Вместе с тем на меня накатила волна слабости. Я почувствовал усталость, которую просто не имеет права чувствовать человек, не имеющий за плечами пары тысяч лет жизни. Я устал от всего, устал от самого существования, и продолжение боя потеряло для меня всякий смысл.
Наверное, это был бы конец. Черному Лорду ничего не стоило прирезать меня на месте и сбросить мое тело с башни, потом прикончить сэра Реджи и доставить Темному Властелину наши головы, исключительно в качестве бонуса к Валькирии и ключу Знаний.
Но тут кое-кто совершил подвиг.
Как и всякий гном, Кимли боялся высоты, а мы с Черным Лордом находились если и не на высоте птичьего полета, то где-то не очень далеко от нее. Тем не менее гном пересилил свой страх и поднялся к нам. Чтобы исполнить свой долг, чтобы сдержать свои обещания.
Панцирь не пробить мечом, вспомнил я поучения дяди сэра Реджи, но его можно промять топором или боевым молотом. Боевой молот – излюбленное оружие Стражников. Именно боевой молот гномов применил Кимли, атаковав Тонкара со спины.
Молот врезался в заднюю часть шлема Черного Лорда. Если у Тонкара был затылок, сейчас он должен был превратиться в желе.
Тонкар взревел. Я не слышал, как ревут раненые львы или взбесившиеся буйволы, но им до такого рева наверняка было далеко. А может, просто доспехи так резонировали.
Тонкар покачнулся, но попытался развернуться, чтобы отразить атаку нового противника, напавшего сзади.
Если эта машина убийства имела способность питать хоть какие-то чувства, я могу их понять. Он вступил в схватку с двумя врагами, избавился от одного из них, причем от того, который был более опасен, и загнал оставшегося в угол. Ему осталось только нанести последний удар, и можно с сознанием выполненного долга перед своим темным обществом вернуться в Цитадель и доложить об успехе начальству, навсегда заклеймив коллегу Келлена ярлыком неудачника. И в самый последний момент он получил удар со спины.
Неверное планирование, вот в чем вопрос. Если бы Черный Лорд удосужился оставить за спиной хотя бы пару-тройку своих зомби, гному вряд ли удалось бы подойти на расстояние удара незамеченным.
На какой-то момент Черный Лорд стоял ко мне боком, тянувшись мечом к Кимли и воздев другую руку к небесам, словно грозя и посылая им проклятия. Я ясно видел место под мышкой, куда можно было нанести удар.
К чему все это? – поинтересовался мой затуманенный разум, но благоприобретенные искусственным путем рефлексы сделали выбор за меня.
Валькирия вонзилась в уязвимое место. Клинок вошел в Черного Лорда легко, словно разрезал на своем пути не человеческую плоть, а подтаявшее сливочное масло. Я, точнее, моя рука, нажала чуть посильнее, и лезвие погрузилось сантиметров на сорок. По пути оно должно было поразить не один жизненно важный для Тонкара орган.
Мои пальцы выпустили меч, и он, так и оставшийся в теле врага, полетел вниз с высоты сотни метров. Если меч действительно волшебный, подумал я, то не должен пострадать от удара о землю. Но это ведь как упадет…
Последнее, что я видел, перед тем как потерял сознание, был бегущий ко мне Кимли, мне еще показалось, что бежит он в какой-то странной плоскости, чуть ли не по вертикальной стене. Потом до меня дошло, что с ним-то как раз все в порядке, проблемы с моим собственным положением в пространстве. Я падал. Последнее, что я слышал, был оглушающий, чудовищный треск.
А потом наступила восхитительная тишина.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, ПАСТОРАЛЬНАЯ,
в которой герой выдает себя не за того, кем он является на самом деле
Говорят, что достигшие истинного просветления йоги отправляются в нирвану, но, поскольку никто из просветленных не возвращался оттуда, что эта нирвана собой представляет, никому не известно.
Викинги верили, что после смерти их ожидает Валгалла, вечный пир за одним столом с богами, и доставят их туда на своих лошадях блондинистые девахи с пронзительными голосами, чьи имена созвучны имени моего меча. По вышеприведенным причинам никто не знает, что подают за столом богов.
Индейцы отправляются в Страну Вечной Охоты, и в глазах белого человека это совсем не выглядит раем. Вечно красться по лесу с луком в руках и томагавком за поясом… Белые завоеватели истребили всю дичь, заставив краснокожих мечтать о нормальной охоте хотя бы после смерти.
В мусульманском раю истинных правоверных ублажают прелестные гурии, так что эта религия мне близка хотя бы по духу. В христианском раю нет никого, кроме ангелов, вечно играющих на арфах и поющих псалмы. На мой взгляд, коротать за этим занятием вечность довольно скучно.
Во всевозможных разновидностях ада всегда подбирается более любопытная и интересная для общения компания. Если бы не эти чертовы котлы с кипящей серой и сковороды с раскаленным маслом, там было бы совсем ничего.
Особенно избирательно подходили к своим грешникам древние греки. Подумать только, назначить каждому пытку, соответствующую его прегрешениям! Достаточно вспомнить самых известных клиентов греческого ада, Сизифа и Тантала. Вот что я называю индивидуальным подходом к работе с клиентами.
Современные люди не верят ни в рай, ни в ад. Они проникли в космос и убедились, что за облаками рая нет. Они пробурили землю и не обнаружили никаких признаков ада. Дарвин выдвинул унизительную теорию о происхождении человека, развеяв миф об Адаме, Еве и их пребывании в райском саду.
Потом кто-то умудрился клонировать овцу, взяв на себя роль Создателя, и теперь собирается клонировать человека.
Никто, кроме священников, не верит в легенду о непорочном зачатии. Кто-то подводит теоретическую базу под чудеса, сотворенные Иисусом. Математики, ехидно потирающие свои логарифмические линейки, подсчитали точные размеры Ноева ковчега, получили его объем и взялись утверждать, что он не мог вместить все имеющиеся на земле виды животных даже в единственном экземпляре, не говоря уже о парах. Никто, кроме далай-лам, не верит в новые воплощения Будды. И даже шахиды только прикрываются Кораном, скрывая за религией тягу к насилию ради насилия и жажды наживы.
К чему я веду?
Веры практически не осталось.
Продвинутые дети перестали верить даже в Деда Мороза. Их не проведешь, они знают, что на самом деле подарки им покупают мама и папа, а вручает нанятый за деньги не совсем трезвый человек.
И непонятно, почему принято считать, что рай должен находиться прямо у нас над головой, а ад – под ногами? А как насчет других измерений и параллельных миров? В параллельные миры сейчас верит куда больше народу, чем в рай. Почему бы теологам не разместить рай там? По крайней мере, это может вернуть часть верующих в лоно церкви.
Зачем нам вера? – говорят скептики. Если загробная жизнь существует, мы попадем туда и без веры, а если нет… Что ж, тогда мы были правы, не так ли? Но в глубине души они не испытывают бравады, которую готовы демонстрировать на публике. Наедине с самими собой им тоже хочется, чтобы было хоть что-нибудь, чтобы был хоть какой-то смысл в существовании разумного куска протоплазмы, именуемого человеком.
Отрицая веру в богов, цивилизованный человек изобретает себе новые культы. Ведь что такое коммунизм, как не попытка построить рай на Земле, коли уж на небесах все обломалось?
Как следует из их не воплотившейся в практику теории, оммунисты равны между собой. Мертвые тоже.
Страны третьего мира искренне считают, что рай находится в США. Американцы уезжают в Тибет в поисках смысла. Диктаторы всего мира уверяют, что рай в их стране, и для них это действительно так. Рай там, где нас нет, уверяют русские. Что ж, теперь мы есть практически везде.
Цель существования религий всего мира в том, чтобы избавить рядового обывателя от страха смерти. Избавившись от страха смерти, обыватель начинает жить и превращается в человека.
Я не боялся смерти и не верил в Бога. В Бога, как в сверхразум, вездесущий, наблюдающий, всевидящий и всемогущий. Мне были ближе законы кармы, которые гласят, что человек сам определяет свое будущее. Своими делами. Своими поступками. Своими мыслями.
Я не верил, что Бог – это существо.
Но, будучи между жизнью и смертью, валяясь в забытьи после удара Пожирателя Душ, я встретил кого-то, очень на него похожего.
Я стоял посреди НИГДЕ. А может быть, и не стоял, потому что под ногами было НИЧТО.
НИЧТО и НИГДЕ не имели цвета, звука, расстояния. Не имели объема, света, текстуры. Даже не вакуум. Просто НИГДЕ и НИЧТО.
Он возник передо мной без всяких театральных эффектов. Его не было, а потом он стал. Время не имело значения, потому что мы были в НИКОГДА. Он не был благообразным старцем, белоснежным голубем или пылающим кустом, его вид не повергал в трепет и не заставлял уверовать. Он просто был.
Мужчина моих лет, стройный, подтянутый, в спортивном костюме «Найк», заменившем белый балахон. На ногах у него были кроссовки той же фирмы. Хорошее лобби у корпорации в высших сферах, подумал я. Тут они и «Рибок» и «Адидас» обскакали. Бороды у него не было, печали и особой мудрости в глазах тоже.
– Привет, – сказал он.
– Привет, коли не шутишь, – сказал я. – Где я?
– НИГДЕ.
– Я мертв?
– Здесь и сейчас?
– Нет, вообще. А что, есть разница?
– Здесь и сейчас никто не жив и не мертв, потому что здесь НИГДЕ и НИКОГДА, – сказал он. – Так что разница есть.
– А вообще?
– Вообще ты жив, – сказал он. – Наверное, для того, чтобы описать твое состояние, человек бы употребил слова «чуть жив». Но для меня эта разница ускользает. Все люди «чуть живы», с моей точки зрения. Жизнь – это преходящее состояние, лишь смерть постоянна для вашей формы жизни.
– Такова официальная точка зрения?
– Такова моя точка зрения, – поправил он.
– Ты кто? – спросил я.
– НИГДЕ и НИКОГДА я – НИКТО.
– А вообще?
– У меня много имен.
– Назови хотя бы одно.
– Нет смысла.
– Почему?
– Потому что я его не вижу.
– Хорошее объяснение, – одобрил я.
– Я не даю объяснений.
– Я ценю это качество… в людях. А то все, кому не лень говорить, готовы объяснять все всем, кому не лень слушать.
– Ты – циник. Это хорошо.
– Почему?
– Я не даю объяснений.
– Замечательно. Тогда зачем ты здесь?
– НИГДЕ?
– Да. Зачем ты НИГДЕ?
– Я наблюдаю.
– За мной?
– Вообще.
– И что ты видишь?
– Разное. Вижу тебя.
– И как я тебе?
– Ты колеблешься. Ты сомневаешься.
– Я – человек. Людям свойственно сомневаться.
– Это делает их жизнь невыносимой.
– Возможно. Но всегда уверены в своей правоты лишь идиоты.
– И гении.
– И тираны.
– Ты – циник. Это хорошо.
– У меня бред?
– Что такое жизнь, если не бред?
– Что?
– Жизнь – это болезнь, от которой есть только одно лекарство. Жизнь – это игра с известным заранее результатом. Жизнь – бред.
– Ты ответишь на мои вопросы?
– Я не даю ответов.
– Тогда что же ты делаешь?
– Наблюдаю.
– И все?
– А этого мало? Вы играете жизнь, как спектакль, должен же быть у этого представления хотя бы один зритель?
– Ты уверен, что ты просто зритель, а не режиссер?
– Я ни в чем не уверен.
– Ты знаешь, чем все кончится?
– Знаю.
– И чем же?
– Занавесом.
– Занавесом для кого?
– Для всех. Все всегда кончается занавесом для всех.
– И для тебя?
– Да.
– Ты не вечен?
– Ничто не вечно. Вечно только НИЧТО.
– Почему мы здесь встретились?
– НИГДЕ?
– НИГДЕ.
– Потому что только НИГДЕ это возможно.
– Но зачем эта встреча?
– Не знаю.
– В чем смысл?
– Не вижу.
– Но ты наблюдаешь?
– Да.
– Ты знаешь Моргана?
– Я видел его.
– Он жив?
– НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
– А сэр Реджи?
– НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
– Кимли?
– НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
– А я?
– НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
– А ты сам?
– НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
– Тогда чего же ты хочешь?! – заорал я, теряя терпение от этого абсурда.
– Насладиться спектаклем.
Я открыл глаза.
Вот так, резко, без всяких выкрутасов типа парения разума над собственным телом и наблюдения за ним с высоты птичьего полета, без долгого похода по темному коридору в поисках света. Как будто кто-то воткнул штепсель в сеть нажал на кнопку питания.
Я лежал на кровати. Не бог весть какая кровать, излишне мягкая, на мой вкус. Но ничего, для больницы сойдет.
Для больницы? На больницу это помещение не походило. Бревенчатые стены, солнечный свет, льющийся в экно, картины на стенах. Если в этом мире и есть больницы, а они должны быть, вряд ли они так выглядят.
Рядом со мной сидела женщина. Средних лет, открытое лицо, простое платье. Крестьянка, подумал я. Но никак не медсестра. В глазах ее были усталость и страх. Почему-то мне показалось, что боится она именно меня. Мне это было неприятно. Интересно, почему она боится?
– Где я? – спросил я. Мне действительно хотелось это узнать.
Она подскочила со своего стула так резко, что я испугался за сохранность сего предмета обстановки.
– Вам что-то угодно, господин? – спросила она. В голосе ее тоже ясно читался страх.
Странный вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71