В общем, я мог бы много чего порассказать по этому поводу, да боюсь утомить вас.
— Нет же, напротив, отважный мой Перро, рассказывайте: все, что вы говорите, очень интересно.
— Вы очень любезны, месье, но я не буду испытывать ваше терпение, добавлю лишь, что если сегодня среди наших трапперов нет таких метких стрелков, что были несколько десятков лет назад, то в этом повинно современное оружие.
Жюльен недоверчиво посмотрел на канадца.
— Именно так, месье, поверьте мне. Сегодня охотник легко заряжает свое ружье за несколько секунд и поэтому, не раздумывая, готов стрелять наугад. Он торопится, не прицеливается тщательно и палит невпопад, предпочитая сделать три посредственных выстрела вместо одного меткого. Да вот, к примеру. Раньше выдр убивали выстрелом в голову: целили в глаз, чтобы не испортить мех. А теперь, подумать только, в Нулато я видел шкурки, пробитые во многих местах, да еще с дырками, куда можно просунуть целый палец! Настоящее убийство, вот что это, скажу я вам! А то и того лучше! Появились охотники, стреляющие картечью, так что шкурка получается вся в отверстиях, словно решето.
— Послушайте, — вступил в разговор Алексей, до сих пор молча слушавший сию содержательную лекцию по баллистике. — Но ведь это же вполне естественно. Разве вы сами никогда не пользуетесь дробью?
Широкая улыбка озарила лицо канадца:
— С тех пор как я имел честь впервые взять в руки огнестрельное оружие, то есть тому лет сорок назад, никогда, месье, — слышите, никогда! — я не стрелял дробью, кроме одного-единственного раза.
— Одного-единственного? — переспросил молодой русский.
— Слово Перро! Ох, лучше бы мне было тогда и вовсе не стрелять! Этот выстрел, хотя сам он непосредственно и не принес никому вреда, стал причиной смерти огромного количества людей, а я едва не лишился собственного скальпа.
— Расскажите же нам об этом.
— Нет ничего проще. Тем более что это случилось всего несколько лет назад. В то время я охотился в двух шагах от форта Мумфорд, на реке Ситкин. Несколько дней подряд кто-то ловко и нагло грабил мои капканы. Решив разобраться, в чем тут дело, и примерно наказать вора, как-то вечером я спрятался поблизости в хижине и приготовил ружье, заряженное мелкой дробью. Вконец потеряв стыд, вероятно от безнаказанности, мой мошенник пробирается крадучись к капкану и наклоняется, чтобы вынуть оттуда великолепную куницу. Как смог разглядеть я при свете звезд, то, что подставил он мне для выстрела, отнюдь не являлось головой. Между мной и этой округлой частью его тела было шагов сорок. Нажав на спусковой крючок, я слышу крик и вслед за тем — шум продирающегося сквозь кусты человека. Потом снова воцаряется тишина… Пока все идет неплохо, правда?.. К несчастью, меня угораздило угодить в колдуна, именуемого Отцом Врачевания, который давно уже держал в страхе индейское племя чиликотов. Ленивый, не способный поймать даже сурка, прожорливый, словно росомаха, он не желал тратить время на охоту, а попросту обкрадывал наши силки и капканы, а потом продавал наши шкурки в форте, у нас же под носом. Мой выстрел, положив конец ночным похождениям проходимца, лишил его верного источника доходов и, в силу этого, внушил ему острую ненависть к бледнолицым, а что такое ненависть краснокожего, я думаю, вам объяснять не надо. Воспользовавшись своим влиянием на соплеменников, он добился объявления нам войны. Больше года индейцы цеплялись к нам, словно репьи на хвост собаки. Они дрались так, как свойственно настоящим дикарям, то есть не зная жалости и не желая идти на мир. И только когда мы наконец перебили бесчисленное множество краснокожих, ибо у нас не было причин щадить их, они немного попритихли и отступили к югу. Вот, господа, каковы оказались последствия единственного в моей жизни выстрела дробью. Лучше бы уж я выпустил пулю. Колдун был бы убит, а вы знаете поговорку: «Мертва гадюка, нет и яда»… Однако я что-то совсем разболтался. Филе готово, пора и перекусить. И неплохо бы потом хорошенечко выспаться, прежде чем завтра с рассветом отправиться к атнам с Купер-Ривер.
— К атнам, говорите вы, или к меднокожим индейцам, чьи земли простираются по другую сторону гор? — спросил Жюльен.
— Да. Если только я правильно понял объяснения местных индейцев, которых мы повстречали последними, шар, скорее всего, упал где-то там.
— Вполне вероятно, — согласился Жюльен. — Вершины Аляскинского хребта действительно преграждают путь воздушным потокам, идущим с севера, и наш бедный друг, выбрав наиболее благоприятное для этого место, смог, я надеюсь, беспрепятственно приземлиться.
Вскоре путешественники получили подтверждение правильности своих предположений. Но каково же было их разочарование при известии о том, что, несмотря на скорость, с которой промчались спасатели на санях по узким извилистым ущельям Аляскинского хребта, рискуя каждую минуту сломать себе шею, они все-таки опоздали на два часа! Меднокожие индейцы пребывали в сильнейшем возбуждении. Сын луны сбежал внезапно, как и появился, нимало не заботясь о гостях племени, прибывших издалека, чтобы лицезреть его и творимое им чудо.
Итак, снова в дорогу! Сперва необходимо было поточнее определить направление дальнейшего пути. И сделать это путешественникам предстояло самим, ибо краснокожие или не хотели, или не могли сказать, в какую сторону полетел шар, унесший Жака Арно.
ГЛАВА 7
Спустя восемь месяцев. — Воспоминание об улице Дюрантен. — Полет над морем. — Благополучное приземление. — Возвращение в цивилизованный мир. — Юные торговцы газетами. — Остров Баранова. — Ситка. — Край дождей. — Лечение ревматизма. — Сделка на сумму в двадцать долларов. — В отеле. — Владелец гостиницы. — На судне. — Ловкий коммерсант.
«3 мая. Ставя эту дату, я задаю себе вопрос, действительно ли сегодня у нас 3 мая 1879 года. После того, как я совершенно неожиданно покинул форт Нулато, события разворачивались столь стремительно, и я постоянно оказывался в таких непредсказуемых ситуациях, что вполне мог запутаться в датах.
Но продолжим… Я пишу этот отчет исключительно для того, чтобы чем-то заполнить свое время, и хронология, по сути, не имеет для меня никакого значения. Позднее я с удовольствием перечту эти строки, если только непредвиденное приземление не прервет мои подвиги воздухоплавателя поневоле.
Не знаю, смеяться мне или плакать при воспоминании о том, что приключилось со мной за последние дни. Не знаю даже, стоит ли задумываться над своим трагическим положением или же просто-напросто наплевать на так называемую судьбу.
А может, свалить все на обстоятельства, на людей?.. Или же убедить себя, что все к лучшему в этом лучшем из миров?
Свалить на обстоятельства… Хорошенькое начало! Это было бы просто глупо.
Обвинить своих ближних?.. Ну, обвинений этих хватило бы мне надолго! Можно было бы начать с Жюльена, который уволок меня, будто тюк, на Северный вокзал, а кончить этим толстяком, хозяином Нулато, влезшим, словно упитанный бычок, в мою корзину, а затем без всякого предупреждения выпрыгнувшим из нее!.. Впрочем, справедливости ради мне следовало бы пожурить и самого себя со своим дурацким организмом, не переносящим ни малейшей качки… А заодно и попрекнуть покойного дядюшку, злосчастного, но оттого не менее дорогого мне родственника, сыгравшего со мной веселую шутку, сделав меня наследником всего своего состояния!
Нет… бранить ближних, а тем более себя, было бы слишком утомительно. И к тому же это расходится с моими принципами.
Путешествие в Бразилию между тем продолжается. И, определенно, мои способы передвижения не лишены оригинальности. Решительно, как я уже неоднократно повторял, в жизни всякое случается!
Странная вещь, несмотря на всю невероятность своего положения, я начинаю находить его вполне естественным. Этот факт весьма любопытен, как, впрочем, и тот, что многие впечатления и события, поначалу кажущиеся незабываемыми, мгновенно стираются из памяти.
Например, сейчас мне кажется, что я всегда был диким гиперборейцем, жил в вонючих хижинах или в снежных норах, мчался на санях и питался такими малопригодными для еды продуктами, на которые и взглянуть-то тошно.
Париж утонул в густом тумане прошлого, и когда я вспоминаю, что еще восемь месяцев назад был супрефектом в префектуре Сены, то в голову мне невольно закрадывается мысль о том, что само слово «супрефект» никак не приложимо к человеку, болтающемуся в данный момент между небом и землей где-то там над Североамериканским континентом.
Восемь месяцев!.. Не могу без содрогания подсчитывать те бесконечные километры, что отделяют корзину моего шара от дома номер 11 по улице Дюрантен. А сколько еще километров предстоит мне преодолеть!.. Ведь на сегодняшний день я проделал не более половины всего пути.
Я даже думать боюсь, где, когда и как окончится мое путешествие. Да и к чему? Похоже, что за мной по пятам следует некий вздорный гений, поставивший себе целью разрушить все мои проекты, расстроить все мои планы.
Самое простое — это покориться своей участи: будь что будет! Лишь в одном у меня нет никаких сомнений: я все еще лечу на воздушном шаре и постепенно привыкаю к такому способу передвижения.
Где я нахожусь? Не знаю и знать не хочу. Мерно покачиваясь, я лечу уже более двадцати часов, и одураченные мною индейцы, вздумавшие обречь меня навечно на принудительные полеты, остались далеко позади.
Поднялся сильный ветер, и аэростат снова подхватило воздушное течение, пригнавшее меня из Нулато к атнам, хотя на пути его, словно гигантский экран, высился Аляскинский хребет. Ветер тогда дул с северо-запада и нес меня к Британской Колумбии. Если он сохранил это направление, все прекрасно, если нет — тем хуже для меня. Но в любом случае я буду лететь до полного сгорания топлива и, таким образом, куда-нибудь да доберусь.
Запасов еды хватит еще на сутки: больше мне просто не удалось унести. Так что положение мое не такое уж плохое. У меня есть литр воды, а кувшин с жиром еще дает немного тепла, достаточного для поддержания шара в воздухе.
Я ужасно устал, но надо продолжать путь независимо ни от чего. Главное, что воздушные течения уносят меня от северных широт.
Не имея причин избегать водной стихии, Жюльен и Алексей проследуют за мной кратчайшим путем через леса, равнины и реки. У меня нет оснований беспокоиться за них, ибо, предвидя, что, возможно, нам придется разлучиться, мы договорились останавливаться в населенных пунктах, расположенных вдоль телеграфной линии, протянувшейся по двадцатому меридиану от Новоархангельска до Сан-Франциско. Так что рано или поздно мы встретимся.
Я стараюсь не думать о том, что сейчас у меня нет ни гроша за душой, ни оружия, ни компаса, ни часов, ни грамма табаку. Все мое состояние заключается в кусочке трута, огнива, кремня и записной книжки. Этот багаж, не более громоздкий, чем у покойного философа Бианта, совершенно не занимает места…»
Удобно устроившись в глубокой и просторной корзине своего монгольфьера, выстланной изнутри толстым слоем войлока, Жак безмятежно писал свои путевые заметки, как вдруг шум прибоя прервал его занятие.
— Что за черт! — воскликнул он с дрожью в голосе. — Вроде бы уже я слышал подобные звуки… во время моей знаменитой прогулки… неподалеку от устья Орна… Яростно бившиеся о берег морские волны рокотали примерно так же — не очень громко и монотонно… Выходит, подо мною — океан?.. В таком случае поздравляю тебя, мой мальчик!.. Ты столь энергично убегал от воды и проявлял чудеса изобретательности, чтобы только избежать переправы даже через крохотную речушку, не боясь продемонстрировать свое малодушие и выставить себя в смешном виде. И все это для того, чтобы в тот момент, когда судьба твоя зависит от самого ненадежного из средств передвижения — простого шара, наполненного теплым воздухом, оказаться вдруг над бушующими волнами… Я был прав, отметив в дневнике, что «в жизни всякое случается». Ну что ж!.. Будь что будет!.. Но в ожидании неминуемого падения в морскую пучину я все же позволю себе доесть остатки мяса и выпить несколько глотков воды и уж потом положусь на судьбу…
Правильно решив, что он слышит шум прибоя, Жак, однако, не мог видеть, как вспенившиеся тихоокеанские волны отчаянно бились о скалистые отроги гор, поскольку над водой висел толстый слой тумана, постепенно становившийся все гуще и гуще.
Шар, гонимый воздушным течением, попал в одну из самых влажных климатических зон в мире, где за исключением двух относительно коротких периодов дождь льет круглый год. Эта зона, следуя вдоль извилистой южной границы бывшей Русской Америки, простирается над Аляской от устья Купер-Ривер до 54° северной широты.
Спустившись к верховью Купер-Ривер и двигаясь по направлению к горе Святого Ильи, у границы между владениями Англии и Соединенных Штатов, шар незначительно отклонился на восток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89