— Он ведь был возле дома.
— А что он там делал? — мгновенно спросил Карелла.
— Садился в желтый автомобиль,— ответила женщина. Они снова отправились на окраину — день был просто создан для автомобильных прогулок — выяснили, что им понадобилось двадцать минут, чтобы добраться с Саут-Секонд-стрит до квартиры Лейденов на Саут-Энгслс-стрит. Это свидетельствовало (если сбросить тс же десять минут, с учетом слабого движения транспорта в ранние утренние часы), что Дамаскус ушел из своей квартиры в половине четвертого после того, как около часа миловался с неизвестной рыжеволосой дамой, и в квартиру к Лейденам мог попасть в три часа сорок минут. Если приплюсовать сюда пять минут на ожидание лифта и подъем наверх или на подъем по лестнице на третий этаж, то получится, что оба убийства были совершены приблизительно в три часа сорок пять минут. Четыре выстрела были сделаны из дробовика посреди ночи, и тем не менее никто ничего не сообщил в полицию.
На всякий случай, очевидно, придется еще раз опросить жильцов.Было уже половина восьмого, и оба детектива устали. Они решили, что вопросы могут подождать до утра. Карелла позвонил в участок и сообщил, что на сегодня они работу закончили. Дежуривший детектив Мейер Мейер сказал: — Что-то вы сегодня чересчур рано, а? — Он каждый раз говорил это совершенно механически, независимо от того, в котором часу ему звонили и просили сделать отметку в табеле.
Его служба только начиналась.Женщину пронзили ножом.Здесь не было никакой экзотики или сексуальных мотивов, ничего такого, всего лишь обычный кухонный нож, воткнутый в грудь. Она была полностью одета, и это было, очевидно, самое рядовое преступление. Кухонный нож вошел ей под левую грудь почти под прямым углом. Тот, кто нанес удар, очевидно, держал оружие,
как фехтовальщик рапиру, он не ударил снизу вверх, зажав нож в кулаке. В кухне на полу было много крови (мертвая лежала на спине возле мойки) и осколков разбитой посуды (убийца, судя по всему, застиг ее врасплох, когда она мыла посуду), но это было рядовое преступление, с которым можно легко столкнуться в понедельник ночью, в нем не было ничего эксцентричного или исключительного — просто-напросто нож торчал в мертвой женщине, лежащей на полу в крови и посреди разбитой посуды.
Мейер Мейер прибыл в квартиру в три минуты первого.Патрульный Стюарт Коллистср позвонил в 23 часа 55 минут после того, как на улице его остановил какой-то мужчина и сказал: — Извините за беспокойство, но там в квартире лежит мертвая щебетунья.Этой мертвой щебетуньей была женщина с ножом в груди. Собственно, она вовсе не была болтуньей. Ей было лет пятьдесят, у нее были большие карие глаза, которые смотрели в потолок, и красивые губы, искусно уменьшенные тщательно наложенной помадой. На ней было черное платье, на шее — нитка жемчуга, черные лакированные туфли, черные сетчатые чулки, и от нее исходил ужасный запах, поскольку с момента ее смерти прошло уже достаточное время. Цвету се кожи тоже можно было не завидовать, так как в квартире было слишком жарко — регуляторы радиаторов стояли на максимуме, и уже началось разложение, вернее оно уже зашло довольно далеко, так что все пропиталось вонью и выглядело ужасно. В общем, совершенно рядовое убийство ножом.
Мейер вышел из квартиры, чтобы поговорить с полицейским из отдела расследования убийств. Потом он еще минутку болтал с фотографом, после чего нехотя подошел к патрульному Коллистеру, который задержал для дальнейшего допроса мужчину, остановившего его на улице.
Мужчина казался для своего возраста слишком большим стилягой. Мейер решил, что ему должно быть чуть за шестьдесят. На нем был синий пиджак с двумя шлицами и латунными пуговицами, бежевые брюки, светлосиний гольф и коричневые спортивные замшевые ботинки. Волосы у него были белые, и зачесывал он их так, как Юлий Цезарь до того, как начал лысеть и носить лавровый венок. Его звали Барнабас Коу, и он испытывал
огромное желание во всех подробностях рассказать Мейеру, как он обнаружил труп.
— Итак, начнем с того, как зовут эту женщину? — спросил Мейер.
— Марджи Райдер. Маргарет.
— Сколько ей лет?
— Пятьдесят два, насколько мне известно.
— Это ее квартира?
— Да.
— О'кей. Рассказывайте.
Они стояли у двери в квартиру, сотрудники лаборатории ходили мимо них взад-вперед, нагруженные многочисленными приборами. Приехал полицейский врач и начал бодро здороваться, фотограф снова вышел в коридор, чтобы взять еще одну лампу из кожаной сумки, стоящей на полу, приехал человек из прокуратуры, поздоровался с Мейером и присоединился к полицейским из отдела расследования убийств, рассказывающим истории о разных случаях поножовщины, с которыми они когда-либо сталкивались. Мейер был высокий мужчина с голубыми глазами и лысой, как колено, головой. Он выглядел очень внушительно в светлосером пиджаке и без шляпы. Макушка головы Коу с пышной прической была на уровне подбородка Мейера. Говоря, Коу упорно смотрел в лицо Мейеру и взволнованно вскидывал голову, а его голубые глаза горели.
— Марджи и я были близкими друзьями,— говорил он.— Наши квартиры были в одном коридоре друг против друга с 1960 или 1961 года. Мы никогда не были в интимных отношениях, чтобы вам стало ясно, но всегда были близкими друзьями, очень близкими. Марджи была сумасбродная щебетунья, но я ее хорошо понимал. Потом ей пришлось переехать, поскольку она почти истратила страховку; ведь здесь на окраине жить намного дешевле.
— Страховку?
— Ну да, ее муж застраховал свою жизнь. Он умер сразу после войны.
— От чего он умер? — подозрительно спросил Мейер.
— Рак легких,— сказал Коу и сделал паузу.— За свою жизнь он не выкурил ни единой сигареты.
Мейер кивнул. Он зачарованно смотрел на Коу, разглядывал его модную одежду и парикмахерское произведение искусства у него на голове, слушал его жаргончик, и размышлял над тем, когда Коу сбросит
резиновую маску шестидесятилетнего старика, которую он несомненно носил, а откроет истинное лицо дерзкого подростка.
— Естественно, мы продолжали встречаться,— продолжал Коу,— после того, как она переехала. Конечно, здесь не центр города, но все равно жизнь есть жизнь, а кому нравится жить, как свинья на помойке?
— Никому,— сказал Мейер, продолжая смотреть на морщинистое измученное лицо, на мешки под глазами, горящими от волнения, когда Коу говорил.
— Я не хочу сказать этим, что она жила, как свинья на помойке,— заявил Коу.— Внутри эта квартира очень красивая.— Он кивнул в сторону открытой двери.— Для здешнего уровня,— добавил он.
— Конечно,— сказал Мейер.
— Она по привычке иногда приезжала в центр, а я заглядывал сюда, когда бывал где-нибудь неподалеку. Она нашла себе новую компанию, когда переехала сюда, и начала писать стихи. Ну и дела, а?
— Гм, да,— сказал Мейер.
— Она. читала мне стихи каждый раз, когда я заходил к ней. "О город, о моя мать, дай мне свои обнаженные груди, и грязь из твоих сточных канав". Это одно из ее стихотворений. Круто, а?
— Гм, круто,— сказал Мейер.— А как вы?..
— Ну, сегодня вечером у меня было свидание с одной маленькой пуэрториканской щебетуньей, которая живет на Эйнсли-стрит, настоящее золотце, такая красивенькая, большие карие глазища и роскошное упругое тельце — настоящее золотце, сами понимаете.
— Гм,— сказал Мейер.
— Я должен был отвезти ее домой в половине двенадцатого, у нее очень строгие родители, я просто удивляюсь, как это они не послали с ней дуэнью. Ей всего лишь девятнадцать, думаю, вы знаете, как обстоит дело с этими сеньоритами.— Коу подмигнул и рассмеялся. Мейер едва не подмигнул ему в ответ.— Ну так вот, у меня еще оставалась куча времени, и я решил заскочить к Марджи, взглянуть, как у нее дела, и послушать какое-нибудь ее новое стихотворение. "Твой мохнатый упырь пугает меня",— это тоже ее стихотворение. Круто, а?
— Гм, круто. А что произошло, когда вы пришли сюда?
— Я постучал в дверь, но никто не ответил. Я снова постучал и снова безрезультатно. Потом попытался повернуть ручку, сам не знаю зачем. Я в самом деле не знаю зачем, просто сделал это, и все. Обычно, когда постучишь в дверь и никто не отвечает, думаешь, что никого нет дома. Я прав?
— Правы.
— И все же я попытался повернуть ручку, и дверь открылась. Я позвал ее, крикнул: — Марджи! Но, по-прежнему, никто не отвечал. Тогда я заглянул внутрь. В квартире стояла такая вонь, как в обезьянем питомнике. Это меня несколько обеспокоило, поскольку у Марджи всегда были чистота и порядок, даже чрезмерные. Поэтому я вошел в квартиру. Ну и... она лежала в кухне на полу во всем черном и с жемчугом, а в се грудь был воткнут нож.
— Что вы сделали?
— Я страшно испугался.
— А потом что вы сделали?
— Я побежал вниз по лестнице.
— А потом?
— Остановил полицейского и сказал ему, что здесь наверху мертвая женщина. Марджи. Я сказал ему, что се убили.— Коу помолчал.— Хотите знать, как зовут ту сеньориту? — спросил он.
— Зачем?
— Что бы могли проверить, говорю ли я вам правду,— сказал Коу и пожал плечами.— Вы выясните, что вечером я в самом деле был с ней и не убивал здесь наверху бедняжку Марджи.
— Эта бедняжка Марджи в таком состоянии,— сказал Мейер,— что меня гораздо больше интересует, где вы были и что делали неделю назад.
Глава 5
В этой своей оценке он все же немного ошибся.Он был не полицейский врач, а просто полицейский, и то, в каком состоянии была Марджи Райдер, лежащая на полу в кухне, заставило его сделать вывод, что она умерла как минимум неделю назад.
Это ошибка, заявил врач, который осматривал труп. В квартире было слишком жарко, сказал он, что само по себе является весьма странным для этой бедной окраины,и с учетом того, что сейчас октябрь, поскольку большинство дворников в доходных домах берегут топливо для морозных дней в январе и феврале, а в конце года вовсе не торопятся включать отопление. Однако окна были тщательно закрыты, и с момента убийства в квартиру никто не входил, это означало, что все тепло, которое выделяли радиаторы, оставалось в квартире и ускорило разложение бедняжки Марджи Райдер.
В пятницу ночью, сделал заключение врач. Значит, ее убили в пятницу ночью — плюс — минус несколько часов, если учесть ошибку в оценке такого фактора, как колебания температуры в квартире на окраине. Мейер подумал, как вообще городские власти намерены справиться с ростом населения, если жильцам дома на окраине зимой после одиннадцати часов вечера не остается ничего другого, как залезть в постель, чтобы найти хотя бы немного тепла. Потом он подумал, не нашла ли немного этого тепла и Марджи Райдер ночью на прошлой неделе, и задал этот вопрос врачу, который немедленно заявил ему, что во влагалище никаких следов спермы не обнаружено. Кроме того, она была полностью одета, кто-то попросту воткнул в нее нож, вот и все, обычное убийство.
Мейер попрощался с полицейским врачом. Во вторник он должен был приступить к работе в четыре часа дня, а сейчас была половина пятого. Поэтому он решил что будет лучше всего, если он сразу займется этим делом. Он позвонил лейтенанту Бирнсу и спросил, кто будет заниматься вместе с ним этим делом. Бирнс выделил ему Коттона Хейвса. В тот момент, когда они собирались выйти из полицейского участка и отправиться в квартиру Марджи Райдер, у барьера, отделяющего служебное помещение от коридора, появился какой-то мужчина.
— Я бы хотел поговорить с тем, кто занимается делом Марджи Райдер,— сказал он.
— Этим делом занимаюсь я,— ответил Мейер.
— Можно войти?
— Конечно,— сказал Мейер и встал, чтобы открыть мужчине калиточку в барьере. Через руку мужчины был переброшен плащ, а в руке он держал серую фетровую шляпу. Казалось, он чувствует себя не в своей тарелке в двубортном синем костюме, который словно специально надел, отправляясь в полицейский участок, хотя ему было бы намного удобнее в спортивной куртке или свитере. Он
сел на стул, на который показал ему Мейер и с любопытством посмотрел на Хейвса, придвигающего к столу еще один стул.
— Я детектив Мейер,— сказал Мейер.— А это детектив Хейвс. Мы вместе занимаемся этим делом.
— Меня зовут Джим Мартин,— сказал мужчина. Он был большого роста, широкоплечий, с упрямым угловатым лицом, каштановыми волосами, коротко подстриженными, как у военнослужащих; такими темными глазами, что они казались черными, и огромными руками, какие бывают у уличных хулиганов. Он сидел рядом с Хейвсом, у которого был рост метр восемьдесят восемь и вес девяносто один килограмм, и тем не менее в сравнении с незнакомцем Хейвс выглядел, как карлик. Казалось, что его тесный синий костюм вот-вот лопнет по швам, и его мышцы со взрывом разлетятся по всему помещению, а возможно, и по всему зданию. Тем более, что заметно было, как он нервничает. Это ощущалось по тому, как он сжимал и разжимал огромные кулаки, непрерывно облизывал губы и переводил взгляд темных глаз с Хейвса на Мейера и обратно, словно сомневался, кому из них должен рассказать то, что ему известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22