Оборотень, убитый Осокой, – тоже ученик Мавута. Только его ученик мог владеть копьём так, как этот Резоуст. Ученик он скорее всего бывший, но это ничего не меняет. Мавутичи порой покидают наставника, но если они делают это с его разрешения, предательством он такой уход не считает. Он присматривает за ними. И мстит за их смерть.
– Значит, те люди пришли мстить? Осоке?… Они думали, я их к ней приведу?…
– Не совсем. Да, они пришли за виновником смерти Резоуста. Но настоящим виновником Мавут считает тебя. И здесь он, конечно, прав. Ведь это ты распознал Мавутича, натянул лук и пустил смертоносную стрелу…
«Что?…»
– …Которой по случайности оказалась Осока. Ты привлёк внимание Мавута, ты встал у него на пути, и он послал людей, чтобы те доставили ему тебя. Помнишь странную птицу, которая следила за Резоустом, а потом за тобой? Это – частица Мавута, его уши и глаза, частица души, которую он умеет отделять и отдалять от себя. Никогда больше не смотри на эту птицу в упор…
– И тогда она не сможет увидеть меня?
– Теперь – сможет всё равно, просто не надо ей помогать. Ты нужен Мавуту, и он ни за что не отступится.
– И что мне теперь делать? Что будет, когда я вернусь домой?
– Я не знаю в точности, зачем ты ему понадобился. Он мелочен и жесток, с него станется пойти на немалые жертвы только затем, чтобы отомстить маленькому мальчишке. Но, мне кажется, причина в другом. Как бы не оказалось, что он хочет тебя приблизить, сделать избранным учеником…
Голова у Бусого пошла кругом. «Вот это да…»
– Я к нему нипочём не пойду, – заявил он упрямо. – Пусть подавится. И никто меня ему не отдаст. Вот увидишь.
Отшельник вздохнул.
– Мавут, – сказал он, – если захочет, играючи уничтожит десять таких деревень, как твоя. Уж ты мне поверь.
Бусый хотел возразить, но в словах старика была какая-то до того окончательная и страшная правда, что рот закрылся сам собой, и Бусый так ничего и не сказал.
– Мой малыш, – тихо проговорил Горный Кузнец. – Твоё сердце никак не поверит тому, что понял рассудок. Ты показывал мне свои воспоминания и видения, а теперь я тебе кое-что покажу. Возьми меня за руки. Смотри же… Запоминай…
Это был лес. Вернее – Лес, древний, могучий, живой.
Тёмное, затянутое облаками безлунное небо постепенно бледнело на востоке, у горизонта, как башни, обозначились вершины громадных деревьев, а затем и вся неровная граница вставшего сплошной стеной Леса.
Этой ночью в Лес вошли сотни вооружённых людей. И сплошным кольцом окружили холм – самое его сердце. На вершине холма под защитой исполинов мирно спала, совершенно не подозревая о затянутой вокруг неё смертельной петле, большая деревня.
Обречённый Лес замер. Ещё накануне, почуяв опасность, он пытался внушить людям, чтобы они уходили, уходили как можно скорее, бросив пожитки. Он шумел верхушками деревьев, сыпал листья, журчал тревожно ручьями. Не услышали, не поняли…
* * *
Ещё раз глянув в посветлевшее небо, Мавут решил: пора. Его рука медленно поднялась. Всадники, послушные приказу, взлетели в сёдла и всё ещё почти бесшумно рассыпались по окрестным полянам. Пятеро коренастых, могучих телом мужчин воздвигли на крепкой повозке боевую машину наподобие тяжёлого лука, нацеленного прямо вверх. Лошади сдвинулись с места и пошли, через хитрую систему блоков натягивая тетиву.
Мавут резко опустил поднятую руку.
Чудовищно ухнула тетива. В розовеющее беззащитное небо вонзилась огромная стрела с прикреплённой Свистелкой.
И раздался Свист.
Мавут знал, что сейчас будет, он много раз уже испытывал ЭТО, но полностью подготовиться к ЭТОМУ было, наверное, за пределами человеческих сил. Резкий, нестерпимый, на грани слышимости Звук пронизал всё тело, вспыхнул кровавым пламенем в голове, словно обухом вышиб все мысли и чувства, швырнул в чёрную пустоту…
Длилось это, впрочем, недолго.
Когда к Мавуту вернулись зрение, слух, способность мыслить, а сердце вновь толкнулось в груди, стрела всё ещё поднималась в небо, и Свист всё ещё раздавался. Мавут видел, как один за другим приходили в себя его бойцы. Теперь они чуть не до полудня свободны от страха, усталости и боли, все чувства будут нечеловечески обострены, придут сила, ловкостьи быстрота. Даже звуки боевых Свирелей, ужасные для непосвящённых, лишь возвеличат их отвагу и ярость.
Вот на другой стороне окружённого холма взвилась в небо ещё одна стрела со Свистелкой, затем – ещё одна, но их Свист уже не вгонял в смертельное оцепенение, наоборот, вливал и вливал жгучую, властную, требующую выхода силу.
– И-й-а-а-а-а-ха-а-а-ха-а-а-а-а!
Мавут завизжал пронзительно и протяжно, гарцуя на яростно пляшущем жеребце. Наверняка знаменитый крик этот услышали его воины и на другой стороне. И жители обречённой деревни.
Те, которые вообще могли что-либо услышать сквозь безумие ужаса, навеянного Свистелкой.
– И-й-а-а-а-ххха-а-а-р-р-р-ха-а-а-а! – подхватили крик предводителя сотни глоток. Взвизгнули боевые Свирели.
Лес, со всех сторон пронзённый чудовищными Чужими Звуками, забился в предсмертных судорогах. Обезумевшее, плачущее зверьё отчаянно и бестолково металось, ничего не видя вокруг, расшибаясь о стволы деревьев, налетая на копья и стрелы хохочущих чужих людей…
Сынов Леса ждала та же судьба. Матери прижимали к себе охрипших от крика детей и метались от одного дома к другому, но от Звуков не было ни спасения, ни укрытия. Мужчины хватали оружие, бросались навстречу чужакам, но, не выдерживая смертного ужаса от Звука приближающихся Свирелей, бежали, не разбирая дороги, обратно, спотыкались, роняли никчёмные луки и топоры…
Но не все.
Седой охотник, оглохший когда-то после раны, встретил незваных гостей с обычным своим хладнокровием. Укрывшись за толстым древесным стволом, он одного за другим вынимал их из сёдел длинными стрелами с широкими, отточенными, как бритва, наконечниками. Пока самого его не обошли сзади и не расстреляли в упор.
Медведица, увидев, как её подросший за лето медвежонок упал, пронзённый сразу несколькими стрелами, с рёвом ринулась в самую гущу наездников. И, напоровшись на копья, упала, так и не добежав до врагов, умерла, ощущая горестное недоумение и обиду.
Могучее, наклонённое от старости дерево с кряхтением выдернуло из земли один за другим высохшие корни и тяжко обрушилось вниз, ломая ветви, подминая под себя деревья помоложе, но убивая и калеча при этом всадников в меховых безрукавках на голое тело.
Молодая женщина, у которой весело смеющийся юноша-воин отобрал младенца, подбросил в воздух и ловко поймал на копьё, звериным прыжком сбила юношу с ног и покатилась с ним по земле. Подскочившие с мечами сумели зарубить женщину далеко не сразу: в бешено крутящемся и хрипящем клубке трудно было не задеть своего. Когда же наконец её, умирающую, удалось-таки оттащить в сторону, у весельчака оказалось перегрызено горло.
Древняя глухая старуха, подобрав оброненный убитым внуком топор, успела одного за другим зарубить троих чужаков, насиловавших её правнучку.
Черноволосый мальчик, ровесник Бусого, впился зубами в руку, задравшую подол его матери. Сильный мужчина небрежно отмахнулся, тщедушный мальчонка отлетел и со всего маху ударился головой о стену сарая. Когда он очнулся, из ушей текла кровь, он ничего не слышал, даже Звука Свирелей, отнимающих волю. Юный Сын Леса, шатаясь на непослушных ногах, бродил по деревне, пока не разыскал убийцу. Забрызганный кровью Мавутич узнал настырного сопляка и потянулся прокушенной рукой, чтобы схватить за волосы и сломать тонкую шею. Мальчишка уворачиваться не стал. Уже схваченный, вытащил маленький нож и воткнул по рукоять тому в горло. Миг, и черноволосая голова, срубленная чужим мечом, разбрасывая рубиновые капли, покатилась в пыли…
Бусый смотрел на Горного Кузнеца и молчал. Он в самом деле думал, что повидал уже все страхи. Колояр, Резоуст и Осока, случившееся с Сыном Медведя, человек-пёс, гибель отца и мамы…
Он ошибался.
Только теперь ему стало по-настоящему страшно…
Песня молота и грозы
– Это… это всё было? На самом деле?!
– Да, малыш. Это было. И это, и ещё многое.
– Они все погибли? Мавут не пощадил никого?
– Никого.
Бусого как толкнуло, и он спросил:
– Там… в той деревне… Это были твои?
Горный Кузнец медленно кивнул седой головой.
– Старейшина, сумевший что-то почувствовать, приходился мне троюродным внуком.
Бусый тоскливо спросил:
– Может, мне нельзя возвращаться домой? Ну найдёт меня. Ну убьёт… Их-то за что?
– Если ты не вернёшься, твои родичи примутся за тех пятерых. И, я уверен, дознаются, что случилось с тобой. Дознаются и убьют их. И тем навлекут на себя неизбежную месть…
– Дедушка, что же мне делать?
– Возвращаться, – ответил Кузнец. – Ты должен вернуться, причём раньше, чем Белки успеют убить тех пятерых. Если мы с тобой всё сделаем правильно, ты вынырнешь в омуте под Белым Яром, в том самом, из которого ты попал ко мне в Водопад. А как сделать, чтобы Белки отпустили их невредимыми, ты как-нибудь сообразишь и без меня!
Отшельник помолчал, и Бусый, глядя на него, увидел очень старого и очень усталого человека. С сизыми венами на сухих руках и измученным сердцем. Ему снова захотелось пригласить старика к себе в род, чтобы не сидел тут, на своём озере, заброшенным сиротой.
– А теперь, малыш, самое главное, – распугал все его мысли голос Кузнеца. – Когда уйдут эти пятеро, нужно будет уходить и тебе, причём без особого промедления. Родичи всё равно тебя не защитят, только сами погибнут. Куда идти? Это вы с Соболем решите, думаю, он сумеет дать тебе добрый совет.
Бусый нахохлился, и старик неожиданно рассмеялся.
– Не горюй, малыш. Веннскому парню всё равно когда-то нужно будет жениться в другой род, уходить из дому, и разве это так уж для него страшно?… Что ещё… Никому не рассказывай, что был у меня. Даже родителям-Белкам и Соболю. Никто не должен узнать, что ты можешь вспомнить, увидеть даже то, что происходило не с тобой и далеко от тебя. Этот дар называется ясновидением, однажды он может славно выручить тебя, но может и погубить, особенно если о нём узнает Мавут. Пользуйся им с осторожностью. А самое главное, мальчик мой… Самое главное – ничего не бойся. И никого.
Наковальня была огромной. И, наверное, неподъёмно тяжёлой. Как удалось старику когда-то затащить её сюда, на такую высоту? Непонятно. Ещё удивительнее было то, что Таемлу с Бусым нередко оказывались у этого места, но огромная наковальня, открыто стоящая на заметном уступе, ни разу не привлекла их зоркие взгляды.
Да, много было странного в Особенном месте…
В воздухе была разлита неподвижная полуденная жара, но солнце уже спряталось. С востока, где угадывалась равнина, подходила сплошная стена чёрных грозовых туч, и среди них уже были видны далёкие проблески золотых нитей.
Бусый с Кузнецом стояли по обе стороны от наковальни и в очередь били по ней молотами. Таемлу зачарованно наблюдала, слушала, как древний старик и маленький мальчик творят на её глазах самое настоящее волшебство, дают начало чудотворной мелодии Созидающих Звуков. Горный Кузнец легонько ударял маленьким молоточком, и тут же на это же место со звоном падала кувалда Бусого. Мальчишка выполнял сейчас работу молотобойца, подручного великого Мастера.
Приближалась гроза. Да такая, какую не каждому человеку дано увидеть за всю свою жизнь. Всё вокруг притихло, замерло в опасливом ожидании, тишину пронизывали лишь рёв недалёкого Водопада да звон ударов двух молотов – большого и маленького – по наковальне. Не было слышно ни дуновения ветерка, хотя Горный Кузнец и дети стояли на самой вершине горушки, нависшей над Водопадом. Несмотря на духоту и работу, у Бусого по спине бегали мурашки. Он знал, что в его судьбе участвовали теперь совсем уже исполинские силы, ему на помощь шёл сам Бог Грозы. Вовсю гнал свою Колесницу сюда, на перезвон молотков.
Горный Кузнец умел ударами молота подсказывать путь ветрам, управлять движением облаков, но грозовые тучи оставались ему, конечно же, неподвластны. «Богу Грозы, – объяснял он Бусому, – никто не указ. Ни виллы, ни я. Другое дело, всякий может обратиться к Нему с просьбой, с молитвой, и Он ответит. Только мало кто из нынешних людей способен услышать ответ Бога. У меня это тоже далеко не всегда получается… Сегодня нам повезло: я молился Громовержцу, просил помочь Таемлу и тебе. И мне удалось услышать, что Он согласился. Я не ошибся в вас, дети. Теперь всё должно быть хорошо…»
Высоко подняв голову, Кузнец вслушивался в грозную, но ещё не слышимую обычным ухом музыку приближающейся стихии. Вслушивался в Божественную мелодию – и вплетал в неё звук своего маленького, но звонкого молота. Бусый подхватывал мелодию и вёл её дальше, ударяя кувалдой в то место на волшебной наковальне, которое указывал ему своим молоточком старик.
Молотобойцы не просто подпевали Богу Грозы, они немного изменяли эту Песнь, подправляли ритм неудержимой стихии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31