..
— Да как вы можете думать такое! — возмутился доктор Брюно.
— Я думаю только одно, — ответил перпиньянец. — А именно, что касается меня лично, то я ни одного куска мимо рта не пронесу и если за столом усидит хоть один пассажир...
— То этим пассажиром будете вы! — завершил фразу Жан.
— Истинно так, месье Таконна, — запросто, как если бы они были знакомы хотя бы двое суток, обратился Дардантор к молодому человеку.
— Не исключено, что кое-кто из наших спутников вновь усядется за стол: ведь качка уменьшилась, — заметил Марсель.
— Повторяю, — стоял на своем капитан, — пароход качало считанные минуты. Просто рулевой отвлекся. — Затем он обратился к метрдотелю: — Взгляните, не пожелает ли кто-либо из наших пассажиров продолжить обед.
— Может, твой бедный папаша, Агафокл? — подсказал месье Дардантор.
Но юный Дезирандель, отрицательно покачав головой, даже не пошевелился, так как отлично знал, что его прародитель ни за что не отважится опять появиться здесь.
Метрдотель неуверенно направился к двери, прекрасно понимая, что это бесполезно: когда пассажиры уходят из ресторана, они редко возвращаются назад, даже если обстановка изменяется к лучшему. И действительно, пустые стулья так и не были заняты, в связи с чем достойный капитан и почтенный доктор попытались придать своим лицам выражение глубочайшей скорби.
Но остававшиеся за столом пассажиры — человек десять — не собирались печалиться по этому поводу. «В конце концов, чем меньше едоков за столом, тем лучше, — считал, например, Кловис Дардантор. — От этого, кстати, выигрывает и прислуга, возрастает непринужденность общения, и разговор легко может стать общим».
Так оно и случилось. Вниманием присутствовавших завладел герой нашей истории, да еще как! Даже отменный болтун доктор Брюно лишь изредка ухитрялся вставить словечко, а про Жана и говорить нечего! Одному Богу известно, забавляла ли юного парижанина вся эта болтовня или нет. Марсель только улыбался. Агафокл жевал, ничего не слыша, месье Эсташ Орьянталь смаковал лучшие куски мяса, запивая их бургундским, которое метрдотель принес в ведерке, обретшем успокоительную устойчивость. На остальных же сотрапезников не стоило обращать внимание.
Славный златоуст с упоением рассказывал о преимуществах Юга перед Севером, о неоспоримых заслугах города Перпиньяна, о статусе, которым обладал один из его виднейших сыновей, а именно Кловис Дардантор, о весе в обществе достойного перпиньянца, обусловленном честно заработанным состоянием, о путешествиях, уже совершенных и еще только задуманных, о намерении посетить Оран, о котором прожужжала ему все уши семейка Дезиранделей о составленном им плане поездки по прекрасной алжирской провинции с тем же названием, что и ее административный центр... В общем, оратора понесло, и он даже не задумывался над тем, когда же надо будет остановиться.
Было бы заблуждением полагать, что этот словесный поток мешал содержимому тарелки исчезать во рту краснобая. Вступительные и заключительные фразы с чудесной легкостью произносились чуть ли не одновременно. Сей неподражаемый господин говорил и ел, ел и говорил, не забывая опорожнять стакан, чтобы облегчить себе выполнение этой двойной задачи.
«Дардантор — просто человек-машина, — сказал себе Жан. — И как исправно действует! Он, пожалуй, самый законченный тип южанина из всех тех, с кем мне доводилось встречаться».
Доктор Брюно восхищался перпиньянцем не меньше. Какой замечательный объект для вскрытия представлял бы собой этот тип! И какую пользу извлекла бы физиология, познав тайны подобного организма! Однако, понимая, что просьба вскрыть живот могла показаться собеседнику несколько бестактной, доктор ограничился тем, что спросил у месье Дардантора, всегда ли тот заботится о собственном здоровье.
— Здоровье, дорогой мой доктор! Что вы понимаете под этим словом?
— Понимаю то же, что и все. Если следовать общепринятому определению, это безостановочное и нормальное функционирование организма.
— Что ж, принимая это определение, — заявил Марсель, — мы хотели бы узнать, нормально ли, месье Дардантор, функционирует ваш организм?
— И безостановочно ли? — добавил Жан.
— Да, безостановочно, можете не сомневаться, поскольку я никогда не болел, — засмеялся перпиньянец, похлопывая себя по животу, — и нормально, так как я до сих пор не замечал никаких отклонений!
— Теперь, надеюсь, дорогой мой пассажир, — заключил капитан Бюгараш, — вы твердо усвоили, что означает слово «здоровье ». — И обратился к врачу: — А не выпить ли нам по этому поводу и за ваше собственное?
— Действительно, повод основательный, так что приступим к шампанскому, не дожидаясь десерта! — с готовностью ответил корабельный эскулап.
Был подан «Редедер», запенились бокалы, и беседа разгорелась пуще прежнего.
Первым начал словесный обстрел перпиньянца доктор Брюно:
— Месье Дардантор, я попросил бы вас ответить еще на один вопрос: чтобы сберечь столь дивное здоровье, воздерживались ли вы от всякого рода эксцессов?
— А что вы подразумеваете под последним словом?
— Вот как, — спросил Марсель с улыбкой, — оказывается, слово «эксцесс», как и слово «здоровье», неизвестно в Восточных Пиренеях?
— Неизвестно, месье Лориан. Честно говоря, я и сам толком не понимаю, что оно означает.
— Месье Дардантор, — начал втолковывать врач, — допускать эксцессы означает позволять себе излишества, злоупотреблять возможностями своего тела и своего ума, выказывая себя неумеренным и безудержным, предаваясь застольным удовольствиям — этой пагубной страсти, которая незамедлительно испортит ваш желудок...
— А что такое желудок? — всерьез поинтересовался Кловис Дардантор.
— Как это что?! — поразился доктор. — Черт подери! Это такая машина, которая производит гастралгию, гастриты, желудочные грыжи, гастроэнтериты, эндогастриты, экзогастриты!
Перебирая четки слов с латинским корнем «gaster», медик, казалось, был счастлив от сознания того, что желудок дал жизнь стольким удивительным хворобам.
Поскольку перпиньянец упорно твердил, что все слова, обозначающие какое-либо нарушение здоровья, ему неведомы и кажутся бессмысленными, Жан, немало забавляясь происходившим, спросил, используя уникальное понятие, сосредоточившее в себе всю человеческую невоздержанность:
— Вы предавались когда-нибудь распутству?
— Нет... поскольку никогда не был женат.
Трубный глас этого оригинала прозвучал такими раскатами, что стаканы зазвенели, словно от качки. Тут уж стало совершенно невозможно понять, является ли этот немыслимый господин образцом воздержанности и уже как следствие этого обладателем отменного здоровья или же разгадка его отличного физического состояния кроется в крепкой от рождения телесной конституции, которой не смогло бы причинить вреда никакое излишество.
— Ну-ну, — признал Бюгараш, — я вижу, месье Дардантор, что природа создала вас на добрую сотню лет!
— Почему бы и нет, дорогой капитан?
— Да, почему бы и нет? — повторил Марсель.
— Просто, когда машина крепко сделана, отлично отлажена, смазана, хорошо содержится, нет причин, мешающих ей действовать всегда! — заявил перпиньянец.
— И в самом деле, — согласился Жан. — Но все до поры до времени, пока не выявится недостаток топлива.
— Ну уж чего-чего, а горючего достаточно! — воскликнул месье Дардантор, похлопав по жилетному карману, откуда послышался металлический звон. — А теперь, дорогие господа, — добавил он, звучно рассмеявшись, — не хватит ли экзаменовать меня?
— Нет, нет! — ответил доктор и заметил, стремясь уложить своего собеседника на обе лопатки: — Ошибаетесь, милостивый сударь! До сих пор еще не существует такой неизнашиваемой машины или механизма столь совершенного, чтобы он в один прекрасный день не смог испортиться...
— А это уж от механика зависит! — отрезал перпиньянец, наполнив до краев стакан.
— Но, в конце-то концов, — воскликнул доктор, — вы все-таки умрете, я полагаю?
— А почему это вам так хочется, чтобы я умер, если я никогда не обращаюсь к врачам? За ваше здоровье, господа!
И посреди общего веселья месье Дардантор поднял стакан и, радостно чокнувшись с сотрапезниками, опорожнил его одним махом. Разговор, шумный, горячий и оглушающий, продолжался вплоть до десерта, разнообразие и отменные свойства которого заставили забыть предыдущие блюда.
Нетрудно представить, как действовал этот застольный гам несчастных обитателей кают, распростертых на ложе страдании. От соседства со столь шумными собеседниками тошнота у них только усиливалась.
Уже несколько раз месье Дезирандель появлялся у входа в ресторанный зал. Поскольку обеды его и супруги были включены в стоимость проезда, он, не имея возможности съесть свою порцию, испытывал крайнюю досаду. Но как только сей многотерпец отворял дверь, то тотчас же ему становилось плохо, и он спешил ретироваться на палубу. И лишь одна мысль утешала его: их сын Агафокл ест сейчас за троих! И действительно, милое чадо трудилось на совесть, стараясь как можно полнее оправдать родительские расходы.
После заключительной реплики Кловиса Дардантора разговор перекинулся на другую тему. Всех интересовал вопрос: нельзя ли найти уязвимое место в броне этого любителя хорошо попить, поесть и пожить? Его телесная конституция была превосходной, здоровье — несокрушимым, а организм — первоклассным — все это, конечно, бесспорно. Но, что там ни говори, он все-таки покинет сей бренный мир, как все прочие смертные или, скажем, почти все, чтобы никого не пугать. И когда пробьет роковой час, то кому достанется его огромное богатство? Кто вступит во владение домами и движимым имуществом бывшего бочара из Перпиньяна, которому судьба так и не дала ни прямых наследников, ни родственников по боковой линии?
Об этом-то и спросил его Марсель:
— Отчего же не позаботились вы сотворить себе продолжателей рода?
— Каким образом?
— Да самым обычным, черт возьми! — вскричал Жан. — Став супругом какой-нибудь женщины, молодой, красивой, хорошо сложенной и достойной вас.
— Мне... жениться?
— Конечно!
— Что-что, а это мне никогда в голову не приходило!
— По-моему, такая мысль должна была бы вас осенить, месье Дардантор, — заявил Бюгараш. — Но, пожалуй, у вас есть еще время...
— А вы-то женаты, дорогой мой капитан?
— Нет.
— А вы, доктор?
— Тем более.
— А вы, господа?
— Никак нет, — ответил Марсель, — но в нашем возрасте это неудивительно.
— Отлично! Но, если вы сами холостяки, почему же вам так хочется, чтобы я оказался женат?
— Ну, чтобы иметь семью, — объяснил Жан.
— И вместе с нею семейные хлопоты!
— Главное, это дети, а потом и внуки...
— А в придачу — тревоги и беспокойство!
— Необходимо иметь прямых наследников, чтобы было кому скорбеть о вашей смерти.
— Или же радоваться ей?!
— А вы подумайте, — продолжал Марсель, — не порадуется ли государство, унаследовав все ваше состояние?
— Государство?.. Унаследует мое состояние?.. И тут же проест, как это ему всегда было свойственно?..
— Это не ответ, месье Дардантор. Известно, основное предназначение человека — создавать семью и продолжать себя в своих детях.
— Верно, но ведь можно иметь их и не женившись.
— Как прикажете вас понимать? — спросил доктор.
— Только в самом прямом смысле, и что касается меня лично, я предпочитаю детей, уже появившихся на свет.
— Вы хотите сказать, приемных? — решил уточнить Жан.
— Ну конечно же! Это во сто крат лучше и разве не более разумно? К тому же есть возможность выбора. Например, плохо, что ли, взять детей здоровых и душой и телом, когда они уже перенесли всякие там коклюши, скарлатины, кори. Блондинов или брюнетов, умных или глупых! Кого захотел, того и подарил себе — мальчика или девочку! Не возбраняется заиметь одного ребенка или двоих, троих, четверых, да хоть дюжину! Все зависит от врожденной тяги к усыновлению. Человек волен сотворить хоть целое семейство наследников, причем с заранее гарантированными физическими и моральными достоинствами, не дожидаясь, пока Господь Бог снизойдет благословить брачный союз. Я предпочитаю сам благословить себя — в подходящий час и по собственному желанию.
— Браво, месье Дардантор, браво! — воскликнул Жан. — За здоровье ваших приемышей!
И стаканы звонко чокнулись в который уже раз.
Много потеряли бы сотрапезники, если бы не услышали заключительной фразы из тирады экспансивного и поистине великолепного перпиньянца, неспособного, впрочем, сделать из нее практический вывод.
— Пусть в вашем методе и есть какой-то резон, — счел своим долгом заметить Бюгараш, — но если к нему прибегнут все, в мире останутся одни только приемные отцы. Подумайте сами, спустя какое-то время совершенно исчезнут дети, и тогда просто некого будет усыновлять!
— Ничуть не бывало, капитан, это вовсе не так! — возразил Кловис Дардантор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Да как вы можете думать такое! — возмутился доктор Брюно.
— Я думаю только одно, — ответил перпиньянец. — А именно, что касается меня лично, то я ни одного куска мимо рта не пронесу и если за столом усидит хоть один пассажир...
— То этим пассажиром будете вы! — завершил фразу Жан.
— Истинно так, месье Таконна, — запросто, как если бы они были знакомы хотя бы двое суток, обратился Дардантор к молодому человеку.
— Не исключено, что кое-кто из наших спутников вновь усядется за стол: ведь качка уменьшилась, — заметил Марсель.
— Повторяю, — стоял на своем капитан, — пароход качало считанные минуты. Просто рулевой отвлекся. — Затем он обратился к метрдотелю: — Взгляните, не пожелает ли кто-либо из наших пассажиров продолжить обед.
— Может, твой бедный папаша, Агафокл? — подсказал месье Дардантор.
Но юный Дезирандель, отрицательно покачав головой, даже не пошевелился, так как отлично знал, что его прародитель ни за что не отважится опять появиться здесь.
Метрдотель неуверенно направился к двери, прекрасно понимая, что это бесполезно: когда пассажиры уходят из ресторана, они редко возвращаются назад, даже если обстановка изменяется к лучшему. И действительно, пустые стулья так и не были заняты, в связи с чем достойный капитан и почтенный доктор попытались придать своим лицам выражение глубочайшей скорби.
Но остававшиеся за столом пассажиры — человек десять — не собирались печалиться по этому поводу. «В конце концов, чем меньше едоков за столом, тем лучше, — считал, например, Кловис Дардантор. — От этого, кстати, выигрывает и прислуга, возрастает непринужденность общения, и разговор легко может стать общим».
Так оно и случилось. Вниманием присутствовавших завладел герой нашей истории, да еще как! Даже отменный болтун доктор Брюно лишь изредка ухитрялся вставить словечко, а про Жана и говорить нечего! Одному Богу известно, забавляла ли юного парижанина вся эта болтовня или нет. Марсель только улыбался. Агафокл жевал, ничего не слыша, месье Эсташ Орьянталь смаковал лучшие куски мяса, запивая их бургундским, которое метрдотель принес в ведерке, обретшем успокоительную устойчивость. На остальных же сотрапезников не стоило обращать внимание.
Славный златоуст с упоением рассказывал о преимуществах Юга перед Севером, о неоспоримых заслугах города Перпиньяна, о статусе, которым обладал один из его виднейших сыновей, а именно Кловис Дардантор, о весе в обществе достойного перпиньянца, обусловленном честно заработанным состоянием, о путешествиях, уже совершенных и еще только задуманных, о намерении посетить Оран, о котором прожужжала ему все уши семейка Дезиранделей о составленном им плане поездки по прекрасной алжирской провинции с тем же названием, что и ее административный центр... В общем, оратора понесло, и он даже не задумывался над тем, когда же надо будет остановиться.
Было бы заблуждением полагать, что этот словесный поток мешал содержимому тарелки исчезать во рту краснобая. Вступительные и заключительные фразы с чудесной легкостью произносились чуть ли не одновременно. Сей неподражаемый господин говорил и ел, ел и говорил, не забывая опорожнять стакан, чтобы облегчить себе выполнение этой двойной задачи.
«Дардантор — просто человек-машина, — сказал себе Жан. — И как исправно действует! Он, пожалуй, самый законченный тип южанина из всех тех, с кем мне доводилось встречаться».
Доктор Брюно восхищался перпиньянцем не меньше. Какой замечательный объект для вскрытия представлял бы собой этот тип! И какую пользу извлекла бы физиология, познав тайны подобного организма! Однако, понимая, что просьба вскрыть живот могла показаться собеседнику несколько бестактной, доктор ограничился тем, что спросил у месье Дардантора, всегда ли тот заботится о собственном здоровье.
— Здоровье, дорогой мой доктор! Что вы понимаете под этим словом?
— Понимаю то же, что и все. Если следовать общепринятому определению, это безостановочное и нормальное функционирование организма.
— Что ж, принимая это определение, — заявил Марсель, — мы хотели бы узнать, нормально ли, месье Дардантор, функционирует ваш организм?
— И безостановочно ли? — добавил Жан.
— Да, безостановочно, можете не сомневаться, поскольку я никогда не болел, — засмеялся перпиньянец, похлопывая себя по животу, — и нормально, так как я до сих пор не замечал никаких отклонений!
— Теперь, надеюсь, дорогой мой пассажир, — заключил капитан Бюгараш, — вы твердо усвоили, что означает слово «здоровье ». — И обратился к врачу: — А не выпить ли нам по этому поводу и за ваше собственное?
— Действительно, повод основательный, так что приступим к шампанскому, не дожидаясь десерта! — с готовностью ответил корабельный эскулап.
Был подан «Редедер», запенились бокалы, и беседа разгорелась пуще прежнего.
Первым начал словесный обстрел перпиньянца доктор Брюно:
— Месье Дардантор, я попросил бы вас ответить еще на один вопрос: чтобы сберечь столь дивное здоровье, воздерживались ли вы от всякого рода эксцессов?
— А что вы подразумеваете под последним словом?
— Вот как, — спросил Марсель с улыбкой, — оказывается, слово «эксцесс», как и слово «здоровье», неизвестно в Восточных Пиренеях?
— Неизвестно, месье Лориан. Честно говоря, я и сам толком не понимаю, что оно означает.
— Месье Дардантор, — начал втолковывать врач, — допускать эксцессы означает позволять себе излишества, злоупотреблять возможностями своего тела и своего ума, выказывая себя неумеренным и безудержным, предаваясь застольным удовольствиям — этой пагубной страсти, которая незамедлительно испортит ваш желудок...
— А что такое желудок? — всерьез поинтересовался Кловис Дардантор.
— Как это что?! — поразился доктор. — Черт подери! Это такая машина, которая производит гастралгию, гастриты, желудочные грыжи, гастроэнтериты, эндогастриты, экзогастриты!
Перебирая четки слов с латинским корнем «gaster», медик, казалось, был счастлив от сознания того, что желудок дал жизнь стольким удивительным хворобам.
Поскольку перпиньянец упорно твердил, что все слова, обозначающие какое-либо нарушение здоровья, ему неведомы и кажутся бессмысленными, Жан, немало забавляясь происходившим, спросил, используя уникальное понятие, сосредоточившее в себе всю человеческую невоздержанность:
— Вы предавались когда-нибудь распутству?
— Нет... поскольку никогда не был женат.
Трубный глас этого оригинала прозвучал такими раскатами, что стаканы зазвенели, словно от качки. Тут уж стало совершенно невозможно понять, является ли этот немыслимый господин образцом воздержанности и уже как следствие этого обладателем отменного здоровья или же разгадка его отличного физического состояния кроется в крепкой от рождения телесной конституции, которой не смогло бы причинить вреда никакое излишество.
— Ну-ну, — признал Бюгараш, — я вижу, месье Дардантор, что природа создала вас на добрую сотню лет!
— Почему бы и нет, дорогой капитан?
— Да, почему бы и нет? — повторил Марсель.
— Просто, когда машина крепко сделана, отлично отлажена, смазана, хорошо содержится, нет причин, мешающих ей действовать всегда! — заявил перпиньянец.
— И в самом деле, — согласился Жан. — Но все до поры до времени, пока не выявится недостаток топлива.
— Ну уж чего-чего, а горючего достаточно! — воскликнул месье Дардантор, похлопав по жилетному карману, откуда послышался металлический звон. — А теперь, дорогие господа, — добавил он, звучно рассмеявшись, — не хватит ли экзаменовать меня?
— Нет, нет! — ответил доктор и заметил, стремясь уложить своего собеседника на обе лопатки: — Ошибаетесь, милостивый сударь! До сих пор еще не существует такой неизнашиваемой машины или механизма столь совершенного, чтобы он в один прекрасный день не смог испортиться...
— А это уж от механика зависит! — отрезал перпиньянец, наполнив до краев стакан.
— Но, в конце-то концов, — воскликнул доктор, — вы все-таки умрете, я полагаю?
— А почему это вам так хочется, чтобы я умер, если я никогда не обращаюсь к врачам? За ваше здоровье, господа!
И посреди общего веселья месье Дардантор поднял стакан и, радостно чокнувшись с сотрапезниками, опорожнил его одним махом. Разговор, шумный, горячий и оглушающий, продолжался вплоть до десерта, разнообразие и отменные свойства которого заставили забыть предыдущие блюда.
Нетрудно представить, как действовал этот застольный гам несчастных обитателей кают, распростертых на ложе страдании. От соседства со столь шумными собеседниками тошнота у них только усиливалась.
Уже несколько раз месье Дезирандель появлялся у входа в ресторанный зал. Поскольку обеды его и супруги были включены в стоимость проезда, он, не имея возможности съесть свою порцию, испытывал крайнюю досаду. Но как только сей многотерпец отворял дверь, то тотчас же ему становилось плохо, и он спешил ретироваться на палубу. И лишь одна мысль утешала его: их сын Агафокл ест сейчас за троих! И действительно, милое чадо трудилось на совесть, стараясь как можно полнее оправдать родительские расходы.
После заключительной реплики Кловиса Дардантора разговор перекинулся на другую тему. Всех интересовал вопрос: нельзя ли найти уязвимое место в броне этого любителя хорошо попить, поесть и пожить? Его телесная конституция была превосходной, здоровье — несокрушимым, а организм — первоклассным — все это, конечно, бесспорно. Но, что там ни говори, он все-таки покинет сей бренный мир, как все прочие смертные или, скажем, почти все, чтобы никого не пугать. И когда пробьет роковой час, то кому достанется его огромное богатство? Кто вступит во владение домами и движимым имуществом бывшего бочара из Перпиньяна, которому судьба так и не дала ни прямых наследников, ни родственников по боковой линии?
Об этом-то и спросил его Марсель:
— Отчего же не позаботились вы сотворить себе продолжателей рода?
— Каким образом?
— Да самым обычным, черт возьми! — вскричал Жан. — Став супругом какой-нибудь женщины, молодой, красивой, хорошо сложенной и достойной вас.
— Мне... жениться?
— Конечно!
— Что-что, а это мне никогда в голову не приходило!
— По-моему, такая мысль должна была бы вас осенить, месье Дардантор, — заявил Бюгараш. — Но, пожалуй, у вас есть еще время...
— А вы-то женаты, дорогой мой капитан?
— Нет.
— А вы, доктор?
— Тем более.
— А вы, господа?
— Никак нет, — ответил Марсель, — но в нашем возрасте это неудивительно.
— Отлично! Но, если вы сами холостяки, почему же вам так хочется, чтобы я оказался женат?
— Ну, чтобы иметь семью, — объяснил Жан.
— И вместе с нею семейные хлопоты!
— Главное, это дети, а потом и внуки...
— А в придачу — тревоги и беспокойство!
— Необходимо иметь прямых наследников, чтобы было кому скорбеть о вашей смерти.
— Или же радоваться ей?!
— А вы подумайте, — продолжал Марсель, — не порадуется ли государство, унаследовав все ваше состояние?
— Государство?.. Унаследует мое состояние?.. И тут же проест, как это ему всегда было свойственно?..
— Это не ответ, месье Дардантор. Известно, основное предназначение человека — создавать семью и продолжать себя в своих детях.
— Верно, но ведь можно иметь их и не женившись.
— Как прикажете вас понимать? — спросил доктор.
— Только в самом прямом смысле, и что касается меня лично, я предпочитаю детей, уже появившихся на свет.
— Вы хотите сказать, приемных? — решил уточнить Жан.
— Ну конечно же! Это во сто крат лучше и разве не более разумно? К тому же есть возможность выбора. Например, плохо, что ли, взять детей здоровых и душой и телом, когда они уже перенесли всякие там коклюши, скарлатины, кори. Блондинов или брюнетов, умных или глупых! Кого захотел, того и подарил себе — мальчика или девочку! Не возбраняется заиметь одного ребенка или двоих, троих, четверых, да хоть дюжину! Все зависит от врожденной тяги к усыновлению. Человек волен сотворить хоть целое семейство наследников, причем с заранее гарантированными физическими и моральными достоинствами, не дожидаясь, пока Господь Бог снизойдет благословить брачный союз. Я предпочитаю сам благословить себя — в подходящий час и по собственному желанию.
— Браво, месье Дардантор, браво! — воскликнул Жан. — За здоровье ваших приемышей!
И стаканы звонко чокнулись в который уже раз.
Много потеряли бы сотрапезники, если бы не услышали заключительной фразы из тирады экспансивного и поистине великолепного перпиньянца, неспособного, впрочем, сделать из нее практический вывод.
— Пусть в вашем методе и есть какой-то резон, — счел своим долгом заметить Бюгараш, — но если к нему прибегнут все, в мире останутся одни только приемные отцы. Подумайте сами, спустя какое-то время совершенно исчезнут дети, и тогда просто некого будет усыновлять!
— Ничуть не бывало, капитан, это вовсе не так! — возразил Кловис Дардантор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30