– Гопники, бля, думают – это забава, – осмыслил Рой ситуацию. – Долго они не протянут. Им это уже не покажется смешным, когда они влетят на «пять-двадцать-девять» и попадут на Айленд.
Мы явно попали в полосу невезения.
– Ладно, – философски отреагировал Рой. – Вот так всегда и бывает. В одну ночь ты делаешь под сотню, а в другую, остаешься с носом.
* * *
Как-то ночью мы спустились в подземку на Таймс-Сквер. Впереди нас шёл, слегка покачиваясь, пижонисто прикинутый парень. Оглядев его, Рой воскликнул:
– Смотри-ка, чертовски знатный лох, мать его так! Давай проследим, куда он поедет.
Лох сел на «Ай-Эр-Ти» по направлению к Бруклину. Стоя на площадке между вагонами мы терпеливо ждали, пока он явно не вырубится. Затем вошли внутрь. Я сел рядом, раскрыв «Нью-Йорк Таймс». Идея с «Таймс» принадлежала Рою, который говорил, что с ней я похож на бизнесмена. Вагон почти пустой, и там, где мы приземлились с лохом, незанятых сидений было метров на шесть в каждую сторону. Рой, за моей спиной, приступил к работе. Пижон начал ерзать, а один раз проснулся и взглянул на меня, в затуманенных глазах мелькнуло некое подобие раздражения. Сидевший напротив нас негр заулыбался.
– Разит дай боже, – шепнул мне Рой на ухо. – Он готов.
Рой увяз, не мог найти карман. Ситуация становилась угрожающей. Я почувствовал, как пот маленькими шекочущими ручейками стекает к локтям.
– Давай вылазить, – говорю.
– Да нет. Знатный же лох попался. Он сидит на своём пальто, и я никак не могу попасть в карман. Когда скажу, падай прямо на него, а я тут пальто и сдвину… Пошёл!… Да какого хрена! Здесь же рядом никого, всего делов-то.
– Давай вылазить, – повторил я снова. От страха похолодело в животе. – Он вот-вот проснется.
– Да нет же. Попробуем ещё раз… Пошёл! Да что с тобой, чёрт возьми? Просто навались на него всем телом!
– Рой, ради Бога, давай уберемся! Он просыпается.
Привстал, однако Рой сильно дернул меня назад, неожиданно резко толкнул, и я тяжело рухнул на пьяного.
– Ну, хоть теперь получилось, – прошептал Рой.
– Что, карман?
– Нет, я убрал из-под него это чёртово пальто.
В этот момент мы уже выехали из тоннеля и были на эстакаде. Тошнотворный страх подкатил к горлу, мышцы свело в холодной судороге в тщетной попытке взять себя в руки. Пижон находился лишь в полузабытье. Я полагал, что он в любой момент может вскочить и начнет орать.
Наконец, я услышал голос Роя:
– Взял.
– Теперь пошли отсюда.
– Нет, слушай, то, что я вытащил – всего несколько вшивых бумажек. А кошелек где-то в другом месте, и я хочу его найти. У него, как пить дать, есть кошелек.
– Я ухожу.
– Да подожди ты.
И он так сильно зашебуршился за моей спиной, что с трудом верилось, будто парень продолжает спать.
На конечной остановке Рой поднялся и прошипел:
– Прикрывай меня.
Я встал впереди с газетой, заслонив его, как только мог, от других пассажиров. В вагоне оставались только трое, но они сидели в разных концах. Рой в наглую, особо не заморачиваясь, грубо обшарил карманы.
– Вылазим, – сказал он.
Мы вышли на платформу.
Пижон проснулся и сунул руку в карман. Затем выбрался на платформу, подошел к Рою и заявил:
– Ну ладно, чувак, гони обратно мои деньги.
Рой пожал плечами и успокаивающе поднял руки вверх:
– Какие деньги? О чем ты вообще?
– Ты отлично знаешь, чёрт подери, о чем я! Ты лазил по моим карманам.
Рой протестующе и, как бы в замешательстве, снова развел руками:
– Да о чем ты таком болтаешь? Я твоих денег в глаза не видел.
– А я тебя здесь, на этой линии вижу каждую ночь. Это твой обычный рабочий маршрут.
Он повернулся и ткнул в меня пальцем:
– А вот и твой сообщник рядом стоит. Ну что, отдашь ты, наконец, мои бабки или нет?
– Какие бабки?
– О`кей, извини. Только не напрягайся. Вернемся вместе обратно в город, может оно и к лучшему.
Неожиданно парень обеими руками вцепился в карманы Роевской куртки.
– Сукин ты сын! – заорал он. – Гони мои бабки!
Рой ударил его по лицу и сбил с ног.
– Какого ты… – рявкнул он, и наигранная маска озадаченного миротворца слетела с его лица, как увядший лист с дерева. – Убери от меня свои поганые руки!
Машинист, увидев разгоравшуюся драку, задержал отправление поезда, чтобы никто не свалился на рельсы.
– Мотаем отсюда, – сказал я. Мы быстро зашагали к выходу. Парень поднялся и рванул за нами. Обхватив сзади Роя, сжал его мертвой хваткой. Рой отчаянно брыкался, но никак не мог вырваться, даже пукнул от перенапряжения.
– Убери от меня на хрен этого лоха! – заорал он.
Я дважды двинул парню по физиономии. Его пальцы разжались, он упал на колени.
– Выруби его на хуй, – продолжал орать Рой.
Удар ногой пришёлся пижону в бок, и я почувствовал как хрустнули ребра. Тот, скуля, схватился за это место обеими руками.
– На помощь! – закричал он, даже не пытаясь приподняться.
– Ноги, – крикнул я, услышав на дальнем конце платформы переливчатый полицейский свисток.
Парень продолжал лежать, держась за бок, и через равные промежутки кричал:
– Помогите!
Слегка моросил дождь. Я выбежал на улицу, и подскользнувшись, растянулся на мокром тротуаре. Встав у закрытой бензоколонки, мы посмотрели обратно на эстакаду.
– Ну что, идем, – предложил я.
– Они нас видели.
– Тогда мы не можем здесь оставаться.
Пошли пехом. Я заметил, что во рту совершенно пересохло. Из нагрудного кармана рубашки Рой вытащил пару дураколин.
– Во рту сушняк, не могу проглотить, – сказал он через некоторое время.
Говорили на ходу.
– Уверен, там из-за нас такой шум поднялся, – прервал Рой наше недолгое молчание. – Внимательно смотри за машинами. Если кто-нибудь будет подъезжать, быстро ныряем в кусты. Они, наверное, рассчитывают на наше возвращение в метро, так что самый лучший вариант – уйти как можно дальше.
Мелкий дождь не прекращался. По пути нас облаивали все попадавшиеся навстречу собаки.
– Если повяжут, будем лепить горбатого. Смотри, не забудь. – повторял Рой. – Мы задремали и проснулись на конечной станции. Этот парень обвинил нас в том, что мы стащили его деньги. Мы перестремались, сбили его с ног и убежали. Они эту чушь собачью из нас попытаются выбить. Ты должен быть к этому готов.
– Машина к нам едет, – крикнул я. – Слишком яркий свет от фар.
Заползли в кустарник на обочине и затаились, вжавшись в землю рядом с дорожным указателем. Машина медленно проехала мимо. Поход возобновился. Мне становилось всё хуже, и казалось просто чудом, что нам вообще удастся добраться до дома к тетушке Эмми, которую я заначил в своей квартире.
– Нам лучше разделиться, когда подойдём поближе, – советовал Рой.-Выбравшись отсюда, дальше мы уж как-нибудь друг друга отмажем. А если нарвемся на легавого, скажем, что гуляли с девицами и идем сейчас к метро. Этот дождь– редкая удача. Похоже все легавые засели в ночных забегаловках за чашечкой кофе.
– Господи! – раздраженно рявкнул он. – Да не вертись же ты так!.
Дело в том, что я оглянулся и бросил взгляд через плечо.
– По-моему оглядываться вполне естественно, – заметил я.
– Для воров естественно!
В конце концов, добравшись до линии «Би-Эм-Ти», мы приехали обратно в Манхэттен. В своём комментарии Рой был краток:
– Не думаю, что говорю только о себе, когда честно признаю: «У меня сыграло очко». Ах, да – вот твоя доля.
И он протянул мне три доллара.
На следующий день я сказал ему, что с бухоловством завязываю.
– Я тебя не осуждаю, – сказал он. – Но на тебя это просто произвело неправильное впечатление. Если прозанимаешься этим достаточно долго, подфартит обязательно.
* * *
Мое дело было рассмотрено судом на специальных слушаниях. Я получил четыре месяца условно. Дальше дело было так: не состоявшись на бухоловном поприще, решил заняться продажей джанка. Особых денег это занятие не приносит. В основном, уличный торговец-наркоман может твердо рассчитывать только на то, что ему удастся сохранить привыкание. Когда торгуешь, у тебя хоть, по крайней мере, на руках оказывается солидный запас джанка, с которым появляется ощущение безопасности. Разумеется, некоторые люди делают на торговле лютые деньги. Я знавал одного ирландского барыгу, который начал с 1/16 унции Эйча в почтовом конверте, а спустя два года, когда он накрылся и залетел на три года, у него уже было тридцать тысяч наличными и собственный дом в Бруклине.
Если хочешь торговать – первым делом необходимо найти оптовых поставщиков. Таковых я не имел и дело пришлось вести на паях с Биллом Гейнзом, у которого был выход на достаточно надёжного поставщика – итальянца с нижнего Ист-Сайда. Мы брали продукт по девяносто долларов за четверть унции, на треть разбодяживали его молочным сахаром и распределяли по однограновым капсулам или пакетикам, которые шли в розницу по два доллара каждый. До разбавки, из четверти унции должно получаться как минимум сто пакетиков. Но если оптовик – итальянец, он почти гарантировано недодаст. Обычно из этих «макаронных» четвертушек мы получали около восьмидесяти упаковок.
Билл Гейнз появился на свет в «хорошей семье»: насколько я помню, его отец был президентом банка где-то в Мэриленде и, как следствие, получил надёжную крышу вкупе с беспредельной наглостью. Гейнзова рабочая мотня заключалась в краже пальто из ресторанов, чему он как нельзя более соответствовал. Выходец из американского высшего общества просто напичкан всевозможными запретами и ограничениями. Его образ и желания в значительной степени определены тем, что ему противоестественно. Гейнз же пошёл гораздо дальше. Он стал не просто ещё одним отрицательным типом. Он стал положительно невидимым, приобрел расплывчатые очертания респектабельности. Существует особый вид привидений, которые обретают форму только при помощи простыни или какого-нибудь тряпья. Гейнз был сродни им. Он материализовывался в чужих пальто.
По-детски шкодливая улыбка Гейнза шокирующе контрастировала со старческими и безжизнеными бледно-голубыми глазами. Улыбаясь, он полностью уходил в себя, как будто откопал в своём нутре нечто особенное, приносившее ему несравнимое удовольствие. Иногда, после укола, улыбаясь и прислушиваясь к себе, он лукаво цедил: «Да-а… Это убойный продукт». С той же ухмылкой Билл сообщал о невзгодах и неудачах других: «Когда Герман впервые оказался в Нью-Йорке, такой был красивый мальчик. Беда в том, что от его красоты ни хера не осталось».
Гейнз принадлежал к тем немногим джанки, которые действительно получают особое удовольствие, наблюдая, как садятся со свежачка. Чисто по экономическим причинам многие джанки-пушеры рады видеть появление нового наркомана. Если у тебя есть товар, естественно хочется иметь как можно больше покупателей, только, конечно, своих в доску. Но вот Гейнз обожал приглашать в свою комнату совсем неоперившихся юнцов, где вмазывал их, по обыкновению смесью из своих использованных старых ваток и, с едва заметной усмешкой, наблюдал за результатами.
В большинство своём, ребята говорили, что это довольно клёво. Только вот этим «клёво» всё и кончалось. Просто один из кайфов, как и от нембиз или Бенни, бухла или травы. Но некоторые начинали зависать, постепенно подсаживаясь, и Гейнз, прелат джанка, глядя на новообращенных, злорадно улыбался. Немногим позже от него можно было услышать: «В самом деле, такой-то рассякой-то должен понять, что я больше не намерен тащить его на своём горбу». С этой минуты благотворительность прикрывалась. И для такого-то наставало время платить. И платить всю оставшуюся жизнь, поджидая барыг, посредников между человеком и опием, на углах улиц и в кафетериях. В иерархии джанка Гейнзу отводилась роль приходского священника. О более вышестоящих особах он говорил голосом замогильного благоговения: «Поставщики говорят…»
Его вены почти все вышли, вжались в кости, спасаясь бегством от ищущей их иглы. Иногда он использовал артерии, которые глубже чем вены (в них куда гораздо труднее попасть), для чего обзавелся специальными длинными иглами. От рук и ладоней, он переходил к венам на ногах, постоянно чередуя их. Со временем вены восстанавливались. Даже со всем этим, в половине случаев ему приходилось колоться под кожу. Впрочем, он сдавался и «подкожничал» только после мучительных полуторачасовых поисков, проб, неудачных контролей и кипячений иглы, покрытой запекшейся кровью.
* * *
Одним из моих первых клиентов был персонаж из Виллиджа по имени Ник, единственным родом занятия которого была живопись. Его миниатюрные картинки выглядели как будто их сплюснуло, сдавило, изуродовало огромным прессом. «Плод извращенной фантазии», – важно заявил агент отдела по борьбе с наркотиками, увидев один из рисунков Ника.
Он постоянно находился на полуломке, его большие, жалобно взирающие на мир карие глаза слегка слезились, а длинный нос пребывал в перманентно прохудившемся состоянии. Ник ночевал по квартирам своих друзей и существовал на случайные, левые подачки неврастеничных, неустойчивых, идиотски подозрительных индивидуумов, которые могли послать и вышвырнуть его за дверь безо всякой причины или предупреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25