляны, неподалеку от того места, где они расположились. — Очень кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала.
Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил полупустую бутыль и подошел к булыжнику — он был большой, чуть не в половину человеческого роста.
— А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, — задумчиво произнес Грендель, подойдя к Василию. — И чтоб не заросла к нему тропа…
— Как вы сказали? — подскочил на месте Дубов. — Не заросла тропа?!
— А что? — удивился Грендель. — Это ж обычный поэтический образ.
— А ну тебя с твоими поэтическими образами, — проворчал Беовульф. -Давайте лучше подкрепимся.
— А и правда, подкрепиться нам не помешает, — вдруг успокоился Василий. — — Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!
— Зачем? — изумился Грендель. — Насчет могилы это ж я так, для поэзии, понимаете ли…
— Ну что вы, дорогой Грендель, — рассмеялся Василий, — я надеюсь, что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но под камнем скрывается подземный ход.
— Как? Почему? — чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.
— На отгадку меня натолкнули ваши вдохновенные строки, господин Грендель, — сказал Дубов.
— Какие — «Я видел чудное виденье»?
— Нет-нет, самые последние. Насчет памятника, к которому не зарастет народная тропа. А протоптанные тропинки имеют привычку очень долго не зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.
Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке.
— Ну, вы, боярин Василий, даете! — выдохнул Беовульф.
— Просто я детектив, — скромно ответил Дубов. — В смысле, частный сыщик. Моя работа — все примечать и делать выводы.
— Ну так за работу! — взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.
— Погодите, дождемся сумерек, — остановил его Василий. — Если нас заметят, то все пропало.
— Ах, как это поэтично! — мечтательно вздохнул Грендель. — Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.
x x x
Надя хотела еще раз встретиться и поговорить с Александром, но тот будто сквозь землю провалился. Лишь королевский ключник мог сообщить, что Его Величество изволил выйти прогуляться.
— Как, по болоту?! — изумилась Надя. — Но для чего?
— По своим делам, — загадочно ответил ключник.
Чаликова поняла, что тот кое-что знает о «своих делах» короля, но рассказывать о них отнюдь не желает.
Лишь ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к болоту, к Наде в комнату явился Теофил с известием, что король возвратился и просит Перси пожаловать к себе.
Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате, а над камином с потрескавшимися изразцами была на веревках аккуратно развешана верхняя одежда.
— Вот проверял, не сошла ли вода, — пояснил Александр.
— Ну и как?
— Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.
— Куда? — несколько удивилась Надя.
— Ну, вы же не останетесь в одном доме с людоедом, — также несколько удивился Александр. — Я вам дам лошадей и письмо… да хоть к Беовульфу, там-то вы будете в безопасности.
— Увы, — покачала головой Чаликова, — я никуда не должна отсюда отлучаться. Если все пройдет благополучно, то завтра Василий… то есть боярин Василий должен будет заехать за мной, и мы вместе отправимся в Царь-Город.
— И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?
— Мне почему-то кажется, что людоед здесь не останется. Да и людоедством он занимался больше от скуки, не имея возможности отсюда выбраться.
— Не думаю, — покачал головой король. — А впрочем, как знаете.
— Да, я тоже в этом не уверена, — кивнула Чаликова, — и более того, у меня есть предчувствие, что именно нынешней ночью нас ждет весьма драматическая развязка всей этой истории.
— Возможно, — улыбнулся король.
— Ваше Величество нынче как-то очень веселы и оживленны, — заметила Надя. — Такими я вас в первый раз вижу.
— Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, -немного смутился король. — У нас тут не так много причин для веселья, вот и радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.
— Да, конечно, Ваше Величество, — с пониманием покивала Надя, а про себя подумала: «Нет, здесь что-то иное…»
Однако развивать эту тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом, что ее также немало занимало:
— Ваше Величество, вот тут мне показались довольно необычными имена ваших подопечных. Они что, все «косят» под известных поэтов и мыслителей?
— Я не совсем понял, Наденька, что вы подразумеваете под словом «косят», но они это делают безо всяких злых умыслов, — ответил Александр. — Подозреваю, что их собственные имена звучат, по их мнению, недостаточно благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому…
— Ну, Диогена я знаю, — стала Надя загибать пальцы, — Сафо знаю, Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?
— Как, вы не слышали о ней? — изумился Александр. — Это же прославленная испанская поэтесса Клара де Гонсалес, которую Святая Инквизиция сначала чуть было не сожгла на костре как ведьму, а спустя сто лет канонизировала как святую.
— Увы, до нашей глухомани ее имя еще не дошло, — с сожалением вздохнула Чаликова. — Да и я вообще-то специализируюсь на более древней словесности.
Это, было, конечно же, не совсем так — Надя неплохо разбиралась и в словесности не столь древней, но с одним уточнением: в словесности своего мира. Раздвоение реальностей (или, по гипотезе доктора Серапионыча -расщепление Земли на две «параллельных») произошло где-то в XII — XIII веке, и поначалу обе действительности были тесно связаны между собою. Но затем эти связи стали понемногу ослабевать, и Горохово Городище близ Кислоярска (иначе — Холм Демонов близ Царь-Города) оставалось одним из немногих, если не единственным местом на Земле, где еще можно было «перепрыгнуть» из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен фон Ачкасофф, участвовавшая в самой первой экспедиции в параллельный мир, где она исследовала Царь-Городские архивы и установила, что там содержатся сведения об именах и событиях весьма древних, а чем ближе к нашему времени, тем их становилось меньше. Так что не удивительно, что в замке Александра были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.
— Вы о чем-то задумались, Надя? — оторвал журналистку от ее размышлений голос Александра.
— Да-да, Ваше Величество, — встрепенулась Надя. — Все это очень интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес. А когда она жила?
— Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, — припомнил король.
— А этот, как его, господин Ал-Каши? — назвала Надя имя одного из поэтов, который во время поэтических чтений обычно сидел где-то в сторонке, мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.
— А, ну Ал-Каши — это был такой восточный поэт семнадцатого столетия, — охотно пояснил король, — последователь знаменитого Омара Хайяма.
— Омара Хайяма знаю, — радостно закивала Надя, — так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.
А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси — звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности.
x x x
Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили — дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве.
— Ну, здравствуй, Соловей, — радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. — Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!
— Вчера уже видались, — буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок.
— То был не я, — ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся на первый бок и изумленно уставился на князя. — Да-да, вчера к тебе приходил самозванец. Он беззастенчиво присвоил не только мое княжеское звание, но даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!
— A хрен вас разберет, — проворчал Петрович, — кто настоящий, а кто нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!
— Да я всегда стоял за бедный люд! — с чувством стукнул себя в грудь Длиннорукий. — За то и претерпел от злобных наветчиков, засадивших меня в сырую темницу!
— Врешь ты, князь, — покачал головой Петрович, с кряхтением поднимаясь со своего топчана. — Ну, зачем пожаловал? Ежели по делу, то говори, а ежели нет, так не обессудь — не с руки мне теперь с тобою растабарывать.
— По делу, еще как по делу! — с жаром подхватил Длиннорукий. — Нынче хорошенько отоспись, а завтра мы с тобой должны будем отправиться в Новую Ютландию ко двору короля Александра.
— A это еще зачем? — с подозрением прищурился на Длиннорукого Петрович. — Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме…
— Оставайся, пожалуй, — не стал особо настаивать Длиннорукий, — да только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь.
— Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, — пробурчал Петрович.
— Могу и не мудрено, — бросил бывший градоначальник. — Покамест ты тут гребешь дерьмо лопатой, мухоморский народ стонет под гнетом противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь ему сбросить тяжкие оковы? — Князь утер вспотевшую лысину и выжидательно уставился на Петровича.
— A-а-а, грабить будем! — наконец дошло до того. — Ну, это я завсегда согласен. — И, спохватившись, торопливо добавил: — Токмо справедливости для.
— Ну вот и договорились. — Князь развязал мешок и принялся вытаскивать оттуда какие-то поношенные шмотки. — Давай поищем для тебя чего-нибудь. A то, знаешь ли, у посланника князя Григория не должно быть в помощниках такого оборванца.
Потирая пострадавшие места, Петрович слез с топчана и принялся разглядывать одежду — старые кафтаны, дырявые штаны, стоптанные сапоги и потертые шапки.
— A, ну вот, кажется, что-то более-менее подходящее, — обрадовался Длиннорукий и извлек из кучи изрядно протертые, но на вид еще достаточно крепкие штаны ядовито-малиновой окраски. — Примерь-ка, а потом княжеские швецы подошьют.
— Дрянь какая-то, — скривился Петрович.
— Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, — вздохнул князь, — но все лучше, чем твои отрепья.
Петрович отвернулся и нехотя стянул с себя многократно стиранные, но все равно весьма дурно пахнущие портки. Затем он взялся было за малиновые штаны, но в этот миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
x x x
Боярин Василий, рыцарь Беовульф и поэт-оборотень Грендель медленно продвигались вдоль ручья и внимательно осматривали его ближайшие окрестности, обращая внимание на всякую мелочь, могущую навести на следы потайного хода.
— А был ли он, в природе, этот подземный ход? — спросил, наконец Беовульф.
— Ну конечно, был, — уверенно заявил Грендель. — Я сам столько раз о нем слышал!
— Если есть вход в конюшню, то должен быть и выход, — добавил Василий. Он то и дело поглядывал на солнце, которое неумолимо клонилось к закату. — Но, по имеющимся сведениям, уже несколько десятилетий никто этим ходом не пользовался.
— Ну, тогда уж точно не найдем! — безнадежно прогромыхал Беовульф. -Такие дела с наскоку не делаются.
— Поищем хотя бы до заката, а тогда уж придется отправляться восвояси, — вздохнул Грендель.
— В таком случае у нас будет еще целый год на поиски, — оптимистично заметил Василий. — Привлечем науку, а то и колдовство… Жаль, Кузьку с собой не прихватили. С его чутьем было бы больше шансов что-нибудь найти.
— А давайте передохнем, — предложил Беовульф. — Тут полянка что надо!
— Но ненадолго, — сказал Дубов, бросая мимолетный взор на все опускающееся солнце.
— Красивое место, — окинул Грендель полянку взглядом художника. — И эта рощица вдали… Роняет роща желтый свой убор…
— Ну, начинается, — хохотнул Беовульф. — Тебе бы к нашему королю Александру, на его поэтические ристалища!
Но Грендель ничего не слышал — на него накатило вдохновение:
— О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?..
— Какими еще камнями? — вполголоса обратился Василий к Беовульфу. -Или это тоже поэтическая метафора?
— Ну, одна каменюка-то здесь есть, — Беовульф указал на булыжник посреди поляны, неподалеку от того места, где они расположились. — Очень кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала.
Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил полупустую бутыль и подошел к булыжнику — он был большой, чуть не в половину человеческого роста.
— А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, — задумчиво произнес Грендель, подойдя к Василию. — И чтоб не заросла к нему тропа…
— Как вы сказали? — подскочил на месте Дубов. — Не заросла тропа?!
— А что? — удивился Грендель. — Это ж обычный поэтический образ.
— А ну тебя с твоими поэтическими образами, — проворчал Беовульф. -Давайте лучше подкрепимся.
— А и правда, подкрепиться нам не помешает, — вдруг успокоился Василий. — — Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!
— Зачем? — изумился Грендель. — Насчет могилы это ж я так, для поэзии, понимаете ли…
— Ну что вы, дорогой Грендель, — рассмеялся Василий, — я надеюсь, что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но под камнем скрывается подземный ход.
— Как? Почему? — чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.
— На отгадку меня натолкнули ваши вдохновенные строки, господин Грендель, — сказал Дубов.
— Какие — «Я видел чудное виденье»?
— Нет-нет, самые последние. Насчет памятника, к которому не зарастет народная тропа. А протоптанные тропинки имеют привычку очень долго не зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.
Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке.
— Ну, вы, боярин Василий, даете! — выдохнул Беовульф.
— Просто я детектив, — скромно ответил Дубов. — В смысле, частный сыщик. Моя работа — все примечать и делать выводы.
— Ну так за работу! — взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.
— Погодите, дождемся сумерек, — остановил его Василий. — Если нас заметят, то все пропало.
— Ах, как это поэтично! — мечтательно вздохнул Грендель. — Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.
x x x
Надя хотела еще раз встретиться и поговорить с Александром, но тот будто сквозь землю провалился. Лишь королевский ключник мог сообщить, что Его Величество изволил выйти прогуляться.
— Как, по болоту?! — изумилась Надя. — Но для чего?
— По своим делам, — загадочно ответил ключник.
Чаликова поняла, что тот кое-что знает о «своих делах» короля, но рассказывать о них отнюдь не желает.
Лишь ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к болоту, к Наде в комнату явился Теофил с известием, что король возвратился и просит Перси пожаловать к себе.
Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате, а над камином с потрескавшимися изразцами была на веревках аккуратно развешана верхняя одежда.
— Вот проверял, не сошла ли вода, — пояснил Александр.
— Ну и как?
— Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.
— Куда? — несколько удивилась Надя.
— Ну, вы же не останетесь в одном доме с людоедом, — также несколько удивился Александр. — Я вам дам лошадей и письмо… да хоть к Беовульфу, там-то вы будете в безопасности.
— Увы, — покачала головой Чаликова, — я никуда не должна отсюда отлучаться. Если все пройдет благополучно, то завтра Василий… то есть боярин Василий должен будет заехать за мной, и мы вместе отправимся в Царь-Город.
— И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?
— Мне почему-то кажется, что людоед здесь не останется. Да и людоедством он занимался больше от скуки, не имея возможности отсюда выбраться.
— Не думаю, — покачал головой король. — А впрочем, как знаете.
— Да, я тоже в этом не уверена, — кивнула Чаликова, — и более того, у меня есть предчувствие, что именно нынешней ночью нас ждет весьма драматическая развязка всей этой истории.
— Возможно, — улыбнулся король.
— Ваше Величество нынче как-то очень веселы и оживленны, — заметила Надя. — Такими я вас в первый раз вижу.
— Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, -немного смутился король. — У нас тут не так много причин для веселья, вот и радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.
— Да, конечно, Ваше Величество, — с пониманием покивала Надя, а про себя подумала: «Нет, здесь что-то иное…»
Однако развивать эту тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом, что ее также немало занимало:
— Ваше Величество, вот тут мне показались довольно необычными имена ваших подопечных. Они что, все «косят» под известных поэтов и мыслителей?
— Я не совсем понял, Наденька, что вы подразумеваете под словом «косят», но они это делают безо всяких злых умыслов, — ответил Александр. — Подозреваю, что их собственные имена звучат, по их мнению, недостаточно благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому…
— Ну, Диогена я знаю, — стала Надя загибать пальцы, — Сафо знаю, Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?
— Как, вы не слышали о ней? — изумился Александр. — Это же прославленная испанская поэтесса Клара де Гонсалес, которую Святая Инквизиция сначала чуть было не сожгла на костре как ведьму, а спустя сто лет канонизировала как святую.
— Увы, до нашей глухомани ее имя еще не дошло, — с сожалением вздохнула Чаликова. — Да и я вообще-то специализируюсь на более древней словесности.
Это, было, конечно же, не совсем так — Надя неплохо разбиралась и в словесности не столь древней, но с одним уточнением: в словесности своего мира. Раздвоение реальностей (или, по гипотезе доктора Серапионыча -расщепление Земли на две «параллельных») произошло где-то в XII — XIII веке, и поначалу обе действительности были тесно связаны между собою. Но затем эти связи стали понемногу ослабевать, и Горохово Городище близ Кислоярска (иначе — Холм Демонов близ Царь-Города) оставалось одним из немногих, если не единственным местом на Земле, где еще можно было «перепрыгнуть» из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен фон Ачкасофф, участвовавшая в самой первой экспедиции в параллельный мир, где она исследовала Царь-Городские архивы и установила, что там содержатся сведения об именах и событиях весьма древних, а чем ближе к нашему времени, тем их становилось меньше. Так что не удивительно, что в замке Александра были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.
— Вы о чем-то задумались, Надя? — оторвал журналистку от ее размышлений голос Александра.
— Да-да, Ваше Величество, — встрепенулась Надя. — Все это очень интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес. А когда она жила?
— Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, — припомнил король.
— А этот, как его, господин Ал-Каши? — назвала Надя имя одного из поэтов, который во время поэтических чтений обычно сидел где-то в сторонке, мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.
— А, ну Ал-Каши — это был такой восточный поэт семнадцатого столетия, — охотно пояснил король, — последователь знаменитого Омара Хайяма.
— Омара Хайяма знаю, — радостно закивала Надя, — так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.
А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси — звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности.
x x x
Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили — дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве.
— Ну, здравствуй, Соловей, — радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. — Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!
— Вчера уже видались, — буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок.
— То был не я, — ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся на первый бок и изумленно уставился на князя. — Да-да, вчера к тебе приходил самозванец. Он беззастенчиво присвоил не только мое княжеское звание, но даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!
— A хрен вас разберет, — проворчал Петрович, — кто настоящий, а кто нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!
— Да я всегда стоял за бедный люд! — с чувством стукнул себя в грудь Длиннорукий. — За то и претерпел от злобных наветчиков, засадивших меня в сырую темницу!
— Врешь ты, князь, — покачал головой Петрович, с кряхтением поднимаясь со своего топчана. — Ну, зачем пожаловал? Ежели по делу, то говори, а ежели нет, так не обессудь — не с руки мне теперь с тобою растабарывать.
— По делу, еще как по делу! — с жаром подхватил Длиннорукий. — Нынче хорошенько отоспись, а завтра мы с тобой должны будем отправиться в Новую Ютландию ко двору короля Александра.
— A это еще зачем? — с подозрением прищурился на Длиннорукого Петрович. — Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме…
— Оставайся, пожалуй, — не стал особо настаивать Длиннорукий, — да только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь.
— Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, — пробурчал Петрович.
— Могу и не мудрено, — бросил бывший градоначальник. — Покамест ты тут гребешь дерьмо лопатой, мухоморский народ стонет под гнетом противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь ему сбросить тяжкие оковы? — Князь утер вспотевшую лысину и выжидательно уставился на Петровича.
— A-а-а, грабить будем! — наконец дошло до того. — Ну, это я завсегда согласен. — И, спохватившись, торопливо добавил: — Токмо справедливости для.
— Ну вот и договорились. — Князь развязал мешок и принялся вытаскивать оттуда какие-то поношенные шмотки. — Давай поищем для тебя чего-нибудь. A то, знаешь ли, у посланника князя Григория не должно быть в помощниках такого оборванца.
Потирая пострадавшие места, Петрович слез с топчана и принялся разглядывать одежду — старые кафтаны, дырявые штаны, стоптанные сапоги и потертые шапки.
— A, ну вот, кажется, что-то более-менее подходящее, — обрадовался Длиннорукий и извлек из кучи изрядно протертые, но на вид еще достаточно крепкие штаны ядовито-малиновой окраски. — Примерь-ка, а потом княжеские швецы подошьют.
— Дрянь какая-то, — скривился Петрович.
— Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, — вздохнул князь, — но все лучше, чем твои отрепья.
Петрович отвернулся и нехотя стянул с себя многократно стиранные, но все равно весьма дурно пахнущие портки. Затем он взялся было за малиновые штаны, но в этот миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69