Это заметил бдительный Янтарный.
– Вроде отошла. Порозовела. А то белая была как простыня. За твое здоровье! – поднял он мой же собственный стаканчик.
Из тумбочки свистнул, гад! Ну, наглый…
Янтарный опрокинул в себя слезку и сразу выяснилось, что напрасно я жевала с усердием чеснок: это его ничуть не остановило, поцелуй состоялся.
– Эх, забористо! – довольно крякнул он. – Под слезку – лучше и не надо!
– Ты извращенец, – разочарованно протянула я.
– А ты думала, твой номер пройдет! – довольно хохотнул он. – Я чеснок тоже люблю, так что не надейся.
– Ой, какая прелесть! Мы будем проводить долгие зимние вечера, нежно дыша друг другу в лицо сложным ароматом, состоящим из чеснока и слезки в равных пропорциях! – обрадовалась я. – Как романтично!
– Злая ты, – укоризненно сказал Янтарный, обвивая своим хвостом мой хвост. – Значит, еще не наелась.
За окном раздался свист и крики: похоже было, где-то опять наткнулись на бродящего начальника охраны.
Охранники пулей вылетели из комнаты, бросив принесенные мешки, фляги и весь запас слезки.
Мы сгрудились у окон, наблюдая: вот они появились из двери восточной части Корпуса и рысью помчались направо, похоже, ко второй казарме или к кухням.
А мы-то, наивные, думали, что наша дверь наглухо закрыта со дня основания пансионата! Видно, у охраны и от нее были ключи, и от восточной калитки в ограде, пропускающей из Корпуса в сад. Что-то я сомневаюсь, что Янтарный со товарищи пер продовольствие голодающим воспитанницам через стену…
Охранники пропали из видимости, девчонки вернулись к столу и прикончили остатки слезки. Я не стала. Уж такой я урод: не люблю ни горячительных, ни галлюциногенных средств. Плохо мне от них. Ограничилась чаем.
Теперь мы были сытыми и уставшими и с радостью заснули.
Ночная облава ничего не принесла: начальник охраны опять ушел от своих бывших подчиненных.
Становилось даже интересно: вся охрана на ушах, а ему хоть бы хны. А так ли уж защищена Пряжка от врагов?
Самое печальное было то, что из ужасного происшествия покойный начальник охраны потихоньку превращался в грустную обыденность, хотя бы потому, что занятия не отменили…
Или Серый Ректор сделал выводы и устроил разнос новому начальнику охраны, или просто кому-то повезло, но на следующую ночь старого начальника охраны все-таки поймали.
В ту ночь в наших дортуарах никто не дежурил, все силы были брошены на устройство повальной облавы.
Облава принесла плоды: его насадили на копье с серебряным наконечником, быстро расчленили и сбросили на нижний ярус катакомб.
Утром торжественно возвестили о победе над ожившим трупом, авторитет Серого Ректора упрочился, пансионат потихоньку успокоился, и жизнь потекла своим чередом.
Глава двадцать третья
НО НЕДОЛГО…
Но недолго жили мы в тишине и спокойствии..Дней через восемь после описанного события Шестая умудрилась опять разругаться со своим хахалем.
А может, и не разругаться, не знаю уж точно, что у них там произошло, но только вечером, перед отходом ко сну, она осчастливила нашу комнату сообщением, что ей, Шестой, жизненно необходимо посетить казармы.
Мы молча пожали плечами:
"Посещай на здоровье, кто же тебя за подол держит?"
И тут Шестая уточнила свое сообщение.
Она, Шестая, идти хочет, но боится. И одна ни за что не пойдет. А идти ей надо. И если она, Шестая, не пойдет, то у нее, Шестой, будет истерика, а ей так не хочется причинять лишних неудобств своим сокамерницам, простите, подругам по комнате.
Предыдущих страданий Шестой еще никто не забыл.
– Я не пойду! – по слогам, чтобы все поняли, решительно сказала я.
Остальные так не считали.
– Двадцать Вторая, миленькая! – обрадованно взмолилась Шестая, чувствуя молчаливую поддержку остальных, которые быстро сообразили, кто железно должен идти. – Ну ты же лучше всех знаешь дорогу к казарме, и знаешь, как его там найти! Мое счастье зависит от тебя, ну пожалуйста, проводи меня, ты же такая хорошая!
У меня много чего было возразить на эту беспардонную лесть.
Я совсем не такая хорошая даже в глазах Шестой и к тому же совершенно не того пола, чтобы быть причиной ее счастья.
– Я не пойду! – повторила я. – А если пойду, то у меня потом будет истерика.
Не напугала. Моя истерика никого не волновала, куда уж мне до Шестой!
– Мы быстренько! – юлила Шестая. – Ты меня только доведи, а обратно он меня проводит… – добавила она нежным невинным голоском.
Было безнадежно ясно, что идти придется, потому что истерику Шестой никогда мне не простят.
Проклятый прошлый жребий, проклятая Шестая, проклятый пансионат!
– Одевайся, – мрачно процедила я. – Юбку заверни как можно выше и закрепи поясом.
Мы выбрались через окно и подошли к стене ограды.
– Ты лазить по стенам умеешь? – спросила я.
– Умею, – уверенно ответила Шестая. – У меня родители любят в горы ходить.
Не насторожилась я при этом ответе, а жаль. Надо было.
На стену Шестая полезла бодро, но довольно скоро оступилась и сорвалась. Пришлось страховать ее снизу. Когда мы все-таки добрались до верха ограды, усеянного штырями, я вспотела, словно ворованный мешок муки волокла.
На стене Шестая поделилась последними новостями:
– Ой, ты знаешь, я, оказывается, высоты боюсь. И вниз смотреть не могу. А еще в темноте ничего не вижу. Я не спущусь.
– Ты сошла с ума?
Мне стало даже весело. Это надо же момент выбрать для откровений, ни раньше, ни позже…
– Я не спущусь! – упрямо повторила Шестая. – Не могу.
У меня было страшное искушение спрыгнуть обратно во двор Корпуса, вернуться в комнату и лечь спать, оставив Шестую наверху. Пусть бы сидела до утра, может быть, проветрилась и поспокойнее бы стала. Не такой озабоченной.
Ну разумеется, я сползла в боярышник, поправила юбку и побрела по саду к казарме. Учитывая предыдущие события, идти по нему было страшно неприятно, но душу немного грел вид нахохленной Шестой верхом на ограде. Под луной она дивно смотрелась.
В казарме дежурил ее кавалер.
Ну что же, значит, Шестая знала, когда нужно идти.
– Добрый вечер! – вежливо поздоровалась я, игнорируя его изумление. – Там ваша красавица на стене застряла, идите снимайте, пока она молчит. Да захватите кого-нибудь в помощь, один вы не справитесь.
Диковато на меня поглядывая, охранник молча встал и пошел за подмогой.
Можете даже не гадать, кого он привел.
Видно, по мнению охраны Пряжки, у нас давно уже было все чики-брики.
– Здравствуй, радость! – расплылся до ушей Янтарный при виде меня.
– Не здравствуй! – отрезала я. – Ты меня не видел, и я тебя тоже.
– Показывайте, барышня, – сухо прервал обмен любезностями хахаль Шестой.
И что она в нем нашла?
Я повела охранников к ограде. Вообще-то они при желании и без меня бы прекрасно ее нашли. Такое украшение забора трудно пропустить. Но и мне сидеть в казарме не было никакого резона, что бы там Янтарный про себя ни воображал. Свою миссию я честно выполнила, Шестая встретилась с предметом своих чувств, обрела свое счастье, и я с чистой совестью могу отправляться в комнату баиньки.
Шестая сидела там же, где я ее оставила, и тихонько поскуливала. Грешно смеяться над убогими, но сдержаться было выше моих сил. Укрывшись за кустом, я нервно хихикала в рукав, пока мужчины извлекали Шестую из штырей.
Наконец ее все-таки стянули со стены. Обрадованная Шестая с облегчением лишилась чувств, и охранник попер свое сокровище на руках в казарму.
– Не уходи, Двадцать Вторая! – протянул Янтарный.
– Не вижу причин оставаться, – холодно сказала я, поворачиваясь к нему спиной и ставя ногу в первое углубление ограды.
Янтарный галантно поддержал меня, чтобы удобнее было поставить вторую ногу в следующую выбоину, и небрежно сказал:
– А я хотел показать тебе, как правильно стрелять из арбалета…
Я остановилась. Потом стала спускаться.
– Здесь?
– Здесь. Ночь светлая, для первого урока подойдет.
– Ладно, – сумрачно сказала я. – Давай показывай.
– Пошли.
Мы вернулись к казарме, Янтарный вынес оттуда арбалет и стрелы и повел меня на самую широкую дорожку сада.
– Вот здесь давай и попробуем. Держи. Я взяла арбалет.
– Смотри, этой рукой держишь вот так, а палец этой руки на спусковом крючке. Ноги расставь, арбалет подними, чтобы глаз и стрела были на одной линии, – командовал он. – Теперь нажимай.
– Он без стрелы… – удивилась я.
– Нажимай! Рано тебе еще со стрелой. Я нажала. Свистнула пустая тетива.
– Теперь опусти.
Я опустила. Янтарный взял арбалет и снова взвел крючок.
– Опять подними в боевое положение. Я подняла.
– Руку поправь. Так будешь держать – сама себя поранишь. Теперь правильно. Стреляй!
Я снова послушно нажала спусковой крючок. И так несколько раз, пока Янтарный не смилостивился и не выдал мне первую стрелу.
– Целься вон в тот куст! – показал он.
– Так он же большой?
– Для тебя, остроглазая, в самый раз.
В куст я, к собственной гордости, попала.
– Замечательно. Глаз – алмаз, – похвалил меня Янтарный. – Давай еще раз, и дам тебе мишень поменьше.
Я снова подняла арбалет. Острие стрелы нацелилось на боярышник.
Неожиданно из-за куста кто-то вышел.
Я испуганно дернулась, и стрела из арбалета вонзилась вышедшему прямо в грудь.
Это его не остановило.
По дорожке сада, как и в прошлый раз, брел к нам мертвый начальник охраны. В груди у него торчала моя стрела. Никаких следов, что его расчленяли, не осталось. Он вновь был целый, и глаза его по-прежнему мерцали.
Янтарный соображал быстрее меня и не стал тратить время на созерцание вторично ожившего покойника.
Он дернул из моих рук арбалет, схватил меня за ладонь, и мы организованно отступили к казарме – то есть рванули с дорожки со всех ног…
Когда мы влетели в караулку, романтическое свидание там было в фазе наибольшего обострения.
Наше появление, разумеется, никого не обрадовало.
– Я тебя убью! – завопила Шестая, которой оставалось каких-то полминуты до оргазма.
– Это я тебя убью! – с яростью заорала в ответ я. – Из-за тебя мы опять вляпались! Дура озабоченная!
– А ты, а ты, рыба холодная, вот кто ты! – взвизгнула Шестая, быстро застегивая корсаж.
Ее кавалер с пунцовыми ушами натягивал штаны.
– Да что ты вообще понимаешь! – продолжала вопить Шестая. – Ты такая же живая, как эта табуретка! Бедный твой парень, вы же, наверное, вместе только Устав хором читаете!
– Вы почти правы, барышня, – встрял Янтарный, которого никто и не спрашивал. – Мы стреляем из арбалета.
– Да уж, конечно, панталоны друг друга не созерцаем! – крикнула я Шестой, запустив в Янтарного чернильницей со стола, чтобы не лез в женские дела.
И зачем в караулке чернильница? Чернила, по-моему, в ней отродясь не водились.
К сожалению, Янтарный ее поймал на лету.
– Милые дамы, вы обменяетесь мнением позже, – заметил он. – А теперь хочу напомнить, что в связи с повторным воскрешением начальника охраны, вам придется срочно покинуть казарму, потому что надо поднимать народ по тревоге.
Это он зря сказал.
Шестая, видимо, была не из тех людей, которых упоминание об опасности мобилизует. Она вскрикнула и второй раз за сегодняшнюю ночь лишилась чувств.
Начальник охраны к этому времени дошел до казармы и, растопырив белые ладони, приклеился к окну, осматривая караулку невидящими глазами.
Оба охранника переминались около Шестой, не зная, как ее привести в чувство.
– Нюхательной соли нет? – озабоченно спрашивал Янтарный.
– Может, ей корсаж расшнуровать? – растерянно предлагал хахаль.
Этот балаган мне надоел.
– Спойте ей хором! – ехидно предложила я и, оттолкнув Янтарного, влепила Шестой хорошую пощечину.
– Вставай, мымра! Он скоро сюда просочится! Оскорбленная Шестая вскочила и, увидев лицо начальника охраны в окне, завизжала.
Остальная казарма по-прежнему не реагировала на весь шумный бедлам, что творился в караулке. Они что там, поумирали? Или тут такое частенько бывает?
– Вот и славно! – обрадовался хахаль Шестой воскрешению любимой. – Идите, девочки, Янтарный вас проводит, а я ребят по тревоге поднимаю.
Янтарный подхватил нас под локти и практически выпихнул из казармы.
Опять мы, обходя кругом сад и минуя конюшни, быстро шли, почти бежали к южным воротам ограды, стремясь быстрее попасть в Корпус.
Мы с Шестой оскорбленно молчали и друг на друга не смотрели.
Конечно, со временем мы простим друг друга. Но забудем ли сегодняшнюю ночь, будем ли жить так, словно ее не было? О, никогда!
Глава двадцать четвертая
ВТОРОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ
Второе воскресение начальника охраны никого не обрадовало. Такая целеустремленность выглядела очень отвратно.
Но поскольку дело было почти привычным, все сделали вид, что ничего не случилось.
Утром, когда мы построились парами для отправки в аудиторию, пришел конвой в сопровождении старшей охранницы из пыточной, отсек меня от остальных воспитанниц и повел к Ректору в северную часть Главного Корпуса.
Там дальше Пурпурного Зала для общих собраний никому из нас бывать не доводилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Вроде отошла. Порозовела. А то белая была как простыня. За твое здоровье! – поднял он мой же собственный стаканчик.
Из тумбочки свистнул, гад! Ну, наглый…
Янтарный опрокинул в себя слезку и сразу выяснилось, что напрасно я жевала с усердием чеснок: это его ничуть не остановило, поцелуй состоялся.
– Эх, забористо! – довольно крякнул он. – Под слезку – лучше и не надо!
– Ты извращенец, – разочарованно протянула я.
– А ты думала, твой номер пройдет! – довольно хохотнул он. – Я чеснок тоже люблю, так что не надейся.
– Ой, какая прелесть! Мы будем проводить долгие зимние вечера, нежно дыша друг другу в лицо сложным ароматом, состоящим из чеснока и слезки в равных пропорциях! – обрадовалась я. – Как романтично!
– Злая ты, – укоризненно сказал Янтарный, обвивая своим хвостом мой хвост. – Значит, еще не наелась.
За окном раздался свист и крики: похоже было, где-то опять наткнулись на бродящего начальника охраны.
Охранники пулей вылетели из комнаты, бросив принесенные мешки, фляги и весь запас слезки.
Мы сгрудились у окон, наблюдая: вот они появились из двери восточной части Корпуса и рысью помчались направо, похоже, ко второй казарме или к кухням.
А мы-то, наивные, думали, что наша дверь наглухо закрыта со дня основания пансионата! Видно, у охраны и от нее были ключи, и от восточной калитки в ограде, пропускающей из Корпуса в сад. Что-то я сомневаюсь, что Янтарный со товарищи пер продовольствие голодающим воспитанницам через стену…
Охранники пропали из видимости, девчонки вернулись к столу и прикончили остатки слезки. Я не стала. Уж такой я урод: не люблю ни горячительных, ни галлюциногенных средств. Плохо мне от них. Ограничилась чаем.
Теперь мы были сытыми и уставшими и с радостью заснули.
Ночная облава ничего не принесла: начальник охраны опять ушел от своих бывших подчиненных.
Становилось даже интересно: вся охрана на ушах, а ему хоть бы хны. А так ли уж защищена Пряжка от врагов?
Самое печальное было то, что из ужасного происшествия покойный начальник охраны потихоньку превращался в грустную обыденность, хотя бы потому, что занятия не отменили…
Или Серый Ректор сделал выводы и устроил разнос новому начальнику охраны, или просто кому-то повезло, но на следующую ночь старого начальника охраны все-таки поймали.
В ту ночь в наших дортуарах никто не дежурил, все силы были брошены на устройство повальной облавы.
Облава принесла плоды: его насадили на копье с серебряным наконечником, быстро расчленили и сбросили на нижний ярус катакомб.
Утром торжественно возвестили о победе над ожившим трупом, авторитет Серого Ректора упрочился, пансионат потихоньку успокоился, и жизнь потекла своим чередом.
Глава двадцать третья
НО НЕДОЛГО…
Но недолго жили мы в тишине и спокойствии..Дней через восемь после описанного события Шестая умудрилась опять разругаться со своим хахалем.
А может, и не разругаться, не знаю уж точно, что у них там произошло, но только вечером, перед отходом ко сну, она осчастливила нашу комнату сообщением, что ей, Шестой, жизненно необходимо посетить казармы.
Мы молча пожали плечами:
"Посещай на здоровье, кто же тебя за подол держит?"
И тут Шестая уточнила свое сообщение.
Она, Шестая, идти хочет, но боится. И одна ни за что не пойдет. А идти ей надо. И если она, Шестая, не пойдет, то у нее, Шестой, будет истерика, а ей так не хочется причинять лишних неудобств своим сокамерницам, простите, подругам по комнате.
Предыдущих страданий Шестой еще никто не забыл.
– Я не пойду! – по слогам, чтобы все поняли, решительно сказала я.
Остальные так не считали.
– Двадцать Вторая, миленькая! – обрадованно взмолилась Шестая, чувствуя молчаливую поддержку остальных, которые быстро сообразили, кто железно должен идти. – Ну ты же лучше всех знаешь дорогу к казарме, и знаешь, как его там найти! Мое счастье зависит от тебя, ну пожалуйста, проводи меня, ты же такая хорошая!
У меня много чего было возразить на эту беспардонную лесть.
Я совсем не такая хорошая даже в глазах Шестой и к тому же совершенно не того пола, чтобы быть причиной ее счастья.
– Я не пойду! – повторила я. – А если пойду, то у меня потом будет истерика.
Не напугала. Моя истерика никого не волновала, куда уж мне до Шестой!
– Мы быстренько! – юлила Шестая. – Ты меня только доведи, а обратно он меня проводит… – добавила она нежным невинным голоском.
Было безнадежно ясно, что идти придется, потому что истерику Шестой никогда мне не простят.
Проклятый прошлый жребий, проклятая Шестая, проклятый пансионат!
– Одевайся, – мрачно процедила я. – Юбку заверни как можно выше и закрепи поясом.
Мы выбрались через окно и подошли к стене ограды.
– Ты лазить по стенам умеешь? – спросила я.
– Умею, – уверенно ответила Шестая. – У меня родители любят в горы ходить.
Не насторожилась я при этом ответе, а жаль. Надо было.
На стену Шестая полезла бодро, но довольно скоро оступилась и сорвалась. Пришлось страховать ее снизу. Когда мы все-таки добрались до верха ограды, усеянного штырями, я вспотела, словно ворованный мешок муки волокла.
На стене Шестая поделилась последними новостями:
– Ой, ты знаешь, я, оказывается, высоты боюсь. И вниз смотреть не могу. А еще в темноте ничего не вижу. Я не спущусь.
– Ты сошла с ума?
Мне стало даже весело. Это надо же момент выбрать для откровений, ни раньше, ни позже…
– Я не спущусь! – упрямо повторила Шестая. – Не могу.
У меня было страшное искушение спрыгнуть обратно во двор Корпуса, вернуться в комнату и лечь спать, оставив Шестую наверху. Пусть бы сидела до утра, может быть, проветрилась и поспокойнее бы стала. Не такой озабоченной.
Ну разумеется, я сползла в боярышник, поправила юбку и побрела по саду к казарме. Учитывая предыдущие события, идти по нему было страшно неприятно, но душу немного грел вид нахохленной Шестой верхом на ограде. Под луной она дивно смотрелась.
В казарме дежурил ее кавалер.
Ну что же, значит, Шестая знала, когда нужно идти.
– Добрый вечер! – вежливо поздоровалась я, игнорируя его изумление. – Там ваша красавица на стене застряла, идите снимайте, пока она молчит. Да захватите кого-нибудь в помощь, один вы не справитесь.
Диковато на меня поглядывая, охранник молча встал и пошел за подмогой.
Можете даже не гадать, кого он привел.
Видно, по мнению охраны Пряжки, у нас давно уже было все чики-брики.
– Здравствуй, радость! – расплылся до ушей Янтарный при виде меня.
– Не здравствуй! – отрезала я. – Ты меня не видел, и я тебя тоже.
– Показывайте, барышня, – сухо прервал обмен любезностями хахаль Шестой.
И что она в нем нашла?
Я повела охранников к ограде. Вообще-то они при желании и без меня бы прекрасно ее нашли. Такое украшение забора трудно пропустить. Но и мне сидеть в казарме не было никакого резона, что бы там Янтарный про себя ни воображал. Свою миссию я честно выполнила, Шестая встретилась с предметом своих чувств, обрела свое счастье, и я с чистой совестью могу отправляться в комнату баиньки.
Шестая сидела там же, где я ее оставила, и тихонько поскуливала. Грешно смеяться над убогими, но сдержаться было выше моих сил. Укрывшись за кустом, я нервно хихикала в рукав, пока мужчины извлекали Шестую из штырей.
Наконец ее все-таки стянули со стены. Обрадованная Шестая с облегчением лишилась чувств, и охранник попер свое сокровище на руках в казарму.
– Не уходи, Двадцать Вторая! – протянул Янтарный.
– Не вижу причин оставаться, – холодно сказала я, поворачиваясь к нему спиной и ставя ногу в первое углубление ограды.
Янтарный галантно поддержал меня, чтобы удобнее было поставить вторую ногу в следующую выбоину, и небрежно сказал:
– А я хотел показать тебе, как правильно стрелять из арбалета…
Я остановилась. Потом стала спускаться.
– Здесь?
– Здесь. Ночь светлая, для первого урока подойдет.
– Ладно, – сумрачно сказала я. – Давай показывай.
– Пошли.
Мы вернулись к казарме, Янтарный вынес оттуда арбалет и стрелы и повел меня на самую широкую дорожку сада.
– Вот здесь давай и попробуем. Держи. Я взяла арбалет.
– Смотри, этой рукой держишь вот так, а палец этой руки на спусковом крючке. Ноги расставь, арбалет подними, чтобы глаз и стрела были на одной линии, – командовал он. – Теперь нажимай.
– Он без стрелы… – удивилась я.
– Нажимай! Рано тебе еще со стрелой. Я нажала. Свистнула пустая тетива.
– Теперь опусти.
Я опустила. Янтарный взял арбалет и снова взвел крючок.
– Опять подними в боевое положение. Я подняла.
– Руку поправь. Так будешь держать – сама себя поранишь. Теперь правильно. Стреляй!
Я снова послушно нажала спусковой крючок. И так несколько раз, пока Янтарный не смилостивился и не выдал мне первую стрелу.
– Целься вон в тот куст! – показал он.
– Так он же большой?
– Для тебя, остроглазая, в самый раз.
В куст я, к собственной гордости, попала.
– Замечательно. Глаз – алмаз, – похвалил меня Янтарный. – Давай еще раз, и дам тебе мишень поменьше.
Я снова подняла арбалет. Острие стрелы нацелилось на боярышник.
Неожиданно из-за куста кто-то вышел.
Я испуганно дернулась, и стрела из арбалета вонзилась вышедшему прямо в грудь.
Это его не остановило.
По дорожке сада, как и в прошлый раз, брел к нам мертвый начальник охраны. В груди у него торчала моя стрела. Никаких следов, что его расчленяли, не осталось. Он вновь был целый, и глаза его по-прежнему мерцали.
Янтарный соображал быстрее меня и не стал тратить время на созерцание вторично ожившего покойника.
Он дернул из моих рук арбалет, схватил меня за ладонь, и мы организованно отступили к казарме – то есть рванули с дорожки со всех ног…
Когда мы влетели в караулку, романтическое свидание там было в фазе наибольшего обострения.
Наше появление, разумеется, никого не обрадовало.
– Я тебя убью! – завопила Шестая, которой оставалось каких-то полминуты до оргазма.
– Это я тебя убью! – с яростью заорала в ответ я. – Из-за тебя мы опять вляпались! Дура озабоченная!
– А ты, а ты, рыба холодная, вот кто ты! – взвизгнула Шестая, быстро застегивая корсаж.
Ее кавалер с пунцовыми ушами натягивал штаны.
– Да что ты вообще понимаешь! – продолжала вопить Шестая. – Ты такая же живая, как эта табуретка! Бедный твой парень, вы же, наверное, вместе только Устав хором читаете!
– Вы почти правы, барышня, – встрял Янтарный, которого никто и не спрашивал. – Мы стреляем из арбалета.
– Да уж, конечно, панталоны друг друга не созерцаем! – крикнула я Шестой, запустив в Янтарного чернильницей со стола, чтобы не лез в женские дела.
И зачем в караулке чернильница? Чернила, по-моему, в ней отродясь не водились.
К сожалению, Янтарный ее поймал на лету.
– Милые дамы, вы обменяетесь мнением позже, – заметил он. – А теперь хочу напомнить, что в связи с повторным воскрешением начальника охраны, вам придется срочно покинуть казарму, потому что надо поднимать народ по тревоге.
Это он зря сказал.
Шестая, видимо, была не из тех людей, которых упоминание об опасности мобилизует. Она вскрикнула и второй раз за сегодняшнюю ночь лишилась чувств.
Начальник охраны к этому времени дошел до казармы и, растопырив белые ладони, приклеился к окну, осматривая караулку невидящими глазами.
Оба охранника переминались около Шестой, не зная, как ее привести в чувство.
– Нюхательной соли нет? – озабоченно спрашивал Янтарный.
– Может, ей корсаж расшнуровать? – растерянно предлагал хахаль.
Этот балаган мне надоел.
– Спойте ей хором! – ехидно предложила я и, оттолкнув Янтарного, влепила Шестой хорошую пощечину.
– Вставай, мымра! Он скоро сюда просочится! Оскорбленная Шестая вскочила и, увидев лицо начальника охраны в окне, завизжала.
Остальная казарма по-прежнему не реагировала на весь шумный бедлам, что творился в караулке. Они что там, поумирали? Или тут такое частенько бывает?
– Вот и славно! – обрадовался хахаль Шестой воскрешению любимой. – Идите, девочки, Янтарный вас проводит, а я ребят по тревоге поднимаю.
Янтарный подхватил нас под локти и практически выпихнул из казармы.
Опять мы, обходя кругом сад и минуя конюшни, быстро шли, почти бежали к южным воротам ограды, стремясь быстрее попасть в Корпус.
Мы с Шестой оскорбленно молчали и друг на друга не смотрели.
Конечно, со временем мы простим друг друга. Но забудем ли сегодняшнюю ночь, будем ли жить так, словно ее не было? О, никогда!
Глава двадцать четвертая
ВТОРОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ
Второе воскресение начальника охраны никого не обрадовало. Такая целеустремленность выглядела очень отвратно.
Но поскольку дело было почти привычным, все сделали вид, что ничего не случилось.
Утром, когда мы построились парами для отправки в аудиторию, пришел конвой в сопровождении старшей охранницы из пыточной, отсек меня от остальных воспитанниц и повел к Ректору в северную часть Главного Корпуса.
Там дальше Пурпурного Зала для общих собраний никому из нас бывать не доводилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35