Когда же Эрнандес наконец появился, Фрик сразу бросился к нему навстречу.
– Фрэнки, у меня тут возникла проблема, – сказал он.
– Да, капитан Фрик, а в чем же дело? – спросил Эрнандес, вытирая руки носовым платком. В данный момент он как раз собирался спуститься вниз к Мисколо и сказать ему, что около умывальника кончились бумажные полотенца.
– Тут, знаешь, есть один мальчишка, который вечно впутывается в какие-то неприятные истории. Мальчик он очень хороший, но постоянно крадет всякую мелочь с уличных прилавков: фрукты там и все такое прочее. Ущерб, конечно, невелик, но за ним это замечено уже раз семь-восемь. Понимаешь, Фрэнки, мальчишка этот пуэрториканец, и ты наверняка его знаешь. Вот поэтому я и подумал, что хорошо бы просто поговорить с ним для начала. Может, он будет поосторожнее впредь, да и нас избавит от лишних хлопот. Ты ведь наверняка знаешь этого парнишку. Это Хуан Бордигос, постарайся поговорить с ним до того, как он влипнет во что-нибудь серьезное. Ладно? Вчера сюда заходила его мать, честная и работящая женщина. Ей совсем ни к чему, чтобы сына ее таскали по судам. Сейчас ему всего двенадцать лет, Фрэнки, и пока еще можно удержать его. Ну так как, ты поговоришь с ним?
– Конечно, обязательно поговорю, – сказал Эрнандес.
– Ты знаешь этого мальчишку?
– Нет, – улыбнулся Эрнандес. – Но обязательно разыщу его.
Так уж сложилось, что все коллеги пребывали в убеждении, будто Эрнандес знает всех испанцев и пуэрториканцев на территории участка. Действительно, он здесь родился, вырос и знал тут очень многих, ничуть не отличаясь в этом от всех остальных местных жителей. И тем не менее, только Фрэнки Эрнандес был связующим звеном между полицейскими и пуэрториканцами района. Поэтому коллеги частенько обращались к нему за советом. Точно так же и местные жители всякий раз просили его о поддержке: и когда им угрожала преступность, и когда стражи порядка сами выходили за пределы своих полномочий. Правда, находилось достаточно и таких, причем с обеих сторон, которые терпеть не могли Фрэнки Эрнандеса. Кое-кто в участке ненавидел его только за то, что он пуэрториканец, несмотря на всю пропаганду идеи братства людей, надевших синюю полицейскую форму. Они почему-то считали, что пуэрториканцы вообще не имеют права работать полицейскими, а уж тем более – дослуживаться до чина детектива. На улице же его зачастую недолюбливали за то, что никому из своих знакомых он ни в чем не делал поблажек, касалось ли дело нарушений уличного движения, хулиганского поведения, драки или же кражи со взломом. Эрнандес никогда не шел на уступки по личным мотивам. Он честно и открыто заявлял об этом, и никакие намеки на давнее соседство или проведенное вместе детство не производили на него ни малейшего впечатления. Черт побери, он работает в полиции, и дело его поддерживать закон и порядок.
И нужно сказать, что всем этим Фрэнки Эрнандес заслужил себе глубокое уважение почти повсеместно. Он родился и вырос в одном из самых неспокойных районов города, неся на себе печать “культурного конфликта” с самого раннего детства. Ему пришлось преодолеть и языковой барьер, ведь в доме его детства говорили только по-испански. Мальчик из городских трущоб, он геройски сражался в морской пехоте во время Второй мировой войны, а потом, поступив работать в полицию, по иронии судьбы стал нести службу на тех самых улицах, которые взрастили его. И вот он дослужился до детектива 3-го разряда. Путь был достаточно долгим и мучительным, и битва эта до сих пор не была окончена. Нет, она продолжалась и по сей день, ведь Фрэнки Эрнандес был борцом за правое дело. Он хотел доказать всему миру, что пуэрториканский парень тоже может быть хорошим и порядочным человеком.
– Значит, ты поговоришь с ним, Фрэнки? – повторил свой вопрос Фрик.
– Конечно, поговорю. Постараюсь встретиться с ним прямо сегодня вечером.
– Вот спасибо, Фрэнки, – лицо Фрика расплылось в улыбке. Он похлопал Фрэнки по плечу и заторопился в свой кабинет, расположенный на первом этаже. Эрнандес тем временем приоткрыл дверь в канцелярию и сказал:
– Мисколо, в туалете кончились бумажные полотенца.
– Ладно, я принесу, – бросил Мисколо, не отрывая взгляда от пишущей машинки. Но потом, как бы припомнив что-то, он развернулся на вертящемся кресле и добавил: – Послушай, Фрэнки, Стив говорил тебе насчет Мэй Риардон?
– Ага.
– Так ты как?
– Согласен.
– Вот и прекрасно, очень хорошо. А полотенца эти я занесу попозже.
Эрнандес вошел в дежурку. Не успел он усесться за свой стол, как тут же зазвонил телефон. Он вздохнул и взял трубку.
* * *
За запертой дверью с табличкой “Л-нт ПИТЕР БЕРНС” Карелла следил за поведением своего начальника.
Лейтенанту Бернсу явно не хотелось заводить этот неприятный разговор, что отражалось не только на его лице, но и во всем поведении: он нервничал, то сжимая, то разжимая кулаки.
– Послушай, – сказал Бернс, – неужто ты думаешь, что этого ублюдка я ненавижу меньше, чем ты?
– Да я это прекрасно знаю, Пит, – сказал Карелла. – И я сделаю все, что требуется...
– Ты думаешь, мне доставил удовольствие этот звонок лейтенанта Абернати из главного управления? Как только ты ушел, Стив, тут же раздался звонок, и дежурный объявил мне, что со мной желает разговаривать лейтенант Абернати из этого чертового заведения на Хай-стрит. Этот Абернати берет трубку и спрашивает, работает ли у меня некий Стив Карелла и известно ли мне о том, что он разослал фотографии убитого по всем газетам, за исключением одной-единственной. А еще предупредил, что если полиция хочет наладить плодотворное сотрудничество со средствами массовой информации, то она должна относиться одинаково благожелательно ко всем газетам города. А потом он потребовал, чтобы я объявил тебе замечание и немедленно отправил фотографии в газету Клиффа Сэведжа, сопроводив материал твоими извинениями в письменной форме. И к тому же, он хочет, чтобы перед отправкой я ему все это показал. Вот так вот, Стив.
– Хорошо, я все сделаю, – сказал Карелла.
– Ты же знаешь, как я ненавижу этого ублюдка Сэведжа.
– Конечно, знаю, – сказал Карелла. – Вообще, это была дурацкая затея, такие чисто ребяческие уколы никогда не приносят ничего хорошего.
– Ты на меня обиделся?
– С чего это ты взял? Ведь указание поступило сверху, разве не так?
– Конечно, так, – Бернс покачал своей похожей на пушечное ядро головой; лицо его при этом имело самое мрачное выражение. – Особо не расписывай там, Стив. Просто напиши, что, дескать, к сожалению, ваша газета выпала из списка адресатов или что-нибудь вроде этого. Уж лучше положить на стол полицейский жетон, чем унижаться перед таким мерзавцем.
– Хорошо, – сказал Карелла. – Я сразу же займусь этим.
– Ладно, иди, – сказал Бернс. – А кто-нибудь уже откликнулся на фотографии?
– Нет пока, – сказал Карелла, открывая дверь. – У тебя ко мне есть еще что-нибудь, Пит?
– Нет, нет, ничего, иди и занимайся работой. Давай.
Едва Карелла вошел в дежурку, к нему тут же подошел Эрнандес:
– Стив, пока ты разговаривал с лейтенантом, тебе тут звонили.
– Да? – отозвался Карелла.
– Ага. Звонил какой-то малый, который видел опубликованную в газете фотографию. Он утверждает, что опознал нашего покойника.
Глава 6
Человека, позвонившего в Восемьдесят седьмой участок и заявившего, что он опознал покойника, звали Кристофером Рэндомом. На вид ему было около шестидесяти с небольшим, и отличался он тем, что во рту у него сохранилось всего четыре зуба: два передних на верхней челюсти и два, тоже передних, – на нижней. Он сообщил детективу Эрнандесу, что его легко разыскать в баре под названием “Конец пути”, там Карелла с Эрнандесом и нашли его в половине двенадцатого в тот же день.
“Конец пути” просто удивительно оправдывал свое название, ибо для большинства его завсегдатаев он и вправду оказывался концом пути. Публика здесь была в помятых и засаленных костюмах неопределенного цвета. Почти все сидели в головных уборах, всем было за пятьдесят, и у всех были красные носы и слезящиеся глаза хронических алкоголиков.
Кристофер Рэндом тоже не представлял собой исключения. Он был обладателем именно такого носа и таких глаз, да еще, как уже сказано, четырех зубов. В целом же он производил впечатление экспоната, который долго хранился в банке со спиртом. Карелла осведомился у бармена, кто здесь Рэндом, и вместе с Эрнандесом направился в дальний конец бара. Карелла предъявил Рэндому свой жетон детектива. Тот сначала недоуменно уставился на него, а потом кивнул и привычным жестом опрокинул в глотку остаток стоявшего перед ним виски. Он рыгнул, и от него понесло таким перегаром, что Карелла с Эрнандесом едва устояли на ногах.
– Мистер Рэндом? – спросил Карелла.
– Он самый, – сказал Рэндом. – Кристофер Рэндом, Гроза Востока.
– Почему вы так себя называете? – спросил Карелла.
– Простите, что называю?
– Называете себя Грозой Востока.
– О, – Рэндом на какое-то время растерянно умолк. – Да так, – сказал он, пожав плечами. – Это просто так говорится.
– Сэр, вы позвонили в полицейский участок и сообщили, что знаете покойного, это так?
– Совершенно верно, сэр, – сказал Рэндом. – Кстати, как ваша фамилия, сэр?
– Карелла. А это детектив Эрнандес.
– Очень рад с вами познакомиться, джентльмены, – сказал Рэндом. – Нет ли у вас желания принять для бодрости по маленькой, или при исполнении служебных обязанностей это не дозволяется? – Он приостановился. – Это тоже, так сказать, говорится для красного словца.
– Нам не разрешено употреблять спиртное на службе, – сказал Карелла.
– Какая жалость, – протянул Рэндом. – Это просто позор и ущемление прав. Бармен, а мне, пожалуйста, еще порцию виски. Так, значит, вы по поводу фотографии в газете?
– Правильно, сэр, так что насчет этой фотографии? – сказал Карелла. – Кто этот человек?
– Этого я не знаю.
– Но я считал...
– Я хочу сказать, что я не знаю его имени. Впрочем, если быть более точным, то я не знаю его фамилии, а по имени я его как раз знаю.
– И как же его зовут? – спросил Эрнандес.
– Джонни.
– А как дальше, вы не знаете?
– Совершенно верно, сэр. Знаю, что Джонни, а как дальше – не знаю. Получается Джонни Неизвестный. – Рэндом улыбнулся. – Это я просто так говорю, понимаете? – сказал он. – О-о-о, а вот и виски. Виски – напиток мужественных. Уххх! – Он пожевал губами, поставил опорожненный стаканчик на стойку и сказал: – Так на чем же мы остановились?
– Мы остановились на Джонни.
– Да, сэр, именно на Джонни.
– Так что это за Джонни? Откуда вы его знаете?
– Я познакомился с ним в баре, сэр.
– В каком?
– Видимо, в баре “С легким паром”.
– “С легким паром”? А где это?
– На Восемнадцатой Северной?
– Так вы спрашиваете нас или рассказываете нам? – ответил Карелла вопросом на вопрос.
– Я просто не знаю, как именно называется эта улица, – сказал Рэндом, – но название бара, сэр, я точно помню, у него еще на вывеске два круга. Может, хоть это поможет вам?
– Очень может быть, – сказал Карелла. – И когда же состоялась эта встреча?
– Тут нужно подумать, – сказал Рэндом. Он нахмурил лоб и громко цыкнул зубом. – Пожалуй, мне следовало бы немножко выпить для освежения памяти, – мягко намекнул он.
– Бармен, порцию виски, – распорядился Карелла.
– О, что вы? Зря вы... А впрочем, огромное спасибо, это очень мило с вашей стороны, – сказал Рэндом. – Я думаю, что встретил его впервые за несколько дней до начала месяца. Это было числа двадцать девятого или тридцатого марта. Что-то вроде этого, но точно помню, что было это в субботу.
Карелла вытащил бумажник и достал оттуда маленький календарь в целлофановой обертке.
– Суббота приходилась на двадцать восьмое, – сказал он. – Значит, это было двадцать восьмого марта?
– Если это была последняя суббота марта, то да, сэр. Это было двадцать восьмого.
– После двадцать восьмого в марте не было других суббот, – сказал, улыбаясь, Карелла.
– Значит, мы с вами точно установили нужную дату. О! А вот и виски. Виски – напиток мужественных. Уххх! – Он опрокинул рюмку, пожевал губами и спросил: – Так на чем же мы остановились?
– Мы остановились на Джонни, – сказал Эрнандес. – Вы встретили его в баре под вывеской из двух кругов в субботу вечером двадцать восьмого марта. Продолжайте.
– Неужто вы все это записываете, сэр? – спросил Рэндом.
– Совершенно верно.
– Подумать только.
– Какого он, на ваш взгляд, возраста? – спросил Карелла. – Я имею в виду этого Джонни.
– Лет шестьдесят с небольшим, как я полагаю.
– И выглядел он вполне здоровым, как вы считаете?
Рэндом пожал плечами.
– Этого я не знаю, я не врач, понимаете ли?
– Да, да, конечно, я просто думаю, может, он часто кашлял или еще что-нибудь? Был ли у него болезненный или усталый вид? Может, у него был нервный тик или еще что-нибудь? Может, он...
– По мне, так он был здоров как бык, – сказал Рэндом, – но – это, конечно так – на первый взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Фрэнки, у меня тут возникла проблема, – сказал он.
– Да, капитан Фрик, а в чем же дело? – спросил Эрнандес, вытирая руки носовым платком. В данный момент он как раз собирался спуститься вниз к Мисколо и сказать ему, что около умывальника кончились бумажные полотенца.
– Тут, знаешь, есть один мальчишка, который вечно впутывается в какие-то неприятные истории. Мальчик он очень хороший, но постоянно крадет всякую мелочь с уличных прилавков: фрукты там и все такое прочее. Ущерб, конечно, невелик, но за ним это замечено уже раз семь-восемь. Понимаешь, Фрэнки, мальчишка этот пуэрториканец, и ты наверняка его знаешь. Вот поэтому я и подумал, что хорошо бы просто поговорить с ним для начала. Может, он будет поосторожнее впредь, да и нас избавит от лишних хлопот. Ты ведь наверняка знаешь этого парнишку. Это Хуан Бордигос, постарайся поговорить с ним до того, как он влипнет во что-нибудь серьезное. Ладно? Вчера сюда заходила его мать, честная и работящая женщина. Ей совсем ни к чему, чтобы сына ее таскали по судам. Сейчас ему всего двенадцать лет, Фрэнки, и пока еще можно удержать его. Ну так как, ты поговоришь с ним?
– Конечно, обязательно поговорю, – сказал Эрнандес.
– Ты знаешь этого мальчишку?
– Нет, – улыбнулся Эрнандес. – Но обязательно разыщу его.
Так уж сложилось, что все коллеги пребывали в убеждении, будто Эрнандес знает всех испанцев и пуэрториканцев на территории участка. Действительно, он здесь родился, вырос и знал тут очень многих, ничуть не отличаясь в этом от всех остальных местных жителей. И тем не менее, только Фрэнки Эрнандес был связующим звеном между полицейскими и пуэрториканцами района. Поэтому коллеги частенько обращались к нему за советом. Точно так же и местные жители всякий раз просили его о поддержке: и когда им угрожала преступность, и когда стражи порядка сами выходили за пределы своих полномочий. Правда, находилось достаточно и таких, причем с обеих сторон, которые терпеть не могли Фрэнки Эрнандеса. Кое-кто в участке ненавидел его только за то, что он пуэрториканец, несмотря на всю пропаганду идеи братства людей, надевших синюю полицейскую форму. Они почему-то считали, что пуэрториканцы вообще не имеют права работать полицейскими, а уж тем более – дослуживаться до чина детектива. На улице же его зачастую недолюбливали за то, что никому из своих знакомых он ни в чем не делал поблажек, касалось ли дело нарушений уличного движения, хулиганского поведения, драки или же кражи со взломом. Эрнандес никогда не шел на уступки по личным мотивам. Он честно и открыто заявлял об этом, и никакие намеки на давнее соседство или проведенное вместе детство не производили на него ни малейшего впечатления. Черт побери, он работает в полиции, и дело его поддерживать закон и порядок.
И нужно сказать, что всем этим Фрэнки Эрнандес заслужил себе глубокое уважение почти повсеместно. Он родился и вырос в одном из самых неспокойных районов города, неся на себе печать “культурного конфликта” с самого раннего детства. Ему пришлось преодолеть и языковой барьер, ведь в доме его детства говорили только по-испански. Мальчик из городских трущоб, он геройски сражался в морской пехоте во время Второй мировой войны, а потом, поступив работать в полицию, по иронии судьбы стал нести службу на тех самых улицах, которые взрастили его. И вот он дослужился до детектива 3-го разряда. Путь был достаточно долгим и мучительным, и битва эта до сих пор не была окончена. Нет, она продолжалась и по сей день, ведь Фрэнки Эрнандес был борцом за правое дело. Он хотел доказать всему миру, что пуэрториканский парень тоже может быть хорошим и порядочным человеком.
– Значит, ты поговоришь с ним, Фрэнки? – повторил свой вопрос Фрик.
– Конечно, поговорю. Постараюсь встретиться с ним прямо сегодня вечером.
– Вот спасибо, Фрэнки, – лицо Фрика расплылось в улыбке. Он похлопал Фрэнки по плечу и заторопился в свой кабинет, расположенный на первом этаже. Эрнандес тем временем приоткрыл дверь в канцелярию и сказал:
– Мисколо, в туалете кончились бумажные полотенца.
– Ладно, я принесу, – бросил Мисколо, не отрывая взгляда от пишущей машинки. Но потом, как бы припомнив что-то, он развернулся на вертящемся кресле и добавил: – Послушай, Фрэнки, Стив говорил тебе насчет Мэй Риардон?
– Ага.
– Так ты как?
– Согласен.
– Вот и прекрасно, очень хорошо. А полотенца эти я занесу попозже.
Эрнандес вошел в дежурку. Не успел он усесться за свой стол, как тут же зазвонил телефон. Он вздохнул и взял трубку.
* * *
За запертой дверью с табличкой “Л-нт ПИТЕР БЕРНС” Карелла следил за поведением своего начальника.
Лейтенанту Бернсу явно не хотелось заводить этот неприятный разговор, что отражалось не только на его лице, но и во всем поведении: он нервничал, то сжимая, то разжимая кулаки.
– Послушай, – сказал Бернс, – неужто ты думаешь, что этого ублюдка я ненавижу меньше, чем ты?
– Да я это прекрасно знаю, Пит, – сказал Карелла. – И я сделаю все, что требуется...
– Ты думаешь, мне доставил удовольствие этот звонок лейтенанта Абернати из главного управления? Как только ты ушел, Стив, тут же раздался звонок, и дежурный объявил мне, что со мной желает разговаривать лейтенант Абернати из этого чертового заведения на Хай-стрит. Этот Абернати берет трубку и спрашивает, работает ли у меня некий Стив Карелла и известно ли мне о том, что он разослал фотографии убитого по всем газетам, за исключением одной-единственной. А еще предупредил, что если полиция хочет наладить плодотворное сотрудничество со средствами массовой информации, то она должна относиться одинаково благожелательно ко всем газетам города. А потом он потребовал, чтобы я объявил тебе замечание и немедленно отправил фотографии в газету Клиффа Сэведжа, сопроводив материал твоими извинениями в письменной форме. И к тому же, он хочет, чтобы перед отправкой я ему все это показал. Вот так вот, Стив.
– Хорошо, я все сделаю, – сказал Карелла.
– Ты же знаешь, как я ненавижу этого ублюдка Сэведжа.
– Конечно, знаю, – сказал Карелла. – Вообще, это была дурацкая затея, такие чисто ребяческие уколы никогда не приносят ничего хорошего.
– Ты на меня обиделся?
– С чего это ты взял? Ведь указание поступило сверху, разве не так?
– Конечно, так, – Бернс покачал своей похожей на пушечное ядро головой; лицо его при этом имело самое мрачное выражение. – Особо не расписывай там, Стив. Просто напиши, что, дескать, к сожалению, ваша газета выпала из списка адресатов или что-нибудь вроде этого. Уж лучше положить на стол полицейский жетон, чем унижаться перед таким мерзавцем.
– Хорошо, – сказал Карелла. – Я сразу же займусь этим.
– Ладно, иди, – сказал Бернс. – А кто-нибудь уже откликнулся на фотографии?
– Нет пока, – сказал Карелла, открывая дверь. – У тебя ко мне есть еще что-нибудь, Пит?
– Нет, нет, ничего, иди и занимайся работой. Давай.
Едва Карелла вошел в дежурку, к нему тут же подошел Эрнандес:
– Стив, пока ты разговаривал с лейтенантом, тебе тут звонили.
– Да? – отозвался Карелла.
– Ага. Звонил какой-то малый, который видел опубликованную в газете фотографию. Он утверждает, что опознал нашего покойника.
Глава 6
Человека, позвонившего в Восемьдесят седьмой участок и заявившего, что он опознал покойника, звали Кристофером Рэндомом. На вид ему было около шестидесяти с небольшим, и отличался он тем, что во рту у него сохранилось всего четыре зуба: два передних на верхней челюсти и два, тоже передних, – на нижней. Он сообщил детективу Эрнандесу, что его легко разыскать в баре под названием “Конец пути”, там Карелла с Эрнандесом и нашли его в половине двенадцатого в тот же день.
“Конец пути” просто удивительно оправдывал свое название, ибо для большинства его завсегдатаев он и вправду оказывался концом пути. Публика здесь была в помятых и засаленных костюмах неопределенного цвета. Почти все сидели в головных уборах, всем было за пятьдесят, и у всех были красные носы и слезящиеся глаза хронических алкоголиков.
Кристофер Рэндом тоже не представлял собой исключения. Он был обладателем именно такого носа и таких глаз, да еще, как уже сказано, четырех зубов. В целом же он производил впечатление экспоната, который долго хранился в банке со спиртом. Карелла осведомился у бармена, кто здесь Рэндом, и вместе с Эрнандесом направился в дальний конец бара. Карелла предъявил Рэндому свой жетон детектива. Тот сначала недоуменно уставился на него, а потом кивнул и привычным жестом опрокинул в глотку остаток стоявшего перед ним виски. Он рыгнул, и от него понесло таким перегаром, что Карелла с Эрнандесом едва устояли на ногах.
– Мистер Рэндом? – спросил Карелла.
– Он самый, – сказал Рэндом. – Кристофер Рэндом, Гроза Востока.
– Почему вы так себя называете? – спросил Карелла.
– Простите, что называю?
– Называете себя Грозой Востока.
– О, – Рэндом на какое-то время растерянно умолк. – Да так, – сказал он, пожав плечами. – Это просто так говорится.
– Сэр, вы позвонили в полицейский участок и сообщили, что знаете покойного, это так?
– Совершенно верно, сэр, – сказал Рэндом. – Кстати, как ваша фамилия, сэр?
– Карелла. А это детектив Эрнандес.
– Очень рад с вами познакомиться, джентльмены, – сказал Рэндом. – Нет ли у вас желания принять для бодрости по маленькой, или при исполнении служебных обязанностей это не дозволяется? – Он приостановился. – Это тоже, так сказать, говорится для красного словца.
– Нам не разрешено употреблять спиртное на службе, – сказал Карелла.
– Какая жалость, – протянул Рэндом. – Это просто позор и ущемление прав. Бармен, а мне, пожалуйста, еще порцию виски. Так, значит, вы по поводу фотографии в газете?
– Правильно, сэр, так что насчет этой фотографии? – сказал Карелла. – Кто этот человек?
– Этого я не знаю.
– Но я считал...
– Я хочу сказать, что я не знаю его имени. Впрочем, если быть более точным, то я не знаю его фамилии, а по имени я его как раз знаю.
– И как же его зовут? – спросил Эрнандес.
– Джонни.
– А как дальше, вы не знаете?
– Совершенно верно, сэр. Знаю, что Джонни, а как дальше – не знаю. Получается Джонни Неизвестный. – Рэндом улыбнулся. – Это я просто так говорю, понимаете? – сказал он. – О-о-о, а вот и виски. Виски – напиток мужественных. Уххх! – Он пожевал губами, поставил опорожненный стаканчик на стойку и сказал: – Так на чем же мы остановились?
– Мы остановились на Джонни.
– Да, сэр, именно на Джонни.
– Так что это за Джонни? Откуда вы его знаете?
– Я познакомился с ним в баре, сэр.
– В каком?
– Видимо, в баре “С легким паром”.
– “С легким паром”? А где это?
– На Восемнадцатой Северной?
– Так вы спрашиваете нас или рассказываете нам? – ответил Карелла вопросом на вопрос.
– Я просто не знаю, как именно называется эта улица, – сказал Рэндом, – но название бара, сэр, я точно помню, у него еще на вывеске два круга. Может, хоть это поможет вам?
– Очень может быть, – сказал Карелла. – И когда же состоялась эта встреча?
– Тут нужно подумать, – сказал Рэндом. Он нахмурил лоб и громко цыкнул зубом. – Пожалуй, мне следовало бы немножко выпить для освежения памяти, – мягко намекнул он.
– Бармен, порцию виски, – распорядился Карелла.
– О, что вы? Зря вы... А впрочем, огромное спасибо, это очень мило с вашей стороны, – сказал Рэндом. – Я думаю, что встретил его впервые за несколько дней до начала месяца. Это было числа двадцать девятого или тридцатого марта. Что-то вроде этого, но точно помню, что было это в субботу.
Карелла вытащил бумажник и достал оттуда маленький календарь в целлофановой обертке.
– Суббота приходилась на двадцать восьмое, – сказал он. – Значит, это было двадцать восьмого марта?
– Если это была последняя суббота марта, то да, сэр. Это было двадцать восьмого.
– После двадцать восьмого в марте не было других суббот, – сказал, улыбаясь, Карелла.
– Значит, мы с вами точно установили нужную дату. О! А вот и виски. Виски – напиток мужественных. Уххх! – Он опрокинул рюмку, пожевал губами и спросил: – Так на чем же мы остановились?
– Мы остановились на Джонни, – сказал Эрнандес. – Вы встретили его в баре под вывеской из двух кругов в субботу вечером двадцать восьмого марта. Продолжайте.
– Неужто вы все это записываете, сэр? – спросил Рэндом.
– Совершенно верно.
– Подумать только.
– Какого он, на ваш взгляд, возраста? – спросил Карелла. – Я имею в виду этого Джонни.
– Лет шестьдесят с небольшим, как я полагаю.
– И выглядел он вполне здоровым, как вы считаете?
Рэндом пожал плечами.
– Этого я не знаю, я не врач, понимаете ли?
– Да, да, конечно, я просто думаю, может, он часто кашлял или еще что-нибудь? Был ли у него болезненный или усталый вид? Может, у него был нервный тик или еще что-нибудь? Может, он...
– По мне, так он был здоров как бык, – сказал Рэндом, – но – это, конечно так – на первый взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29