На этот раз мне не потребовалось отвечать; мастер Мальрубиус прочел ответ на моем лице.
– Ты знаешь о провалах в космическом пространстве, которые иногда называют Черными Дырами и откуда никогда не возвращаются ни частицы материи, ни отблески света? Но до сих пор ты не знал, что эти провалы дублируются Белыми Фонтанами, откуда материя и энергия, отторгнутая высшей вселенной, проливается бесконечным водопадом в нашу вселенную. Если ты удачно пройдешь испытание, то есть если нашу расу сочтут готовой вновь бороздить обширные моря пространства, тогда такой Белый Фонтан будет создан в самом сердце нашего солнца.
– А если я потерплю неудачу?
– В таком случае тебя лишат мужества, чтобы ты не мог передать Трон Феникса своим потомкам. Твой предшественник тоже принял этот вызов.
– И не выдержал испытания. Это ясно из твоих слов.
– Да. Но тем не менее он был отважней многих, кого зовут героями. Он первым из длинной череды правителей предпринял это путешествие. Последним перед ним был Имар, о котором ты, наверное, слышал.
– Но Имара, должно быть, тоже сочли непригодным. Мы уже летим? Я вижу только звезды за парапетом. Мастер Мальрубиус покачал головой.
– Ты переоцениваешь свою внимательность. Мы уже почти у цели.
Пошатываясь, я подошел к ограждению. Думаю, моя нетвердая походка объяснялась не только движением корабля, но и остаточным действием наркотика.
Ночь по-прежнему окутывала Урс, ибо мы быстро неслись на запад, и туманный рассвет, который застал нас в джунглях, в расположении асцианской армии, сюда еще не добрался. Через мгновение я увидел, что звезды за бортом будто с неохотой волнообразными движениями перемещаются в небесах. И словно что-то струилось среди звезд, как ветер гуляет по пшеничному полю. Затем я подумал: «Вот оно – то самое море…», и тут же мастер Мальрубиус произнес:
– Это великое море зовется Океаном.
– Я давно мечтал побывать там.
– Очень скоро ты будешь стоять на его берегу. Ты спрашивал, когда ты покинешь эту планету. Не раньше, чем утвердится здесь твоя власть. Когда город и Обитель Абсолюта подчинятся тебе, а твои армии отразят вторжение рабов Эребуса. Возможно – через пару лет. Но, быть может, и нескольких десятилетий окажется недостаточно. Мы оба явимся за тобой.
– Ты нынче не первый, кто говорит мне о грядущей встрече, – признался я.
Произнося эти слова, я почувствовал легкий толчок, как бывает, когда ведомая умелым рулевым лодка причаливает к пирсу. Спустившись по трапу, я ступил на песок, мастер Мальрубиус и Трискель последовали за мной. Я спросил, останутся ли они со мной, чтобы помочь советом.
– Совсем ненадолго. Если у тебя есть еще вопросы – спрашивай сейчас.
Серебристый язык трапа уже медленно втягивался в корпус корабля. Казалось, он еще не был полностью поднят, когда корабль взмыл вверх и унесся через ту же скважину в реальности, которой прежде воспользовался зеленый человек.
– Ты говорил о справедливости и мире, которые принесет Новое Солнце. Справедливо ли с его стороны вызывать меня в такую даль? И какое испытание я должен выдержать?
– К тебе взывает не он, а те, кто надеется призвать сюда Новое Солнце, – ответил мастер Мальрубиус, но я не понял его. Потом он вкратце изложил мне тайную историю Времени, то есть величайший из всех секретов, который я раскрою здесь в надлежащем месте. Когда он закончил, мой разум пришел в смятение, и я боялся забыть его слова, ибо услышанное казалось слишком колоссальным для простого смертного, поскольку я наконец понял, что туман, сомкнувшийся вокруг других, застилает глаза и мне.
– Ты обязательно это запомнишь. На пиру у Водалуса ты сказал, что наверняка забудешь тот глупый пароль, которому тебя научили в подражание ключевым словам власти. Но ведь ты не забыл. Ты будешь помнить все. Не забудь также отринуть страх. Быть может, эпическая епитимья рода человеческого подходит к концу. Старый Автарх сказал тебе правду: мы не полетим вновь к звездам, пока не станем небесным созданием, но, возможно, это время уже близится. Не исключено, что в твоем лице достигнут синтез всех дивергентных тенденций нашей расы.
Трискель, по своему обыкновению, поднялся на задние лапы, потом развернулся и побежал по залитому звездным светом берегу, взметая тремя конечностями маленькие фонтанчики брызг. Отбежав на сотню шагов, он оглянулся и посмотрел на меня так, будто звал меня за собой.
Я сделал несколько шагов следом, но мастер Мальрубиус произнес:
– Ты не можешь пойти туда, куда направляется он, Северьян. Знаю, ты считаешь нас своего рода какогенами, и одно время мне казалось неразумным переубеждать тебя, но теперь я обязан это сделать. Мы – аквасторы, существа, созданные и поддерживаемые силой воображения и концентрации мысли.
– Мне доводилось слышать о подобных вещах, – сказал я ему. – Но ведь я прикасался к тебе.
– Это ничего не доказывает. Мы столь же осязаемы, как большинство истинно фальшивых предметов – всего лишь танцующие в пространстве частицы. Тебе бы следовало знать, что подлинно только то, к чему невозможно прикоснуться. Однажды ты встретил женщину по имени Кириака, которая рассказала тебе историю о больших думающих машинах прошлого. На нашем корабле находится такая машина. Она способна заглянуть в твое сознание.
– Значит, ты и есть эта машина? – спросил я. Во мне росли чувство одиночества и смутный страх.
– Я – мастер Мальрубиус, а Трискель – это Трискель. А машина просто порылась в твоей памяти и обнаружила нас. Наши жизни в твоем сознании не такие полные, как жизнь Теклы или старого Автарха, и все же мы здесь – живем, пока жив ты. Но в этом материальном мире нас поддерживает энергия машины, а время ее действия – всего лишь несколько тысяч лет.
Мальрубиус еще не закончил говорить, а его плоть уже начала превращаться в светлую пыль. Одно мгновение она сверкала в холодном свете звезд, потом пропала. Трискель оставался со мной на несколько ударов сердца дольше, а когда его желтый мех стал серебристым и развеялся на легком ветерке, я отчетливо расслышал лай своего пса.
Очутившись наедине с самим собой, я стоял на берегу моря, о котором так часто мечтал. В одиночестве я черпал удовольствие и, вдыхая местный неповторимый воздух, с улыбкой слушал тихую песнь миниатюрных волн. На востоке лежала суша – Нессус, Обитель Абсолюта и все остальное, на западе раскинулось море. Я же двинулся на север, ибо не желал так скоро покидать сей край и еще потому, что в том направлении, по самой кромке моря убежал мой Трискель. Там мог обитать великий Абайя со своими женщинами, но море было гораздо умнее и старше его. Мы, люди, как все живое на суше, вышли из моря; и поскольку мы не смогли покорить его, оно навсегда осталось нашим. Справа поднялось старое красное солнце и коснулось волн своей увядающей красотой. Я услышал призывные крики птиц, бесчисленных морских птиц.
К тому времени, когда тени стали заметно короче, я почувствовал усталость. Раны на лице и ноге причиняли мне боль. Я ничего не ел со вчерашнего дня и практически не спал, если не считать состояние транса, в котором я пребывал в асцианской палатке. Подвернись удобное место, я бы непременно прилег отдохнуть, но солнце припекало, а прибрежные скалы вовсе не отбрасывали теней. Наконец я направился по следам двухколесной тележки и вышел к нескольким кустам шиповника, выросшим на песчаной дюне. Там я остановился, уселся в их тени, чтобы снять сапоги и высыпать песок, который забился сквозь расползшиеся швы.
Один из шипов, зацепившись за мое предплечье, отломился от ветки и впился в кожу, окрасив свой кончик алой капелькой крови величиной с просяное зернышко. Я вытащил занозу и… упал на колени.
То был Коготь.
Идеальный коготь, черный и блестящий, именно такой, каким я оставил его под алтарным камнем Пелерин. Все ветви на этом и других кустах были усеяны белыми цветами и такими же безупречными Когтями. Тот, что лежал на ладони, вспыхнул ярким светом, когда я взглянул на него.
В прошлом я расстался с Когтем, но сохранил маленький кожаный мешочек, который сшила Доркас. Теперь я достал его из ташки и, как прежде, повесил себе на шею, вновь сохранив в нем Коготь. И тут только, убрав его с глаз долой, я вспомнил, что видел именно такой куст в Ботанических Садах, в самом начале своего путешествия.
Никому не дано объяснить подобные явления. С тех пор как я обосновался в Обители Абсолюта, я беседовал с гептархом и с различными акариями; но они могли лишь предложить, что Предвечный почему-то решил явиться мне в облике этих растений.
Тогда, преисполненный удивления, я и не задумывался об этом – но, быть может, нас специально направили в незавершенный Песчаный Сад? Я уже нес с собой Коготь, хотя и сам не знал об этом; Агия незаметно для меня засунула его под клапан ташки. А что, если мы пришли в недостроенный Песчаный Сад для того, чтобы Коготь, пролетев по ветру Времени, мог с кем-то попрощаться? Да, эта идея абсурдна. Но в таком случае абсурдны и все другие идеи.
Однако настоящее потрясение – потрясение в прямом смысле, ибо я даже пошатнулся, как при ударе, – я испытал при мысли, что если Вечный Принцип заключался в том изогнутом шипе, который я нес на груди многие лиги, а теперь заключается в новом шипе (возможно, в том же самом), тогда он может содержаться в чем угодно, да, вероятно, и содержится – в каждом шипе на кустах, в каждой капле морской воды. Этот шип был Когтем потому, что все шипы являлись священными Когтями; песок в моих сапогах был священным, поскольку попал туда с морского берега, усыпанного священным песком. Кенобиты хранили мощи саньясинов потому, что те приблизились к Панкреатору. Но абсолютно все было приближено к Панкреатору и даже соприкасалось с ним, ибо все пролилось из его ладони. Все без исключения было священной реликвией. Я стянул сапоги, в которых зашел так далеко, и швырнул их в морские волны, чтобы не ступать в обуви по священной земле.
32. «САМРУ»
Я шагал вперед, словно могущественная армия, ибо ощущал себя в обществе всех тех, кто шествовал внутри меня. Меня окружала многочисленная охрана, да и сам я был личным охранником монарха. В моем войске встречались женщины, веселые и мрачные, а также дети, которые смеялись на бегу и, поддразнивая Эребуса и Абайю, бросали ракушки в морскую пучину.
Через полдня я добрался до устья Гьолла, такого широкого, что противоположный берег терялся в отдалении. Из воды торчали треугольники островов, а меж ними, словно облака меж горных вершин, держали свой путь корабли с волнующимися парусами. Я окликнул людей на судне, проплывавшем мимо, и попросил довезти меня до Нессуса. Со стороны я, должно быть, представлял довольно дикое зрелище: лицо в шрамах, разодранный плащ, выступающие ребра.
Тем не менее капитан (да воздается ему за его доброту) выслал к берегу шлюпку. Я заметил страх и благоговение в глазах гребцов. Возможно, на них произвел впечатление вид моих полузатянувшихся ран; но эти люди повидали много ран на своем веку, и я вспомнил, что испытал нечто подобное, когда впервые увидел лицо Автарха в Лазурном Доме, хоть он и не был высоким мужчиной, да, по правде говоря, и мужчиной-то не был.
Двадцать дней и ночей «Самру» плыл вверх по Гьоллу. Мы шли под парусом, когда представлялась возможность, а в остальное время гребли веслами – по дюжине длинных на каждом борту. То было тяжкое плавание для моряков, ибо, хотя течение медлительно, почти незаметно, поток стремится День и ночь, а широкое русло так извилисто, что к вечеру гребцы нередко видят то место, откуда принялись за дело, когда барабанный бой возвестил начало вахты.
Для меня же это плавание обернулось увеселительной прогулкой. Я предлагал свою помощь и в работе с парусами, и на веслах, но моряки неизменно отказывали мне. Тогда я обратился к капитану, человеку с хитроватой физиономией, чья внешность, казалось, говорила, что он живет не только мореходством, но и торговлей, и обещал хорошо заплатить ему по прибытии в Нессус. Однако он и слушать об этом не хотел, заявив (подергивая себя за ус, как обычно, когда желал продемонстрировать свою искренность), что мое общество – это уже достаточная награда для него и всей команды. Вряд ли они догадывались, что я – их Автарх. Из опасения встретиться с такими людьми, как Водалус, я не позволял себе ни малейшего намека на этот счет. Но, глядя мне в глаза и подмечая некоторые странности в поведении, они, похоже, посчитали меня адептом.
Эпизод с мечом капитана, вероятно, лишь подбросил пищу для их пересудов. Это был кракемарт, самый тяжелый из мечей на вооружении у моряков – клинком шириной в мою ладонь, круто изогнутый, с выгравированными на нем звездами, солнцами и другими символами, значение которых оставалось загадкой для хозяина. Капитан носил его в тех случаях, когда корабль приближался к береговым деревням или при встрече с другими судами, когда требовалось поддержать собственное достоинство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Ты знаешь о провалах в космическом пространстве, которые иногда называют Черными Дырами и откуда никогда не возвращаются ни частицы материи, ни отблески света? Но до сих пор ты не знал, что эти провалы дублируются Белыми Фонтанами, откуда материя и энергия, отторгнутая высшей вселенной, проливается бесконечным водопадом в нашу вселенную. Если ты удачно пройдешь испытание, то есть если нашу расу сочтут готовой вновь бороздить обширные моря пространства, тогда такой Белый Фонтан будет создан в самом сердце нашего солнца.
– А если я потерплю неудачу?
– В таком случае тебя лишат мужества, чтобы ты не мог передать Трон Феникса своим потомкам. Твой предшественник тоже принял этот вызов.
– И не выдержал испытания. Это ясно из твоих слов.
– Да. Но тем не менее он был отважней многих, кого зовут героями. Он первым из длинной череды правителей предпринял это путешествие. Последним перед ним был Имар, о котором ты, наверное, слышал.
– Но Имара, должно быть, тоже сочли непригодным. Мы уже летим? Я вижу только звезды за парапетом. Мастер Мальрубиус покачал головой.
– Ты переоцениваешь свою внимательность. Мы уже почти у цели.
Пошатываясь, я подошел к ограждению. Думаю, моя нетвердая походка объяснялась не только движением корабля, но и остаточным действием наркотика.
Ночь по-прежнему окутывала Урс, ибо мы быстро неслись на запад, и туманный рассвет, который застал нас в джунглях, в расположении асцианской армии, сюда еще не добрался. Через мгновение я увидел, что звезды за бортом будто с неохотой волнообразными движениями перемещаются в небесах. И словно что-то струилось среди звезд, как ветер гуляет по пшеничному полю. Затем я подумал: «Вот оно – то самое море…», и тут же мастер Мальрубиус произнес:
– Это великое море зовется Океаном.
– Я давно мечтал побывать там.
– Очень скоро ты будешь стоять на его берегу. Ты спрашивал, когда ты покинешь эту планету. Не раньше, чем утвердится здесь твоя власть. Когда город и Обитель Абсолюта подчинятся тебе, а твои армии отразят вторжение рабов Эребуса. Возможно – через пару лет. Но, быть может, и нескольких десятилетий окажется недостаточно. Мы оба явимся за тобой.
– Ты нынче не первый, кто говорит мне о грядущей встрече, – признался я.
Произнося эти слова, я почувствовал легкий толчок, как бывает, когда ведомая умелым рулевым лодка причаливает к пирсу. Спустившись по трапу, я ступил на песок, мастер Мальрубиус и Трискель последовали за мной. Я спросил, останутся ли они со мной, чтобы помочь советом.
– Совсем ненадолго. Если у тебя есть еще вопросы – спрашивай сейчас.
Серебристый язык трапа уже медленно втягивался в корпус корабля. Казалось, он еще не был полностью поднят, когда корабль взмыл вверх и унесся через ту же скважину в реальности, которой прежде воспользовался зеленый человек.
– Ты говорил о справедливости и мире, которые принесет Новое Солнце. Справедливо ли с его стороны вызывать меня в такую даль? И какое испытание я должен выдержать?
– К тебе взывает не он, а те, кто надеется призвать сюда Новое Солнце, – ответил мастер Мальрубиус, но я не понял его. Потом он вкратце изложил мне тайную историю Времени, то есть величайший из всех секретов, который я раскрою здесь в надлежащем месте. Когда он закончил, мой разум пришел в смятение, и я боялся забыть его слова, ибо услышанное казалось слишком колоссальным для простого смертного, поскольку я наконец понял, что туман, сомкнувшийся вокруг других, застилает глаза и мне.
– Ты обязательно это запомнишь. На пиру у Водалуса ты сказал, что наверняка забудешь тот глупый пароль, которому тебя научили в подражание ключевым словам власти. Но ведь ты не забыл. Ты будешь помнить все. Не забудь также отринуть страх. Быть может, эпическая епитимья рода человеческого подходит к концу. Старый Автарх сказал тебе правду: мы не полетим вновь к звездам, пока не станем небесным созданием, но, возможно, это время уже близится. Не исключено, что в твоем лице достигнут синтез всех дивергентных тенденций нашей расы.
Трискель, по своему обыкновению, поднялся на задние лапы, потом развернулся и побежал по залитому звездным светом берегу, взметая тремя конечностями маленькие фонтанчики брызг. Отбежав на сотню шагов, он оглянулся и посмотрел на меня так, будто звал меня за собой.
Я сделал несколько шагов следом, но мастер Мальрубиус произнес:
– Ты не можешь пойти туда, куда направляется он, Северьян. Знаю, ты считаешь нас своего рода какогенами, и одно время мне казалось неразумным переубеждать тебя, но теперь я обязан это сделать. Мы – аквасторы, существа, созданные и поддерживаемые силой воображения и концентрации мысли.
– Мне доводилось слышать о подобных вещах, – сказал я ему. – Но ведь я прикасался к тебе.
– Это ничего не доказывает. Мы столь же осязаемы, как большинство истинно фальшивых предметов – всего лишь танцующие в пространстве частицы. Тебе бы следовало знать, что подлинно только то, к чему невозможно прикоснуться. Однажды ты встретил женщину по имени Кириака, которая рассказала тебе историю о больших думающих машинах прошлого. На нашем корабле находится такая машина. Она способна заглянуть в твое сознание.
– Значит, ты и есть эта машина? – спросил я. Во мне росли чувство одиночества и смутный страх.
– Я – мастер Мальрубиус, а Трискель – это Трискель. А машина просто порылась в твоей памяти и обнаружила нас. Наши жизни в твоем сознании не такие полные, как жизнь Теклы или старого Автарха, и все же мы здесь – живем, пока жив ты. Но в этом материальном мире нас поддерживает энергия машины, а время ее действия – всего лишь несколько тысяч лет.
Мальрубиус еще не закончил говорить, а его плоть уже начала превращаться в светлую пыль. Одно мгновение она сверкала в холодном свете звезд, потом пропала. Трискель оставался со мной на несколько ударов сердца дольше, а когда его желтый мех стал серебристым и развеялся на легком ветерке, я отчетливо расслышал лай своего пса.
Очутившись наедине с самим собой, я стоял на берегу моря, о котором так часто мечтал. В одиночестве я черпал удовольствие и, вдыхая местный неповторимый воздух, с улыбкой слушал тихую песнь миниатюрных волн. На востоке лежала суша – Нессус, Обитель Абсолюта и все остальное, на западе раскинулось море. Я же двинулся на север, ибо не желал так скоро покидать сей край и еще потому, что в том направлении, по самой кромке моря убежал мой Трискель. Там мог обитать великий Абайя со своими женщинами, но море было гораздо умнее и старше его. Мы, люди, как все живое на суше, вышли из моря; и поскольку мы не смогли покорить его, оно навсегда осталось нашим. Справа поднялось старое красное солнце и коснулось волн своей увядающей красотой. Я услышал призывные крики птиц, бесчисленных морских птиц.
К тому времени, когда тени стали заметно короче, я почувствовал усталость. Раны на лице и ноге причиняли мне боль. Я ничего не ел со вчерашнего дня и практически не спал, если не считать состояние транса, в котором я пребывал в асцианской палатке. Подвернись удобное место, я бы непременно прилег отдохнуть, но солнце припекало, а прибрежные скалы вовсе не отбрасывали теней. Наконец я направился по следам двухколесной тележки и вышел к нескольким кустам шиповника, выросшим на песчаной дюне. Там я остановился, уселся в их тени, чтобы снять сапоги и высыпать песок, который забился сквозь расползшиеся швы.
Один из шипов, зацепившись за мое предплечье, отломился от ветки и впился в кожу, окрасив свой кончик алой капелькой крови величиной с просяное зернышко. Я вытащил занозу и… упал на колени.
То был Коготь.
Идеальный коготь, черный и блестящий, именно такой, каким я оставил его под алтарным камнем Пелерин. Все ветви на этом и других кустах были усеяны белыми цветами и такими же безупречными Когтями. Тот, что лежал на ладони, вспыхнул ярким светом, когда я взглянул на него.
В прошлом я расстался с Когтем, но сохранил маленький кожаный мешочек, который сшила Доркас. Теперь я достал его из ташки и, как прежде, повесил себе на шею, вновь сохранив в нем Коготь. И тут только, убрав его с глаз долой, я вспомнил, что видел именно такой куст в Ботанических Садах, в самом начале своего путешествия.
Никому не дано объяснить подобные явления. С тех пор как я обосновался в Обители Абсолюта, я беседовал с гептархом и с различными акариями; но они могли лишь предложить, что Предвечный почему-то решил явиться мне в облике этих растений.
Тогда, преисполненный удивления, я и не задумывался об этом – но, быть может, нас специально направили в незавершенный Песчаный Сад? Я уже нес с собой Коготь, хотя и сам не знал об этом; Агия незаметно для меня засунула его под клапан ташки. А что, если мы пришли в недостроенный Песчаный Сад для того, чтобы Коготь, пролетев по ветру Времени, мог с кем-то попрощаться? Да, эта идея абсурдна. Но в таком случае абсурдны и все другие идеи.
Однако настоящее потрясение – потрясение в прямом смысле, ибо я даже пошатнулся, как при ударе, – я испытал при мысли, что если Вечный Принцип заключался в том изогнутом шипе, который я нес на груди многие лиги, а теперь заключается в новом шипе (возможно, в том же самом), тогда он может содержаться в чем угодно, да, вероятно, и содержится – в каждом шипе на кустах, в каждой капле морской воды. Этот шип был Когтем потому, что все шипы являлись священными Когтями; песок в моих сапогах был священным, поскольку попал туда с морского берега, усыпанного священным песком. Кенобиты хранили мощи саньясинов потому, что те приблизились к Панкреатору. Но абсолютно все было приближено к Панкреатору и даже соприкасалось с ним, ибо все пролилось из его ладони. Все без исключения было священной реликвией. Я стянул сапоги, в которых зашел так далеко, и швырнул их в морские волны, чтобы не ступать в обуви по священной земле.
32. «САМРУ»
Я шагал вперед, словно могущественная армия, ибо ощущал себя в обществе всех тех, кто шествовал внутри меня. Меня окружала многочисленная охрана, да и сам я был личным охранником монарха. В моем войске встречались женщины, веселые и мрачные, а также дети, которые смеялись на бегу и, поддразнивая Эребуса и Абайю, бросали ракушки в морскую пучину.
Через полдня я добрался до устья Гьолла, такого широкого, что противоположный берег терялся в отдалении. Из воды торчали треугольники островов, а меж ними, словно облака меж горных вершин, держали свой путь корабли с волнующимися парусами. Я окликнул людей на судне, проплывавшем мимо, и попросил довезти меня до Нессуса. Со стороны я, должно быть, представлял довольно дикое зрелище: лицо в шрамах, разодранный плащ, выступающие ребра.
Тем не менее капитан (да воздается ему за его доброту) выслал к берегу шлюпку. Я заметил страх и благоговение в глазах гребцов. Возможно, на них произвел впечатление вид моих полузатянувшихся ран; но эти люди повидали много ран на своем веку, и я вспомнил, что испытал нечто подобное, когда впервые увидел лицо Автарха в Лазурном Доме, хоть он и не был высоким мужчиной, да, по правде говоря, и мужчиной-то не был.
Двадцать дней и ночей «Самру» плыл вверх по Гьоллу. Мы шли под парусом, когда представлялась возможность, а в остальное время гребли веслами – по дюжине длинных на каждом борту. То было тяжкое плавание для моряков, ибо, хотя течение медлительно, почти незаметно, поток стремится День и ночь, а широкое русло так извилисто, что к вечеру гребцы нередко видят то место, откуда принялись за дело, когда барабанный бой возвестил начало вахты.
Для меня же это плавание обернулось увеселительной прогулкой. Я предлагал свою помощь и в работе с парусами, и на веслах, но моряки неизменно отказывали мне. Тогда я обратился к капитану, человеку с хитроватой физиономией, чья внешность, казалось, говорила, что он живет не только мореходством, но и торговлей, и обещал хорошо заплатить ему по прибытии в Нессус. Однако он и слушать об этом не хотел, заявив (подергивая себя за ус, как обычно, когда желал продемонстрировать свою искренность), что мое общество – это уже достаточная награда для него и всей команды. Вряд ли они догадывались, что я – их Автарх. Из опасения встретиться с такими людьми, как Водалус, я не позволял себе ни малейшего намека на этот счет. Но, глядя мне в глаза и подмечая некоторые странности в поведении, они, похоже, посчитали меня адептом.
Эпизод с мечом капитана, вероятно, лишь подбросил пищу для их пересудов. Это был кракемарт, самый тяжелый из мечей на вооружении у моряков – клинком шириной в мою ладонь, круто изогнутый, с выгравированными на нем звездами, солнцами и другими символами, значение которых оставалось загадкой для хозяина. Капитан носил его в тех случаях, когда корабль приближался к береговым деревням или при встрече с другими судами, когда требовалось поддержать собственное достоинство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43