поэтому она просто ткнула пальцем в темный угол, откуда победоносно скрипел металлический голос.
– И этого тоже не будет! – Утер поспешно и шумно вскочил со своего кресла. – Я не дам тебе уничтожить мою семью!
– Я? – уточнила Настя. – Это вы про меня? Это я уничтожаю вашу семью? – Она задохнулась от возмущения и едва не выкрикнула какую-то банальность типа «И это после всего, что я для вас сделала?!».
Однако Анабелла Андерсон удержала Настю от криков и обид, сделав это с присущим престарелой даме своеобразным чувством стиля.
Она просто исчезла. Смайли позже утверждал, что слышал легкий стук тростью об пол, после чего королева-мать, собственно, и пропала, но эти детали уже не имели особого значения. «Мои мысли сейчас яснее, чем когда-либо, потому что тело мне не мешает», – сказала Анабелла Андерсон за пять минут до своего исчезновения, и никто тогда не понял истинного смысла этих слов. Теперь же в королевских покоях стояла мертвая тишина, и где-то глубоко внутри этой тишины король Утер Андерсон пытался осознать тот факт, что от его матери осталась лишь тень, своенравная и зловещая.
13
Некоторые дни пролетают, как пули, моргнешь – и нету. Некоторые тянутся, словно товарные поезда на переезде, будто целью их существования является проверка твоего терпения. Хуже всего, что ты не знаешь заранее, какой именно день выпадет сегодня, не можешь подготовиться, заранее отоспаться.
Настя вышла из лифта и увидела, что дверь ее номера приоткрыта и оттуда тянется узкая полоска света. Так она поняла, что сегодняшний день безоговорочно попадает в категорию длинных.
Она вытянула из заднего кармана мобильник, выбрала номер Смайли и положила палец на кнопку вызова – как на спусковой крючок. Лионея вообще и отель «Оверлук» в частности постепенно превращались в малообитаемое пространство, и Настя пока еще не поняла, делает ли это Лионею и отель более опасными или менее. Во всяком случае, пока она носила с собой лишь мобильный телефон, но не меч и не гантелю в сумочке.
И вообще, она могла и сама забыть выключить свет. И запереть дверь. И пригласить Иннокентия?
– Хорошо посидели? – спросил тот, не вставая с дивана и не опуская со стола задранных ног. В руке у Иннокентия был телевизионный пульт, на полу – большой пакет чипсов.
– Что ты делаешь в моем номере? – Настя убрала палец с кнопки.
– А что ты делаешь в своем номере? Разве у тебя нет собственных покоев в королевском дворце?
– Там как-то неуютно.
– Неуютно? Это же твой дворец.
– Я не настоящая принцесса, ты ведь знаешь.
– И ты сама себя выгнала из дворца.
– Типа того. Так что ты делаешь в моем номере?
– Если я скажу, что примерял твое нижнее белье, ты ведь все равно не поверишь.
– Надеюсь, ты потом все аккуратно сложил на место, – Настя принюхалась, и запах вывел ее на бутылку, стоящую возле дивана. – Что это ты пьешь? И по какому поводу?
– Пью все, что нахожу, – сообщил Иннокентий. – И все без толку. Кстати, что такое повод?
– То, что придумывают утром для оправдания вчерашнего свинства. Опытные люди делают это заранее, потому что утром плохо соображают. Подвинься, – она пихнула Иннокентия и села на диван. Лично у нее повод сегодня имелся, да еще и не один, к тому же все было придумано без ее участия, не пришлось голову ломать. Однако бутылка пахла не слишком вдохновляюще, так что Настя решила зарезервировать все сегодняшние поводы до следующего раза.
– Что значит – все без толку? – спросила она, по священному праву хозяина отобрав у Иннокентия телевизионный пульт.
– Я не пьянею, – мрачно сообщил Иннокентий. – Наверное, это побочный эффект воскрешения.
– Тебе грех жаловаться, девяносто девять процентов людей были бы просто счастливы, умей они восставать из мертвых даже с таким побочным эффектом.
– Ты недооцениваешь процент хронических алкоголиков, – заметил Иннокентий. – И вообще, ты не поняла. После каждой моей смерти случается какая-нибудь пакость, мелкая, но достаточная, чтобы испортить настроение на целую жизнь. Один раз у меня пупок оказался на спине. В другой раз – шесть пальцев на правой ноге и четыре на левой. Однажды я оглох на одно ухо. В другой раз… Нет, это слишком личное. Просто поверь, что этот физический недостаток очень осложнил мои отношения с женщинами. Похоже, что на этот раз я возродился бесчувственным к алкоголю.
– Хочешь, чтобы я тебя убила? – предложила Настя. – Ты возродишься уже с каким-нибудь другим недостатком, но зато сможешь напиваться как сапожник.
– Спасибо, я еще не отошел от моего последнего возрождения. Быть запертым в металлическом ящике, не в силах пошевелиться или закричать… И так сколько? Месяц? Два месяца?
– Не знаю, но все равно выражаю свои искренние соболезнования.
– А ведь я просил тебя тогда – отдай мне пальцы. Я как чувствовал, что кончится чем-нибудь в таком роде…
– Все хорошо, что хорошо кончается. Ты знаешь, что Елизавета у нас? Лежит в подвале, в железном ящике.
– Там ей самое и место.
– Она и в самом деле тебя убила?
Иннокентий тяжело вздохнул:
– Я уже сказал, что не хочу об этом… Дело не в том, что она меня убила, дело в том, как…
– Она получила какое-то средство от Леонарда. Этим же средством он потом отравил и ее.
– Наплевать на средство и на Леонарда…
– Тогда из-за чего ты психуешь?
– Эта стерва… Эта… – он добавил еще несколько выразительных определений, взял с пола бутылку, сделал пару глотков и продолжил: – Я про Елизавету. Она сказала мне одну вещь. И эта вещь никак не идет у меня из головы. И когда я сидел, согнувшись в три погибели в металлическом ящике, эта мысль вернулась ко мне одной из первых. И я никак не мог от нее избавиться. И сейчас не могу, потому что на этой планете разучились делать водку, – Иннокентий презрительно пнул бутылку, та упала, и Настя чудом успела ее схватить до того, как содержимое полилось на ковер.
– Ты уверен, что алкоголь на тебя не действует?
Иннокентий издал нечленораздельный звук, который Настя для себя перевела как «уверен».
– Все равно это не повод, чтобы заливать мой номер водкой. Так что она тебе сказала?
– Она… Она бы никогда до меня не добралась, если бы не это. Я ведь знаю, кто она такая, поэтому я всегда начеку, всегда в защитной стойке, вот так… – Иннокентий яростно замахал руками, но сил у него хватило ненадолго. – Она попросила о встрече через одного старого знакомого. Сказала, что есть важный разговор. Ну, важный так важный. Я ее не боялся, то есть, с чего мне бояться какой-то там… Вообще, я и сам подумывал о том, чтобы ее… Ликвидировать. Но, понимаешь, у меня не было новых идей, а все старые я на ней уже перепробовал. Поэтому я пошел, но я был наготове, пока она не сказала… – он замолчал и внимательно уставился на Настю, как будто видел ее в первый раз. Потом в его голове как будто что-то щелкнуло, он кивнул и продолжил: – По-моему я тебе говорил это.
– Что именно?
– Что единственная женщина, которая смогла родить от меня ребенка, – это Елизавета.
– Да, ты говорил.
– И что она его потом убила – тоже говорил?
– Да.
– Надо же. К старости я становлюсь болтливым. Так вот. Это было черт знает как давно, и мы с ней никогда не возвращались к этому вопросу. То есть не разговаривали об этом. Просто молча пытались убить друг друга. А тут она вдруг стала говорить про это. И выбила меня из колеи. А потом… Она сказала: «Знаешь, почему у тебя получилось только со мной? Потому что мы с тобой одной расы. А знаешь, почему я убила твоего сына?» «Потому что ты безжалостная стерва?» – спросил я. «И это тоже, – сказала она. – Но в первую очередь, потому что я твоя сестра».
– Ой, – вырвалось у Насти.
– Вот и я сказал что-то такое. Не «ой», но… Я знаю, что эта тварь лжива до мозга костей, и я знал это тогда, но… Что-то было в ее глазах, и я как будто потерялся, замешкался… А потом я уже сидел и смотрел, как она уходит, а в шее у меня торчал маленький шип, и от него шел жар, и я почувствовал, как моя кожа начинает дымиться. Она отошла метров на двадцать, остановилась, обернулась и стала смотреть, как я умираю. А я даже не стал вытаскивать этот шип, не стал делать ничего, потому что я думал – это правда? Неужели это правда? А если это правда, тогда получается, что я переспал с собственной сестрой, а она потом убила моего сына, который одновременно мой племянник… А потом она и меня убила. И я подумал: «Ну, Иннокентий, это уже ни в какие ворота не лезет. Это просто полный…»
– Она, конечно же, соврала, – сказала Настя и похлопала Иннокентия по плечу.
– А если нет? Я же говорю, что-то было в ее глазах…
– Мы всегда можем вытащить ее из ящика и спросить: это правда или нет?
– И она всегда сможет соврать нам еще раз. А мы действительно можем вот так просто пойти и вытащить ее из ящика?
– Нет, – поспешно сказала Настя, потому что глаза Иннокентия заблестели, предвещая ночной поход в подземелье. – Ее слишком хорошо охраняют.
– Кто? – недоверчиво протянул Иннокентий. – Во всей Лионее осталось два с половиной гвардейца. Куда, кстати, они все подевались? Я слышал краем уха, что у короля кончились деньги, но ведь этого не может быть…
– Может.
– Значит, и батареи поэтому холодные, – сделал вывод Иннокентий. – И холодильники в номерах поэтому пустые. Вот посмотрел бы Томас Андерсон на это убожество… И Люциус небось обхохотался, глядя на…
– Люциуса больше нет, – сказала Настя. – Я видела, как его…
Тут она вдруг поняла, что смерть Люциуса – не единственное, о чем она должна рассказать Иннокентию, и даже наоборот – смерть Люциуса лишь повод, чтобы вспомнить…
– Что? – Иннокентий внимательно рассматривал ее профиль. – Это ты так скорбишь по Люциусу или у тебя есть еще какая-нибудь новость?
– Это не новость, это… Может быть, это вообще ничего не значит. Но как-то странно, что… Когда мы пришли за Елизаветой, там появился Люциус. Он хотел нам помешать, хотел защитить Елизавету. Но дело даже не в этом. Он разговаривал с ней, и мы все слышали его слова. Он сказал: «Я твой брат, твой младший брат, который должен был защитить тебя. И помочь тебе вернуться домой». Вот как-то так он сказал. И еще он назвал Елизавету Валентином.
– Как? – изумленно посмотрел на нее Иннокентий.
Вот так, Иннокентий, вот так. Потом я долго вспоминала, для верности спросила у Давида Гарджели, и получается, что последними словами Люциуса, обращенными к Елизавете, но услышанными нами всеми, были:
– Я так виноват перед тобой… Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…
И еще:
– Я твой брат, твой младший неразумный брат, который должен был сохранить тебя. И помочь тебе вернуться.
– Вернуться куда? – спросила Елизавета.
– Домой, Валентин. Домой.
– Твой бред еще посильнее моего бреда, – сделал вывод Иннокентий. – Получается, что Елизавета – это мужик по имени Валентин, и она моя сестра, а в придачу – брат Люциуса. А Люциус – ангел. Тогда что же, и Елизавета – ангел? Нет уж, никакой она не ангел и никакой она не мужик, потому что… Потому что я знаю. Знаешь, откуда я знаю?
– Догадываюсь.
– Тогда зачем ты мне рассказываешь эти глупости?
– Потому что он так сказал. Люциус.
– А его потом убили?
– Схлопнули. Локстер его схлопнул.
– Я думал, что Люциус бессмертен, – с некоторой тревогой в голосе произнес Иннокентий.
– Я думала, что ты бессмертен.
– Я? Конечно, я бессмертен. Никаких сомнений.
– Да? Ты не видел, в каком состоянии мы нашли Лизу. Я не знаю, как она там себя чувствует в этом ящике, но вообще… Вообще-то она умирала. Похоже, Леонард нашел средство избавить этот мир от бессмертных вроде тебя и Лизы.
– Я категорически против идеи, что мы с ней – брат и сестра. Может быть, Леонард нашел отраву для нее, но я – это совсем другое!
– Разве тебе не надоела вечная жизнь? Ты мне как-то плакался насчет одиночества и непонимания…
– Когда мне надоест, я скажу. Я сам, безо всяких Леонардов, – Иннокентий резко поднялся с дивана. – Умеешь ты поднять настроение, Анастасия! Я думал, ты меня успокоишь, а ты…
Настя хотела резонно возразить, что покой – это не по ее части, особенно в последнее время, но Иннокентий не стал дожидаться ответа и вышел из номера, причем ноги его заметно заплетались.
– Значит, все без толку? – крикнула вслед Настя. – Побочный эффект, да?
Ответом ей стал шум падения. Настя выглянула из номера и увидела спящего на полу у лифта Иннокентия. Желаемый покой настиг его внезапно.
14
На следующий день Александр Андерсон покинул Лионею. Оказалось, что финансовые трудности сделали невозможным работу лионейского аэропорта, и принцу пришлось уезжать на машине. Провожала его скромная делегация, состоявшая из Насти и ее велосипеда, причем Настя не была уверена, что провожает именно малознакомого ей Александра Андерсона. Вот не проводить Тушкана было бы совсем неприлично, ведь это она его сюда затащила и тем самым замешала в ряд событий, которые…
Впрочем, Тушкан был не в претензии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– И этого тоже не будет! – Утер поспешно и шумно вскочил со своего кресла. – Я не дам тебе уничтожить мою семью!
– Я? – уточнила Настя. – Это вы про меня? Это я уничтожаю вашу семью? – Она задохнулась от возмущения и едва не выкрикнула какую-то банальность типа «И это после всего, что я для вас сделала?!».
Однако Анабелла Андерсон удержала Настю от криков и обид, сделав это с присущим престарелой даме своеобразным чувством стиля.
Она просто исчезла. Смайли позже утверждал, что слышал легкий стук тростью об пол, после чего королева-мать, собственно, и пропала, но эти детали уже не имели особого значения. «Мои мысли сейчас яснее, чем когда-либо, потому что тело мне не мешает», – сказала Анабелла Андерсон за пять минут до своего исчезновения, и никто тогда не понял истинного смысла этих слов. Теперь же в королевских покоях стояла мертвая тишина, и где-то глубоко внутри этой тишины король Утер Андерсон пытался осознать тот факт, что от его матери осталась лишь тень, своенравная и зловещая.
13
Некоторые дни пролетают, как пули, моргнешь – и нету. Некоторые тянутся, словно товарные поезда на переезде, будто целью их существования является проверка твоего терпения. Хуже всего, что ты не знаешь заранее, какой именно день выпадет сегодня, не можешь подготовиться, заранее отоспаться.
Настя вышла из лифта и увидела, что дверь ее номера приоткрыта и оттуда тянется узкая полоска света. Так она поняла, что сегодняшний день безоговорочно попадает в категорию длинных.
Она вытянула из заднего кармана мобильник, выбрала номер Смайли и положила палец на кнопку вызова – как на спусковой крючок. Лионея вообще и отель «Оверлук» в частности постепенно превращались в малообитаемое пространство, и Настя пока еще не поняла, делает ли это Лионею и отель более опасными или менее. Во всяком случае, пока она носила с собой лишь мобильный телефон, но не меч и не гантелю в сумочке.
И вообще, она могла и сама забыть выключить свет. И запереть дверь. И пригласить Иннокентия?
– Хорошо посидели? – спросил тот, не вставая с дивана и не опуская со стола задранных ног. В руке у Иннокентия был телевизионный пульт, на полу – большой пакет чипсов.
– Что ты делаешь в моем номере? – Настя убрала палец с кнопки.
– А что ты делаешь в своем номере? Разве у тебя нет собственных покоев в королевском дворце?
– Там как-то неуютно.
– Неуютно? Это же твой дворец.
– Я не настоящая принцесса, ты ведь знаешь.
– И ты сама себя выгнала из дворца.
– Типа того. Так что ты делаешь в моем номере?
– Если я скажу, что примерял твое нижнее белье, ты ведь все равно не поверишь.
– Надеюсь, ты потом все аккуратно сложил на место, – Настя принюхалась, и запах вывел ее на бутылку, стоящую возле дивана. – Что это ты пьешь? И по какому поводу?
– Пью все, что нахожу, – сообщил Иннокентий. – И все без толку. Кстати, что такое повод?
– То, что придумывают утром для оправдания вчерашнего свинства. Опытные люди делают это заранее, потому что утром плохо соображают. Подвинься, – она пихнула Иннокентия и села на диван. Лично у нее повод сегодня имелся, да еще и не один, к тому же все было придумано без ее участия, не пришлось голову ломать. Однако бутылка пахла не слишком вдохновляюще, так что Настя решила зарезервировать все сегодняшние поводы до следующего раза.
– Что значит – все без толку? – спросила она, по священному праву хозяина отобрав у Иннокентия телевизионный пульт.
– Я не пьянею, – мрачно сообщил Иннокентий. – Наверное, это побочный эффект воскрешения.
– Тебе грех жаловаться, девяносто девять процентов людей были бы просто счастливы, умей они восставать из мертвых даже с таким побочным эффектом.
– Ты недооцениваешь процент хронических алкоголиков, – заметил Иннокентий. – И вообще, ты не поняла. После каждой моей смерти случается какая-нибудь пакость, мелкая, но достаточная, чтобы испортить настроение на целую жизнь. Один раз у меня пупок оказался на спине. В другой раз – шесть пальцев на правой ноге и четыре на левой. Однажды я оглох на одно ухо. В другой раз… Нет, это слишком личное. Просто поверь, что этот физический недостаток очень осложнил мои отношения с женщинами. Похоже, что на этот раз я возродился бесчувственным к алкоголю.
– Хочешь, чтобы я тебя убила? – предложила Настя. – Ты возродишься уже с каким-нибудь другим недостатком, но зато сможешь напиваться как сапожник.
– Спасибо, я еще не отошел от моего последнего возрождения. Быть запертым в металлическом ящике, не в силах пошевелиться или закричать… И так сколько? Месяц? Два месяца?
– Не знаю, но все равно выражаю свои искренние соболезнования.
– А ведь я просил тебя тогда – отдай мне пальцы. Я как чувствовал, что кончится чем-нибудь в таком роде…
– Все хорошо, что хорошо кончается. Ты знаешь, что Елизавета у нас? Лежит в подвале, в железном ящике.
– Там ей самое и место.
– Она и в самом деле тебя убила?
Иннокентий тяжело вздохнул:
– Я уже сказал, что не хочу об этом… Дело не в том, что она меня убила, дело в том, как…
– Она получила какое-то средство от Леонарда. Этим же средством он потом отравил и ее.
– Наплевать на средство и на Леонарда…
– Тогда из-за чего ты психуешь?
– Эта стерва… Эта… – он добавил еще несколько выразительных определений, взял с пола бутылку, сделал пару глотков и продолжил: – Я про Елизавету. Она сказала мне одну вещь. И эта вещь никак не идет у меня из головы. И когда я сидел, согнувшись в три погибели в металлическом ящике, эта мысль вернулась ко мне одной из первых. И я никак не мог от нее избавиться. И сейчас не могу, потому что на этой планете разучились делать водку, – Иннокентий презрительно пнул бутылку, та упала, и Настя чудом успела ее схватить до того, как содержимое полилось на ковер.
– Ты уверен, что алкоголь на тебя не действует?
Иннокентий издал нечленораздельный звук, который Настя для себя перевела как «уверен».
– Все равно это не повод, чтобы заливать мой номер водкой. Так что она тебе сказала?
– Она… Она бы никогда до меня не добралась, если бы не это. Я ведь знаю, кто она такая, поэтому я всегда начеку, всегда в защитной стойке, вот так… – Иннокентий яростно замахал руками, но сил у него хватило ненадолго. – Она попросила о встрече через одного старого знакомого. Сказала, что есть важный разговор. Ну, важный так важный. Я ее не боялся, то есть, с чего мне бояться какой-то там… Вообще, я и сам подумывал о том, чтобы ее… Ликвидировать. Но, понимаешь, у меня не было новых идей, а все старые я на ней уже перепробовал. Поэтому я пошел, но я был наготове, пока она не сказала… – он замолчал и внимательно уставился на Настю, как будто видел ее в первый раз. Потом в его голове как будто что-то щелкнуло, он кивнул и продолжил: – По-моему я тебе говорил это.
– Что именно?
– Что единственная женщина, которая смогла родить от меня ребенка, – это Елизавета.
– Да, ты говорил.
– И что она его потом убила – тоже говорил?
– Да.
– Надо же. К старости я становлюсь болтливым. Так вот. Это было черт знает как давно, и мы с ней никогда не возвращались к этому вопросу. То есть не разговаривали об этом. Просто молча пытались убить друг друга. А тут она вдруг стала говорить про это. И выбила меня из колеи. А потом… Она сказала: «Знаешь, почему у тебя получилось только со мной? Потому что мы с тобой одной расы. А знаешь, почему я убила твоего сына?» «Потому что ты безжалостная стерва?» – спросил я. «И это тоже, – сказала она. – Но в первую очередь, потому что я твоя сестра».
– Ой, – вырвалось у Насти.
– Вот и я сказал что-то такое. Не «ой», но… Я знаю, что эта тварь лжива до мозга костей, и я знал это тогда, но… Что-то было в ее глазах, и я как будто потерялся, замешкался… А потом я уже сидел и смотрел, как она уходит, а в шее у меня торчал маленький шип, и от него шел жар, и я почувствовал, как моя кожа начинает дымиться. Она отошла метров на двадцать, остановилась, обернулась и стала смотреть, как я умираю. А я даже не стал вытаскивать этот шип, не стал делать ничего, потому что я думал – это правда? Неужели это правда? А если это правда, тогда получается, что я переспал с собственной сестрой, а она потом убила моего сына, который одновременно мой племянник… А потом она и меня убила. И я подумал: «Ну, Иннокентий, это уже ни в какие ворота не лезет. Это просто полный…»
– Она, конечно же, соврала, – сказала Настя и похлопала Иннокентия по плечу.
– А если нет? Я же говорю, что-то было в ее глазах…
– Мы всегда можем вытащить ее из ящика и спросить: это правда или нет?
– И она всегда сможет соврать нам еще раз. А мы действительно можем вот так просто пойти и вытащить ее из ящика?
– Нет, – поспешно сказала Настя, потому что глаза Иннокентия заблестели, предвещая ночной поход в подземелье. – Ее слишком хорошо охраняют.
– Кто? – недоверчиво протянул Иннокентий. – Во всей Лионее осталось два с половиной гвардейца. Куда, кстати, они все подевались? Я слышал краем уха, что у короля кончились деньги, но ведь этого не может быть…
– Может.
– Значит, и батареи поэтому холодные, – сделал вывод Иннокентий. – И холодильники в номерах поэтому пустые. Вот посмотрел бы Томас Андерсон на это убожество… И Люциус небось обхохотался, глядя на…
– Люциуса больше нет, – сказала Настя. – Я видела, как его…
Тут она вдруг поняла, что смерть Люциуса – не единственное, о чем она должна рассказать Иннокентию, и даже наоборот – смерть Люциуса лишь повод, чтобы вспомнить…
– Что? – Иннокентий внимательно рассматривал ее профиль. – Это ты так скорбишь по Люциусу или у тебя есть еще какая-нибудь новость?
– Это не новость, это… Может быть, это вообще ничего не значит. Но как-то странно, что… Когда мы пришли за Елизаветой, там появился Люциус. Он хотел нам помешать, хотел защитить Елизавету. Но дело даже не в этом. Он разговаривал с ней, и мы все слышали его слова. Он сказал: «Я твой брат, твой младший брат, который должен был защитить тебя. И помочь тебе вернуться домой». Вот как-то так он сказал. И еще он назвал Елизавету Валентином.
– Как? – изумленно посмотрел на нее Иннокентий.
Вот так, Иннокентий, вот так. Потом я долго вспоминала, для верности спросила у Давида Гарджели, и получается, что последними словами Люциуса, обращенными к Елизавете, но услышанными нами всеми, были:
– Я так виноват перед тобой… Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…
И еще:
– Я твой брат, твой младший неразумный брат, который должен был сохранить тебя. И помочь тебе вернуться.
– Вернуться куда? – спросила Елизавета.
– Домой, Валентин. Домой.
– Твой бред еще посильнее моего бреда, – сделал вывод Иннокентий. – Получается, что Елизавета – это мужик по имени Валентин, и она моя сестра, а в придачу – брат Люциуса. А Люциус – ангел. Тогда что же, и Елизавета – ангел? Нет уж, никакой она не ангел и никакой она не мужик, потому что… Потому что я знаю. Знаешь, откуда я знаю?
– Догадываюсь.
– Тогда зачем ты мне рассказываешь эти глупости?
– Потому что он так сказал. Люциус.
– А его потом убили?
– Схлопнули. Локстер его схлопнул.
– Я думал, что Люциус бессмертен, – с некоторой тревогой в голосе произнес Иннокентий.
– Я думала, что ты бессмертен.
– Я? Конечно, я бессмертен. Никаких сомнений.
– Да? Ты не видел, в каком состоянии мы нашли Лизу. Я не знаю, как она там себя чувствует в этом ящике, но вообще… Вообще-то она умирала. Похоже, Леонард нашел средство избавить этот мир от бессмертных вроде тебя и Лизы.
– Я категорически против идеи, что мы с ней – брат и сестра. Может быть, Леонард нашел отраву для нее, но я – это совсем другое!
– Разве тебе не надоела вечная жизнь? Ты мне как-то плакался насчет одиночества и непонимания…
– Когда мне надоест, я скажу. Я сам, безо всяких Леонардов, – Иннокентий резко поднялся с дивана. – Умеешь ты поднять настроение, Анастасия! Я думал, ты меня успокоишь, а ты…
Настя хотела резонно возразить, что покой – это не по ее части, особенно в последнее время, но Иннокентий не стал дожидаться ответа и вышел из номера, причем ноги его заметно заплетались.
– Значит, все без толку? – крикнула вслед Настя. – Побочный эффект, да?
Ответом ей стал шум падения. Настя выглянула из номера и увидела спящего на полу у лифта Иннокентия. Желаемый покой настиг его внезапно.
14
На следующий день Александр Андерсон покинул Лионею. Оказалось, что финансовые трудности сделали невозможным работу лионейского аэропорта, и принцу пришлось уезжать на машине. Провожала его скромная делегация, состоявшая из Насти и ее велосипеда, причем Настя не была уверена, что провожает именно малознакомого ей Александра Андерсона. Вот не проводить Тушкана было бы совсем неприлично, ведь это она его сюда затащила и тем самым замешала в ряд событий, которые…
Впрочем, Тушкан был не в претензии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72