Этриха всегда отличал здоровый прагматизм. Вопросов к Коко у него накопилось хоть отбавляй, но он почти не сомневался, что она не станет на них отвечать. Ему придется до всего доискиваться самому.
Но кое-что узнать было просто необходимо. Без этого он не мог ничего предпринять. И лишь одна она могла ему в этом помочь. Внезапно им овладело нетерпение. Поднявшись на ноги, он отправился ее искать.
Квартира, в которой обитала Коко, была довольно скромной для ангела-хранителя, или кем бы там она ни являлась на самом деле. Единственная спальня, гостиная, служившая также и столовой, кухня, ванная – и все. Этриху понадобилась всего пара минут, чтобы обойти комнаты и убедиться: она исчезла. Его это нисколько не удивило. Он лишь пожал плечами. Что бы это могло означать? Покинула ли она его навсегда или только на время?
В гостиной у окна стояла кушетка с белоснежной обивкой, а спереди от нее – круглый стеклянный журнальный столик. На его поверхности лежали два предмета, которых, Этрих был в этом уверен, прежде здесь не было. Коко предпочитала ничего не держать на столах. Кроме подсвечников, разумеется. Она сама ему об этом говорила. Подойдя к столику, он склонился над ним. Две фотографии. Одну из них, со смеющимися Тиллманом Ривзом и Черной Сучкой, он уже видел. На другой красовался затылок Коко с татуировкой «Бруно Манн» крупным планом.
Взяв в каждую руку по фотографии, он переводил взгляд с одной на другую. Татуировка под затылком и двое смеющихся чернокожих. Сами по себе изображения мало что значили, но для него они знаменовали его собственное воскресение. По пути в спальню за одеждой он решил, что если не сумеет найти Бруно, то попытается отыскать Мишель Маслоу.
ОКОЛО ОКЕАНА
Вернувшись в свою квартиру, Винсент Этрих огляделся по сторонам и обозрел ее всю целиком, а также свое имущество с таким растерянно-недоуменным выражением, какое появляется на морде у пса, если ему сыграть на губной гармошке. А стоило ему усесться за письменный стол, как на глаза тотчас же попался листок из блокнота, который он когда-то пристроил на колпаке настольной лампы. Надпись на листке, сделанная его рукой, гласила: «Одни дают, другие берут. Перепутал – пиши пропало».
Для некоторых людей самое важное – это работа, должность, ими занимаемая. Для других – дети, деньги, мировоззрение, подчас искаженное. Если бы кто-то стал утверждать, что для Винсента самое главное – это женщины, которых он знал и любил, он, скорей всего, не стал бы возражать против такого определения его личности. Во всяком случае, теперь, когда он уже умер, вернее, неизвестно почему восстал из мертвых, первой его мыслью при взгляде на эту цитату было: ничего не изменилось. В том, что касается женщин, я все тот же. Да и в остальном, пожалуй, тоже. И если я и в самом деле болел и умер, но ничего этого не помню, то какой мне прок от пережитого? Чему меня это научило? Я желаю в точности того же, чего желал вчера – работать, хрустеть купюрами в кармане и проводить время с симпатичными мне женщинами. Выходит, отсутствие пульса и та жуть, которая с ним приключилась, ровным счетом ничего в его жизни не изменили?
И тут он вспомнил недавно прочитанную статью о перевоплощении. У эксперта в данной области спросили, почему, если реинкарнация и впрямь существует, никто из нас ничего не помнит о своих прошлых жизнях? Пробежав глазами ответ специалиста, Этрих, как он теперь вспомнил, расхохотался – этому типу явно не занимать было находчивости и остроумия. Вот что он сказал: «Помилуйте, я успел позабыть, что ел позавчера за обедом, а вы хотите, чтобы я помнил подробности своей жизни в Древнем Египте!»
При воспоминании об этом Этрих улыбнулся. Взгляд его, скользнув по поверхности стола, остановился на письме от Изабеллы, из Австрии. Он было протянул к нему руку, но тут вдруг заметил ритмичное мигание лампочки автоответчика. Кто-то звонил в его отсутствие и оставил сообщение. Он перегнулся влево и нажал на кнопку.
– Винсент, это Бруно Манн. Нам надо поговорить. Сам знаешь о чем. Мой номер сто тридцать три семьдесят восемь девяносто восемь. Позвони как можно скорей.
Этрих так резко выпрямился на стуле, что голова его невольно откинулась назад и по всей длине шейных мышц разлилась тупая боль. То, что номер телефона, продиктованный Бруно, был в точности таким же, как его собственный – 133-7898, – потрясло его едва ли не больше, чем собственно звонок именно того человека, с которым он сам так жаждал поговорить.
Без всяких на то причин он наловчился набирать телефонные номера, нажимая на кнопки клавиатуры большим пальцем. На эту его повадку все обращали внимание. Женщины находили ее забавной и милой. Но сейчас ему было не до кокетства. Щелкая кнопками, он не мог унять дрожь в руках и из-за этого сбился.
– Черт!
Впервые за долгие годы он пустил в ход указательный палец, чтобы сосредоточенно набрать свой собственный номер. В трубке, к глубокому его разочарованию, прозвучали короткие гудки.
– С кем, черт возьми, может беседовать мертвец? – Пробормотав это, он тотчас же вспомнил, что и сам подпадает под данное определение, и скорчил гримасу.
В течение двух следующих минут он трижды повторял попытку дозвониться до Бруно, но всякий раз линия оказывалась занята. Чувствуя, что еще немного – и он окончательно сойдет с ума, Этрих решил хоть ненадолго отвлечься. Он схватил со стола письмо Изабеллы и стал его перечитывать.
«Я должна срочно написать тебе, Винсент, о чем-то необыкновенно важном. Отголосок чувства, жест, звук, воспоминание, видение… Памятник из потемневшего камня на городском кладбище, стая птиц, парящая в вышине над крышей гостиницы. Отец со слабоумным сыном, которых мы когда-то видели в ресторане. Аромат поцелуя, ритм секса, твои вспотевшие ладони, слезы на моей щеке, запах кофе, наполняющий зрительный зал на представлении «Аиды». Облака пара, в которые превращается дыхание зимним вечером. Всегда, всегда мне нужно немедленно донести до тебя суть всего этого, Винсент. Потому что ты – неотъемлемая часть меня, потому что ты мой, потому что ты поймешь. Потому что ты наполнил мою жизнь и заставил меня повернуться к ней лицом. И еще по бесконечному множеству причин. Слава богу, что ты есть.
Я вот о чем хочу тебя попросить. Когда ты сам пожелаешь – пусть даже через много лет, не важно, – напиши мне письмо… Собственной рукой, своим почерком… Расскажи о том, что я значу для тебя и какой ты меня видишь, о том, что ты для меня значишь и кто такие мы оба. Чтобы как-нибудь однажды, когда я больше не смогу нежиться в ванной, письмо это стало бы для меня живительной влагой».
Восхитительная, возвышенная Изабелла Нойкор. На три четверти – само совершенство, на четверть – осколки стекла. Но он готов был сколько угодно топтаться взад-вперед по этим осколкам босыми ногами, да что там, он бы их глотал, лишь бы только заполучить ее. Они познакомились в Вене, Этрих был командирован туда, потому что его компания подрядилась организовать рекламу венского кинофестиваля. Он бегло говорил по-немецки. И искренне полагал, что она – та единственная женщина, с которой он желал бы связать жизнь, которой мог бы довольствоваться до конца своих дней. Но она неизменно противилась заключению такого союза. Несколько лет кряду он пытался ее уговорить, и бывало, что она отвечала согласием, говорила, да, я готова, отдай мне свою жизнь, а я отдам тебе свою. Но потом что-то заставляло ее отшатнуться от него – через минуту после произнесения этих слов или в последнюю минуту перед решительным шагом. И она тотчас же исчезала в другую страну, а иногда – в объятия другого мужчины. И посылала Этриху письма, сообщая, что наконец вполне счастлива, что навсегда сохранит к нему привязанность и…
Но рано или поздно он получал от нее письмо, подобное этому, и тогда… тогда его сердцу становилось тесно в груди и он чувствовал себя ребенком, проснувшимся рождественским утром. Однажды он написал на листке бумаги своим красивым почерком любимую им цитату и преподнес ей. «В другом полушарии – звезды другие, но мы по-прежнему верны друг другу».
И тут по спине у него пробежал холодок: вспомнились слова Коко о том, что он якобы возвратился к жизни в то мгновение, когда увидел ее в витрине магазина. Не означало ли это, что Изабелла на самом деле существовала лишь в его воображении? Неужто память о ней, как и все в его жизни, – не более чем мрачная иллюзия?
Но поразмыслить об этом он не успел – раздалась резкая трель телефона. Он поспешно схватил трубку и, едва не поперхнувшись, крикнул: «Алло!»
– Винсент, это Бруно.
– Слава богу!
Помолчав немного, Бруно спросил:
– Ты уверен, что Он существует? Я-то вряд ли смог бы точно сформулировать, что о Нем думаю.
– Ближе к делу.
– Ты ведь умер, а, Винсент? Я ходил на твои похороны. Ты болел, а после умер, верно? Знаешь, у меня что-то неладное творится с памятью. Когда я увидел тебя сегодня в ресторане, то чуть не описался. Я ведь был на твоих похоронах. И навещал тебя в больнице Святого Юлиана. Цветы принес!
Этрих взял ручку и, прижав телефонную трубку плечом к уху, записал на обороте письма Изабеллы: «Больница Святого Юлиана».
– Все верно, Бруно, но я ничего этого не помню. Ничего. И должен узнавать о своей жизни от других. Я ей сперва не поверил, но она представила доказательства. И сумела меня убедить, что все это правда.
– Точно! Точно! Со мной было абсолютно так же! Ну и где мы встречаемся? Можешь сейчас со мной увидеться? У меня просто ум за разум заходит. Ничего не изменилось, Винсент. Я умер и воскрес, но все осталось как прежде. И я ничего не могу вспомнить, кроме того, о чем он мне рассказал там, в ресторане.
Этрих нахмурился. Перед его мысленным взором возникла Коко, разговаривавшая с Бруно за столиком в «Акумаре».
– Ты это о ком?
– Брандт. Тот, с кем ты сидел в ресторане. Эдвард Брандт.
– Я там был с женщиной, Бруно. Я тебя с ней познакомил. Ее зовут Коко Хэллис.
Бруно издал короткий сдавленный смешок и зачастил:
– Это был мужчина, Винсент! Вы вдвоем сидели за столиком. Какая женщина?! Ты меня ему представил. Назвал его Эдвардом Брандтом.
В телефоне воцарилось напряженное молчание. Оба подумали одно и то же: «О господи!»
Прежде чем идти на встречу с Бруно, Этриху следовало сделать еще один звонок. Разговор предстоял тягостный, и он не без труда заставил себя снять трубку и набрать номер. Китти, как он и ожидал, ответила на его приветствие без энтузиазма. Тотчас же раздраженно спросила, что ему нужно, сообщила, что час поздний, и потребовала от него быть кратким. Этрих, постаравшись придать голосу как можно больше мягкости и задушевности, спросил, не звонила ли ей недавно жена Бруно Манна и если да, то что именно она сказала? Китти совсем уже сердитым тоном осведомилась, с какой стати Нэнси Манн стала бы ей звонить.
– Ну как же… Ты сама знаешь… После того, что случилось с Бруно…
– А что случилось с Бруно?
Этрих потерял контроль над собой и невольно повысил голос:
– Китти, не ты ли сама мне звонила сегодня днем и сказала…
– Ничего я тебе не могла сказать. Я и дома-то весь день не была, Винсент. Столько дел накопилось. И с какой это стати я стала бы тебе звонить? – Выпалив последнюю фразу, она бросила трубку.
Получалось, что она, как и все остальные, понятия не имела о смерти Бруно Манна.
По дороге к месту встречи с Бруно Этрих совершил первое из своих чудес. Сам он жил в южной части города, Манн – на западной окраине. Встретиться они договорились в баре под названием «Хоф», где подавали редкие и дорогие сорта крепких напитков. Этриху нравилось это местечко, потому что ему открыла его не кто иная, как Изабелла Нойкор. Один из сюрпризов, на которые она была так щедра. Как-то на службе он получил от нее электронное письмо. Изабелла любила пользоваться услугами почты во всех ее видах, и когда их отношения находились на подъеме, она писала ему по три-четыре раза на дню. Иногда она отправляла письмо на адрес его офиса, и бывало, что еще несколько коротких сообщений ждало его в компьютере. Короткие фразы, слова которых располагались на экране в форме поцелуя. Но в тот раз она лишь сообщила название и адрес бара, в котором он никогда не бывал, и добавила, что в час пополудни его там ждет сюрприз. Он улыбнулся, решив, что она позвонила туда из Вены и заказала для него роскошный обед. Но когда в назначенное время он переступил порог «Хофа», Изабелла поднялась ему навстречу из-за столика, за которым беседовала с Маргарет Хоф, владелицей бара. Он был несказанно этому рад, но не слишком удивился. От Изабеллы можно было ждать чего угодно. Однажды, когда они лежали в постели, она попросила его охарактеризовать ее каким-нибудь одним словом. Это было совершенно в ее духе – она нередко предлагала ему сконцентрировать свое видение мира в одном слове, одном образе, чтобы ей легче было постичь гамму его ощущений. Немного помешкав, он произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Но кое-что узнать было просто необходимо. Без этого он не мог ничего предпринять. И лишь одна она могла ему в этом помочь. Внезапно им овладело нетерпение. Поднявшись на ноги, он отправился ее искать.
Квартира, в которой обитала Коко, была довольно скромной для ангела-хранителя, или кем бы там она ни являлась на самом деле. Единственная спальня, гостиная, служившая также и столовой, кухня, ванная – и все. Этриху понадобилась всего пара минут, чтобы обойти комнаты и убедиться: она исчезла. Его это нисколько не удивило. Он лишь пожал плечами. Что бы это могло означать? Покинула ли она его навсегда или только на время?
В гостиной у окна стояла кушетка с белоснежной обивкой, а спереди от нее – круглый стеклянный журнальный столик. На его поверхности лежали два предмета, которых, Этрих был в этом уверен, прежде здесь не было. Коко предпочитала ничего не держать на столах. Кроме подсвечников, разумеется. Она сама ему об этом говорила. Подойдя к столику, он склонился над ним. Две фотографии. Одну из них, со смеющимися Тиллманом Ривзом и Черной Сучкой, он уже видел. На другой красовался затылок Коко с татуировкой «Бруно Манн» крупным планом.
Взяв в каждую руку по фотографии, он переводил взгляд с одной на другую. Татуировка под затылком и двое смеющихся чернокожих. Сами по себе изображения мало что значили, но для него они знаменовали его собственное воскресение. По пути в спальню за одеждой он решил, что если не сумеет найти Бруно, то попытается отыскать Мишель Маслоу.
ОКОЛО ОКЕАНА
Вернувшись в свою квартиру, Винсент Этрих огляделся по сторонам и обозрел ее всю целиком, а также свое имущество с таким растерянно-недоуменным выражением, какое появляется на морде у пса, если ему сыграть на губной гармошке. А стоило ему усесться за письменный стол, как на глаза тотчас же попался листок из блокнота, который он когда-то пристроил на колпаке настольной лампы. Надпись на листке, сделанная его рукой, гласила: «Одни дают, другие берут. Перепутал – пиши пропало».
Для некоторых людей самое важное – это работа, должность, ими занимаемая. Для других – дети, деньги, мировоззрение, подчас искаженное. Если бы кто-то стал утверждать, что для Винсента самое главное – это женщины, которых он знал и любил, он, скорей всего, не стал бы возражать против такого определения его личности. Во всяком случае, теперь, когда он уже умер, вернее, неизвестно почему восстал из мертвых, первой его мыслью при взгляде на эту цитату было: ничего не изменилось. В том, что касается женщин, я все тот же. Да и в остальном, пожалуй, тоже. И если я и в самом деле болел и умер, но ничего этого не помню, то какой мне прок от пережитого? Чему меня это научило? Я желаю в точности того же, чего желал вчера – работать, хрустеть купюрами в кармане и проводить время с симпатичными мне женщинами. Выходит, отсутствие пульса и та жуть, которая с ним приключилась, ровным счетом ничего в его жизни не изменили?
И тут он вспомнил недавно прочитанную статью о перевоплощении. У эксперта в данной области спросили, почему, если реинкарнация и впрямь существует, никто из нас ничего не помнит о своих прошлых жизнях? Пробежав глазами ответ специалиста, Этрих, как он теперь вспомнил, расхохотался – этому типу явно не занимать было находчивости и остроумия. Вот что он сказал: «Помилуйте, я успел позабыть, что ел позавчера за обедом, а вы хотите, чтобы я помнил подробности своей жизни в Древнем Египте!»
При воспоминании об этом Этрих улыбнулся. Взгляд его, скользнув по поверхности стола, остановился на письме от Изабеллы, из Австрии. Он было протянул к нему руку, но тут вдруг заметил ритмичное мигание лампочки автоответчика. Кто-то звонил в его отсутствие и оставил сообщение. Он перегнулся влево и нажал на кнопку.
– Винсент, это Бруно Манн. Нам надо поговорить. Сам знаешь о чем. Мой номер сто тридцать три семьдесят восемь девяносто восемь. Позвони как можно скорей.
Этрих так резко выпрямился на стуле, что голова его невольно откинулась назад и по всей длине шейных мышц разлилась тупая боль. То, что номер телефона, продиктованный Бруно, был в точности таким же, как его собственный – 133-7898, – потрясло его едва ли не больше, чем собственно звонок именно того человека, с которым он сам так жаждал поговорить.
Без всяких на то причин он наловчился набирать телефонные номера, нажимая на кнопки клавиатуры большим пальцем. На эту его повадку все обращали внимание. Женщины находили ее забавной и милой. Но сейчас ему было не до кокетства. Щелкая кнопками, он не мог унять дрожь в руках и из-за этого сбился.
– Черт!
Впервые за долгие годы он пустил в ход указательный палец, чтобы сосредоточенно набрать свой собственный номер. В трубке, к глубокому его разочарованию, прозвучали короткие гудки.
– С кем, черт возьми, может беседовать мертвец? – Пробормотав это, он тотчас же вспомнил, что и сам подпадает под данное определение, и скорчил гримасу.
В течение двух следующих минут он трижды повторял попытку дозвониться до Бруно, но всякий раз линия оказывалась занята. Чувствуя, что еще немного – и он окончательно сойдет с ума, Этрих решил хоть ненадолго отвлечься. Он схватил со стола письмо Изабеллы и стал его перечитывать.
«Я должна срочно написать тебе, Винсент, о чем-то необыкновенно важном. Отголосок чувства, жест, звук, воспоминание, видение… Памятник из потемневшего камня на городском кладбище, стая птиц, парящая в вышине над крышей гостиницы. Отец со слабоумным сыном, которых мы когда-то видели в ресторане. Аромат поцелуя, ритм секса, твои вспотевшие ладони, слезы на моей щеке, запах кофе, наполняющий зрительный зал на представлении «Аиды». Облака пара, в которые превращается дыхание зимним вечером. Всегда, всегда мне нужно немедленно донести до тебя суть всего этого, Винсент. Потому что ты – неотъемлемая часть меня, потому что ты мой, потому что ты поймешь. Потому что ты наполнил мою жизнь и заставил меня повернуться к ней лицом. И еще по бесконечному множеству причин. Слава богу, что ты есть.
Я вот о чем хочу тебя попросить. Когда ты сам пожелаешь – пусть даже через много лет, не важно, – напиши мне письмо… Собственной рукой, своим почерком… Расскажи о том, что я значу для тебя и какой ты меня видишь, о том, что ты для меня значишь и кто такие мы оба. Чтобы как-нибудь однажды, когда я больше не смогу нежиться в ванной, письмо это стало бы для меня живительной влагой».
Восхитительная, возвышенная Изабелла Нойкор. На три четверти – само совершенство, на четверть – осколки стекла. Но он готов был сколько угодно топтаться взад-вперед по этим осколкам босыми ногами, да что там, он бы их глотал, лишь бы только заполучить ее. Они познакомились в Вене, Этрих был командирован туда, потому что его компания подрядилась организовать рекламу венского кинофестиваля. Он бегло говорил по-немецки. И искренне полагал, что она – та единственная женщина, с которой он желал бы связать жизнь, которой мог бы довольствоваться до конца своих дней. Но она неизменно противилась заключению такого союза. Несколько лет кряду он пытался ее уговорить, и бывало, что она отвечала согласием, говорила, да, я готова, отдай мне свою жизнь, а я отдам тебе свою. Но потом что-то заставляло ее отшатнуться от него – через минуту после произнесения этих слов или в последнюю минуту перед решительным шагом. И она тотчас же исчезала в другую страну, а иногда – в объятия другого мужчины. И посылала Этриху письма, сообщая, что наконец вполне счастлива, что навсегда сохранит к нему привязанность и…
Но рано или поздно он получал от нее письмо, подобное этому, и тогда… тогда его сердцу становилось тесно в груди и он чувствовал себя ребенком, проснувшимся рождественским утром. Однажды он написал на листке бумаги своим красивым почерком любимую им цитату и преподнес ей. «В другом полушарии – звезды другие, но мы по-прежнему верны друг другу».
И тут по спине у него пробежал холодок: вспомнились слова Коко о том, что он якобы возвратился к жизни в то мгновение, когда увидел ее в витрине магазина. Не означало ли это, что Изабелла на самом деле существовала лишь в его воображении? Неужто память о ней, как и все в его жизни, – не более чем мрачная иллюзия?
Но поразмыслить об этом он не успел – раздалась резкая трель телефона. Он поспешно схватил трубку и, едва не поперхнувшись, крикнул: «Алло!»
– Винсент, это Бруно.
– Слава богу!
Помолчав немного, Бруно спросил:
– Ты уверен, что Он существует? Я-то вряд ли смог бы точно сформулировать, что о Нем думаю.
– Ближе к делу.
– Ты ведь умер, а, Винсент? Я ходил на твои похороны. Ты болел, а после умер, верно? Знаешь, у меня что-то неладное творится с памятью. Когда я увидел тебя сегодня в ресторане, то чуть не описался. Я ведь был на твоих похоронах. И навещал тебя в больнице Святого Юлиана. Цветы принес!
Этрих взял ручку и, прижав телефонную трубку плечом к уху, записал на обороте письма Изабеллы: «Больница Святого Юлиана».
– Все верно, Бруно, но я ничего этого не помню. Ничего. И должен узнавать о своей жизни от других. Я ей сперва не поверил, но она представила доказательства. И сумела меня убедить, что все это правда.
– Точно! Точно! Со мной было абсолютно так же! Ну и где мы встречаемся? Можешь сейчас со мной увидеться? У меня просто ум за разум заходит. Ничего не изменилось, Винсент. Я умер и воскрес, но все осталось как прежде. И я ничего не могу вспомнить, кроме того, о чем он мне рассказал там, в ресторане.
Этрих нахмурился. Перед его мысленным взором возникла Коко, разговаривавшая с Бруно за столиком в «Акумаре».
– Ты это о ком?
– Брандт. Тот, с кем ты сидел в ресторане. Эдвард Брандт.
– Я там был с женщиной, Бруно. Я тебя с ней познакомил. Ее зовут Коко Хэллис.
Бруно издал короткий сдавленный смешок и зачастил:
– Это был мужчина, Винсент! Вы вдвоем сидели за столиком. Какая женщина?! Ты меня ему представил. Назвал его Эдвардом Брандтом.
В телефоне воцарилось напряженное молчание. Оба подумали одно и то же: «О господи!»
Прежде чем идти на встречу с Бруно, Этриху следовало сделать еще один звонок. Разговор предстоял тягостный, и он не без труда заставил себя снять трубку и набрать номер. Китти, как он и ожидал, ответила на его приветствие без энтузиазма. Тотчас же раздраженно спросила, что ему нужно, сообщила, что час поздний, и потребовала от него быть кратким. Этрих, постаравшись придать голосу как можно больше мягкости и задушевности, спросил, не звонила ли ей недавно жена Бруно Манна и если да, то что именно она сказала? Китти совсем уже сердитым тоном осведомилась, с какой стати Нэнси Манн стала бы ей звонить.
– Ну как же… Ты сама знаешь… После того, что случилось с Бруно…
– А что случилось с Бруно?
Этрих потерял контроль над собой и невольно повысил голос:
– Китти, не ты ли сама мне звонила сегодня днем и сказала…
– Ничего я тебе не могла сказать. Я и дома-то весь день не была, Винсент. Столько дел накопилось. И с какой это стати я стала бы тебе звонить? – Выпалив последнюю фразу, она бросила трубку.
Получалось, что она, как и все остальные, понятия не имела о смерти Бруно Манна.
По дороге к месту встречи с Бруно Этрих совершил первое из своих чудес. Сам он жил в южной части города, Манн – на западной окраине. Встретиться они договорились в баре под названием «Хоф», где подавали редкие и дорогие сорта крепких напитков. Этриху нравилось это местечко, потому что ему открыла его не кто иная, как Изабелла Нойкор. Один из сюрпризов, на которые она была так щедра. Как-то на службе он получил от нее электронное письмо. Изабелла любила пользоваться услугами почты во всех ее видах, и когда их отношения находились на подъеме, она писала ему по три-четыре раза на дню. Иногда она отправляла письмо на адрес его офиса, и бывало, что еще несколько коротких сообщений ждало его в компьютере. Короткие фразы, слова которых располагались на экране в форме поцелуя. Но в тот раз она лишь сообщила название и адрес бара, в котором он никогда не бывал, и добавила, что в час пополудни его там ждет сюрприз. Он улыбнулся, решив, что она позвонила туда из Вены и заказала для него роскошный обед. Но когда в назначенное время он переступил порог «Хофа», Изабелла поднялась ему навстречу из-за столика, за которым беседовала с Маргарет Хоф, владелицей бара. Он был несказанно этому рад, но не слишком удивился. От Изабеллы можно было ждать чего угодно. Однажды, когда они лежали в постели, она попросила его охарактеризовать ее каким-нибудь одним словом. Это было совершенно в ее духе – она нередко предлагала ему сконцентрировать свое видение мира в одном слове, одном образе, чтобы ей легче было постичь гамму его ощущений. Немного помешкав, он произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45