Хотя причем тут Регина. Это ведь я сам по наитию набрался".
К счастью заборные доски были прибиты со стороны сопредельного участка и потому Смирнов смог несколькими ударами ноги легко (но далеко не безболезненно) расширить отверстие до своих габаритов.
Через несколько секунд он, весь искореженный болью, стоял на веранде перед Святославом Валентиновичем, выскочившим из дома на шум.
– Что случилось? – спросил тот обеспокоено.
– Вот, попал, как в дешевом кинофильме, – поворотом торса продемонстрировал стрелу Смирнов.
– Пойду, позвоню в скорую помощь и милицию, – бросился в дом Кнушевицкий.
Смирнов, отметив, что стрела, в общем-то, мало удивила Святослава Валентиновича, крикнул ему вслед:
– Не надо милиции! Не хватало еще в таком виде появиться в газетах...
Кнушевицкий обернулся в дверях:
– Да, вы правы... И Регину тогда не удастся вытащить...
Мысленно прокляв виновницу его страданий, Евгений Александрович перешел к практическим вопросам:
– Йод у вас найдется?
– Йод-то найдется... Но не исключено, что стрела отравлена. Может быть, позвонить все же в скорую помощь?
Смирнов взволновался. Сердце его малодушно забилось. Умирать в корчах и конвульсиях ему не хотелось. Однако, поразмыслив, он решил, что арбалетная стрела в заднице жителя XXI века – это в принципе понять можно, это, в конце концов, достаточно вероятная, если не очевидная реальность, данная ему в его ощущениях. Но задница жителя XXI века, пронзенная арбалетной стрелой, да еще отравленной заморским кураре, – это слишком, это немыслимо, это фантастика.
– Потом позвоните, – махнул рукой Евгений Александрович, моментально успокоившись. – Сначала надо вытащить стрелу. Леночка с бабушкой дома?
– Нет, они ушли... К маминой подруге. Сегодня днем Татьяну Картузову с Цветочной током убило, вот мама и пошла узнать что к чему.
– Вернуться скоро? – Смирнову со стрелой в заду было неведомо сострадание.
Святослав Валентинович посмотрел на часы.
– Где-то через час.
– А давно ушли?
– Сразу после вашего ухода.
– А почему вы сказали, что стрела может быть отравленной?
Святослав Валентинович смешался.
– Так почему? – испугался Смирнов, поняв, что предположение его клиента небезосновательно.
– Видите ли, мама Регины Родионовны, Маргарита Андреевна, в наших краях считалась колдуньей и отравительницей...
– Колдуньей и отравительницей!?
– Да... Говорят, что после того, как станционный пес стащил у нее с садового столика только что приготовленную утку с яблоками, она своим колдовством вывела в округе всех бродячих собак – все они сдохли от неизвестной болезни. Потом она поссорилась с бродячими кошками...
– И все они скончались...
– Совершенно верно. Вы, наверное, заметили, что ни у нас, ни у соседей нет кошек... Десять лет как Маргарита Андреевна умерла, а их нет.
– Заметил... Но собаки-то есть...
– Собаки есть... Но вот, например, наш Джек к забору Регины ближе пяти метров не подходит.
Смирнов почувствовал, как по ноге неприятно течет теплая кровь.
– Пойдемте в дом, а то сейчас из меня польется, – попросил он Святослава Валентиновича. И скривился в болезненной улыбке:
– Не знал я, что к Регине Родионовне надо ходить с прокладками и в латах...
В гостиной (чистенькой, но совсем обычной, без роскоши и претензий, один камин, может быть, привлекал в ней внимание) Смирнов снял брюки и трусы и лег, естественно, спиною вверх, на целлофановую пленку, расстеленную Кнушевицким на полу. Предварительно он объяснил ему, что стрелу надо вырывать сильным движением, направленным вертикально вверх, а после того, как тот испуганно покивал, попросил принести стакан водки.
– Для дезинфекции? – участливо спросил Святослав Валентинович.
– В общем-то, да... – недоуменно посмотрел на него Смирнов.
Водку он, конечно, выпил. Закусив предложенной конфетой, уткнулся лбом в холодную пленку, дождался проникновения алкоголя в кровь и выдохнул:
– Тяни!
Стрела была вытащена с третьего раза. После первой попытки Смирнов проклял все на свете (начав, естественно с Регины ее любовника), а вторую и третью перенес относительно спокойно – во-первых, потому что вспомнил матерившегося на операционном столе Бондарчука из любимого им кинофильма "Они сражались за родину", а во-вторых, водка к тому времени уже успела добраться до самой ягодицы.
Остановив с помощью советов Смирнова кровотечение (тот, долгое время проработавший на весьма "кровожадных" шахтах и штольнях, хорошо знал, где надо пережимать артерию) и вымыв руки, Святослав Валентинович позвонил в скорую помощь. Регистратору он сказал, что его подвыпивший гость оступился и сел на заточенный штырь, воткнутый его шаловливой малолетней дочерью в песочницу.
Дожидаясь врачей, Смирнов рассматривал снаряд, лишивший его возможности сидеть бездумно (хозяин дома помыл и его). Стрела была сделана так искусно, что у Евгения Александровича не осталось и тени сомнения в том, что делал ее опытный мастер и делал отнюдь не в одном экземпляре.
Отвлек его от рассмотрения Святослав Валентинович, явившийся со двора с остро заточенным штырем. На немой вопрос Смирнова он ответил:
– Это пики для забора. Их у меня целый ящик. Второй год капитальный кирпичный забор собираюсь ставить, да все недосуг найти мастеров.
Вымазав штырь в крови – на целлофановой пленке оной было достаточно, Кнушевицкий положил его на газету, лежавшую рядом с пленкой, затем взял у Смирнова стрелу и унес в свою комнату.
"Конспиратор, точнее, комбинатор, он еще тот, – подумал Евгений Александрович. – Все концы в воду. Такому раз плюнуть любое следствие заморочить, да-с. Но меня не проведешь".
– Так значит, мама Регины Родионовны была колдуньей? – спросил он, когда Святослав Валентинович, вернувшись в гостиную, сел перед ним на корточки.
– Люди так считали...
– И она травила собак и кошек?
– Послушайте, Евгений Александрович, ведь ясно, что стрела, ранившая вас, не была отравленной. Так стоит ли думать о всякой чепухе? Вы же знаете, что одни люди склонны придумывать сказки, а другие...
– Склонны травить всякую живность... – прервал его Смирнов.
– А разве не так?
Смирнов вспомнил благообразную женщину, пятнадцать лет назад жившую в одном с ним подъезде – она кормила бродячих собак и кошек мясом, начиненным иголками. Кормила, потому что панически боялась блох и бешенства.
– Так-то оно так, – вздохнул он. – Но в данный момент меня другое тревожит. Мне кажется, вы чего-то о матери Регины Родионовны не договариваете.
– Не то, чтобы не договариваю, а просто...
– Что просто?
– Понимаете, это оккультизм какой-то... Представьте, в ее доме совсем нет мышей. При наличии полного отсутствия кошек, я, как и соседи, ничего с ними сделать не могу, на голову лезут, а у нее их нет, совсем нет... Потом эти странные пожары... Вы не поверите, в одном апреле этого года дом Регины Родионовны несколько раз загорался и загорался глубокой ночью или под утро. И, когда огонь казался уже необоримым, он внезапно тух, не причинив никому и ничему существенного вреда. И это еще не все. Дважды в доме взрывался природный газ, и также все обходилось рублевым ремонтом. Такое впечатление, что он охраняется с того света первой своей хозяйкой...
– Матерью Регины Родионовны? Вы думаете, она в аду прохлаждается?
– Уверен. Маргарита Андреевна, без сомнения, там свой человек... – потемнел лицом Кнушевицкий. – Она была больна, больна злостью. Возможно, из-за того, что с кончиков ногтей и до волос на голове была отравлена ртутью и цианидами...
– Отчего это?
– Она долгое время работала технологом на золотоизвлекающих предприятиях Сибири и Дальнего Востока.
– Вот откуда у нее яд...
– Она всех ненавидела, она считала, что все на свете пытаются ею воспользоваться, – продолжал говорить Святослав Валентинович, явно зациклившийся на матери любовницы, – И умирала так, как будто не к богу, а к сатане собиралась.
– А как она умирала?
– За несколько минут до смерти она, парализованная, пригласила всех домашних к себе в комнату и, когда все собрались, прокляла свою дочь...
– За что, если не секрет? – У Евгения Александровича в мозгу возникла картинка: Святослав Валентинович и Регина Родионовна занимаются в гостиной своей отнюдь не камерной садомазохисткой любовью, а в спальне трясется от ненависти парализованная Маргарита Андреевна.
– За то, что якобы Регина не уделяла ей, родной матери, должного внимания.
Смирнов вспомнил картину, висевшую над выходом из гостиной Регины. Кнушевицкий продолжал витать в прошлом:
– В этом доме я всегда чувствовал себя заколдованным... В нем я превращался в другого человека... Человека, качества которого определялись не его способностями, характером и опытом, а извне... Стенами, воздухом, чьим-то прошлым...
Энергично тряхнув головой, Смирнов изгнал вползший, было, в нее мистический туман и, вновь обратившись в атеиста с геологическим образованием, вспомнил сумку с садомазохистскими причиндалами.
Непроизвольное движение головы Смирнова расколдовало и Святослава Валентиновича. Замолчав, он вбуравился в собеседника вмиг насторожившимися глазами: "Нашел сумку, не нашел? Догадался, не догадался?"
К твердому выводу он придти не успел – Смирнов придал лицу простодушное выражение и спросил:
– А та картина в гостиной, ну, которая с девочкой... Ее Регина Родионовна написала?
– Нет, ее написал двоюродный брат Регины Роман... – встал размять затекшие ноги Святослав Валентинович. – Он прошлым летом... умер...
– Стрела оказалась отравленной? – пошутил Смирнов. – Кураре, крысиный яд, стрихнин?
– Нет, он утонул... Он был весьма талантливым человеком, ничего не видевшим вокруг себя...
– Тела, конечно, не нашли?
– Нет...
Смирнов, покивав своим мыслям, спросил:
– А как вы думаете, кто в меня стрелял? Не дух же Маргариты Андреевны?
– Ума не приложу, ей богу...
Святослав Валентинович продолжал ходить по комнате взад-вперед, озабоченно посматривая на часы. Присутствие Смирнова, а скорее направление его внимания, начало его тяготить.
– Мне один мальчик говорил, что тут у вас больные из психиатрической лечебницы бродят... – проговорил Евгений Александрович, водя ладонью вокруг неожиданно остро занывшей раны. – Одного, мол, взяли с копьем в чьем-то курятнике.
– В курятнике Архангельских, – слабо усмехнулся Кнушевицкий. – Но он тихий был... Несколько дней назад его опять отпустили. Ремонт, видите ли, у них в больнице.
Смирнов усмехнулся тоже – вспомнил один из первых своих приключенческих романов. В нем основными персонажами были сумасшедшие, разбежавшиеся из лечебницы, забытой богом и властями.
– Мальчик говорил, что у него отняли настоящее кафрское копье, – сказал он, тщась вообразить вымазанного ваксой сумасшедшего, самозабвенно охотящегося в курятнике.
– Он его у Добровольских стащил... – равнодушно ответил Кнушевицкий. – Из их африканской коллекции оружия. Кстати, у них и кураре был.
– А арбалета у Добровольских в коллекции нет? – спросил Смирнов спокойно. Он знал, что кураре обладает мгновенным нервно-паралитическим действием.
– Не должно быть. Добровольские в Африке работали, а в Африке, по-моему, арбалетов нет.
Смирнов еще что-то хотел спросить, но в это время от калитки нетерпеливо зазвенел звонок.
* * *
В переполненной районной больнице Смирнову сделали рентгеновский снимок – тазовая его кость оказалась пробитой насквозь.
После того, как рана была обработана и зашита, на него надели брюки Святослава Валентиновича (последний предусмотрительный отправил их с машиной скорой помощи) и отвели в вестибюль. Присев там на краешек стула, Смирнов позвонил Марье Ивановне (к его великому удивлению во время операции мобильный телефон, также как и бумажник, украдены не были). Позвонил и получил ответ: "Абонент отключен, или временно недоступен".
"Черт, а что если... что если ее убили!?" – подумал Евгений Александрович, становясь белее больничных стен.
9. Я отнес ее, пьяную, в кабинет
Чмокнув в щечку Смирнова и дождавшись, пока он скроется в переходе к метро, Марья Ивановна заскочила в ближайшую кабинку общего пользования. Вышла она из нее уже не в обезображивающем сером трикотажном костюме и непритязательных позапрошлогодних босоножках (все это она надела, чтобы не возбуждать подозрительности супруга), но в обтягивающем коротком платье прямиком из Парижа и легких туфельках на высоком каблучке.
Опустив пакет с маскировочной одеждой в ближайшую урну, Марья Ивановна, сопровождаемая восхищенными взглядами дюжины прохожих, бросилась на проезжую часть ловить машину, хотя ресторан Эгисиани находилось в трехстах метрах от нее.
Ресторан оказался непритязательным – ничего обычного, ничего грузинского, так, средней руки заведение общественного питания, украшенное охотничьими натюрмортами, бутафорскими двустволками да покрашенными блестящим лаком муляжами голов оленей и сайгаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
К счастью заборные доски были прибиты со стороны сопредельного участка и потому Смирнов смог несколькими ударами ноги легко (но далеко не безболезненно) расширить отверстие до своих габаритов.
Через несколько секунд он, весь искореженный болью, стоял на веранде перед Святославом Валентиновичем, выскочившим из дома на шум.
– Что случилось? – спросил тот обеспокоено.
– Вот, попал, как в дешевом кинофильме, – поворотом торса продемонстрировал стрелу Смирнов.
– Пойду, позвоню в скорую помощь и милицию, – бросился в дом Кнушевицкий.
Смирнов, отметив, что стрела, в общем-то, мало удивила Святослава Валентиновича, крикнул ему вслед:
– Не надо милиции! Не хватало еще в таком виде появиться в газетах...
Кнушевицкий обернулся в дверях:
– Да, вы правы... И Регину тогда не удастся вытащить...
Мысленно прокляв виновницу его страданий, Евгений Александрович перешел к практическим вопросам:
– Йод у вас найдется?
– Йод-то найдется... Но не исключено, что стрела отравлена. Может быть, позвонить все же в скорую помощь?
Смирнов взволновался. Сердце его малодушно забилось. Умирать в корчах и конвульсиях ему не хотелось. Однако, поразмыслив, он решил, что арбалетная стрела в заднице жителя XXI века – это в принципе понять можно, это, в конце концов, достаточно вероятная, если не очевидная реальность, данная ему в его ощущениях. Но задница жителя XXI века, пронзенная арбалетной стрелой, да еще отравленной заморским кураре, – это слишком, это немыслимо, это фантастика.
– Потом позвоните, – махнул рукой Евгений Александрович, моментально успокоившись. – Сначала надо вытащить стрелу. Леночка с бабушкой дома?
– Нет, они ушли... К маминой подруге. Сегодня днем Татьяну Картузову с Цветочной током убило, вот мама и пошла узнать что к чему.
– Вернуться скоро? – Смирнову со стрелой в заду было неведомо сострадание.
Святослав Валентинович посмотрел на часы.
– Где-то через час.
– А давно ушли?
– Сразу после вашего ухода.
– А почему вы сказали, что стрела может быть отравленной?
Святослав Валентинович смешался.
– Так почему? – испугался Смирнов, поняв, что предположение его клиента небезосновательно.
– Видите ли, мама Регины Родионовны, Маргарита Андреевна, в наших краях считалась колдуньей и отравительницей...
– Колдуньей и отравительницей!?
– Да... Говорят, что после того, как станционный пес стащил у нее с садового столика только что приготовленную утку с яблоками, она своим колдовством вывела в округе всех бродячих собак – все они сдохли от неизвестной болезни. Потом она поссорилась с бродячими кошками...
– И все они скончались...
– Совершенно верно. Вы, наверное, заметили, что ни у нас, ни у соседей нет кошек... Десять лет как Маргарита Андреевна умерла, а их нет.
– Заметил... Но собаки-то есть...
– Собаки есть... Но вот, например, наш Джек к забору Регины ближе пяти метров не подходит.
Смирнов почувствовал, как по ноге неприятно течет теплая кровь.
– Пойдемте в дом, а то сейчас из меня польется, – попросил он Святослава Валентиновича. И скривился в болезненной улыбке:
– Не знал я, что к Регине Родионовне надо ходить с прокладками и в латах...
В гостиной (чистенькой, но совсем обычной, без роскоши и претензий, один камин, может быть, привлекал в ней внимание) Смирнов снял брюки и трусы и лег, естественно, спиною вверх, на целлофановую пленку, расстеленную Кнушевицким на полу. Предварительно он объяснил ему, что стрелу надо вырывать сильным движением, направленным вертикально вверх, а после того, как тот испуганно покивал, попросил принести стакан водки.
– Для дезинфекции? – участливо спросил Святослав Валентинович.
– В общем-то, да... – недоуменно посмотрел на него Смирнов.
Водку он, конечно, выпил. Закусив предложенной конфетой, уткнулся лбом в холодную пленку, дождался проникновения алкоголя в кровь и выдохнул:
– Тяни!
Стрела была вытащена с третьего раза. После первой попытки Смирнов проклял все на свете (начав, естественно с Регины ее любовника), а вторую и третью перенес относительно спокойно – во-первых, потому что вспомнил матерившегося на операционном столе Бондарчука из любимого им кинофильма "Они сражались за родину", а во-вторых, водка к тому времени уже успела добраться до самой ягодицы.
Остановив с помощью советов Смирнова кровотечение (тот, долгое время проработавший на весьма "кровожадных" шахтах и штольнях, хорошо знал, где надо пережимать артерию) и вымыв руки, Святослав Валентинович позвонил в скорую помощь. Регистратору он сказал, что его подвыпивший гость оступился и сел на заточенный штырь, воткнутый его шаловливой малолетней дочерью в песочницу.
Дожидаясь врачей, Смирнов рассматривал снаряд, лишивший его возможности сидеть бездумно (хозяин дома помыл и его). Стрела была сделана так искусно, что у Евгения Александровича не осталось и тени сомнения в том, что делал ее опытный мастер и делал отнюдь не в одном экземпляре.
Отвлек его от рассмотрения Святослав Валентинович, явившийся со двора с остро заточенным штырем. На немой вопрос Смирнова он ответил:
– Это пики для забора. Их у меня целый ящик. Второй год капитальный кирпичный забор собираюсь ставить, да все недосуг найти мастеров.
Вымазав штырь в крови – на целлофановой пленке оной было достаточно, Кнушевицкий положил его на газету, лежавшую рядом с пленкой, затем взял у Смирнова стрелу и унес в свою комнату.
"Конспиратор, точнее, комбинатор, он еще тот, – подумал Евгений Александрович. – Все концы в воду. Такому раз плюнуть любое следствие заморочить, да-с. Но меня не проведешь".
– Так значит, мама Регины Родионовны была колдуньей? – спросил он, когда Святослав Валентинович, вернувшись в гостиную, сел перед ним на корточки.
– Люди так считали...
– И она травила собак и кошек?
– Послушайте, Евгений Александрович, ведь ясно, что стрела, ранившая вас, не была отравленной. Так стоит ли думать о всякой чепухе? Вы же знаете, что одни люди склонны придумывать сказки, а другие...
– Склонны травить всякую живность... – прервал его Смирнов.
– А разве не так?
Смирнов вспомнил благообразную женщину, пятнадцать лет назад жившую в одном с ним подъезде – она кормила бродячих собак и кошек мясом, начиненным иголками. Кормила, потому что панически боялась блох и бешенства.
– Так-то оно так, – вздохнул он. – Но в данный момент меня другое тревожит. Мне кажется, вы чего-то о матери Регины Родионовны не договариваете.
– Не то, чтобы не договариваю, а просто...
– Что просто?
– Понимаете, это оккультизм какой-то... Представьте, в ее доме совсем нет мышей. При наличии полного отсутствия кошек, я, как и соседи, ничего с ними сделать не могу, на голову лезут, а у нее их нет, совсем нет... Потом эти странные пожары... Вы не поверите, в одном апреле этого года дом Регины Родионовны несколько раз загорался и загорался глубокой ночью или под утро. И, когда огонь казался уже необоримым, он внезапно тух, не причинив никому и ничему существенного вреда. И это еще не все. Дважды в доме взрывался природный газ, и также все обходилось рублевым ремонтом. Такое впечатление, что он охраняется с того света первой своей хозяйкой...
– Матерью Регины Родионовны? Вы думаете, она в аду прохлаждается?
– Уверен. Маргарита Андреевна, без сомнения, там свой человек... – потемнел лицом Кнушевицкий. – Она была больна, больна злостью. Возможно, из-за того, что с кончиков ногтей и до волос на голове была отравлена ртутью и цианидами...
– Отчего это?
– Она долгое время работала технологом на золотоизвлекающих предприятиях Сибири и Дальнего Востока.
– Вот откуда у нее яд...
– Она всех ненавидела, она считала, что все на свете пытаются ею воспользоваться, – продолжал говорить Святослав Валентинович, явно зациклившийся на матери любовницы, – И умирала так, как будто не к богу, а к сатане собиралась.
– А как она умирала?
– За несколько минут до смерти она, парализованная, пригласила всех домашних к себе в комнату и, когда все собрались, прокляла свою дочь...
– За что, если не секрет? – У Евгения Александровича в мозгу возникла картинка: Святослав Валентинович и Регина Родионовна занимаются в гостиной своей отнюдь не камерной садомазохисткой любовью, а в спальне трясется от ненависти парализованная Маргарита Андреевна.
– За то, что якобы Регина не уделяла ей, родной матери, должного внимания.
Смирнов вспомнил картину, висевшую над выходом из гостиной Регины. Кнушевицкий продолжал витать в прошлом:
– В этом доме я всегда чувствовал себя заколдованным... В нем я превращался в другого человека... Человека, качества которого определялись не его способностями, характером и опытом, а извне... Стенами, воздухом, чьим-то прошлым...
Энергично тряхнув головой, Смирнов изгнал вползший, было, в нее мистический туман и, вновь обратившись в атеиста с геологическим образованием, вспомнил сумку с садомазохистскими причиндалами.
Непроизвольное движение головы Смирнова расколдовало и Святослава Валентиновича. Замолчав, он вбуравился в собеседника вмиг насторожившимися глазами: "Нашел сумку, не нашел? Догадался, не догадался?"
К твердому выводу он придти не успел – Смирнов придал лицу простодушное выражение и спросил:
– А та картина в гостиной, ну, которая с девочкой... Ее Регина Родионовна написала?
– Нет, ее написал двоюродный брат Регины Роман... – встал размять затекшие ноги Святослав Валентинович. – Он прошлым летом... умер...
– Стрела оказалась отравленной? – пошутил Смирнов. – Кураре, крысиный яд, стрихнин?
– Нет, он утонул... Он был весьма талантливым человеком, ничего не видевшим вокруг себя...
– Тела, конечно, не нашли?
– Нет...
Смирнов, покивав своим мыслям, спросил:
– А как вы думаете, кто в меня стрелял? Не дух же Маргариты Андреевны?
– Ума не приложу, ей богу...
Святослав Валентинович продолжал ходить по комнате взад-вперед, озабоченно посматривая на часы. Присутствие Смирнова, а скорее направление его внимания, начало его тяготить.
– Мне один мальчик говорил, что тут у вас больные из психиатрической лечебницы бродят... – проговорил Евгений Александрович, водя ладонью вокруг неожиданно остро занывшей раны. – Одного, мол, взяли с копьем в чьем-то курятнике.
– В курятнике Архангельских, – слабо усмехнулся Кнушевицкий. – Но он тихий был... Несколько дней назад его опять отпустили. Ремонт, видите ли, у них в больнице.
Смирнов усмехнулся тоже – вспомнил один из первых своих приключенческих романов. В нем основными персонажами были сумасшедшие, разбежавшиеся из лечебницы, забытой богом и властями.
– Мальчик говорил, что у него отняли настоящее кафрское копье, – сказал он, тщась вообразить вымазанного ваксой сумасшедшего, самозабвенно охотящегося в курятнике.
– Он его у Добровольских стащил... – равнодушно ответил Кнушевицкий. – Из их африканской коллекции оружия. Кстати, у них и кураре был.
– А арбалета у Добровольских в коллекции нет? – спросил Смирнов спокойно. Он знал, что кураре обладает мгновенным нервно-паралитическим действием.
– Не должно быть. Добровольские в Африке работали, а в Африке, по-моему, арбалетов нет.
Смирнов еще что-то хотел спросить, но в это время от калитки нетерпеливо зазвенел звонок.
* * *
В переполненной районной больнице Смирнову сделали рентгеновский снимок – тазовая его кость оказалась пробитой насквозь.
После того, как рана была обработана и зашита, на него надели брюки Святослава Валентиновича (последний предусмотрительный отправил их с машиной скорой помощи) и отвели в вестибюль. Присев там на краешек стула, Смирнов позвонил Марье Ивановне (к его великому удивлению во время операции мобильный телефон, также как и бумажник, украдены не были). Позвонил и получил ответ: "Абонент отключен, или временно недоступен".
"Черт, а что если... что если ее убили!?" – подумал Евгений Александрович, становясь белее больничных стен.
9. Я отнес ее, пьяную, в кабинет
Чмокнув в щечку Смирнова и дождавшись, пока он скроется в переходе к метро, Марья Ивановна заскочила в ближайшую кабинку общего пользования. Вышла она из нее уже не в обезображивающем сером трикотажном костюме и непритязательных позапрошлогодних босоножках (все это она надела, чтобы не возбуждать подозрительности супруга), но в обтягивающем коротком платье прямиком из Парижа и легких туфельках на высоком каблучке.
Опустив пакет с маскировочной одеждой в ближайшую урну, Марья Ивановна, сопровождаемая восхищенными взглядами дюжины прохожих, бросилась на проезжую часть ловить машину, хотя ресторан Эгисиани находилось в трехстах метрах от нее.
Ресторан оказался непритязательным – ничего обычного, ничего грузинского, так, средней руки заведение общественного питания, украшенное охотничьими натюрмортами, бутафорскими двустволками да покрашенными блестящим лаком муляжами голов оленей и сайгаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17