— отрезал Кроф.
— То-то и есть! Если бы все трактирщики состояли в полиции — было бы намного спокойнее! — возразил унтер-офицер. — Смотри, Кроф, как бы в один прекрасный день не прикрыли твою корчму… если ты не перестанешь пускать контрабандистов, а может быть, и еще кого почище!..
— Я подаю водку всем, кто платит, — возразил трактирщик, — а куда потом гость идет и откуда он явился, знать не знаю.
— Ладно, Кроф, не прикидывайся глухим, не то береги уши!.. А пока доброй ночи. И до свидания!
Унтер-офицер Эк встал, заплатил трактирщику и вместе с полицейским направился к двери. Остальные посетители последовали их примеру, — в такую непогоду никому не хотелось засиживаться в трактире «Сломанный крест».
В эту минуту дверь распахнулась, и ветер быстро захлопнул ее снова.
В корчму вошли два путника; один из них поддерживал другого, который прихрамывал.
Это были Пох и его попутчик, задержавшиеся на большой дороге из-за поломки кареты.
Незнакомец по-прежнему кутался в плащ, низко надвинув на лоб капюшон, так что лица не было видно.
Он первый обратился к трактирщику:
— Наша карета сломалась в двухстах шагах отсюда… Ямщик и кондуктор отправились верхом в Пернов; они заедут за нами завтра утром… Найдутся у вас две комнаты на эту ночь?..
— Найдутся, — ответил Кроф.
— Одна из них для меня, — добавил Пох. — С хорошей кроватью, по возможности…
— Ладно, — ответил Кроф. — Вы, кажется, ранены?..
— Повредил ногу, — пояснил Пох. — Пустяки, пройдет.
— Я возьму другую комнату, — сказал незнакомец.
В то время как он говорил, Эку показалось, что он узнает этот голос.
«Вот так-так, — подумал он, — побожился бы, что это…»
Он не был вполне уверен, но чутье полицейского подсказало ему, что нужно убедиться, не ошибся ли он.
Между тем Пох уселся за стол, положив рядом сумку, по-прежнему прикрепленную цепочкой к поясу.
— Комната… это хорошо… — сказал он, обращаясь к Крофу, — но больная нога не мешает закусить, а я голоден.
— Я подам вам ужин, — ответил корчмарь.
— И как можно скорее, — воскликнул Пох.
Унтер-офицер подошел к нему.
— Право, я очень рад, господин Пох, что вы отделались так легко… — сказал он.
— Ба! Да это господин Эк!.. Добрый день, или, вернее, добрый вечер! — воскликнул банковский артельщик.
— Добрый вечер, господин Пох!
— Вы здесь по служебным делам?..
— Как видите. Вы говорите, пустяковая рана?
— До завтра и след пройдет!
Кроф подал на стол хлеб, холодное сало и чайную чашку. Затем, обращаясь к незнакомцу, спросил:
— А вам что прикажете?..
— Я не голоден, — ответил незнакомец. — Проводите меня в мою комнату… Хочу поскорее лечь. Возможно, я не дождусь возвращения кондуктора и выйду из трактира завтра в четыре часа утра…
— Как угодно, — ответил трактирщик.
Он проводил путешественника в спальню, расположенную в конце дома, слева от общей комнаты; артельщику он отвел комнату справа.
Пока незнакомец разговаривал с трактирщиком, капюшон его слегка съехал набок» и наблюдавший за ним унтер-офицер увидел часть Лица. Полицейскому этого было достаточно.
— Ну да, это он, — пробормотал Эк. — Интересно, почему он хочет уйти в такую рань, не дожидаясь кареты?
Право же, самые естественные вещи кажутся всегда подозрительными полицейским чинам!
«Куда это он так торопится?..» — подумал Эк, — вопрос, на который путешественник, наверное, бы не ответил. Впрочем, незнакомец, казалось, и не заметил, что унтер-офицер упорно разглядывал его и, очевидно, узнал. Он удалился в отведенную ему Крофом комнату.
Эк снова подошел к Поху, который ужинал с большим аппетитом.
— Этот пассажир ехал с вами в карете?.. — спросил он.
— Да… господин Эк, но я не мог выжать из него ни слова.
— Не знаете ли, куда он едет?..
— Не знаю. Он сел в карету в Риге и, думаю, направляется в Ревель. Будь здесь Брокс, он сумел бы вам сказать.
— О! Да это не важно, — ответил унтер-офицер.
Кроф слушал этот разговор с безразличным видом трактирщика, которому и дела нет до того, кто его гости. Он переходил с места на место, прощаясь с уходившими крестьянами и дровосеками. Между тем унтер-офицер не спешил уходить. Он старался побольше выудить от болтливого Поха, который, впрочем, всегда рад был поговорить.
— Так вы едете в Пернов?.. — спросил Эк.
— Нет, в Ревель, господин Эк.
— По поручению господина Иохаузена?..
— Да, по его поручению, — ответил Пох, невольным движением придвинув к себе сумку, лежавшую на столе.
— Эта поломка кареты задержит вас по крайней мере на полсуток.
— Не больше полсуток. И если Брокс вернется, как обещал, завтра утром, то через четыре дня я буду снова в Риге… и обвенчаюсь…
— С этой милой Зинаидой Паренцовой?.. О! Знаю…
— Еще бы… Вам ведь все известно!
— Нет, не все. Вот и не знаю, куда направляется ваш попутчик… Надо думать, что в Пернов, раз он, не дожидаясь вас, уходит завтра в такую рань…
— Возможно, — отвечал Пох, — и если мы не увидимся, скатертью дорога! Но скажите, господин Эк, вы остаетесь на ночь в этой корчме?..
— Нет, Пох, меня ждут в Пернове. Я сейчас же ухожу… А вам желаю после сытного ужина уснуть крепким сном… И не забывайте о вашей сумке!..
— Она срослась со мной, как уши с головой! — добродушно засмеялся банковский артельщик.
— Пошли! — сказал унтер-офицер своему подчиненному. — И застегнись на все пуговицы, а то ветер пронизывает до мозга костей. Доброй ночи, Пох!
— Доброй ночи, господин Эк!
Полицейские вышли, и Кроф запер за ними дверь сначала на внутренний засов, а потом двойным поворотом ключа, который он затем вынул из замка.
Едва ли-в такой поздний час какой-нибудь путник попросит пристанища в «Сломанном кресте». И так уже редкость, что два постояльца одновременно занимают на ночь обе комнаты. Не произойди несчастного случая с почтовой каретой, Кроф, как обычно, остался бы один в своем уединенном трактире.
Между тем Пох поужинал с большим аппетитом, поел и выпил в меру, ровно столько, чтобы подкрепиться. После обильной трапезы хорошая постель окончательно восстановит его силы.
Кроф не шел спать, дожидаясь, пока гость уйдет к себе в комнату. Он стоял у печки. Ветер временами выдувал из трубы дым, и он наполнял комнату, смешиваясь с теплыми испарениями.
В таких случаях Кроф ухитрялся гнать его обратно, размахивая салфеткой, складки которой, расправляясь, издавали звук, подобный щелканью кнута.
Сальная свеча, укрепленная на столе, качалась и мигала, и тени окружающих предметов плясали в ее мерцающем свете.
Снаружи бушевал ветер. Можно было подумать, что кто-то стучится в ставни.
— Разве вы не слышите? Стучат!.. — удивился Пох, когда дверь затряслась так, будто действительно кто-то стучался.
— Это только кажется, — ответил корчмарь, — никого нет… Я привык к этому… И не такие еще бури разыгрываются зимой…
— И то верно, — заметил Пох, — кроме разбойников да полицейских, кому охота бродить на дворе в такую ночь…
— Вот именно — кому охота!
Было около девяти часов. Банковский артельщик встал, сунув сумку под мышку, взял зажженную свечу, которую ему подал Кроф, и направился в свою комнату.
Трактирщик нес в руке фонарь, чтобы не остаться впотьмах, когда дверь закроется за Похом.
— Вы еще не ложитесь спать?.. — спросил гость перед тем, как войти в комнату.
— Как же!.. — ответил Кроф. — Но сначала я сделаю, как обычно, небольшой обход…
— По дому и саду?..
— Да, по хозяйству. Посмотрю, все ли куры сидят на насесте. А то, бывает, утром одной, другой и не досчитаешься…
— Так-так! Наверно, лисицы?.. — заметил Пох.
— Лисицы, да и волки. Этому проклятому зверью ничего не стоит перескочить через изгородь!.. Окно моей комнаты выходит на огород, вот я и пользуюсь каждым случаем угостить их зарядом свинца!.. Так что, услышите выстрел — не пугайтесь…
— Э! Если я усну так же крепко, как мне хочется спать, то меня и пушкой не разбудишь, — воскликнул Пох. — Кстати, я никуда не спешу… Если мой спутник торопится расстаться с постелью, это его дело!.. Не будите меня, пока совсем не рассветет… успею еще встать, пока Брокс, вернувшись из Пернова, починит карету…
— Ладно, — ответил корчмарь. — Никто вас не разбудит. А когда тот постоялец будет уходить, я позабочусь, чтобы шум не помешал вам спать.
Подавляя зевоту, усталый Пох вошел в свою комнату и запер за собой дверь на ключ.
Кроф остался один в едва освещенной фонарем большой комнате. Подойдя к столу, он убрал прибор банковского артельщика и поставил на место тарелки, чашку и чайник. Трактирщик был человек порядка и не любил откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Покончив с уборкой, Кроф подошел к двери, выходившей на огород, и отворил ее.
С северо-западной стороны дома ветер не так буйствовал. Выходившая сюда пристройка находилась как бы под защитой, но за углом буря продолжала яростно бушевать. Трактирщик не счел нужным подставлять себя под его удары. Достаточно будет бросить взгляд в сторону курятника.
На огороде как будто все в порядке. Не видно никаких мелькающих теней — ни волков, ни лисиц.
Кроф посветил фонарем во все стороны и, не заметив ничего подозрительного, снова вернулся в корчму.
Следовало позаботиться и о печке. Чтобы она не затухла, корчмарь подбросил в нее несколько кусков торфа. Покончив с этим и оглядев в последний раз комнату, Кроф отправился к себе.
Дверь, находившаяся почти рядом с дверью на огород, вела в пристройку, где была расположена спальня трактирщика. Комната эта таким образом примыкала к той, в которой Пох спал уже глубоким сном.
Держа фонарь в руке, Кроф вошел к себе, и большая комната корчмы погрузилась в полный мрак.
Еще две-три минуты, пока он раздевался, можно было слышать шаги трактирщика. Раздавшийся затем скрип кровати указывал на то, что он улегся.
И несмотря на бушевавшую на дворе непогоду, несмотря на дождь, на завывание бури в лесу, где ветер срывал верхушки елей, — спустя несколько минут все в корчме погрузилось в сон.
Незадолго до четырех Кроф встал, зажег фонарь и вошел в большую комнату трактира.
Почти одновременно вышел из своей спальни и незнакомец.
Он был уже одет и, как накануне, надвинув капюшон на голову, кутался в дорожный плащ.
— Уже собрались?.. — спросил Кроф.
— Уже, — ответил незнакомец, держа наготове две-три рублевые бумажки. — Сколько с меня за ночлег?..
— Один рубль, — ответил корчмарь.
— Вот вам рубль, и отоприте, пожалуйста…
— Сейчас, — произнес Кроф, при свете фонаря проверяя врученную ему бумажку.
Трактирщик направился было к двери, вытащив из кармана большой ключ, как вдруг остановился и спросил:
— Вы не хотите перекусить на дорогу?..
— Нет, ничего не хочу.
— Может, рюмку водки или шнапса?
— Говорю вам, не хочу! Отоприте скорее, я тороплюсь.
— Что ж, как угодно…
Кроф вытащил деревянные засовы, которыми дверь запиралась изнутри, и вставил ключ в замочную скважину. Скрипнул замок.
На дворе было еще совсем темно. Дождь перестал, но ветер не унимался. Земля была устлана сорванными ветками.
Незнакомец надвинул поглубже капюшон, запахнул дорожный плащ и, не произнеся ни слова, стремительно вышел. Сделав несколько шагов, он скрылся во мраке ночи. Путник зашагал по большой дороге по направлению к Пернову, а Кроф запер дверь и снова задвинул засовы.
6. СЛАВЯНЕ И НЕМЦЫ
Первый чай с бутербродами в столовой братьев Иохаузенов подавали ровно в девять часов утра. Точность — «вплоть до десятых долей», как они сами любили говорить, — была одним из основных качеств этих богатых банкиров. Они отличались пунктуальностью как в обыденной жизни, так и в делах, — причиталось ли им получить с кого-нибудь или платить самим. Старший из братьев, Франк Иохаузен, настойчиво требовал, чтобы завтракали, обедали, ужинали, вставали и ложились спать вовремя — по-военному. Да, кажется, и часы, отведенные на проявление чувств и на развлечения, были строго распределены, наподобие счетов в гроссбухе их банкирского дома — одного из крупнейших в Риге.
И вот в это утро в положенное время самовар не был подан. Почему? Виной была леность лакея Транкеля, специально приставленного к этому делу, — в чем он сам и признался.
Так получилось, что, когда Франк Иохаузен и его брат, госпожа Иохаузен и ее дочь Маргарита вошли в столовую, чай не был заварен, и его нельзя было разлить по расставленным на столе чашкам.
Как известно, богатые немцы Прибалтийского края безо всякого основания кичатся отеческим обращением с прислугой. Семья, как они говорят, осталась патриархальной, к слугам относятся, как к чадам. Поэтому-то, надо полагать, их и наставляют по-отечески поркой.
— Транкель, почему чай еще не подан?.. — спросил Франк Иохаузен.
— Простите, барин, — жалобно ответил Транкель, — но я забыл…
— Это уже не в первый раз, Транкель, и боюсь, что и не в последний, — возразил банкир.
Госпожа Иохаузен и ее деверь, одобрительно закивав головами, подошли к большой кафельной печке, которую, к своему счастью, лакей не забыл разжечь, как самовар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— То-то и есть! Если бы все трактирщики состояли в полиции — было бы намного спокойнее! — возразил унтер-офицер. — Смотри, Кроф, как бы в один прекрасный день не прикрыли твою корчму… если ты не перестанешь пускать контрабандистов, а может быть, и еще кого почище!..
— Я подаю водку всем, кто платит, — возразил трактирщик, — а куда потом гость идет и откуда он явился, знать не знаю.
— Ладно, Кроф, не прикидывайся глухим, не то береги уши!.. А пока доброй ночи. И до свидания!
Унтер-офицер Эк встал, заплатил трактирщику и вместе с полицейским направился к двери. Остальные посетители последовали их примеру, — в такую непогоду никому не хотелось засиживаться в трактире «Сломанный крест».
В эту минуту дверь распахнулась, и ветер быстро захлопнул ее снова.
В корчму вошли два путника; один из них поддерживал другого, который прихрамывал.
Это были Пох и его попутчик, задержавшиеся на большой дороге из-за поломки кареты.
Незнакомец по-прежнему кутался в плащ, низко надвинув на лоб капюшон, так что лица не было видно.
Он первый обратился к трактирщику:
— Наша карета сломалась в двухстах шагах отсюда… Ямщик и кондуктор отправились верхом в Пернов; они заедут за нами завтра утром… Найдутся у вас две комнаты на эту ночь?..
— Найдутся, — ответил Кроф.
— Одна из них для меня, — добавил Пох. — С хорошей кроватью, по возможности…
— Ладно, — ответил Кроф. — Вы, кажется, ранены?..
— Повредил ногу, — пояснил Пох. — Пустяки, пройдет.
— Я возьму другую комнату, — сказал незнакомец.
В то время как он говорил, Эку показалось, что он узнает этот голос.
«Вот так-так, — подумал он, — побожился бы, что это…»
Он не был вполне уверен, но чутье полицейского подсказало ему, что нужно убедиться, не ошибся ли он.
Между тем Пох уселся за стол, положив рядом сумку, по-прежнему прикрепленную цепочкой к поясу.
— Комната… это хорошо… — сказал он, обращаясь к Крофу, — но больная нога не мешает закусить, а я голоден.
— Я подам вам ужин, — ответил корчмарь.
— И как можно скорее, — воскликнул Пох.
Унтер-офицер подошел к нему.
— Право, я очень рад, господин Пох, что вы отделались так легко… — сказал он.
— Ба! Да это господин Эк!.. Добрый день, или, вернее, добрый вечер! — воскликнул банковский артельщик.
— Добрый вечер, господин Пох!
— Вы здесь по служебным делам?..
— Как видите. Вы говорите, пустяковая рана?
— До завтра и след пройдет!
Кроф подал на стол хлеб, холодное сало и чайную чашку. Затем, обращаясь к незнакомцу, спросил:
— А вам что прикажете?..
— Я не голоден, — ответил незнакомец. — Проводите меня в мою комнату… Хочу поскорее лечь. Возможно, я не дождусь возвращения кондуктора и выйду из трактира завтра в четыре часа утра…
— Как угодно, — ответил трактирщик.
Он проводил путешественника в спальню, расположенную в конце дома, слева от общей комнаты; артельщику он отвел комнату справа.
Пока незнакомец разговаривал с трактирщиком, капюшон его слегка съехал набок» и наблюдавший за ним унтер-офицер увидел часть Лица. Полицейскому этого было достаточно.
— Ну да, это он, — пробормотал Эк. — Интересно, почему он хочет уйти в такую рань, не дожидаясь кареты?
Право же, самые естественные вещи кажутся всегда подозрительными полицейским чинам!
«Куда это он так торопится?..» — подумал Эк, — вопрос, на который путешественник, наверное, бы не ответил. Впрочем, незнакомец, казалось, и не заметил, что унтер-офицер упорно разглядывал его и, очевидно, узнал. Он удалился в отведенную ему Крофом комнату.
Эк снова подошел к Поху, который ужинал с большим аппетитом.
— Этот пассажир ехал с вами в карете?.. — спросил он.
— Да… господин Эк, но я не мог выжать из него ни слова.
— Не знаете ли, куда он едет?..
— Не знаю. Он сел в карету в Риге и, думаю, направляется в Ревель. Будь здесь Брокс, он сумел бы вам сказать.
— О! Да это не важно, — ответил унтер-офицер.
Кроф слушал этот разговор с безразличным видом трактирщика, которому и дела нет до того, кто его гости. Он переходил с места на место, прощаясь с уходившими крестьянами и дровосеками. Между тем унтер-офицер не спешил уходить. Он старался побольше выудить от болтливого Поха, который, впрочем, всегда рад был поговорить.
— Так вы едете в Пернов?.. — спросил Эк.
— Нет, в Ревель, господин Эк.
— По поручению господина Иохаузена?..
— Да, по его поручению, — ответил Пох, невольным движением придвинув к себе сумку, лежавшую на столе.
— Эта поломка кареты задержит вас по крайней мере на полсуток.
— Не больше полсуток. И если Брокс вернется, как обещал, завтра утром, то через четыре дня я буду снова в Риге… и обвенчаюсь…
— С этой милой Зинаидой Паренцовой?.. О! Знаю…
— Еще бы… Вам ведь все известно!
— Нет, не все. Вот и не знаю, куда направляется ваш попутчик… Надо думать, что в Пернов, раз он, не дожидаясь вас, уходит завтра в такую рань…
— Возможно, — отвечал Пох, — и если мы не увидимся, скатертью дорога! Но скажите, господин Эк, вы остаетесь на ночь в этой корчме?..
— Нет, Пох, меня ждут в Пернове. Я сейчас же ухожу… А вам желаю после сытного ужина уснуть крепким сном… И не забывайте о вашей сумке!..
— Она срослась со мной, как уши с головой! — добродушно засмеялся банковский артельщик.
— Пошли! — сказал унтер-офицер своему подчиненному. — И застегнись на все пуговицы, а то ветер пронизывает до мозга костей. Доброй ночи, Пох!
— Доброй ночи, господин Эк!
Полицейские вышли, и Кроф запер за ними дверь сначала на внутренний засов, а потом двойным поворотом ключа, который он затем вынул из замка.
Едва ли-в такой поздний час какой-нибудь путник попросит пристанища в «Сломанном кресте». И так уже редкость, что два постояльца одновременно занимают на ночь обе комнаты. Не произойди несчастного случая с почтовой каретой, Кроф, как обычно, остался бы один в своем уединенном трактире.
Между тем Пох поужинал с большим аппетитом, поел и выпил в меру, ровно столько, чтобы подкрепиться. После обильной трапезы хорошая постель окончательно восстановит его силы.
Кроф не шел спать, дожидаясь, пока гость уйдет к себе в комнату. Он стоял у печки. Ветер временами выдувал из трубы дым, и он наполнял комнату, смешиваясь с теплыми испарениями.
В таких случаях Кроф ухитрялся гнать его обратно, размахивая салфеткой, складки которой, расправляясь, издавали звук, подобный щелканью кнута.
Сальная свеча, укрепленная на столе, качалась и мигала, и тени окружающих предметов плясали в ее мерцающем свете.
Снаружи бушевал ветер. Можно было подумать, что кто-то стучится в ставни.
— Разве вы не слышите? Стучат!.. — удивился Пох, когда дверь затряслась так, будто действительно кто-то стучался.
— Это только кажется, — ответил корчмарь, — никого нет… Я привык к этому… И не такие еще бури разыгрываются зимой…
— И то верно, — заметил Пох, — кроме разбойников да полицейских, кому охота бродить на дворе в такую ночь…
— Вот именно — кому охота!
Было около девяти часов. Банковский артельщик встал, сунув сумку под мышку, взял зажженную свечу, которую ему подал Кроф, и направился в свою комнату.
Трактирщик нес в руке фонарь, чтобы не остаться впотьмах, когда дверь закроется за Похом.
— Вы еще не ложитесь спать?.. — спросил гость перед тем, как войти в комнату.
— Как же!.. — ответил Кроф. — Но сначала я сделаю, как обычно, небольшой обход…
— По дому и саду?..
— Да, по хозяйству. Посмотрю, все ли куры сидят на насесте. А то, бывает, утром одной, другой и не досчитаешься…
— Так-так! Наверно, лисицы?.. — заметил Пох.
— Лисицы, да и волки. Этому проклятому зверью ничего не стоит перескочить через изгородь!.. Окно моей комнаты выходит на огород, вот я и пользуюсь каждым случаем угостить их зарядом свинца!.. Так что, услышите выстрел — не пугайтесь…
— Э! Если я усну так же крепко, как мне хочется спать, то меня и пушкой не разбудишь, — воскликнул Пох. — Кстати, я никуда не спешу… Если мой спутник торопится расстаться с постелью, это его дело!.. Не будите меня, пока совсем не рассветет… успею еще встать, пока Брокс, вернувшись из Пернова, починит карету…
— Ладно, — ответил корчмарь. — Никто вас не разбудит. А когда тот постоялец будет уходить, я позабочусь, чтобы шум не помешал вам спать.
Подавляя зевоту, усталый Пох вошел в свою комнату и запер за собой дверь на ключ.
Кроф остался один в едва освещенной фонарем большой комнате. Подойдя к столу, он убрал прибор банковского артельщика и поставил на место тарелки, чашку и чайник. Трактирщик был человек порядка и не любил откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Покончив с уборкой, Кроф подошел к двери, выходившей на огород, и отворил ее.
С северо-западной стороны дома ветер не так буйствовал. Выходившая сюда пристройка находилась как бы под защитой, но за углом буря продолжала яростно бушевать. Трактирщик не счел нужным подставлять себя под его удары. Достаточно будет бросить взгляд в сторону курятника.
На огороде как будто все в порядке. Не видно никаких мелькающих теней — ни волков, ни лисиц.
Кроф посветил фонарем во все стороны и, не заметив ничего подозрительного, снова вернулся в корчму.
Следовало позаботиться и о печке. Чтобы она не затухла, корчмарь подбросил в нее несколько кусков торфа. Покончив с этим и оглядев в последний раз комнату, Кроф отправился к себе.
Дверь, находившаяся почти рядом с дверью на огород, вела в пристройку, где была расположена спальня трактирщика. Комната эта таким образом примыкала к той, в которой Пох спал уже глубоким сном.
Держа фонарь в руке, Кроф вошел к себе, и большая комната корчмы погрузилась в полный мрак.
Еще две-три минуты, пока он раздевался, можно было слышать шаги трактирщика. Раздавшийся затем скрип кровати указывал на то, что он улегся.
И несмотря на бушевавшую на дворе непогоду, несмотря на дождь, на завывание бури в лесу, где ветер срывал верхушки елей, — спустя несколько минут все в корчме погрузилось в сон.
Незадолго до четырех Кроф встал, зажег фонарь и вошел в большую комнату трактира.
Почти одновременно вышел из своей спальни и незнакомец.
Он был уже одет и, как накануне, надвинув капюшон на голову, кутался в дорожный плащ.
— Уже собрались?.. — спросил Кроф.
— Уже, — ответил незнакомец, держа наготове две-три рублевые бумажки. — Сколько с меня за ночлег?..
— Один рубль, — ответил корчмарь.
— Вот вам рубль, и отоприте, пожалуйста…
— Сейчас, — произнес Кроф, при свете фонаря проверяя врученную ему бумажку.
Трактирщик направился было к двери, вытащив из кармана большой ключ, как вдруг остановился и спросил:
— Вы не хотите перекусить на дорогу?..
— Нет, ничего не хочу.
— Может, рюмку водки или шнапса?
— Говорю вам, не хочу! Отоприте скорее, я тороплюсь.
— Что ж, как угодно…
Кроф вытащил деревянные засовы, которыми дверь запиралась изнутри, и вставил ключ в замочную скважину. Скрипнул замок.
На дворе было еще совсем темно. Дождь перестал, но ветер не унимался. Земля была устлана сорванными ветками.
Незнакомец надвинул поглубже капюшон, запахнул дорожный плащ и, не произнеся ни слова, стремительно вышел. Сделав несколько шагов, он скрылся во мраке ночи. Путник зашагал по большой дороге по направлению к Пернову, а Кроф запер дверь и снова задвинул засовы.
6. СЛАВЯНЕ И НЕМЦЫ
Первый чай с бутербродами в столовой братьев Иохаузенов подавали ровно в девять часов утра. Точность — «вплоть до десятых долей», как они сами любили говорить, — была одним из основных качеств этих богатых банкиров. Они отличались пунктуальностью как в обыденной жизни, так и в делах, — причиталось ли им получить с кого-нибудь или платить самим. Старший из братьев, Франк Иохаузен, настойчиво требовал, чтобы завтракали, обедали, ужинали, вставали и ложились спать вовремя — по-военному. Да, кажется, и часы, отведенные на проявление чувств и на развлечения, были строго распределены, наподобие счетов в гроссбухе их банкирского дома — одного из крупнейших в Риге.
И вот в это утро в положенное время самовар не был подан. Почему? Виной была леность лакея Транкеля, специально приставленного к этому делу, — в чем он сам и признался.
Так получилось, что, когда Франк Иохаузен и его брат, госпожа Иохаузен и ее дочь Маргарита вошли в столовую, чай не был заварен, и его нельзя было разлить по расставленным на столе чашкам.
Как известно, богатые немцы Прибалтийского края безо всякого основания кичатся отеческим обращением с прислугой. Семья, как они говорят, осталась патриархальной, к слугам относятся, как к чадам. Поэтому-то, надо полагать, их и наставляют по-отечески поркой.
— Транкель, почему чай еще не подан?.. — спросил Франк Иохаузен.
— Простите, барин, — жалобно ответил Транкель, — но я забыл…
— Это уже не в первый раз, Транкель, и боюсь, что и не в последний, — возразил банкир.
Госпожа Иохаузен и ее деверь, одобрительно закивав головами, подошли к большой кафельной печке, которую, к своему счастью, лакей не забыл разжечь, как самовар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26