Сам Тармо тоже посмотрел на девушку, но она отвернулась. И ее порадовало то, что Милута, благодаря за приглашение, не упомянул о ней. И всем сердцем Загляда была рада, когда гости наконец уехали.
Проводив чудинов, Милута и сам собрался уходить. Уже скоро Тармо должен был вернуться домой, в лесной поселок своего рода, и Милута уговорился ехать с ним за обещанными мехами. Времени оставалось мало, а к поездке нужно было готовиться: пересчитать и уложить товар для обмена, запастись едой, осмотреть лошадей и волокуши.
Но едва Милута надел кафтан и затянул широкий шелковый кушак, как у ворот раздался стук.
– Господине, варяги никак к тебе! – крикнул челядинец, вбежав из сеней в клеть.
– Вот уж кого не жду! – Милута изумленно повернулся к дверям. – Что за варяги ко мне?
Выйдя к воротам, Милута увидел человек пять незнакомых варягов.
– День добрый вам! – по-русски сказал стоявший впереди, видимо, старший среди них. – Где есть Милута сын Гордея?
– Я Милута и есть. А вы кто такие будете, по какому делу?
– Мы пришли к тебе для добрая беседа! – ответил ему варяг. – Мы хотим говорить о добром деле.
– Ну, коли о добром деле, так заходите в дом, – решил Милута и растворил ворота.
Варяги зашли в клеть. Загляда, не готовая встречать гостей, убежала со своим решетом в дальний темный угол и оттуда разглядывала пришедших. В Ладоге о варягах говорили разное: одни бранили их за разбои, другие хвалили их сереброкузнечное и кораблестроительное мастерство и ратную доблесть, В гости к Тормоду часто заходили его соплеменники, с заказами на починку или постройку кораблей, и Загляда знала, что они, в общем-то, не чудовища, а люди как люди. Но справедливо было и то, что наибольшая опасность на берегах Варяжского моря исходила именно от них, и Загляда, как и все словены, относилась к ним настороженно. В ее памяти еще свежа была драка Спеха с молодым варягом на торгу, и она догадывалась, что приход нежданных гостей связан с этим происшествием.
– Мое имя – Асмунд сын Рагнара, я есть из Свеаланд, – говорил старший из варягов.
На вид ему было лет тридцать пять. Поверх кожаного кафтана на нем был короткий синий плащ, заколотый на боку под правой рукой большой серебряной застежкой. Его длинные светло-русые волосы были зачесаны назад от высокого лба и на затылке связаны тесемкой, небольшая гладкая бородка была чуть темнее волос. На поясе его висел сафьяновый кошель, а рядом с ним франкский меч в отделанных серебром ножнах, на пальцах блестело несколько золотых перстней, на шее была серебряная гривна с подвесками в виде маленьких молоточков. Нетрудно было догадаться, что дела его идут хорошо.
– Я пришел в Ладога для добрый торг, привез вино и кувшины, – рассказывал он, когда Милута усадил гостей на лавки. – Но вот беда – была обида на торг. Мой человек имел раздор с твой человек. Я пришел делать мир. Умные люди не нужно просить суда у Дубини ярл – мы разберем дело сами. Я прошу тебя назвать виру за обиду и побои, и мы будем в мире без Дубини ярл. Зачем за наш раздор давать серебро, еще и для Вальдамар конунг?
Милута понимающе усмехнулся. Несмотря на ломаную речь варяга, суть его слов была очевидна: зачем платить еще и виру в княжескую казну, если можно уладить дело между собой? Вспомнив Тармо, Милута на миг заколебался.
– Зачем искать – ваш ударил первый или наш ударил первый? – торопливо заговорил Асмунд. – Лучше нам мириться и жить в дружбе. Я многие лета торгую в Гардар, я знаю: мир и добрый торг лучше всего. Вот здесь Снэульв Эйольвсон, кто обидел твой человек. Назови твою цену мира.
Обернувшись, Асмунд указал на своих людей, и Милута увидел среди них того высокого светловолосого парня. Он сидел позади всех, опустив глаза.
Заметив его, Спех обиженно насупился, Тормод многозначительно покачал головой.
– Раздор есть дурное дело, мы не хотим раздор, – убеждал Асмунд Милуту, видя его колебания. – Мы дадим подарки за обиду и будем все иметь добрый мир. Да?
– Мира, говоришь, хотите? – заговорил Милута, когда варяг кончил речь.
Внешне оставаясь невозмутимым, в душе он был доволен, что все так хорошо кончается. Ни Спех, ни Милута не могли считать свое дело правым – ведь Спех ударил первым. То, что варяги сами пришли мириться, избавляло его от многих хлопот и при этом позволяло не уронить своей чести. Мельком вспомнив Тармо, Милута порадовался, что чудской старейшина уже уехал – при нем примирению не бывать бы.
– И у нас говорят: худой мир лучше доброй ссоры, – недолго подумав, продолжал Милута. – Мы с тобой люди торговые – нам раздоры не на руку.
– Не худой мир – добрый мир! – радуясь, что русский купец не отвергает его предложения, Асмунд дружески положил руку на плечо Милуте. – Добрый мир будет!
– На доброе слово и ответ добрый. – Милута протянул ему руку. – Мир – так, мир! Будьте нашими гостями!
Варяги радостно загомонили, выложили принесенные подарки: хозяину – вино в еловой бочке, а Спеху – новый красный плащ и сапоги. Против такого подарка недавний гончар не мог устоять. Подувшись еще немного, Спех сменил гнев на милость и сел со всеми за стол.
Загляде пришлось бросить свой горох и помогать отцу принимать гостей. Сбегав в горницу, она переоделась в нарядную желтую рубаху, наскоро переплела косу алой лентой, надела серебряные уборы. Когда она вернулась в клеть и стала помогать Зимане подавать угощение, внимание гостей обратилось на нее. Она замечала, что варяги рассматривают ее, спрашивают о ней друг друга и своего предводителя.
– Сё есть дочь твоя? – спросил Асмунд у Милуты.
– Дочь моя, – с родительской гордостью подтвердил Милута. Он видел, что дочь его хороша и нравится гостям, и ему это было приятно.
– Боги дали тебе дочь вельми красиву ликом, добру нравом и разумом, – хвалил Асмунд, глядя, как Загляда расставляет на столе блюда с пирогами. – Она принесет тебе хорошую родню.. Как ее имя?
– Заглядой прозываем.
Асмунд подумал немного и одобрительно закивал:
– Да, се есть доброе имя! Я понял – краса ее есть заглядение!
Внимание чужеземцев смущало Загляду, и она почти не поднимала глаз, но гости держались дружелюбно и уважительно, ели и пили, хвалили гостеприимство хозяина.
Тормод, великий любитель застолий, поднялся на ноги, держа в руке большой турий рог, окованный серебром по краям и наполненный медом, и нараспев произносил мирный обет, сам себя переводя с северного языка на словенский:

Провозглашаю мир
Между всеми людьми,
А прежде всего
Между сидящим здесь мужем по имени Снэульв
И мужем по имени Спех!
Между всеми людьми из Свеаланда
И людьми из Альдейгьи.
Провозглашаю мир
Полный и нерушимый
От нашего имени
Товарищей и сотрапезников,
Жен и мужей,
Взрослых и отроков!

Турий рог пустили по кругу, гости и хозяева пили мед и обещали дружбу каждый на своем языке. Даже Спех, довольный, что его так торжественно назвали мужем, а не отроком, заговорил вместе со всеми. Кроме Асмунда, никто из свеев не мог свободно объясняться по-славянски, но при помощи Тормода застольная беседа завязалась к общему удовольствию.
Только сам виновник прошедшей ссоры оставался как бы в стороне от общего веселья. Загляда давно заметила среди гостей того высокого парня, с которым Спех так бесславно подрался. Среди всех варягов он один еще вызывал у нее настороженность. От его худощавой угловатой фигуры веяло недружелюбием и холодностью, он казался темным пятном раздора среди общего примирения. Даже подавая на стол, Загляда не решалась к нему приблизиться и не подходила к тому концу стола.
– Слышишь, душа моя? – обратился к ней отец. – Уж драка – так с размаху, уж пир – так на весь мир. Поди меду ему налей – может, подобреет.
Асмунд обрадовался – если дочь хозяина поднесет обидчику меда, это будет значить, что обида прощена и мир восстановлен полностью.
Загляда оробела на миг, услышав, что велит ей отец, но отказаться не могла. Она взяла у отца заздравный рог, налила в него меда из кувшина – меньше половины, чтобы не ударило в голову, – и приблизилась к дальнему концу стола, где сидел Снэульв. Глядя, как она идет к нему, он медленно поднялся на ноги и встал, возвышаясь над всеми сидящими за столом, высокий и прямой, как молодой ясень. Варяги и русы в палате затихли, глядя на них. Загляда сейчас казалась особенно хороша: в своей нарядной рубахе она походила на желтый цветок, на груди ее пестрели бусы в три ряда – из золотистого янтаря, рыжего сердолика и прозрачного хрусталя, серебро блестело на ее висках и на руках, золотистые искры от огня на очаге пробегали в ее косе с красной лентой, а лицо ее с румяными щеками, красивыми темными бровями и чуть вздернутым аккуратным носом было красиво той славянской красотой, которая много веков пленяла гостей с полудня и с полуночи.
Подойдя к Снэульву на шаг, Загляда остановилась, держа рог обеими руками, подняла голову, дивясь про себя его высокому росту. Он был заметен даже среди; варягов, среди которых вообще мало водилось коротышек. Там, на торгу, первое впечатление не сильно ее обмануло – и сейчас она не назвала бы его красивым. Брови его были светлыми, почти незаметными, рот был слишком широк, а подбородок жесток и угловат. И взгляд у него был пристальным, пронзительным, но умным и внимательным. Он смотрел на Загляду с недоверием – неужели дочь хозяина и правда оказывает ему, обидчику, такую честь?
И не на почетный рог в ее руках он смотрел, а в глаза ей. И что-то перевернулось в нем, стены клети качнулись; из серо-голубых глаз славянской девушки на него глянула мать, оставшаяся за морем, в чужом доме, сестренка Тюра, и девушка эта показалась Снэульву такой же родной и близкой, как они. С ней он уже не был один в чужой стране, какая-то новая огромная сила поднималась и росла в его груди оттого только, что она стояла перед ним и смотрела на него. И только одного хотелось Снэульву в этот миг – быть любимым этой девушкой, даже имени которой он еще не знал. Так хотелось, что, казалось, пошел бы грудью наперекор ревущему ледолому.
А Загляда смотрела ему в лицо, стараясь хоть чуть-чуть понять его, кому приходилось подать заздравный рог, найти какие-то слова, которые были бы понятны ему. Она не хотела произносить пустых слов – заздравный рог отнесет речь прямо к крыльцу богов, – но как предложить мир и дружбу этому чужаку?
И чем дольше она смотрела, тем яснее делалось ей лицо Снэульва, делалось мягче, теплее. Словно из ледяной глыбы под солнечным лучом вытаивает живой человек. Мгновения бежали мимо них, Загляда держала рог с медом, не замечая его тяжести, забыв, что все смотрят на них и чего-то ждут.
Рядом раздался какой-то веселый возглас по-варяжски. Загляда опомнилась, опустила глаза, постаралась собраться с мыслями, снова посмотрела на свея и сказала, протягивая ему рог:
– Прими наше угощение, и пусть дружба наша всегда будет так хороша, пока свет белый стоит! Пусть и мы, и племена наши всегда в мире живут и горя друг от друга не знают!
– От волнения она заговорила по-словенски, потом опомнилась, что он едва ли ее поймет, но переиначиваться было уже поздно. Вокруг зазвучали одобрительные возгласы: варягам понравилась ее речь, даже тем, кто не понял слов. Красивая юная девушка с заздравным рогом – чего же тут не понять?
Снэульв взял рог у нее из рук, хотел было что-то сказать, но не нашелся и молча поднес рог к губам. Загляда смотрела, как он пьет, с каким-то веселым азартом – она-то знала, хозяйка, крепость своего меда. И рог за какие-то мгновения оказался опрокинутым, русы и свей одобрительно кричали, Снэульв поднял перевернутый пустой рог над головой и улыбнулся Загляде, и она улыбнулась в ответ. Почему-то она уже забыла, как сердилась на него, теперь она видела, что он не зверь. И ее прежняя неприязнь сменилась сильным любопытством, ей захотелось узнать его получше. А хозяева и гости вокруг радостно выкрикивали что-то, стучали рогами и чашами, хлопали друг друга по плечам. Загляда отошла, но Снэульв провожал ее глазами. Ей не хотелось уходить, как будто какая-то неведомая могучая сила привязала ее к нему, и теперь она изо всей толпы видела его одного и, даже отвернувшись, чувствовала его спиной, затылком. Где-то в глубине в ней возникла непонятная дрожь, от которой было и неловко, и весело разом. Загляде хотелось спрятаться, чтобы никто не видел ее глаз, но еще больше хотелось вернуться туда, где сидел он. Стараясь отвлечься, она усердно угощала гостей и Милутиных людей. Но и проходя мимо столов с блюдами и кувшинами, Загляда всякий раз чувствовала на себе взгляд Снэульва, и почему-то это было ей приятно.
Она не замечала, что довольно многие в палате видят, как они переглядываются. Спех от этих наблюдений сделался мрачнее тучи, а Асмунд, напротив, был очень доволен. Умный купец видел, что Милута ни в чем не откажет своей дочери, а Снэульву весьма пригодится ее заступничество.
Очень скоро разговор зашел о том, что волновало почти всех торговых гостей, ходивших через Варяжское море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11