Плата за урок была минимальной и не сильно била по моему личному бюджету – бутылка водки и закуска.
Когда я достиг определенных вершин в игре на кларнете, – то есть, научился более-менее сносно выдувать звуки, соответствующие неким нотам, о которых имел весьма слабое представление, – то перенес выполнение домашних заданий в стены собственной квартиры. (Пардон – квартиры, принадлежащей моей супруге).
Едва услышав, как возле подъезда останавливается ее навороченный «мерс», я тут же принимался усердно выводить трели и рулады, тупо уставившись в нотную тетрадь. Когда она впервые застала меня за этим занятием, у нее просто не оказалось слов, чтобы выразить свое восхищение талантами мужа.
Зато потом, в другие вечера, она отводила душу со всей искренностью чистой, незамутненной музыкальным образованием души.
Ее голос и звуки кларнета сливались воедино, вызывая восхищение у бездомных кошек и собак, которые собирались под окнами нашей квартиры и с огромным вниманием слушали бесплатный концерт, иногда повторяя на свой лад особенно понравившиеся музыкально-вокальные фразы.
Таким образом мне удалось добиться того, что Каролина высказала пожелание (в очень грубой форме, не скрою; но я не был на нее в обиде, так как понимал, что это издержки воспитания), чтобы я обучался игре на кларнете где-нибудь в другом месте.
Это место она определила сама, но оно столь неприятно и отдаленно, что мне даже не хочется говорить о его географическом месторасположении. Тем более меня не воодушевило страстное желание Каро, чтобы я отправился туда немедленно, вечерней порой и со скоростью курьерского поезда.
Как человек покладистый и приверженный семейным ценностям, спорить с женой я не стал. Немного пораскинув мозгами, я нашел аудиторию для совершенствования своего музыкального образования в более приятном месте, нежели то, куда послала меня Каро, и гораздо ближе к дому, в черте городе.
Едва приближался вечер, я брал футляр с кларнетом и вострил лыжи, куда глаза глядят. А глядели они обычно в сторону многочисленных веселых компаний, где принимали меня со всей сердечностью и относились к моему хобби с пониманием.
Каролина долго терпела мой образ жизни свободного художника. Но теперь, похоже, ее терпению пришел конец. Какое несчастье…
– Это все мышцы, – ответил я нахально. – Каждый день качаюсь.
В общем, Каролина была где-то права в этом вопросе. От валятельно-созерцательной жизни свободного художника (у меня теперь было полное право так называться) я и впрямь прибавил в весе.
Но если учесть, что до женитьбы я был худой и жилистый, как Кащей в молодости, то каких-то пять-семь килограмм мне пошли только на пользу. Даже мое угловатое лицо приобрело приятный овал и – не скрою, все как на духу – на меня начали заглядываться девушки, гораздо моложе моей женушки, чего раньше не наблюдалось.
– Ты не качаешься каждый день, а накачиваешься… водкой, пивом и еще какой-то дрянью под самую завязку, – отбрила меня Каро.
– Так ведь на фирменные качественные напитки у меня денег не хватает. Ты не даешь. Уже больше месяца питаюсь святым духом и от щедрот моих друзей.
– Пора научиться самому зарабатывать. Хотя бы на свое пойло. А что касается твоих так называемых друзей, то уж лучше бы ты якшался с бомжами.
– Я учусь, – скромно потупив глаза, я кивком головы указал на футляр с кларнетом, который сиротливо лежал на крохотном диванчике в стиле «ампир»; кухня у нас была огромной, поэтому и своими размерами и обстановкой чем-то напоминала фешенебельный бар. – Еще немного и… Между прочим, студентам полагается стипендия.
– Вместо стипендии, мой дорогой, получи выходное пособие… – Порозовевшая от праведного гнева Каролина достала из кошелька несколько зеленых бумажек с изображение американского президента и швырнула их едва не в лицо мне. – И чтобы я больше никогда тебя не видела. Никогда! Убирайся с моих глаз. Сгинь, провались в преисподнюю! Все официальные хлопоты на предмет развода я беру на себя, можешь не беспокоиться.
Я не поленился, слез со стула, присел на корточки, подобрал купюры, вернулся на свое место и с нарочитой медлительностью сосчитал, слюнявя пальцы.
– Маловато, – сказал я сокрушенно. – Неужели я был так плох? Даже мальчикам по вызову платят больше. Кстати, напомню, вдруг у тебя с памятью сейчас нелады, что ты моя жена – ладно, пока жена; мы ведь еще не развелись официально – и все вместе нажитое должны разделить пополам. Уточняю – это не мое личное мнение, так гласит закон.
– Вместе нажитое!? – Мне показалось, что Каролину сейчас хватит удар; но она собралась с силами и продолжила: – Ладно, поделим, если ты так желаешь. Где у нас ножовка? Впрочем, о чем я спрашиваю… На моей памяти ты ничего тяжелее стакана с водкой в руках не держал. Думаю, что ты понятия не имеешь, как она выглядит, и уж тем более не знаешь, где лежит. Хозяин… – Это слово Каролина выговорила так, словно выплюнула надоевшую жевательную резинку.
– Зачем тебе пила? – спросил я с подозрением.
– Что значит, зачем? Как ты сам предложил, будем делить совместно нажитые материальные ценности.
– Это как? Что-то я не врубаюсь…
– Куда тебе с твоей похмельной башкой… Очень просто. Мы перепилим пополам твой саквояж и этот гнусный кларнет – где он? а, уже вижу – за который ты при покупке отвалил денежек как за рояль. Между прочим, моих денежек. Это все, что мы с тобой вместе нажили. Пардон, ошибаюсь. Я забыла про твои новые шмотки, но трусы и рубашки делить пополам не будем. Я щедрая, забирай все целиком.
Каролина решительно шагнула к дивану – явно с намерением совершить надругательство над моим сокровищем. Я схватил футляр с кларнетом и прижал его к груди как беспомощного младенца, готовый защищать свое достояние до последнего.
Насчет денег, которые я заплатил за кларнет, она была права. Тут уж ничего не попишешь. Уж больно хорош был инструмент, старинный. Он мне понравился с первого взгляда.
Как мне сказали, кларнет принадлежал одному талантливому музыканту-еврею, который просто забыл его, уезжая на историческую родину, в Израиль. Старческий склероз.
А когда вспомнил, – уже будучи в Хайфе – у дальних родственников музыканта, оставшихся на первой, не главной родине, где он имел несчастье родиться, вдруг тоже что-то случилось с памятью. Они так и не вспомнили, брал он с собой кларнет или нет.
В общем, я купил потерянную вещь, овеществленный фантом. Как уже говорилось ранее, за большие деньги – ушлые родичи рассеянного эмигранта умели торговаться, в отличие от меня. Но все равно на приобретение кларнета я потратил сумму вдвое меньшую той, которую выцыганил у Каролины.
А обмыть покупку? Как же без этого? Инструмент сломается. Или сопрут. Народные приметы надо уважать. Что я и делал… почти неделю. Но про то Каро, конечно же, не знала, так как была в отъезде по делам фирмы.
– Спасибо тебе, дорогая. За все спасибо. – Меня неожиданно обуяла гордыня. – Ты права, нам нужно расстаться. Я не могу жить с женщиной, у которой вместо сердца калькулятор.
– Это у меня калькулятор!? Да как у тебя язык поворачивается говорить такое!? – вспыхнула Каролина; и тут же сразу остыла. – Господи, что я несу? Бред какой-то. Опять он развел свою обычную демагогию, чтобы все спустить на тормозах. Нет, на этот раз у тебя не выгорит. Такие номера со мной уже не катят.
– С каких это пор? – поинтересовался я не без ехидства.
– С тех самых, – туманно ответила Каролина. – Проваливай! Я сказала час на сборы, – она снова посмотрела на свой золотой швейцарский хронометр, украшенный бриллиантами, – значит, час. И ни минутой больше. Все, разговор закончен.
– Печально… – Я изобразил уныние, смешанное с отчаянием. – А я так тебя любил…
– Вот именно – любил, – фыркнула Каролина. – Мне твоя любовь уже вот где сидит. – Она почему-то показала не на сердце (где еще может обретаться такое светлое чувство?), а на свое горло, чуть ниже кадыка, словно я был безразмерным пельменем, застрявшим в пищеводе.
– Как ты не права… – продолжал я свою партию несчастного, убитого горем человека.
– Ну, знаешь!… – У Каро не хватило слов из нормативной лексики, и она выдала несколько крепких словечек; правда, сквозь зубы, так, что я не расслышал, но смысл сказанного понял. – Не притворяйся сиротой казанской. Ты волк в овечьей шкуре. Хитрый, кровожадный и беспринципный.
– Намекаешь на то, что я в свое время несколько раз спасал тебя от верной гибели? Да, мне пришлось успокоить кое-кого навсегда. Так уж сложились обстоятельства. Но теперь я понимаю, что свалял тогда дурака. Надо было отойти в сторону и предоставить тебе возможность самостоятельно выпутываться из аховых ситуаций.
– Ой, не надо! Не дави мне на психику. Что было, то прошло. Тоже мне… рыцарь. Постыдился бы напоминать об этом. Между прочим, за это я тысячу раз тебя отблагодарила.
– По-моему, ты несколько преувеличила… – Я поднял глаза к потолку и с глубокомысленным видом начал считать: – Если выбросить то время, что ты моталась по командировкам, затем твои критические дни… Нет, на тысячу не набирается.
– Ты что там считаешь? – зловещим голосом спросила Каролина.
– А ты не поняла?
– Нет!
– Сколько раз мы с тобой предавались любовным утехам за два года нашей семейной жизни. Я так понимаю, именно эти моменты ты посчитала проявлением благодарности за оказанные мною услуги. Должен тебе сказать, что я так не думаю. Мне всегда хотелось получить деньгами… но я как-то стеснялся сказать тебе об этом. Увы, в отличие от тебя, я человек непрактичный.
Если бы Каро могла поджигать предметы взглядом, от меня осталась бы лишь кучка пепла. Я думал, что сейчас начнется буря, торнадо, но, к своему удивлению, ошибся. Судорожно вздохнув, Каролина все-таки сумела совладать с обуявшим ее бешенством.
Снова превратившись в айсберг, она в очередной раз посмотрела на часы и надменно процедила сквозь зубы:
– У тебя уже не час на сборы, а пятьдесят пять минут. Поторопись.
С этими словами она вышла из кухни, с такой силой хлопнув дверью, что витражное стекло, которое она заказывала какому-то очень дорогому и модному мазиле для оживления кухонного интерьера, пошло трещинами.
Мне не оставалось ничего другого, как собрать свои шмотки и уйти в люди, чтобы превратиться в бомжа. Куда именно направить свои стопы, я пока не имел ни малейшего представления.
Глава 2
Мне собраться, что бедному крестьянину подпоясаться. Спустя полчаса я уже выходил на улицу, держа в одной руке большую спортивную сумку со своим немудреным скарбом, а в другой – футляр с кларнетом. Это было все, что я сумел нажить, будучи мужем Каролины.
Якобы нечаянно оглянувшись, я заметил в одном из окон нашей квартиры бледное лицо Каро. Она даже не соизволила попрощаться со мной.
Я изобразил широкую улыбку, показав все свои белые и крепкие зубы, до сих пор не знавшие дантистов-инквизиторов, и поклонился, сделав реверанс. Каролина отпрянула от окна с такой потрясающей скоростью, словно ее кто-то укусил за заднее место. (Очень даже аппетитное заднее место, смею доложить).
Удовлетворенный этой маленькой прощальной местью, я посмотрел на небо – погода обещала не подпортить мой исход в неизвестность, что не могло меня не радовать – и бодро зашагал по направлению к стоянке такси.
Я ехал к художнику Венедикту Крисюку, пардон, Бьену Кирису – это он придумал себе такой забойный псевдоним.
В городе Беня-Веня был выдающейся личностью. Он действительно имел незаурядный талант и огромную пробивную силу, чем отличался от многих других художников, своих коллег, которые дальше уличного вернисажа (сиречь, обычной барахолки) свои произведения продвинуть не могли.
Совсем недавно Венедикт возвратился из Америки, где успешно выставлялся и с не меньшим успехом толкнул почти все свои произведения за очень даже хорошие деньги. Теперь этот богатенький Буратино день и ночь гужевал с многочисленными приятелями и прихлебателями (благо было за что), при этом каким-то чудом умудряясь заниматься творческим процессом.
Ехал я к Венедикту не без задней мысли устроиться к нему постояльцем хотя бы на некоторое время – пока не обзаведусь каким-то образом собственным углом.
Конечно, это была бредовая идея. Увы, мои финансы давно пели романсы – пенсия у меня не ахти какая, собственные сбережения в российских рубликах я прокутил, проиграл, а втихомолку пополнять личную копилку от щедрот своей супруги считал зазорным.
Правда, кое-какие деньжата у меня были, но в заграничных банках. Однако туда еще нужно добраться, а мне ох как не хочется высовывать свой нос за рубеж, чтобы его, случаем, там не прищемили мои бывшие противники. А это очень злопамятные господа.
К тому же я твердо решил потратить валюту лишь тогда, когда буду совсем старым и всеми брошенным. А такой момент может наступить в жизни любого человека, независимо от того, кем он был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Когда я достиг определенных вершин в игре на кларнете, – то есть, научился более-менее сносно выдувать звуки, соответствующие неким нотам, о которых имел весьма слабое представление, – то перенес выполнение домашних заданий в стены собственной квартиры. (Пардон – квартиры, принадлежащей моей супруге).
Едва услышав, как возле подъезда останавливается ее навороченный «мерс», я тут же принимался усердно выводить трели и рулады, тупо уставившись в нотную тетрадь. Когда она впервые застала меня за этим занятием, у нее просто не оказалось слов, чтобы выразить свое восхищение талантами мужа.
Зато потом, в другие вечера, она отводила душу со всей искренностью чистой, незамутненной музыкальным образованием души.
Ее голос и звуки кларнета сливались воедино, вызывая восхищение у бездомных кошек и собак, которые собирались под окнами нашей квартиры и с огромным вниманием слушали бесплатный концерт, иногда повторяя на свой лад особенно понравившиеся музыкально-вокальные фразы.
Таким образом мне удалось добиться того, что Каролина высказала пожелание (в очень грубой форме, не скрою; но я не был на нее в обиде, так как понимал, что это издержки воспитания), чтобы я обучался игре на кларнете где-нибудь в другом месте.
Это место она определила сама, но оно столь неприятно и отдаленно, что мне даже не хочется говорить о его географическом месторасположении. Тем более меня не воодушевило страстное желание Каро, чтобы я отправился туда немедленно, вечерней порой и со скоростью курьерского поезда.
Как человек покладистый и приверженный семейным ценностям, спорить с женой я не стал. Немного пораскинув мозгами, я нашел аудиторию для совершенствования своего музыкального образования в более приятном месте, нежели то, куда послала меня Каро, и гораздо ближе к дому, в черте городе.
Едва приближался вечер, я брал футляр с кларнетом и вострил лыжи, куда глаза глядят. А глядели они обычно в сторону многочисленных веселых компаний, где принимали меня со всей сердечностью и относились к моему хобби с пониманием.
Каролина долго терпела мой образ жизни свободного художника. Но теперь, похоже, ее терпению пришел конец. Какое несчастье…
– Это все мышцы, – ответил я нахально. – Каждый день качаюсь.
В общем, Каролина была где-то права в этом вопросе. От валятельно-созерцательной жизни свободного художника (у меня теперь было полное право так называться) я и впрямь прибавил в весе.
Но если учесть, что до женитьбы я был худой и жилистый, как Кащей в молодости, то каких-то пять-семь килограмм мне пошли только на пользу. Даже мое угловатое лицо приобрело приятный овал и – не скрою, все как на духу – на меня начали заглядываться девушки, гораздо моложе моей женушки, чего раньше не наблюдалось.
– Ты не качаешься каждый день, а накачиваешься… водкой, пивом и еще какой-то дрянью под самую завязку, – отбрила меня Каро.
– Так ведь на фирменные качественные напитки у меня денег не хватает. Ты не даешь. Уже больше месяца питаюсь святым духом и от щедрот моих друзей.
– Пора научиться самому зарабатывать. Хотя бы на свое пойло. А что касается твоих так называемых друзей, то уж лучше бы ты якшался с бомжами.
– Я учусь, – скромно потупив глаза, я кивком головы указал на футляр с кларнетом, который сиротливо лежал на крохотном диванчике в стиле «ампир»; кухня у нас была огромной, поэтому и своими размерами и обстановкой чем-то напоминала фешенебельный бар. – Еще немного и… Между прочим, студентам полагается стипендия.
– Вместо стипендии, мой дорогой, получи выходное пособие… – Порозовевшая от праведного гнева Каролина достала из кошелька несколько зеленых бумажек с изображение американского президента и швырнула их едва не в лицо мне. – И чтобы я больше никогда тебя не видела. Никогда! Убирайся с моих глаз. Сгинь, провались в преисподнюю! Все официальные хлопоты на предмет развода я беру на себя, можешь не беспокоиться.
Я не поленился, слез со стула, присел на корточки, подобрал купюры, вернулся на свое место и с нарочитой медлительностью сосчитал, слюнявя пальцы.
– Маловато, – сказал я сокрушенно. – Неужели я был так плох? Даже мальчикам по вызову платят больше. Кстати, напомню, вдруг у тебя с памятью сейчас нелады, что ты моя жена – ладно, пока жена; мы ведь еще не развелись официально – и все вместе нажитое должны разделить пополам. Уточняю – это не мое личное мнение, так гласит закон.
– Вместе нажитое!? – Мне показалось, что Каролину сейчас хватит удар; но она собралась с силами и продолжила: – Ладно, поделим, если ты так желаешь. Где у нас ножовка? Впрочем, о чем я спрашиваю… На моей памяти ты ничего тяжелее стакана с водкой в руках не держал. Думаю, что ты понятия не имеешь, как она выглядит, и уж тем более не знаешь, где лежит. Хозяин… – Это слово Каролина выговорила так, словно выплюнула надоевшую жевательную резинку.
– Зачем тебе пила? – спросил я с подозрением.
– Что значит, зачем? Как ты сам предложил, будем делить совместно нажитые материальные ценности.
– Это как? Что-то я не врубаюсь…
– Куда тебе с твоей похмельной башкой… Очень просто. Мы перепилим пополам твой саквояж и этот гнусный кларнет – где он? а, уже вижу – за который ты при покупке отвалил денежек как за рояль. Между прочим, моих денежек. Это все, что мы с тобой вместе нажили. Пардон, ошибаюсь. Я забыла про твои новые шмотки, но трусы и рубашки делить пополам не будем. Я щедрая, забирай все целиком.
Каролина решительно шагнула к дивану – явно с намерением совершить надругательство над моим сокровищем. Я схватил футляр с кларнетом и прижал его к груди как беспомощного младенца, готовый защищать свое достояние до последнего.
Насчет денег, которые я заплатил за кларнет, она была права. Тут уж ничего не попишешь. Уж больно хорош был инструмент, старинный. Он мне понравился с первого взгляда.
Как мне сказали, кларнет принадлежал одному талантливому музыканту-еврею, который просто забыл его, уезжая на историческую родину, в Израиль. Старческий склероз.
А когда вспомнил, – уже будучи в Хайфе – у дальних родственников музыканта, оставшихся на первой, не главной родине, где он имел несчастье родиться, вдруг тоже что-то случилось с памятью. Они так и не вспомнили, брал он с собой кларнет или нет.
В общем, я купил потерянную вещь, овеществленный фантом. Как уже говорилось ранее, за большие деньги – ушлые родичи рассеянного эмигранта умели торговаться, в отличие от меня. Но все равно на приобретение кларнета я потратил сумму вдвое меньшую той, которую выцыганил у Каролины.
А обмыть покупку? Как же без этого? Инструмент сломается. Или сопрут. Народные приметы надо уважать. Что я и делал… почти неделю. Но про то Каро, конечно же, не знала, так как была в отъезде по делам фирмы.
– Спасибо тебе, дорогая. За все спасибо. – Меня неожиданно обуяла гордыня. – Ты права, нам нужно расстаться. Я не могу жить с женщиной, у которой вместо сердца калькулятор.
– Это у меня калькулятор!? Да как у тебя язык поворачивается говорить такое!? – вспыхнула Каролина; и тут же сразу остыла. – Господи, что я несу? Бред какой-то. Опять он развел свою обычную демагогию, чтобы все спустить на тормозах. Нет, на этот раз у тебя не выгорит. Такие номера со мной уже не катят.
– С каких это пор? – поинтересовался я не без ехидства.
– С тех самых, – туманно ответила Каролина. – Проваливай! Я сказала час на сборы, – она снова посмотрела на свой золотой швейцарский хронометр, украшенный бриллиантами, – значит, час. И ни минутой больше. Все, разговор закончен.
– Печально… – Я изобразил уныние, смешанное с отчаянием. – А я так тебя любил…
– Вот именно – любил, – фыркнула Каролина. – Мне твоя любовь уже вот где сидит. – Она почему-то показала не на сердце (где еще может обретаться такое светлое чувство?), а на свое горло, чуть ниже кадыка, словно я был безразмерным пельменем, застрявшим в пищеводе.
– Как ты не права… – продолжал я свою партию несчастного, убитого горем человека.
– Ну, знаешь!… – У Каро не хватило слов из нормативной лексики, и она выдала несколько крепких словечек; правда, сквозь зубы, так, что я не расслышал, но смысл сказанного понял. – Не притворяйся сиротой казанской. Ты волк в овечьей шкуре. Хитрый, кровожадный и беспринципный.
– Намекаешь на то, что я в свое время несколько раз спасал тебя от верной гибели? Да, мне пришлось успокоить кое-кого навсегда. Так уж сложились обстоятельства. Но теперь я понимаю, что свалял тогда дурака. Надо было отойти в сторону и предоставить тебе возможность самостоятельно выпутываться из аховых ситуаций.
– Ой, не надо! Не дави мне на психику. Что было, то прошло. Тоже мне… рыцарь. Постыдился бы напоминать об этом. Между прочим, за это я тысячу раз тебя отблагодарила.
– По-моему, ты несколько преувеличила… – Я поднял глаза к потолку и с глубокомысленным видом начал считать: – Если выбросить то время, что ты моталась по командировкам, затем твои критические дни… Нет, на тысячу не набирается.
– Ты что там считаешь? – зловещим голосом спросила Каролина.
– А ты не поняла?
– Нет!
– Сколько раз мы с тобой предавались любовным утехам за два года нашей семейной жизни. Я так понимаю, именно эти моменты ты посчитала проявлением благодарности за оказанные мною услуги. Должен тебе сказать, что я так не думаю. Мне всегда хотелось получить деньгами… но я как-то стеснялся сказать тебе об этом. Увы, в отличие от тебя, я человек непрактичный.
Если бы Каро могла поджигать предметы взглядом, от меня осталась бы лишь кучка пепла. Я думал, что сейчас начнется буря, торнадо, но, к своему удивлению, ошибся. Судорожно вздохнув, Каролина все-таки сумела совладать с обуявшим ее бешенством.
Снова превратившись в айсберг, она в очередной раз посмотрела на часы и надменно процедила сквозь зубы:
– У тебя уже не час на сборы, а пятьдесят пять минут. Поторопись.
С этими словами она вышла из кухни, с такой силой хлопнув дверью, что витражное стекло, которое она заказывала какому-то очень дорогому и модному мазиле для оживления кухонного интерьера, пошло трещинами.
Мне не оставалось ничего другого, как собрать свои шмотки и уйти в люди, чтобы превратиться в бомжа. Куда именно направить свои стопы, я пока не имел ни малейшего представления.
Глава 2
Мне собраться, что бедному крестьянину подпоясаться. Спустя полчаса я уже выходил на улицу, держа в одной руке большую спортивную сумку со своим немудреным скарбом, а в другой – футляр с кларнетом. Это было все, что я сумел нажить, будучи мужем Каролины.
Якобы нечаянно оглянувшись, я заметил в одном из окон нашей квартиры бледное лицо Каро. Она даже не соизволила попрощаться со мной.
Я изобразил широкую улыбку, показав все свои белые и крепкие зубы, до сих пор не знавшие дантистов-инквизиторов, и поклонился, сделав реверанс. Каролина отпрянула от окна с такой потрясающей скоростью, словно ее кто-то укусил за заднее место. (Очень даже аппетитное заднее место, смею доложить).
Удовлетворенный этой маленькой прощальной местью, я посмотрел на небо – погода обещала не подпортить мой исход в неизвестность, что не могло меня не радовать – и бодро зашагал по направлению к стоянке такси.
Я ехал к художнику Венедикту Крисюку, пардон, Бьену Кирису – это он придумал себе такой забойный псевдоним.
В городе Беня-Веня был выдающейся личностью. Он действительно имел незаурядный талант и огромную пробивную силу, чем отличался от многих других художников, своих коллег, которые дальше уличного вернисажа (сиречь, обычной барахолки) свои произведения продвинуть не могли.
Совсем недавно Венедикт возвратился из Америки, где успешно выставлялся и с не меньшим успехом толкнул почти все свои произведения за очень даже хорошие деньги. Теперь этот богатенький Буратино день и ночь гужевал с многочисленными приятелями и прихлебателями (благо было за что), при этом каким-то чудом умудряясь заниматься творческим процессом.
Ехал я к Венедикту не без задней мысли устроиться к нему постояльцем хотя бы на некоторое время – пока не обзаведусь каким-то образом собственным углом.
Конечно, это была бредовая идея. Увы, мои финансы давно пели романсы – пенсия у меня не ахти какая, собственные сбережения в российских рубликах я прокутил, проиграл, а втихомолку пополнять личную копилку от щедрот своей супруги считал зазорным.
Правда, кое-какие деньжата у меня были, но в заграничных банках. Однако туда еще нужно добраться, а мне ох как не хочется высовывать свой нос за рубеж, чтобы его, случаем, там не прищемили мои бывшие противники. А это очень злопамятные господа.
К тому же я твердо решил потратить валюту лишь тогда, когда буду совсем старым и всеми брошенным. А такой момент может наступить в жизни любого человека, независимо от того, кем он был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45