Родился в Руффано, отец умер в лагере у союзников, мать, забрав мальчика, бежала в Германию с отступающим немецким офицером, впоследствии вышла замуж в Турине. Теперь вы все знаете, или, лучше сказать, узнаете друг в друге родственные души. Потерянные и брошенные. Униженные и отвергнутые. До срока выкинутые в мир родственниками и теми, кто сделал для вас то, что велит долг, но не больше. Я пью за вас.
– Он поднял бокал, кивнул всем двенадцати, потом мне и выпил. – А теперь за дело, – сказал он, ставя бокал на стол.
Джорджо, юноша, который стоял к нему ближе всех, вынул карту, и Альдо разложил ее на столе. Это была крупномасштабная карта Руффано. Я вместе со всеми придвинулся ближе. Взаимные представления, совершенно неожиданные и фантастические, привели к тому, что я на некоторое время забыл, кто я такой.
Теперь я был не Армино, одиноким групповодом без цели, без реального дела, которого, возможно, разыскивает полиция, но еще одним Джорджо, еще одним Лоренцо.
– Как вам известно, – сказал Альдо, – путь будет пролегать от пьяцца дель Дука Карло к пьяцца Маджоре. Иными словами, вниз по северному холму к центру города на пьяцца делла Вита и вверх по виа Россини к герцогскому дворцу. До самой пьяцца делла Вита путь будет свободен, а потом начнется потеха. Горожане, которых будут изображать студенты Э. К., стекутся на площадь по всем пяти дорогам, за исключением виа Россини, которую будут удерживать придворные, то есть студенты-гуманитарии. Сражение начнется, как только Сокол минует пьяцца делла Вита и начнет подниматься на холм. Вы вместе с придворными, охраняющими дворец, будете сдерживать горожан до тех пор, пока Сокол благополучно проедет сквозь ваши ряды, пересечет двор и поднимется в герцогские покои. Ясно?
– Все ясно, – согласился Джорджо, которому, видимо, было поручено выступать от имени всех двенадцати.
– Хорошо, – сказал Альдо. – Теперь остается закрепить за каждым придворным место на виа Россини – это вы можете уладить с добровольцами – и передать план боковых улиц вожакам Э. К. Численный перевес – примерно три к одному – будет на их стороне, но в этом и заключается смысл нашего триумфа.
Он сложил карту. Я не сразу заговорил. Вопрос был столь очевиден, что казался нелепым.
– А как же зрители? Кто очистит улицы? – спросил я.
– Полицейские, – ответил Альдо. – Они делают это каждый год. Но на сей раз они получат более подробные инструкции. После указанного времени на отведенную территорию будут допущены только участники фестиваля.
– А откуда будет смотреть публика? – упорствовал я.
– Из всех доступных окон, – улыбаясь, ответил Альдо. – Начиная с пьяцца дель Дука Карло, вниз до пьяцца делла Вита и вверх по виа Россини до герцогского дворца.
Я прикусил ноготь большого пальца – давно забытая детская привычка.
Альдо слегка подался вперед, и моя рука упала сама собой.
– В прошлом году, – сказал я, – во всяком случае, мне так говорили, в представлении принимали участие сотрудники университета, и многочисленные зрители смотрели из дворца.
– А в этом году, – ответил Альдо, – места во дворце получат лишь немногие избранные. Основная масса сотрудников университета будет находиться на пьяцца дель Меркато.
– Но она расположена под дворцом, – возразил я. – Что они смогут оттуда увидеть?
– Зато они многое услышат, – сказал Альдо, – и отлично увидят последний акт, а он будет самым интересным.
Кто-то постучал в дверь, ведущую из зала для аудиенций на галерею.
– Посмотрите, что там такое, – сказал Альдо.
Один из студентов, кажется Серджо, подошел к двери и обменялся несколькими словами с пажом, который впустил меня во дворец. Через несколько секунд он вернулся.
– Стражники привели парня, который шатался под западным порталом, – сказал он. – У него не было пропуска, и, когда они стали его допрашивать, он принялся их оскорблять. Они хотят знать, отпустить его или нет.
– Городской или студент? – спросил Альдо.
– Студент. Э. К. Здоровенный наводчик, сам лезет на рожон.
– Если сам лезет, мы ему поможем, – сказал мой брат и велел Джорджо привести незваного гостя.
– Может быть, это мой громила, – сказал я, – парень, который в понедельник хотел искупать меня в фонтане. Сегодня вечером я видел его в буфете, и он похвалялся, что ему наплевать на пропуск.
Альдо рассмеялся.
– Тем лучше, – сказал он. – Он может нас развлечь. Всем надеть маски. Армино тоже дайте.
Ко мне подошел Джорджо и протянул черную полумаску с прорезями для глаз, такую же, как те, что в субботу были на дуэлянтах. По примеру Альдо и двенадцати я надел ее, чувствуя некоторую неловкость. Затем огляделся и, увидев группу замаскированных мужчин, освещенных факелами, в центре погруженной во мрак комнаты, понял, что на постороннего такое зрелище должно произвести не слишком приятное впечатление.
Вошли стражники, тоже в масках, волоча под руки пленника. На глазах у него была повязка, но я сразу узнал верзилу из университетского буфета.
Альдо бросил на меня быстрый взгляд, и я кивнул.
– Отпустите его, – сказал мой брат.
Стражники развязали пленнику глаза. Студент заморгал и огляделся, потирая руки. Четырнадцать мужчин в старинных костюмах и масках – вот все, что он увидел в темной, освещенной призрачным светом факелов комнате.
– Значит, ходим без пропуска? – мягко спросил Альдо.
Верзила во все глаза уставился на него. Возможно, подумал я, он впервые в жизни переступил порог герцогского дворца. Если так, то первое впечатление, скорее всего, приведет его в ужас.
– А вам какое дело? – огрызнулся он. – Если это очередной розыгрыш гуманитариев, то, предупреждаю, вы о нем пожалеете.
– Никаких розыгрышей, – сказал Альдо. – Здесь распоряжаюсь я.
Никто не шелохнулся. Студент поправил воротник рубашки и галстук, сбившиеся во время потасовки, которую он затеял, чтобы избежать ареста.
– Что значит – распоряжаетесь? – злобно спросил он. – Уж не думаете ли вы, что, напялив эти дурацкие костюмы, можете меня напугать? Мое имя Марелли, Стефано Марелли, и мой отец – владелец сети ресторанов и отелей на побережье.
– Твой отец нас не интересует, – сказал Альдо. – Расскажи нам о себе.
Вкрадчивый тон Альдо обманул студента, и он попался в расставленные ему сети. Он обвел всех снисходительным взглядом.
– Экономика и коммерция, третий курс, – сказал он, – и плевать мне, если меня исключат. Чтобы получить работу, диплом мне не нужен: буду управлять одним из отцовских ресторанов. Кстати, он еще и член синдиката, который владеет "Панорамой", и всякий, кто меня выгонит под каким-нибудь вшивым предлогом, испортит отношения со многими влиятельными людьми.
– Какое несчастье, – пробормотал Альдо. Затем повернулся к Джорджо:
– Он числится в списке добровольцев?
Когда прозвучал этот вопрос, Джорджо как раз просматривал список. Он покачал головой.
Студент Марелли рассмеялся.
– Если вы имеете в виду кутерьму, которую коммунисты устроили в театре в понедельник вечером, то меня там не было, – сказал он. – У меня было занятие поинтересней. В Римини у меня есть девушка, да и машина у меня что надо. Ну а выводы делайте сами.
Несмотря на сильную неприязнь к нему, от его внешности до попытки искупать меня в фонтане, во мне проснулось что-то вроде сочувствия. Каждым словом он усугублял свою и без того незавидную участь.
– В таком случае ты не будешь участвовать в фестивале? – спросил Альдо.
– В фестивале? – отозвался студент. – В этой клоунаде? Вот уж нет!
На выходные я отправлюсь домой. Отец закатывает для меня шикарную вечеринку.
– Жаль, – сказал Альдо. – Мы могли бы устроить для тебя неплохое развлечение. Впрочем, нам ничто не мешает предложить его тебе авансом.
Федерико!
К нему подошел один из телохранителей. В масках они все были похожи друг на друга, но по гибкой фигуре и светлым волосам я догадался, что это один из субботних дуэлянтов.
– В нашей книге найдется такое, что подошло бы для Стефано?
Федерико взглянул на меня.
– Об этом лучше посоветоваться с Армино, – ответил он. – Ведь он у нас эксперт.
– Федерико – мой переводчик, – объяснил Альдо. – Он отмечает для нас разные фрагменты из немецкой истории. Родился в концентрационном лагере и очень способен к языкам.
Тревога, которую я испытывал с самого появления пойманного студента, возросла еще больше. Я покачал головой.
– Я ничего не запомнил, – сказал я.
Альдо снова повернулся к Федерико. Тот справлялся с бумагами, которые вынул из кармана колета. Мы ждали, пока он молча читал их.
– Паж, – наконец, сказал он. – Для Стефано отлично подойдет эпизод с пажом.
– Ах да, паж, – пробормотал Альдо. – Наказание пажа, который забыл про освещение. Горящие угли на голову тому, кто окунает в фонтан тех, кто ниже его ростом. Достойный венец карьеры хвастуна. Позаботься об этом, хорошо?
Увидев, что к нему приближаются два стражника и Федерико, студент Марелли отшатнулся.
– Нет, послушайте, – сказал он, – если вы собираетесь испробовать на мне один из ваших фокусов, то предупреждаю, что…
Но ему не дали закончить. Стражники схватили его за руки. Федерико, казалось, задумался, поглаживая подбородок.
– Старая жаровня, – сказал он, – которая вместе с другим железом хранится в одной из комнат верхнего этажа. Она подойдет вместо короны. Но, может быть, сначала я прочту ему отрывок из книги? – Он снова вытащил свои бумаги. Это были копии записей, которые в воскресенье я дал Альдо. – "Однажды, – прочел он, – паж забыл зажечь свечи для вечерней трапезы герцога. Стражники герцога схватили несчастного юношу, завернули его в пропитанную горючей смесью ткань, подожгли ему голову, протащили по комнатам герцогского дворца, и он умер в страшных муках". – Он снова засунул бумагу в колет и дал знак стражникам. – За дело, – сказал он.
Студент Марелли, который всего две минуты назад хвастался своим богатством и влиянием, скорчился между стражниками. Его лицо вдруг посерело, и он стал кричать. Крики не смолкали, пока его выволакивали из комнаты, громким эхом отзывались под сводами галереи, летели над лестницей, ведущей на верхний этаж дворца. Никто не проронил ни слова.
– Альдо, – сказал я, – Альдо…
Брат посмотрел на меня. Крики замерли, и наступила тишина.
– Человек Возрождения не знал сострадания. Чем мы лучше его? – спросил Альдо.
Внезапно меня охватил ужас. Во рту у меня пересохло. Я не мог сглотнуть. Альдо снял маску, остальные тоже. Их молодые лица были устрашающе серьезны.
– Человек Возрождения пытал и убивал, не испытывая при этом угрызений совести, – продолжал Альдо, – но обычно у него была на то причина. Кто-то несправедливо поступил с ним, и он был движим чувством мести. Причина, возможно, сомнительная, но об этом можно поспорить. В наше время люди убивали и пытали для собственного развлечения и ради опыта. Крики, которые ты только что слышал, вызваны единственно трусостью, а не болью, крики же истинного страдания и боли день за днем, месяц за месяцем звучали в Аушвитце и других лагерях военнопленных. Например, в лагере, где родился Серджо.
Романо слышал их в горах, когда враг хватал и подвергал пыткам его друзей-партизан. Слышал их Антонио, слышал Роберто. Ты, Бео, тоже мог бы слышать их, если бы тебя бросили. Но тебе повезло, победители тебя пощадили, твоя жизнь не подвергалась опасности.
Я сорвал с себя маску. Я вглядывался в их серьезные, без тени улыбки лица и одновременно прислушивался к звукам с верхнего этажа. Но там было тихо.
– Это далеко не одно и то же, – сказал я. – Ты не можешь подвергать студента пыткам на том основании, что такое случалось в прошлом.
– Никто и не собирается подвергать его пыткам, – сказал Альдо. – Самое большее, что сделает с ним Федерико, так это устроит на его голове фейерверк и выгонит отсюда. Неприятно, но полезно. Урок пойдет Марелли на пользу, и он призадумается, прежде чем купать в фонтане тех, кто меньше его ростом. – Кивком головы он подозвал к себе Джорджо. – Расскажи Бео подлинную историю нападения на синьорину Риццио.
Джорджо был одним из телохранителей, которого я запомнил еще с субботы.
Это он родился в окрестностях Монте-Кассино, это его родители погибли под бомбами. Крупный, широкоплечий парень с копной непослушных волос и в маске выглядел очень внушительно.
– Все было очень просто, – сказал он. – Девушки, которых мы заперли по комнатам, были разочарованы, во всяком случае, нам так показалось, ведь мы ничего им не сделали. Мы впятером подошли к комнате синьорины Риццио и постучали в дверь. Она открыла в халате, думая, что это одна из ее девочек.
Увидела нас – в масках и, конечно, очень опасных – и сразу сказала, что ценностей при ней нет, она в общежитии их просто не держит. "Синьорина Риццио, – сказал я, – самая ценная вещь в общежитии – это вы. Мы пришли за вами". Из моих слов она наверняка заключила, что я собираюсь ее похитить, и тут же смекнула, с какой целью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Он поднял бокал, кивнул всем двенадцати, потом мне и выпил. – А теперь за дело, – сказал он, ставя бокал на стол.
Джорджо, юноша, который стоял к нему ближе всех, вынул карту, и Альдо разложил ее на столе. Это была крупномасштабная карта Руффано. Я вместе со всеми придвинулся ближе. Взаимные представления, совершенно неожиданные и фантастические, привели к тому, что я на некоторое время забыл, кто я такой.
Теперь я был не Армино, одиноким групповодом без цели, без реального дела, которого, возможно, разыскивает полиция, но еще одним Джорджо, еще одним Лоренцо.
– Как вам известно, – сказал Альдо, – путь будет пролегать от пьяцца дель Дука Карло к пьяцца Маджоре. Иными словами, вниз по северному холму к центру города на пьяцца делла Вита и вверх по виа Россини к герцогскому дворцу. До самой пьяцца делла Вита путь будет свободен, а потом начнется потеха. Горожане, которых будут изображать студенты Э. К., стекутся на площадь по всем пяти дорогам, за исключением виа Россини, которую будут удерживать придворные, то есть студенты-гуманитарии. Сражение начнется, как только Сокол минует пьяцца делла Вита и начнет подниматься на холм. Вы вместе с придворными, охраняющими дворец, будете сдерживать горожан до тех пор, пока Сокол благополучно проедет сквозь ваши ряды, пересечет двор и поднимется в герцогские покои. Ясно?
– Все ясно, – согласился Джорджо, которому, видимо, было поручено выступать от имени всех двенадцати.
– Хорошо, – сказал Альдо. – Теперь остается закрепить за каждым придворным место на виа Россини – это вы можете уладить с добровольцами – и передать план боковых улиц вожакам Э. К. Численный перевес – примерно три к одному – будет на их стороне, но в этом и заключается смысл нашего триумфа.
Он сложил карту. Я не сразу заговорил. Вопрос был столь очевиден, что казался нелепым.
– А как же зрители? Кто очистит улицы? – спросил я.
– Полицейские, – ответил Альдо. – Они делают это каждый год. Но на сей раз они получат более подробные инструкции. После указанного времени на отведенную территорию будут допущены только участники фестиваля.
– А откуда будет смотреть публика? – упорствовал я.
– Из всех доступных окон, – улыбаясь, ответил Альдо. – Начиная с пьяцца дель Дука Карло, вниз до пьяцца делла Вита и вверх по виа Россини до герцогского дворца.
Я прикусил ноготь большого пальца – давно забытая детская привычка.
Альдо слегка подался вперед, и моя рука упала сама собой.
– В прошлом году, – сказал я, – во всяком случае, мне так говорили, в представлении принимали участие сотрудники университета, и многочисленные зрители смотрели из дворца.
– А в этом году, – ответил Альдо, – места во дворце получат лишь немногие избранные. Основная масса сотрудников университета будет находиться на пьяцца дель Меркато.
– Но она расположена под дворцом, – возразил я. – Что они смогут оттуда увидеть?
– Зато они многое услышат, – сказал Альдо, – и отлично увидят последний акт, а он будет самым интересным.
Кто-то постучал в дверь, ведущую из зала для аудиенций на галерею.
– Посмотрите, что там такое, – сказал Альдо.
Один из студентов, кажется Серджо, подошел к двери и обменялся несколькими словами с пажом, который впустил меня во дворец. Через несколько секунд он вернулся.
– Стражники привели парня, который шатался под западным порталом, – сказал он. – У него не было пропуска, и, когда они стали его допрашивать, он принялся их оскорблять. Они хотят знать, отпустить его или нет.
– Городской или студент? – спросил Альдо.
– Студент. Э. К. Здоровенный наводчик, сам лезет на рожон.
– Если сам лезет, мы ему поможем, – сказал мой брат и велел Джорджо привести незваного гостя.
– Может быть, это мой громила, – сказал я, – парень, который в понедельник хотел искупать меня в фонтане. Сегодня вечером я видел его в буфете, и он похвалялся, что ему наплевать на пропуск.
Альдо рассмеялся.
– Тем лучше, – сказал он. – Он может нас развлечь. Всем надеть маски. Армино тоже дайте.
Ко мне подошел Джорджо и протянул черную полумаску с прорезями для глаз, такую же, как те, что в субботу были на дуэлянтах. По примеру Альдо и двенадцати я надел ее, чувствуя некоторую неловкость. Затем огляделся и, увидев группу замаскированных мужчин, освещенных факелами, в центре погруженной во мрак комнаты, понял, что на постороннего такое зрелище должно произвести не слишком приятное впечатление.
Вошли стражники, тоже в масках, волоча под руки пленника. На глазах у него была повязка, но я сразу узнал верзилу из университетского буфета.
Альдо бросил на меня быстрый взгляд, и я кивнул.
– Отпустите его, – сказал мой брат.
Стражники развязали пленнику глаза. Студент заморгал и огляделся, потирая руки. Четырнадцать мужчин в старинных костюмах и масках – вот все, что он увидел в темной, освещенной призрачным светом факелов комнате.
– Значит, ходим без пропуска? – мягко спросил Альдо.
Верзила во все глаза уставился на него. Возможно, подумал я, он впервые в жизни переступил порог герцогского дворца. Если так, то первое впечатление, скорее всего, приведет его в ужас.
– А вам какое дело? – огрызнулся он. – Если это очередной розыгрыш гуманитариев, то, предупреждаю, вы о нем пожалеете.
– Никаких розыгрышей, – сказал Альдо. – Здесь распоряжаюсь я.
Никто не шелохнулся. Студент поправил воротник рубашки и галстук, сбившиеся во время потасовки, которую он затеял, чтобы избежать ареста.
– Что значит – распоряжаетесь? – злобно спросил он. – Уж не думаете ли вы, что, напялив эти дурацкие костюмы, можете меня напугать? Мое имя Марелли, Стефано Марелли, и мой отец – владелец сети ресторанов и отелей на побережье.
– Твой отец нас не интересует, – сказал Альдо. – Расскажи нам о себе.
Вкрадчивый тон Альдо обманул студента, и он попался в расставленные ему сети. Он обвел всех снисходительным взглядом.
– Экономика и коммерция, третий курс, – сказал он, – и плевать мне, если меня исключат. Чтобы получить работу, диплом мне не нужен: буду управлять одним из отцовских ресторанов. Кстати, он еще и член синдиката, который владеет "Панорамой", и всякий, кто меня выгонит под каким-нибудь вшивым предлогом, испортит отношения со многими влиятельными людьми.
– Какое несчастье, – пробормотал Альдо. Затем повернулся к Джорджо:
– Он числится в списке добровольцев?
Когда прозвучал этот вопрос, Джорджо как раз просматривал список. Он покачал головой.
Студент Марелли рассмеялся.
– Если вы имеете в виду кутерьму, которую коммунисты устроили в театре в понедельник вечером, то меня там не было, – сказал он. – У меня было занятие поинтересней. В Римини у меня есть девушка, да и машина у меня что надо. Ну а выводы делайте сами.
Несмотря на сильную неприязнь к нему, от его внешности до попытки искупать меня в фонтане, во мне проснулось что-то вроде сочувствия. Каждым словом он усугублял свою и без того незавидную участь.
– В таком случае ты не будешь участвовать в фестивале? – спросил Альдо.
– В фестивале? – отозвался студент. – В этой клоунаде? Вот уж нет!
На выходные я отправлюсь домой. Отец закатывает для меня шикарную вечеринку.
– Жаль, – сказал Альдо. – Мы могли бы устроить для тебя неплохое развлечение. Впрочем, нам ничто не мешает предложить его тебе авансом.
Федерико!
К нему подошел один из телохранителей. В масках они все были похожи друг на друга, но по гибкой фигуре и светлым волосам я догадался, что это один из субботних дуэлянтов.
– В нашей книге найдется такое, что подошло бы для Стефано?
Федерико взглянул на меня.
– Об этом лучше посоветоваться с Армино, – ответил он. – Ведь он у нас эксперт.
– Федерико – мой переводчик, – объяснил Альдо. – Он отмечает для нас разные фрагменты из немецкой истории. Родился в концентрационном лагере и очень способен к языкам.
Тревога, которую я испытывал с самого появления пойманного студента, возросла еще больше. Я покачал головой.
– Я ничего не запомнил, – сказал я.
Альдо снова повернулся к Федерико. Тот справлялся с бумагами, которые вынул из кармана колета. Мы ждали, пока он молча читал их.
– Паж, – наконец, сказал он. – Для Стефано отлично подойдет эпизод с пажом.
– Ах да, паж, – пробормотал Альдо. – Наказание пажа, который забыл про освещение. Горящие угли на голову тому, кто окунает в фонтан тех, кто ниже его ростом. Достойный венец карьеры хвастуна. Позаботься об этом, хорошо?
Увидев, что к нему приближаются два стражника и Федерико, студент Марелли отшатнулся.
– Нет, послушайте, – сказал он, – если вы собираетесь испробовать на мне один из ваших фокусов, то предупреждаю, что…
Но ему не дали закончить. Стражники схватили его за руки. Федерико, казалось, задумался, поглаживая подбородок.
– Старая жаровня, – сказал он, – которая вместе с другим железом хранится в одной из комнат верхнего этажа. Она подойдет вместо короны. Но, может быть, сначала я прочту ему отрывок из книги? – Он снова вытащил свои бумаги. Это были копии записей, которые в воскресенье я дал Альдо. – "Однажды, – прочел он, – паж забыл зажечь свечи для вечерней трапезы герцога. Стражники герцога схватили несчастного юношу, завернули его в пропитанную горючей смесью ткань, подожгли ему голову, протащили по комнатам герцогского дворца, и он умер в страшных муках". – Он снова засунул бумагу в колет и дал знак стражникам. – За дело, – сказал он.
Студент Марелли, который всего две минуты назад хвастался своим богатством и влиянием, скорчился между стражниками. Его лицо вдруг посерело, и он стал кричать. Крики не смолкали, пока его выволакивали из комнаты, громким эхом отзывались под сводами галереи, летели над лестницей, ведущей на верхний этаж дворца. Никто не проронил ни слова.
– Альдо, – сказал я, – Альдо…
Брат посмотрел на меня. Крики замерли, и наступила тишина.
– Человек Возрождения не знал сострадания. Чем мы лучше его? – спросил Альдо.
Внезапно меня охватил ужас. Во рту у меня пересохло. Я не мог сглотнуть. Альдо снял маску, остальные тоже. Их молодые лица были устрашающе серьезны.
– Человек Возрождения пытал и убивал, не испытывая при этом угрызений совести, – продолжал Альдо, – но обычно у него была на то причина. Кто-то несправедливо поступил с ним, и он был движим чувством мести. Причина, возможно, сомнительная, но об этом можно поспорить. В наше время люди убивали и пытали для собственного развлечения и ради опыта. Крики, которые ты только что слышал, вызваны единственно трусостью, а не болью, крики же истинного страдания и боли день за днем, месяц за месяцем звучали в Аушвитце и других лагерях военнопленных. Например, в лагере, где родился Серджо.
Романо слышал их в горах, когда враг хватал и подвергал пыткам его друзей-партизан. Слышал их Антонио, слышал Роберто. Ты, Бео, тоже мог бы слышать их, если бы тебя бросили. Но тебе повезло, победители тебя пощадили, твоя жизнь не подвергалась опасности.
Я сорвал с себя маску. Я вглядывался в их серьезные, без тени улыбки лица и одновременно прислушивался к звукам с верхнего этажа. Но там было тихо.
– Это далеко не одно и то же, – сказал я. – Ты не можешь подвергать студента пыткам на том основании, что такое случалось в прошлом.
– Никто и не собирается подвергать его пыткам, – сказал Альдо. – Самое большее, что сделает с ним Федерико, так это устроит на его голове фейерверк и выгонит отсюда. Неприятно, но полезно. Урок пойдет Марелли на пользу, и он призадумается, прежде чем купать в фонтане тех, кто меньше его ростом. – Кивком головы он подозвал к себе Джорджо. – Расскажи Бео подлинную историю нападения на синьорину Риццио.
Джорджо был одним из телохранителей, которого я запомнил еще с субботы.
Это он родился в окрестностях Монте-Кассино, это его родители погибли под бомбами. Крупный, широкоплечий парень с копной непослушных волос и в маске выглядел очень внушительно.
– Все было очень просто, – сказал он. – Девушки, которых мы заперли по комнатам, были разочарованы, во всяком случае, нам так показалось, ведь мы ничего им не сделали. Мы впятером подошли к комнате синьорины Риццио и постучали в дверь. Она открыла в халате, думая, что это одна из ее девочек.
Увидела нас – в масках и, конечно, очень опасных – и сразу сказала, что ценностей при ней нет, она в общежитии их просто не держит. "Синьорина Риццио, – сказал я, – самая ценная вещь в общежитии – это вы. Мы пришли за вами". Из моих слов она наверняка заключила, что я собираюсь ее похитить, и тут же смекнула, с какой целью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45