— Ничего себе картинка, а, парень? Просто поджилки трясутся.
Обстановка на батарее куда менее успокаивающая, чем представлял себе Маррахо: офицеры и командиры орудий выкрикивают распоряжения, бывалые комендоры и люди знающие раздеваются до пояса, повязывают голову платком и раскрепляют пушки, используя качку, чтобы подкатить их к портам, крышки которых зловеще скрипят, поднимаясь; и в прямоугольниках света, один за другим скользящих по выгнутым стенам, кипит и снует, подобно вопящему потному муравейнику, масса человеческой плоти — двести человек, — которой битком набита эта вторая батарея, похожая (и не только похожая) на гроб из сосновых и дубовых досок: без малого двести футов в длину, пятьдесят в ширину. Люди знающие называют это помещение твиндеком. Хотя большинство здесь явно этого не знают. Да и вряд ли успеют узнать. По пути к трапу на первую батарею Маррахо попадаются люди с безумными глазами: их движения неуклюжи, они шатаются, задыхаясь от жары и вони, идущей от льял, где, шлепая, возятся крысы. Такой же сухопутный народ, как и он сам, — рекруты поневоле, несчастные, перепуганные, измученные качкой, вконец ошалевшие; комендоры, морские пехотинцы и опытные матросы (таких самое большее — один из двух или трех) пытаются объяснить им, зачем они здесь. Рассказать им о долге — том самом, о котором недавно говорил на палубе командир. Он мужик что надо. А насчет долга многие вряд ли успеют понять, потому что прежде начнется бой, и они погибнут.
— Сдается мне, парень, наверху-то было получше, — бормочет встревоженный Курро Ортега.
Маррахо начинает склоняться к той же мысли. Они только что добрались до первой батареи, самой нижней и самой темной. Свет проникает сюда лишь через двадцать восемь открытых портов, по четырнадцать с каждого борта, и в каждом светлом квадрате вырисовывается огромный черный силуэт тридцатишестифунтовой пушки. Вонь здесь еще сильнее, чем на батарее, расположенной выше. Перекрывая скрип корпуса и плеск воды о борта, колеса лафетов пронзительно визжат, когда бригады комендоров, раскрепив и зарядив орудия, вновь подкатывают их к портам, пока жерло не высунется наружу. Среди почти трех сотен людей здесь уже есть пострадавшие: ай, дьявол, господи, мамочка, — это главным образом салаги, их отводят вниз, к лекарям, босые ноги, оказавшиеся под колесом, вывихнутые руки, растянутые суставы. А посреди всего этого хаоса те, кто знает свое дело, капралы, комендоры и артиллеристы, приданные им опытные моряки, то есть люди, способные мыслить хладнокровно, выбирают для первых выстрелов наиболее круглые и наименее ржавые ядра, проверяют кремни, протравники и фитили, дают наставления новичкам, распределяют их по бригадам, а морские пехотинцы объясняют своим сухопутным коллегам (их тут около двух десятков — из Кордовского полка, а командует и теми, и другими толстый усатый сержант), как те после каждого выстрела, при перезарядке пушек, должны высовываться в порты, чтобы стрелять из мушкетов по комендорам врага, когда корабли будут сражаться на небольшом расстоянии. — Ты и ты, вон к тому орудию. Только живо. Маррахо и Курро Ортега повинуются и обходят барабан большого кабестана, прокладывая себе путь среди людей к четвертому порту слева, считая от кормы. Там десять человек возятся вокруг огромного железного цилиндра на деревянном лафете, закрепленном, чтобы качка не сдвигала орудие с места. Седой капрал, у которого на правой руке нету двух пальцев, слегка кивает вновь прибывшим. На шапке у него нашит якорь — эмблема комендоров, волосы по старинке стянуты на затылке в хвост, торс обнажен, спина, плечи и руки сплошь в татуировках кресты, распятия, лики Христа и Богородицы. Просто какая-то ходячая часовня, думает Маррахо.
— Меня зовут Пернас.
Кошмарный галисийский акцент. Комендор Октавио Пернас, повторяет капрал. Затем спрашивает, есть ли у них какой-нибудь опыт, вглядывается в их лица, потом, не ожидая ответа, принимается объяснять задачи каждого, по очереди указывая при этом на остальных (трое явно провели всю жизнь в море, один — солдат в синем кафтане сухопутных артиллеристов, а еще мальчонка лет десяти-одиннадцати, пороховой юнга, и четверо штатских, по виду — насмерть перепуганные крестьяне). Я навожу и стреляю, вот он — его зовут Палау, он тоже комендор — подносит фитиль; этот, тощий, забивает картуз, белобрысый — ядро, солдат готовит пушку к выстрелу, мальчонка носит порох из крюйт-камеры, а эти четверо мужланов здесь уже три дня и успели научиться драить и охлаждать канал ствола. А вы, салаги, будете на подхвате, делайте, что велят, а главное — изо всех сил тяните вот эти тросы (здесь они называются талями), чтобы помочь нам откатывать пушку назад, а потом опять вперед, ну, вы знаете, заряжай — стреляй, заряжай — стреляй, бум, бум, бум, пока все не пойдет так далеко, что вам лучше этого не знать. Вам ясно? Еще кое-что: когда нас подпалят, поначалу можете не сильно тревожиться, понятно? Эти двойные шпангоуты и дубовые доски защитят от чего угодно; обшивка здесь, внизу, толстая, и не знаю уж, сколько ядер должно попасть в этот корабль, чтобы он пошел ко дну. Что же до того, что пушки иногда разрывает — все новички боятся этого до смерти, — то здесь вам тревожиться не стоит, потому что эти штуки (комендор любовно похлопывает по металлу) сделаны из серого чугуна, выплавленного в Ла-Каваде, обратите внимание, это весьма благородные пушки: вместо того чтобы взять да и шарахнуть, и перебить все, что есть рядом, они подают тебе знаки: начнут трескаться либо плеваться кусками металла… И вот еще что: по-настоящему на это орудие требуется человек пятнадцать, но мы стараемся справляться. Да, кстати. Если кто-то из нас окочурится, или, точнее, когда кто-то из нас окочурится, ваша задача — проверить, действительно ли он отдал богу душу, и выбросить его в море через порт, чтобы не мешался под ногами, а потом хватайте его снаряжение и продолжайте делать то, что делал он. Или хотя бы старайтесь делать. Так что смотрите в оба и смекайте. Слышали? И помните, что у первого же, кто попробует сбежать, я собственноручно вырву печенку и съем. У него и у той суки, что родила его на свет, — внушительно заканчивает капрал.
Маррахо кивает рассеянно, ничем не впечатляясь (в отличие от своего товарища, у которого глаза стали как тарелки), и смотрит через порт, поверх пушки, на английские паруса, которые все приближаются, гонимые бризом. Потом, думая о своем, вновь оглядывает батарею. Хотя все порты штирборта открыты и из каждого высовывается готовая к бою пушка, весь народ толпится с левой стороны — с той, откуда приближаются англичане. Капралы и самые опытные комендоры, собрав вокруг себя прислугу каждого орудия, повторяют ей инструкции, похожие на те, что минуту назад давал своим людям Перше. Наблюдая, барбатинец начинает понимать, что часть батареи, расположенная от грот-мачты до кормы, находится под началом заместителя командира всей батареи — молоденького лейтенанта сухопутной артиллерии, который обходит орудие за орудием, тщательно проверяя все и вся, а переходя к другому, всякий раз, как бы извиняясь, робко улыбается прислуге. Он чересчур бледен, и его пальцы слишком крепко сжимают эфес висящей на боку сабли. Плохо дело, думает Маррахо. Его зовут Сандино, говорит кто-то. Или как-то вроде этого. Его взяли на борт пару недель назад, а в придачу — шестьдесят два сухопутных артиллериста, чтобы укомплектовать команду. Парнишка-то совсем зеленый — всего двадцать два. Говорят.
— Только этого нам и не хватало, дружище, — шепчет Курро Ортега. — Дитё малое.
Маррахо молча пожимает плечами. Все его внимание направлено вперед, в носовую часть. Среди всей этой шушеры, снующей туда-сюда на фоне светлых прямоугольников открытых портов, там, за шпором грот-мачты и насосами для откачки воды, он различает высокую худую фигуру в темно-синем кафтане с красными отворотами и эполетами на обоих плечах. Пусть у меня все отсохнет, думает он, если это не тот старший лейтенант — дон Рикардо Макуа. Он это, он, мой голубчик. Командир первой батареи — всей, от носа до кормы. Вот радость-то. И Маррахо улыбается про себя, нехорошо улыбается, зло, пока его пальцы ощупывают нож, спрятанный в матерчатом поясе. У меня тут, думает барбатинец, своя война.
5. Синий штандарт
Небо сине-серое, над самым горизонтом полоса грозовых туч. Омерзительно слабый вест-норд-вест кое-как несет «Энсертен», идущий бакштаг под фоком, марселем и кливером между приближающимся врагом и неровной линией франко-испанской эскадры. На корме, рядом со старшим лейтенантом Де Монтети, штурманом Кьеффером и помощником штурмана Ма-ноло Коррехуэвосом (Манолё Когегуэвосом), стоит, упершись обеими руками в планшир, капитан-лейтенант Луи Келеннек Ему видно, что уже все союзные корабли сумели развернуться носом норд. Но все равно в линии остаются большие бреши: какие-то корабли оказались чересчур близко друг от друга, какие-то отчаянно маневрируют парусами, чтобы добраться до своего места в строю. В головной части, похоже, больше порядка: испанцы «Нептун» и «Антилья» (на корпусе первого желтые полосы накрашены на уровне каждой палубы, у второй корпус сплошь черный только с одной широкой полосой) движутся, захватывая ветер слева грот-марселем и кливерами; из арьергарда они превратились в авангард и теперь, после разворота на норд всей эскадры, которая сейчас пытается выполнить приказ лавировать, чтобы остаться на месте, открывают, так сказать, парад. Чуть навет-реннее «Райо» и «Сан-Франсиско де Асис» — тоже испанцы — стараются занять указанные им места между французскими «Сипионом», «Фор-мидаблем», «Энтрепидом», «Монбланом» и «Дю-гей-Труэном», а испанец «Сан-Агустин» — он должен был находиться гораздо дальше, но его сильно отнесло — подбирает паруса, чтобы снесло назад, поближе к его месту в средней части эскадры.
Все утро юркий тендер, точно быстрая тощая гончая, сновал между своей и английской эскадрами, разведывал, высматривал и тут же передавал сигнальными флажками добытую информацию. Сейчас, когда английский авангард уже дышит ему в затылок, Келеннек маневрирует, чтобы уйти за линию своих и, прежде чем очередное вражеское ядро разнесет его в щепки, укрыться там, с подветренной стороны под защитой больших линейных кораблей; там уже расположились все шесть французских фрегатов и теперь просто наблюдают, репетуя на своих мачтах сигналы, с помощью которых из конца в конец эскадры передаются распоряжения.
— Сейчас немножко спрячемся, mes petits .
— Давно пора, — бормочет себе под нос штурман Кьеффер.
Его помощник-испанец не бормочет ничего, поскольку ни черта не понимает на языке лягушатников, но его насупленная бровь заметно разглаживается, когда он улавливает смысл жестов командира Келеннека, указывающего на достаточно крупный просвет между двумя кораблями франко-испанской линии: там можно проскочить. Прежде чем отдать приказ, Келеннек бросает последний взгляд на головные корабли англичан: они пугающе близко. Плохо дело, думает он. Сейчас чуть больше одиннадцати утра, они находятся в девяти лигах к зюйд-зюйд-весту от Кадиса, и тактика Нельсона пока что ясна: его корабли выстроились двумя параллельными линиями и с попутным ветром, на полных парусах, включая лисели, прут вперед, явно собираясь перпендикулярно вклиниться во франко-испанский строй, чтобы отсечь от центра авангард и арьергард. Первое судно английской колонны, идущей севернее, — с полчаса назад «Энсертен» подобрался к нему насколько мог ближе и едва успел развернуться и удрать, — стопушечный трехпалубник (на корпусе три полосы, накрашенных на уровне каждой батареи) с белым штандартом на фок-мачте. Короче, произносит, сплюнув, второй боцман Череп, если белое и в бутылке, значит, это молоко, патрон, все mais claire que la lune, mon ami Pierrot : у аппарата вице-адмирал Нельсон. А корабль — не что иное (разве что боцмана подводит его опытный глаз, но это вряд ли, ибо моряцкий глаз Черепа не ошибается никогда), как «Виктори»; за ним следуют еще три мощных трехпалубника, один из которых наверняка «Темерер». Боцман хорошо знает его, потому что несколько лет назад «Фудройян», на котором он ходил главным рулевым, имел случай крепко схлестнуться с ним напротив Уэсана. Эта сволочь плюется огнем через трубку, рассказывает он.
— Пусть мне снесут башку, мои капитэн, если там, впереди, не «Виктори» и «Темерер».
— Ты уверен?
— Он нас переиграл. То есть уи.
А кроме того, замечает внимательный Келеннек, эти британцы de la grande putaine идут прямо к намеченной цели. Цель же их — расчленить союзную эскадру прямо по центру, где находятся два самых больших ее корабля. Разрубить ее пополам, как кусок мяса для отбивных. Колонна, возглавляемая, по предположениям, самим Нельсоном, направляется к «Сантисима Тринидад» (четыре палубы, сто тридцать шесть пушек, краса и гордость испанского военного флота) либо к «Бюсантору» (восемьдесят пушек, флагманский корабль адмирала Вильнева), идущему следом за испанцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28