— Да скажите же что-нибудь… скажите мне все… Не знаю что… оправдайтесь… Нет! Это невозможно!.. Объяснитесь… я теряю рассудок…
— Что случилось?.. — спросил Николев. — Какая еще нас ждет беда?
Он произнес эти слова тоном отчаявшегося, готового ко всему человека, которого никакой удар судьбы уже не удивит.
— Владимир… — продолжал он, — да говори же, теперь я требую этого… Оправдываться мне? В чем?.. Ты, значит, тоже начинаешь думать…
Владимир не дал ему закончить и, сделав над собой нечеловеческое усилие, чтобы успокоиться, сказал:
— Дмитрий, час тому назад сюда принесли повестку для истребования платежа…
— От имени братьев Иохаузенов!.. — воскликнул Николев. — Ты, следовательно, теперь знаешь, в каком я положении… Я не могу уплатить долг… и это бесчестье падает на голову моих близких!.. Ты видишь теперь
— немыслимо, чтобы ты стал моим сыном…
Владимир Янов ничего не ответил на эти слова, полные глубокой горечи.
— Дмитрий… — сказал он, — я подумал, что от меня зависит покончить с таким печальным положением…
— От тебя?..
— Ведь в моем распоряжении была сумма, которую вы мне вручили в Пернове…
— Это твои деньги, Владимир!.. Они завещаны тебе отцом… Я только сохранил их для тебя…
— Да… знаю… знаю… они мои, и я вправе был ими распорядиться… Я взял эти кредитные билеты… те самые, что вы мне принесли… и отправился в банкирскую контору…
— Ты сделал это… Ты сделал это! — воскликнул Николев, бросаясь к молодому человеку с распростертыми объятиями… — Зачем ты это сделал?.. Ведь это все твое состояние! Отец оставил тебе эти деньги не для того, чтобы они пошли на погашение долгов моего отца!..
— Дмитрий… — понизив голос, продолжал Владимир, — деньги, которые я внес господам Иохаузенам… это те самые кредитки, выкраденные из сумки Поха в трактире «Сломанный крест», — банк сохранил запись всех номеров…
— Кредитки… кредитки!.. — повторил Николев и вдруг закричал душераздирающим голосом, который разнесся по всему дому.
Дверь кабинета тотчас же распахнулась.
Илька и Иван появились на пороге.
Увидев, в каком состоянии находится их несчастный отец, оба бросились к нему. В стороне от них стоял Владимир, закрыв лицо руками.
Брат и сестра и не помышляли его расспрашивать. Отец задыхался — первым делом надо было оказать ему помощь. Видя, что он едва стоит на ногах, они заставили его сесть. Старик все время повторял:
— Краденые деньги… краденые деньги!..
— Отец… — воскликнула девушка, — что с тобой?..
— Что случилось, Владимир?.. — спросил Иван. — Не лишился ли он рассудка?
Николев поднялся, подошел к Владимиру и, схватив его за руки, насильно оторвал их от лица. Затем, глядя на него в упор, он придушенным голосом спросил:
— Кредитные билеты, которые ты получил от меня… и внес в банк Иохаузенов… это те самые кредитки, которые украдены из сумки Поха… убитого Поха?..
— Да, — ответил Владимир.
— Я погиб!.. я погиб!.. — вскричал Николев.
И оттолкнув детей, прежде чем они успели ему помешать, он выбежал из кабинета и поднялся к себе в комнату. Против обыкновения он не заперся там, а через четверть часа спустился, вышел из дома, И погруженные во мрак улицы предместья поглотили его. Ни Иван, ни Илька ничего не поняли в этой ужасной сцене. Услышав, как он твердил: «Краденые деньги!.. краденые деньги!..» — они не могли догадаться, что теперь на отца обрушилась неопровержимая улика!..
Они стали расспрашивать Владимира. Опустив глаза, прерывающимся голосом рассказал он им, как, желая спасти Николева, вырвать его из рук Иохаузенов, сам же и погубил его!.. Кто сможет теперь оспаривать виновность учителя после того, как украденные у Поха кредитки оказались если и не в его руках, то в руках Владимира Янова?.. Ведь он сам заявил банкирам, что это деньги, завещанные отцом и переданные ему Никелевым.
Вне себя от горя и ужаса Иван и Илька молча плакали.
В эту минуту служанка пришла сказать, что несколько полицейских спрашивают барина. После прямого обвинения господ Иохаузенов против Дмитрия Николева следователь послал их арестовать убийцу Поха.
Известие об этом не успело распространиться по городу. Никто еще не знал, что дело приняло такой оборот, перешло в решительную фазу и близилось к развязке.
В то время как полицейские обыскивали дом, чтобы удостовериться в отсутствии Николева, Владимир, Иван и Илька, движимые единым чувством, не сговариваясь, выбежали на улицу.
Они хотели найти отца… Не оставлять его одного… Несмотря на столь уничтожающие свидетельства, на столь неопровержимые улики, они отказывались верить в его виновность. Эти несчастные единодушно возмущались при одной мысли об этом. А между тем последние слова, произнесенные Никелевым: «Я погиб!.. я погиб!..» — разве не означали они признание, сорвавшееся с его уст?..
Уже спустились сумерки. Прохожие видели, как Николев выходил из предместья. Владимир, Иван и Илька поспешили в указанном направлении и достигли древней городской стены. Перед ними простиралось пустынное поле. Как бы влекомые инстинктом, направлявшим их шаги, они пошли по перновской дороге.
Пройдя двести шагов, все трое остановились как вкопанные перед распростертым на обочине дороги телом.
Это был Дмитрий Николев.
Рядом с ним валялся окровавленный нож…
Илька и Иван кинулись к телу отца, а Владимир побежал за помощью в ближайший дом.
Пришли крестьяне с носилками и перенесли Николева к нему в дом, где немедленно явившемуся доктору Гамину оставалось лишь установить причину его смерти.
Дмитрий Николев покончил с собой ударом ножа. И, как и Поху, удар был нанесен прямо в сердце. Нож оставил вокруг раны такие же следы, как и на трупе банковского артельщика.
Понимая, что он погиб, несчастный покончил с собой, чтобы избежать достойной кары за свое преступление!
15. У МОГИЛЫ
Наступила, наконец, развязка уголовной драмы, которая так взволновала все население Прибалтийского края и обострила борьбу двух враждебных партий накануне выборов. Насильственная смерть представителя славянских интересов еще раз обеспечивала победу немцам. Однако национальная рознь не могла прекратиться на этом. Рано или поздно она вспыхнет с новой силой. Так или иначе под давлением правительства русификация Прибалтийских областей неминуемо произойдет.
Мало того, что Дмитрий Николев покончил с собой, но самоубийству сопутствовали еще столь ужасные обстоятельства (оно произошло после случая с украденными кредитками), что больше нельзя было сомневаться в его виновности. Значит, когда, по получении письма Владимира Янова, он покинул Ригу, у него больше не было доверенной ему суммы… Решил ли он признаться во всем сыну своего друга? Или же, совершив растрату, которую не был в состоянии возместить, замышлял спастись бегством? Трудно ответить на эти вопросы. Надо думать, что неожиданное прибытие изгнанника, бежавшего из сибирских копей, захватило его врасплох. Он чувствовал, что его как бы затягивает между зубчатых колес, откуда ему не вырваться, не оставив на зубьях свою разорванную в клочья честь. Владимиру Янову он не мог вернуть отцовское наследство, а господам Иохаузенам не в силах был уплатить долга, срок которому истекал через несколько дней. Ему не было никакого спасения… И вот тут-то по дороге повстречался ему банковский артельщик Пох; ограбив его, он получил возможность привезти в Пернов растраченные им деньги… Первый долг был покрыт. Но какой ценой?.. Ценой двойного преступления — убийства и грабежа!
Когда же все раскрылось, когда на это вначале столь загадочное дело пролился свет, когда благодаря банковской записи кредитные билеты, внесенные в уплату Владимиром Яновым, были признаны за украденные из сумки Поха, разоблаченный преступник Дмитрий Николев, убийца Дмитрий Николев покончил с собой тем самым ножом, которым поразил свою жертву, — одним ударом в самое сердце.
Нечего и говорить, что развязка дела обеспечивала трактирщику Крофу полную безопасность. Как раз вовремя! Г-н Керсдорф хотел было уже подписать приказ об его аресте. Ведь в случае прекращения дела против Николева неминуемо обвинили бы Крофа. У правосудия был выбор только между ними двумя. Известно, какие подозрения падали на корчмаря, поэтому больше всех поражен был следователь, когда узнал о том, что произошло в банкирской конторе братьев Иохаузенов. Теперь ему предстояло объявить виновным не Крофа, а Николева.
Кроф зажил своей обычной жизнью в трактире «Сломанный крест» и даже сумел извлечь некоторую пользу из происшедшего. Ведь он был пострадавшим, невинно осужденным, которому отменили несправедливый приговор!.. Об этом поговорили еще некоторое время и перестали говорить.
Что касается банкиров, то хотя долг Дмитрия Николева и остался неуплаченным, все же они вернули себе врученные Владимиром Яновым восемнадцать тысяч.
После похорон отца Илька и Иван, решивший не ехать обратно в Дерпт, вернулись домой, куда многие из прежних друзей Николева не осмеливались больше заглядывать. В обрушившейся на них беде не покинули их только трое: нечего и говорить, что это были Владимир Янов, г-н Делапорт и доктор Гамин.
Брату и сестре все их прошлое и будущее представлялось в неясном свете. Мраком окутаны были и все обстоятельства дела Дмитрия Николева, виновность которого казалась им невероятной. Иван и Илька пришли к мысли, что отец, измученный непрерывными ударами судьбы, сошел с ума и покончил с собой в припадке умопомешательства. В их глазах самоубийство отца еще вовсе не доказывало, что преступление в «Сломанном кресте» совершено им.
Само собой, так же думал и Владимир Янов. Он отказывался верить даже фактам! А между тем, как могли кредитки, номера которых были записаны, оказаться у Дмитрия Николева, если не он ограбил Поха?.. Когда он спорил по этому поводу с доктором Гаминым, старейшим другом семьи, тот с неопровержимой логикой отвечал:
— Готов, дорогой Владимир, все допустить: допускаю, что не Николев ограбил Поха, хотя украденные деньги и оказались у него; допускаю даже, что самоубийство еще не доказательство его виновности, — он мог покончить с собой в припадке умопомрачения, вызванного рядом столь тяжких испытаний… Однако решающим все же является тот факт, что Дмитрий докончил с собой тем же оружием, которым был заколот Пох. Как ни ужасно, — скажу больше, — как ни невероятно все это, но тут приходится склониться перед очевидностью.
— Если это так, — выдвигал последнее возражение Владимир, — это значило бы, что у Дмитрия Николева был такой нож. Почему же ни сын, ни дочь никогда его не видели?.. Ни они, доктор, и ни кто другой!.. Нет, здесь что-то не так…
— Могу вам ответить на это лишь одно, Владимир, конечно, у Дмитрия Николева был этот нож… Какое может быть еще сомнение, когда он воспользовался им дважды, против Поха и против самого себя!..
Владимир Янов, не зная, что ответить, опустил голову…
— Что будет теперь с несчастными детьми? — продолжал доктор.
— Разве Иван не будет мне братом, когда Илька станет моей женой?
Доктор схватил руку Владимира и крепко сжал ее в своей.
— Неужели вы могли думать, доктор, что я откажусь от Ильки, которую я люблю, которая любит меня… будь даже ее отец преступником!..
Да, если и после слов доктора он продолжал упорствовать в своем неверии, то лишь потому, что в любви находил еще силу сомневаться.
— Нет, Владимир, — ответил доктор, — никогда у меня не было и мысли, что вы можете отказаться от женитьбы на Ильке… Разве несчастная в чем-либо виновата?..
— Конечно, нет! — воскликнул Владимир. — В моих глазах это святейшее, благороднейшее существо, девушка, всецело достойная любви честного человека… Венчание отложено, но оно состоится… И если придется покинуть этот город, что же, мы покинем его…
— Узнаю в этом вашу благородную душу, Владимир… Вы хотите жениться на Ильке, но согласится ли Илька?..
— Если она откажет мне, значит — не любит меня…
— Если она откажет вам, Владимир, то не потому ли, что любит вас настоящей любовью и не хочет, чтобы вам когда-либо пришлось краснеть за нее?!
Разговор этот отнюдь не повлиял на решимость Владимира Янова добиться скорейшего брака с Илькой, как только приличия будут соблюдены. Пересуды и разговоры в городе, общественное мнение, даже порицание товарищей — могло ли все это тревожить такого человека, как он?.. Нет, у него были другие заботы: следовало подумать и о собственном положении.
От суммы, врученной ему Дмитрием Никелевым, мало что оставалось. Возвратив деньги братьям Иохаузенам, он сохранил всего две тысячи рублей… Правда, он решил пожертвовать своим состоянием уже тогда, когда пошел в банк уплатить по векселю Дмитрия Николева!.. Ну что ж! Если будущее не пугало его тогда, почему бы ему тревожиться теперь… Он будет работать за себя и за жену… Любила бы его Илька — и нет для него ничего невозможного…
Прошло две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Что случилось?.. — спросил Николев. — Какая еще нас ждет беда?
Он произнес эти слова тоном отчаявшегося, готового ко всему человека, которого никакой удар судьбы уже не удивит.
— Владимир… — продолжал он, — да говори же, теперь я требую этого… Оправдываться мне? В чем?.. Ты, значит, тоже начинаешь думать…
Владимир не дал ему закончить и, сделав над собой нечеловеческое усилие, чтобы успокоиться, сказал:
— Дмитрий, час тому назад сюда принесли повестку для истребования платежа…
— От имени братьев Иохаузенов!.. — воскликнул Николев. — Ты, следовательно, теперь знаешь, в каком я положении… Я не могу уплатить долг… и это бесчестье падает на голову моих близких!.. Ты видишь теперь
— немыслимо, чтобы ты стал моим сыном…
Владимир Янов ничего не ответил на эти слова, полные глубокой горечи.
— Дмитрий… — сказал он, — я подумал, что от меня зависит покончить с таким печальным положением…
— От тебя?..
— Ведь в моем распоряжении была сумма, которую вы мне вручили в Пернове…
— Это твои деньги, Владимир!.. Они завещаны тебе отцом… Я только сохранил их для тебя…
— Да… знаю… знаю… они мои, и я вправе был ими распорядиться… Я взял эти кредитные билеты… те самые, что вы мне принесли… и отправился в банкирскую контору…
— Ты сделал это… Ты сделал это! — воскликнул Николев, бросаясь к молодому человеку с распростертыми объятиями… — Зачем ты это сделал?.. Ведь это все твое состояние! Отец оставил тебе эти деньги не для того, чтобы они пошли на погашение долгов моего отца!..
— Дмитрий… — понизив голос, продолжал Владимир, — деньги, которые я внес господам Иохаузенам… это те самые кредитки, выкраденные из сумки Поха в трактире «Сломанный крест», — банк сохранил запись всех номеров…
— Кредитки… кредитки!.. — повторил Николев и вдруг закричал душераздирающим голосом, который разнесся по всему дому.
Дверь кабинета тотчас же распахнулась.
Илька и Иван появились на пороге.
Увидев, в каком состоянии находится их несчастный отец, оба бросились к нему. В стороне от них стоял Владимир, закрыв лицо руками.
Брат и сестра и не помышляли его расспрашивать. Отец задыхался — первым делом надо было оказать ему помощь. Видя, что он едва стоит на ногах, они заставили его сесть. Старик все время повторял:
— Краденые деньги… краденые деньги!..
— Отец… — воскликнула девушка, — что с тобой?..
— Что случилось, Владимир?.. — спросил Иван. — Не лишился ли он рассудка?
Николев поднялся, подошел к Владимиру и, схватив его за руки, насильно оторвал их от лица. Затем, глядя на него в упор, он придушенным голосом спросил:
— Кредитные билеты, которые ты получил от меня… и внес в банк Иохаузенов… это те самые кредитки, которые украдены из сумки Поха… убитого Поха?..
— Да, — ответил Владимир.
— Я погиб!.. я погиб!.. — вскричал Николев.
И оттолкнув детей, прежде чем они успели ему помешать, он выбежал из кабинета и поднялся к себе в комнату. Против обыкновения он не заперся там, а через четверть часа спустился, вышел из дома, И погруженные во мрак улицы предместья поглотили его. Ни Иван, ни Илька ничего не поняли в этой ужасной сцене. Услышав, как он твердил: «Краденые деньги!.. краденые деньги!..» — они не могли догадаться, что теперь на отца обрушилась неопровержимая улика!..
Они стали расспрашивать Владимира. Опустив глаза, прерывающимся голосом рассказал он им, как, желая спасти Николева, вырвать его из рук Иохаузенов, сам же и погубил его!.. Кто сможет теперь оспаривать виновность учителя после того, как украденные у Поха кредитки оказались если и не в его руках, то в руках Владимира Янова?.. Ведь он сам заявил банкирам, что это деньги, завещанные отцом и переданные ему Никелевым.
Вне себя от горя и ужаса Иван и Илька молча плакали.
В эту минуту служанка пришла сказать, что несколько полицейских спрашивают барина. После прямого обвинения господ Иохаузенов против Дмитрия Николева следователь послал их арестовать убийцу Поха.
Известие об этом не успело распространиться по городу. Никто еще не знал, что дело приняло такой оборот, перешло в решительную фазу и близилось к развязке.
В то время как полицейские обыскивали дом, чтобы удостовериться в отсутствии Николева, Владимир, Иван и Илька, движимые единым чувством, не сговариваясь, выбежали на улицу.
Они хотели найти отца… Не оставлять его одного… Несмотря на столь уничтожающие свидетельства, на столь неопровержимые улики, они отказывались верить в его виновность. Эти несчастные единодушно возмущались при одной мысли об этом. А между тем последние слова, произнесенные Никелевым: «Я погиб!.. я погиб!..» — разве не означали они признание, сорвавшееся с его уст?..
Уже спустились сумерки. Прохожие видели, как Николев выходил из предместья. Владимир, Иван и Илька поспешили в указанном направлении и достигли древней городской стены. Перед ними простиралось пустынное поле. Как бы влекомые инстинктом, направлявшим их шаги, они пошли по перновской дороге.
Пройдя двести шагов, все трое остановились как вкопанные перед распростертым на обочине дороги телом.
Это был Дмитрий Николев.
Рядом с ним валялся окровавленный нож…
Илька и Иван кинулись к телу отца, а Владимир побежал за помощью в ближайший дом.
Пришли крестьяне с носилками и перенесли Николева к нему в дом, где немедленно явившемуся доктору Гамину оставалось лишь установить причину его смерти.
Дмитрий Николев покончил с собой ударом ножа. И, как и Поху, удар был нанесен прямо в сердце. Нож оставил вокруг раны такие же следы, как и на трупе банковского артельщика.
Понимая, что он погиб, несчастный покончил с собой, чтобы избежать достойной кары за свое преступление!
15. У МОГИЛЫ
Наступила, наконец, развязка уголовной драмы, которая так взволновала все население Прибалтийского края и обострила борьбу двух враждебных партий накануне выборов. Насильственная смерть представителя славянских интересов еще раз обеспечивала победу немцам. Однако национальная рознь не могла прекратиться на этом. Рано или поздно она вспыхнет с новой силой. Так или иначе под давлением правительства русификация Прибалтийских областей неминуемо произойдет.
Мало того, что Дмитрий Николев покончил с собой, но самоубийству сопутствовали еще столь ужасные обстоятельства (оно произошло после случая с украденными кредитками), что больше нельзя было сомневаться в его виновности. Значит, когда, по получении письма Владимира Янова, он покинул Ригу, у него больше не было доверенной ему суммы… Решил ли он признаться во всем сыну своего друга? Или же, совершив растрату, которую не был в состоянии возместить, замышлял спастись бегством? Трудно ответить на эти вопросы. Надо думать, что неожиданное прибытие изгнанника, бежавшего из сибирских копей, захватило его врасплох. Он чувствовал, что его как бы затягивает между зубчатых колес, откуда ему не вырваться, не оставив на зубьях свою разорванную в клочья честь. Владимиру Янову он не мог вернуть отцовское наследство, а господам Иохаузенам не в силах был уплатить долга, срок которому истекал через несколько дней. Ему не было никакого спасения… И вот тут-то по дороге повстречался ему банковский артельщик Пох; ограбив его, он получил возможность привезти в Пернов растраченные им деньги… Первый долг был покрыт. Но какой ценой?.. Ценой двойного преступления — убийства и грабежа!
Когда же все раскрылось, когда на это вначале столь загадочное дело пролился свет, когда благодаря банковской записи кредитные билеты, внесенные в уплату Владимиром Яновым, были признаны за украденные из сумки Поха, разоблаченный преступник Дмитрий Николев, убийца Дмитрий Николев покончил с собой тем самым ножом, которым поразил свою жертву, — одним ударом в самое сердце.
Нечего и говорить, что развязка дела обеспечивала трактирщику Крофу полную безопасность. Как раз вовремя! Г-н Керсдорф хотел было уже подписать приказ об его аресте. Ведь в случае прекращения дела против Николева неминуемо обвинили бы Крофа. У правосудия был выбор только между ними двумя. Известно, какие подозрения падали на корчмаря, поэтому больше всех поражен был следователь, когда узнал о том, что произошло в банкирской конторе братьев Иохаузенов. Теперь ему предстояло объявить виновным не Крофа, а Николева.
Кроф зажил своей обычной жизнью в трактире «Сломанный крест» и даже сумел извлечь некоторую пользу из происшедшего. Ведь он был пострадавшим, невинно осужденным, которому отменили несправедливый приговор!.. Об этом поговорили еще некоторое время и перестали говорить.
Что касается банкиров, то хотя долг Дмитрия Николева и остался неуплаченным, все же они вернули себе врученные Владимиром Яновым восемнадцать тысяч.
После похорон отца Илька и Иван, решивший не ехать обратно в Дерпт, вернулись домой, куда многие из прежних друзей Николева не осмеливались больше заглядывать. В обрушившейся на них беде не покинули их только трое: нечего и говорить, что это были Владимир Янов, г-н Делапорт и доктор Гамин.
Брату и сестре все их прошлое и будущее представлялось в неясном свете. Мраком окутаны были и все обстоятельства дела Дмитрия Николева, виновность которого казалась им невероятной. Иван и Илька пришли к мысли, что отец, измученный непрерывными ударами судьбы, сошел с ума и покончил с собой в припадке умопомешательства. В их глазах самоубийство отца еще вовсе не доказывало, что преступление в «Сломанном кресте» совершено им.
Само собой, так же думал и Владимир Янов. Он отказывался верить даже фактам! А между тем, как могли кредитки, номера которых были записаны, оказаться у Дмитрия Николева, если не он ограбил Поха?.. Когда он спорил по этому поводу с доктором Гаминым, старейшим другом семьи, тот с неопровержимой логикой отвечал:
— Готов, дорогой Владимир, все допустить: допускаю, что не Николев ограбил Поха, хотя украденные деньги и оказались у него; допускаю даже, что самоубийство еще не доказательство его виновности, — он мог покончить с собой в припадке умопомрачения, вызванного рядом столь тяжких испытаний… Однако решающим все же является тот факт, что Дмитрий докончил с собой тем же оружием, которым был заколот Пох. Как ни ужасно, — скажу больше, — как ни невероятно все это, но тут приходится склониться перед очевидностью.
— Если это так, — выдвигал последнее возражение Владимир, — это значило бы, что у Дмитрия Николева был такой нож. Почему же ни сын, ни дочь никогда его не видели?.. Ни они, доктор, и ни кто другой!.. Нет, здесь что-то не так…
— Могу вам ответить на это лишь одно, Владимир, конечно, у Дмитрия Николева был этот нож… Какое может быть еще сомнение, когда он воспользовался им дважды, против Поха и против самого себя!..
Владимир Янов, не зная, что ответить, опустил голову…
— Что будет теперь с несчастными детьми? — продолжал доктор.
— Разве Иван не будет мне братом, когда Илька станет моей женой?
Доктор схватил руку Владимира и крепко сжал ее в своей.
— Неужели вы могли думать, доктор, что я откажусь от Ильки, которую я люблю, которая любит меня… будь даже ее отец преступником!..
Да, если и после слов доктора он продолжал упорствовать в своем неверии, то лишь потому, что в любви находил еще силу сомневаться.
— Нет, Владимир, — ответил доктор, — никогда у меня не было и мысли, что вы можете отказаться от женитьбы на Ильке… Разве несчастная в чем-либо виновата?..
— Конечно, нет! — воскликнул Владимир. — В моих глазах это святейшее, благороднейшее существо, девушка, всецело достойная любви честного человека… Венчание отложено, но оно состоится… И если придется покинуть этот город, что же, мы покинем его…
— Узнаю в этом вашу благородную душу, Владимир… Вы хотите жениться на Ильке, но согласится ли Илька?..
— Если она откажет мне, значит — не любит меня…
— Если она откажет вам, Владимир, то не потому ли, что любит вас настоящей любовью и не хочет, чтобы вам когда-либо пришлось краснеть за нее?!
Разговор этот отнюдь не повлиял на решимость Владимира Янова добиться скорейшего брака с Илькой, как только приличия будут соблюдены. Пересуды и разговоры в городе, общественное мнение, даже порицание товарищей — могло ли все это тревожить такого человека, как он?.. Нет, у него были другие заботы: следовало подумать и о собственном положении.
От суммы, врученной ему Дмитрием Никелевым, мало что оставалось. Возвратив деньги братьям Иохаузенам, он сохранил всего две тысячи рублей… Правда, он решил пожертвовать своим состоянием уже тогда, когда пошел в банк уплатить по векселю Дмитрия Николева!.. Ну что ж! Если будущее не пугало его тогда, почему бы ему тревожиться теперь… Он будет работать за себя и за жену… Любила бы его Илька — и нет для него ничего невозможного…
Прошло две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26