– Я тоже написал себе порядок событий. Неплохо сделано. Особенно то, что касается девушки и Менгена. Хотя мы и не можем быть совершенно уверены, что касается времени, но ошибки, полагаю, нет. – Он щелкнул взятым у Ремпола конвертом по ладони. – Сделано достаточно подробно. Нам еще нужно увидеть Дреймена. Сегодня утром я звонил туда. Там все очень озабочены. Тело старика привезли домой. Я не смог от Розетты много узнать, только то, что Дреймен до сих пор в полубессознательном состоянии и под морфием. Мы…
Услышав за дверью знакомые неуклюжие шаги и стук трости, он замолчал. Доктор Фелл толкнул дверь и вошел в комнату. Глаза у него погасли, настроение, казалось, было таким же пасмурным, как утро.
– Ну, как? – вырвалось у Хедли. – Вы нашли то, что искали?
Доктор Фелл прикурил свою черную трубку, вперевалку подошел к камину, бросил в огонь спичку, криво усмехнулся и наконец сказал:
– Да, я нашел то, что искал, Хедли. В субботу вечером я своими допущениями дважды ненамеренно ввел вас всех в заблуждение так нелепо и, если бы не сохранил собственного достоинства и не открыл вчера правды, был бы достоин самого строгого наказания, какого заслуживают дураки. И все же такую грубую ошибку допустил не только я. Возможность и обстоятельства привели к еще более грубой ошибке, а все вместе сделало банальное мелкое дело об убийстве ужасной непонятной загадкой. Признаюсь, я разозлился на убийцу, но… Да, я нашел то, что искал.
– И что в этих бумагах было?
– А ничего, – удивительно небрежно ответил доктор Фелл.
– Вы хотите сказать, что метод ничего не дал?! – воскликнул Хедли.
– Нет, метод свои результаты дал. Я хочу сказать, что на тех бумагах ничего не было. Только где-нибудь черточка или несколько слов, но не тех, что открывают великую тайну, как я надеялся в субботу. Вот и все, что я хочу сказать. Разве что еще… Ну, да. Было несколько обрывков толстой, похожей на желтый картон бумаги с одной или двумя буквами на каждом.
– Для чего тогда надо было жечь письма, если…
– Это были не письма. Именно в этом и состоит ошибка. Вы и до сих пор не догадываетесь, что это было? Давайте лучше выбросим из головы всю эту путаницу, Хедли. Вам не терпится увидеть невидимого убийцу? Разве не так? Вы хотите встретить проклятого вампира, бестелесного человека, который возник в вашем представлении? Хорошо, я вам покажу его. Где ваша машина? Едемте! Может, нам повезет услышать признание.
– Чье?
– Надо ехать в дом Гримо. Едем!
Ремпол подсознательно предчувствовал конец, боялся его и не мог представить себе, каким он может быть. Хедли запустил холодный двигатель, и они поехали. Когда по дороге они попадали в заторы, Хедли едва не ругался. Спокойней остальных держался только доктор Фелл.
Шторы на тех окнах, которые выходили на Рассел-сквер, были опущены. В дом вошла смерть, и он казался еще более мертвым, чем в предыдущие дни. Внутри также было тихо, и, когда доктор Фелл нажал на кнопку звонка, они даже услышали его звук. После долгой паузы им открыла Энни – без чепца и фартука. Она была бледной, но спокойной.
– Мы хотели бы видеть мадам Дюмон, – обратился к ней доктор Фелл.
Хедли бросил на него быстрый взгляд.
– Она в… Она там, – ответила Энни из темного вестибюля, указывая на дверь гостиной. – Я ее позову.
Доктор Фелл молча кивнул головой и осторожно открыл дверь гостиной.
Тяжелые коричневые шторы на окнах были уже подняты. Тонкие украшенные кружевом занавески пропускали немного света. Комната была большой. Мебель терялась в сумерках. Отсвечивал темным металлом только открытый обитый белым атласом гроб. Около него горели тонкие свечи. Потом Ремпол вспоминал, что оттуда, где он стоял, ему был виден кончик носа покойника. Но то ли свечи, то ли большие белые цветы и запах ладана, или все это, вместе взятое, переносило происходящее из Лондона куда-то в скалистые венгерские горы, где гуляют ветры, и, где тускло поблескивая на груди, золотой крест защищает людей от дьявола, а гирлянды чеснока не дают подступить вплотную бродячим упырям.
И все же прежде всего они обратили внимание на Эрнестину Дюмон. Она стояла, держась одной рукой за край гроба. Свет от высокой тонкой свечи золотил ее уже слегка поседевшие волосы и делал еще меньше ее ссутулившуюся фигуру. Когда она медленно повернула голову и взглянула на них, они увидели ее запавшие, но без слез, глаза. Мадам Дюмон часто дышала. На плечах у нее была ярко-желтая шаль, окаймленная красной парчой, с длинной бахромой, расшитая бисером, который блестел в свете свечей. Это был как бы последний штрих варварства. Наконец мадам Дюмон узнала их. Она вдруг наклонилась и обеими руками сжала край гроба, будто хотела защитить покойника.
– Вам лучше признаться, – вежливо обратился к ней доктор Фелл. – Поверьте мне, так будет лучше.
Какое-то мгновенье Ремпол думал, что мадам Дюмон перестала дышать. Потом она тихо кашлянула и истерично выкрикнула:
– Признаться?! Так вот что вы подумали, идиоты? Признаться? Признаться в убийстве?
– Нет, – ответил доктор Фелл. Голос его тяжело прозвучал в комнате.
Пока он шел к ней, мадам Дюмон внимательно смотрела на него. Впервые в ее глазах появился страх.
– Нет, – повторил доктор Фелл. – Вы не убийца. Но позвольте спросить – кто вы? – В свете свечей над нею возвышалась его черная фигура. Потом ОН так же вежливо продолжил: – Видите ли, вчера человек по имени О'Рурк кое-что нам рассказал. В частности, и о том, что обман чувств, как на сцене, так и в жизни, всегда вызывают с помощью сообщника. Этот случай не стал исключением. Вы были сообщником иллюзиониста и убийцы.
– Бесплотный человек! – воскликнула мадам Дюмон и вдруг зашлась истерическим смехом.
– Бесплотный человек, – спокойно повторил за нею доктор Фелл и повернулся к Хедли. – В буквальном смысле. Бесплотный человек, чье имя, даже если бы мы его не знали, было нелепым и ужасным. Ужас и стыд!… Хотите видеть убийцу, на которого охотитесь? Вот он лежит! – сказал доктор Фелл и показал на белое, мертвое, немое лицо доктора Шарля Гримо. – Но судить его теперь Бог запрещает.
ДВЕ ПУЛИ
Доктор Фелл спокойно смотрел на женщину, которая все еще стояла у гроба, будто защищая его.
– Ма-а-дам, – сказал доктор Фелл, – человек, которого вы любили, мертв. Теперь он за границами действий закона, и какие бы преступления он раньше ни совершил, за него уже им уплачено. Наша неотложная задача – ваша и моя – сделать так, чтобы не принести вреда живым. Но вы, извините, причастны к преступлению, хотя сами и не убивали. Поверьте, мадам, если бы я мог все объяснить, не упоминая о вас вообще, я бы это сделал. Я знаю, вы переживаете, но потом, когда мне придется все объяснять, вы убедитесь, что не упоминать вас было невозможно. Поэтому мы должны убедить старшего инспектора Хедли, что это дело нужно закрыть.
Безграничное сочувствие в голосе Гидеона Фелла, казалось, повлияло на мадам Дюмон, будто сон после слез. Истерика у нее прекратилась.
– Так вы все знаете? – недоверчиво спросила она, помолчав. – Не обманываете меня? Вы в самом деле все знаете?
– Да, я в самом деле все знаю.
– Идите наверх, – сказала она глухим голосом. – Идите в его комнату. Я приду туда. Я… я не могу сейчас… Мне надо подумать и… Но, пожалуйста, не говорите ни с кем, пока я не приду. Прошу вас! Нет, я не убегу.
Решительный жест доктора Фелла заставил Хедли промолчать. По темной лестнице, никого не встретив, они поднялись наверх и вошли в кабинет Гримо, где было так темно, что Хедли пришлось включить настольную лампу. Убедившись, что дверь закрыта, он повернулся к доктору Феллу.
– Что вы хотите доказать? Что Гримо убил Флея?
– Да.
– Тогда как же он в то время, когда лежал без сознания в больнице и умирал на глазах у свидетелей, пошел на Калиостро-стрит и…
– Не в то время, – спокойно ответил доктор Фелл. – Видите ли, Хедли, это как раз то, чего вы не понимаете. Это как раз то, что сбило вас с правильного пути. Это то, что я имел в виду, когда говорил, что дело не перевернуто с ног на голову, а пошло ложным путем. Флей был убит раньше, чем Гримо. Более того, Гримо, зная, что умирает, пытался сказать нам правду. Это одно из его добрых намерений, но мы истолковали его ошибочно. Садитесь, я попробую объяснить. Вы уже вспомнили три существенных момента, так что долго объяснять не придется.
Доктор Фелл, тяжело дыша, опустился на стул возле стола, несколько мгновений смотрел отсутствующим взглядом на лампу, потом заговорил снова:
– Итак, три существенных момента. Первый. Брата Анри не существует. Есть только два брата. Второй. Оба эти брата говорили правду. Третий. Вопрос времени повернул расследование на ложный путь. Много было сделано не так из-за того, что мы неправильно понимали короткие промежутки времени. В целом это представило нашего убийцу как бесплотного человека. Все это легко понять, если вернуться мысленно назад.
Вспомните вчерашнее утро. Я уже имел причину думать, что убийство на Калиостро-стрит какое-то странное. Выстрел. Три свидетеля, которым можно верить, сообщают одно и то же – выстрел прозвучал ровно в 10.25. Меня заинтересовало, почему они до секунды сходятся именно в этом вопросе. Когда на улице происходит несчастный случай, даже самые спокойные свидетели не смотрят на часы, а если и смотрят, то время у них не совпадает с такой невероятной точностью. Но в нашем случае свидетели говорили правду. Значит, существовала какая-то причина, и такая точность была им навязана.
И причина действительно существовала. Как раз напротив того места, где упал убитый, находится окно магазина ювелира. В то время оно было там наиболее ярко освещено, а потому и наиболее заметно. Из окна свет падал на убитого. Вполне естественно, окно привлекло внимание и других свидетелей. А из окна на них смотрели большие часы, такой необычной конструкции, что непременно бросались в глаза. Констебль не мог не запомнить время. Остальные свидетели, конечно, запомнили время тоже. Отсюда и однообразие.
Но одна вещь, на то время не очень важная, немного меня смутила. После того, как был убит Гримо, Хедли вызвал своих людей и немедленно послал одного из них найти Флея – ведь на него падало подозрение. Полицейские прибыли сюда… в котором часу?
– Согласно моей раскладке, приблизительно в десять сорок, – сказал Ремпол.
– И одного человека сразу же послали искать Флея. Он должен был быть на Калиостро-стрит… когда? Думаю, минут через пятнадцать – двадцать после того, как, вероятно, был убит Флей. Но что произошло за этот короткий промежуток времени? Целый ряд неправдоподобных вещей. Флея доставили в дом врача, он там умирает. Попытка установить его личность последствий не дала. «После определенной задержки», если говорить словами газетной информации, тело Флея отвезли в морг. Когда детектив, которого Хедли послал найти Флея, прибыл на Калиостро-стрит, все было кончено. Волнение улеглось, и констебль, переходя от дома к дому, опрашивал жителей. Это казалось неправдоподобным. К сожалению, я был таким дураком, что не понял значения этого даже вчера утром, когда увидел часы в витрине ювелирного магазина.
Вспомните! Вчера мы завтракали в моем доме, когда пришел Петтис. Мы с ним разговаривали… до которого часа?
– Ровно до десяти, – нарушил молчание Хедли и щелкнул пальцами. – Это я хорошо помню, потому что, когда он поднялся уходить, Биг Бен как раз пробил десять.
– Совершенно верно. Петтис ушел, мы сразу оделись и поехали прямо на Калиостро-стрит. Теперь прикиньте, сколько нам потребовалось времени, чтобы мы надели пальто, шляпы и проехали короткое расстояние по безлюдной в воскресенье улице. На дорогу у нас ушло всего десять минут. Думаю, на все вместе нам потребовалось не больше двадцати минут. Но на Калиостро-стрит вы показали мне ювелирный магазин как раз в тот момент, когда те сказочные часы били одиннадцать.
Даже тогда в моей тупой голове не возникла мысль поинтересоваться теми часами. Не сделали этого, будучи в возбужденном состоянии, и три свидетеля накануне вечером. Как раз тогда – помните? – Соммерс и О'Рурк повели нас на квартиру Бернаби. После достаточно долгого осмотра квартиры мы говорили с О'Рурком. Во время этой беседы я обратил внимание на то, что в мертвой тишине дня, когда с улицы долетал только шум ветра, появился новый звук. Я услышал звон церковных колоколов.
Когда начинают звонить церковные колокола? Конечно, не после одиннадцати, когда уже идет служба, а до одиннадцати, до службы. Но если поверить этим немецким часам, было уже значительно позже одиннадцати. Именно тогда мой темный разум проснулся. Я вспомнил о Биг Бене и о времени, которое потребовалось нам для поездки на Калиостро-стрит. Я сопоставил колокольный звон, Биг Бен и время, которое показывали эти декоративные иностранные часы. Церковь и государство, так сказать, не могли бы одновременно ошибиться. Другими словами, часы в витрине ювелирного магазина спешили больше, чем на сорок минут!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Услышав за дверью знакомые неуклюжие шаги и стук трости, он замолчал. Доктор Фелл толкнул дверь и вошел в комнату. Глаза у него погасли, настроение, казалось, было таким же пасмурным, как утро.
– Ну, как? – вырвалось у Хедли. – Вы нашли то, что искали?
Доктор Фелл прикурил свою черную трубку, вперевалку подошел к камину, бросил в огонь спичку, криво усмехнулся и наконец сказал:
– Да, я нашел то, что искал, Хедли. В субботу вечером я своими допущениями дважды ненамеренно ввел вас всех в заблуждение так нелепо и, если бы не сохранил собственного достоинства и не открыл вчера правды, был бы достоин самого строгого наказания, какого заслуживают дураки. И все же такую грубую ошибку допустил не только я. Возможность и обстоятельства привели к еще более грубой ошибке, а все вместе сделало банальное мелкое дело об убийстве ужасной непонятной загадкой. Признаюсь, я разозлился на убийцу, но… Да, я нашел то, что искал.
– И что в этих бумагах было?
– А ничего, – удивительно небрежно ответил доктор Фелл.
– Вы хотите сказать, что метод ничего не дал?! – воскликнул Хедли.
– Нет, метод свои результаты дал. Я хочу сказать, что на тех бумагах ничего не было. Только где-нибудь черточка или несколько слов, но не тех, что открывают великую тайну, как я надеялся в субботу. Вот и все, что я хочу сказать. Разве что еще… Ну, да. Было несколько обрывков толстой, похожей на желтый картон бумаги с одной или двумя буквами на каждом.
– Для чего тогда надо было жечь письма, если…
– Это были не письма. Именно в этом и состоит ошибка. Вы и до сих пор не догадываетесь, что это было? Давайте лучше выбросим из головы всю эту путаницу, Хедли. Вам не терпится увидеть невидимого убийцу? Разве не так? Вы хотите встретить проклятого вампира, бестелесного человека, который возник в вашем представлении? Хорошо, я вам покажу его. Где ваша машина? Едемте! Может, нам повезет услышать признание.
– Чье?
– Надо ехать в дом Гримо. Едем!
Ремпол подсознательно предчувствовал конец, боялся его и не мог представить себе, каким он может быть. Хедли запустил холодный двигатель, и они поехали. Когда по дороге они попадали в заторы, Хедли едва не ругался. Спокойней остальных держался только доктор Фелл.
Шторы на тех окнах, которые выходили на Рассел-сквер, были опущены. В дом вошла смерть, и он казался еще более мертвым, чем в предыдущие дни. Внутри также было тихо, и, когда доктор Фелл нажал на кнопку звонка, они даже услышали его звук. После долгой паузы им открыла Энни – без чепца и фартука. Она была бледной, но спокойной.
– Мы хотели бы видеть мадам Дюмон, – обратился к ней доктор Фелл.
Хедли бросил на него быстрый взгляд.
– Она в… Она там, – ответила Энни из темного вестибюля, указывая на дверь гостиной. – Я ее позову.
Доктор Фелл молча кивнул головой и осторожно открыл дверь гостиной.
Тяжелые коричневые шторы на окнах были уже подняты. Тонкие украшенные кружевом занавески пропускали немного света. Комната была большой. Мебель терялась в сумерках. Отсвечивал темным металлом только открытый обитый белым атласом гроб. Около него горели тонкие свечи. Потом Ремпол вспоминал, что оттуда, где он стоял, ему был виден кончик носа покойника. Но то ли свечи, то ли большие белые цветы и запах ладана, или все это, вместе взятое, переносило происходящее из Лондона куда-то в скалистые венгерские горы, где гуляют ветры, и, где тускло поблескивая на груди, золотой крест защищает людей от дьявола, а гирлянды чеснока не дают подступить вплотную бродячим упырям.
И все же прежде всего они обратили внимание на Эрнестину Дюмон. Она стояла, держась одной рукой за край гроба. Свет от высокой тонкой свечи золотил ее уже слегка поседевшие волосы и делал еще меньше ее ссутулившуюся фигуру. Когда она медленно повернула голову и взглянула на них, они увидели ее запавшие, но без слез, глаза. Мадам Дюмон часто дышала. На плечах у нее была ярко-желтая шаль, окаймленная красной парчой, с длинной бахромой, расшитая бисером, который блестел в свете свечей. Это был как бы последний штрих варварства. Наконец мадам Дюмон узнала их. Она вдруг наклонилась и обеими руками сжала край гроба, будто хотела защитить покойника.
– Вам лучше признаться, – вежливо обратился к ней доктор Фелл. – Поверьте мне, так будет лучше.
Какое-то мгновенье Ремпол думал, что мадам Дюмон перестала дышать. Потом она тихо кашлянула и истерично выкрикнула:
– Признаться?! Так вот что вы подумали, идиоты? Признаться? Признаться в убийстве?
– Нет, – ответил доктор Фелл. Голос его тяжело прозвучал в комнате.
Пока он шел к ней, мадам Дюмон внимательно смотрела на него. Впервые в ее глазах появился страх.
– Нет, – повторил доктор Фелл. – Вы не убийца. Но позвольте спросить – кто вы? – В свете свечей над нею возвышалась его черная фигура. Потом ОН так же вежливо продолжил: – Видите ли, вчера человек по имени О'Рурк кое-что нам рассказал. В частности, и о том, что обман чувств, как на сцене, так и в жизни, всегда вызывают с помощью сообщника. Этот случай не стал исключением. Вы были сообщником иллюзиониста и убийцы.
– Бесплотный человек! – воскликнула мадам Дюмон и вдруг зашлась истерическим смехом.
– Бесплотный человек, – спокойно повторил за нею доктор Фелл и повернулся к Хедли. – В буквальном смысле. Бесплотный человек, чье имя, даже если бы мы его не знали, было нелепым и ужасным. Ужас и стыд!… Хотите видеть убийцу, на которого охотитесь? Вот он лежит! – сказал доктор Фелл и показал на белое, мертвое, немое лицо доктора Шарля Гримо. – Но судить его теперь Бог запрещает.
ДВЕ ПУЛИ
Доктор Фелл спокойно смотрел на женщину, которая все еще стояла у гроба, будто защищая его.
– Ма-а-дам, – сказал доктор Фелл, – человек, которого вы любили, мертв. Теперь он за границами действий закона, и какие бы преступления он раньше ни совершил, за него уже им уплачено. Наша неотложная задача – ваша и моя – сделать так, чтобы не принести вреда живым. Но вы, извините, причастны к преступлению, хотя сами и не убивали. Поверьте, мадам, если бы я мог все объяснить, не упоминая о вас вообще, я бы это сделал. Я знаю, вы переживаете, но потом, когда мне придется все объяснять, вы убедитесь, что не упоминать вас было невозможно. Поэтому мы должны убедить старшего инспектора Хедли, что это дело нужно закрыть.
Безграничное сочувствие в голосе Гидеона Фелла, казалось, повлияло на мадам Дюмон, будто сон после слез. Истерика у нее прекратилась.
– Так вы все знаете? – недоверчиво спросила она, помолчав. – Не обманываете меня? Вы в самом деле все знаете?
– Да, я в самом деле все знаю.
– Идите наверх, – сказала она глухим голосом. – Идите в его комнату. Я приду туда. Я… я не могу сейчас… Мне надо подумать и… Но, пожалуйста, не говорите ни с кем, пока я не приду. Прошу вас! Нет, я не убегу.
Решительный жест доктора Фелла заставил Хедли промолчать. По темной лестнице, никого не встретив, они поднялись наверх и вошли в кабинет Гримо, где было так темно, что Хедли пришлось включить настольную лампу. Убедившись, что дверь закрыта, он повернулся к доктору Феллу.
– Что вы хотите доказать? Что Гримо убил Флея?
– Да.
– Тогда как же он в то время, когда лежал без сознания в больнице и умирал на глазах у свидетелей, пошел на Калиостро-стрит и…
– Не в то время, – спокойно ответил доктор Фелл. – Видите ли, Хедли, это как раз то, чего вы не понимаете. Это как раз то, что сбило вас с правильного пути. Это то, что я имел в виду, когда говорил, что дело не перевернуто с ног на голову, а пошло ложным путем. Флей был убит раньше, чем Гримо. Более того, Гримо, зная, что умирает, пытался сказать нам правду. Это одно из его добрых намерений, но мы истолковали его ошибочно. Садитесь, я попробую объяснить. Вы уже вспомнили три существенных момента, так что долго объяснять не придется.
Доктор Фелл, тяжело дыша, опустился на стул возле стола, несколько мгновений смотрел отсутствующим взглядом на лампу, потом заговорил снова:
– Итак, три существенных момента. Первый. Брата Анри не существует. Есть только два брата. Второй. Оба эти брата говорили правду. Третий. Вопрос времени повернул расследование на ложный путь. Много было сделано не так из-за того, что мы неправильно понимали короткие промежутки времени. В целом это представило нашего убийцу как бесплотного человека. Все это легко понять, если вернуться мысленно назад.
Вспомните вчерашнее утро. Я уже имел причину думать, что убийство на Калиостро-стрит какое-то странное. Выстрел. Три свидетеля, которым можно верить, сообщают одно и то же – выстрел прозвучал ровно в 10.25. Меня заинтересовало, почему они до секунды сходятся именно в этом вопросе. Когда на улице происходит несчастный случай, даже самые спокойные свидетели не смотрят на часы, а если и смотрят, то время у них не совпадает с такой невероятной точностью. Но в нашем случае свидетели говорили правду. Значит, существовала какая-то причина, и такая точность была им навязана.
И причина действительно существовала. Как раз напротив того места, где упал убитый, находится окно магазина ювелира. В то время оно было там наиболее ярко освещено, а потому и наиболее заметно. Из окна свет падал на убитого. Вполне естественно, окно привлекло внимание и других свидетелей. А из окна на них смотрели большие часы, такой необычной конструкции, что непременно бросались в глаза. Констебль не мог не запомнить время. Остальные свидетели, конечно, запомнили время тоже. Отсюда и однообразие.
Но одна вещь, на то время не очень важная, немного меня смутила. После того, как был убит Гримо, Хедли вызвал своих людей и немедленно послал одного из них найти Флея – ведь на него падало подозрение. Полицейские прибыли сюда… в котором часу?
– Согласно моей раскладке, приблизительно в десять сорок, – сказал Ремпол.
– И одного человека сразу же послали искать Флея. Он должен был быть на Калиостро-стрит… когда? Думаю, минут через пятнадцать – двадцать после того, как, вероятно, был убит Флей. Но что произошло за этот короткий промежуток времени? Целый ряд неправдоподобных вещей. Флея доставили в дом врача, он там умирает. Попытка установить его личность последствий не дала. «После определенной задержки», если говорить словами газетной информации, тело Флея отвезли в морг. Когда детектив, которого Хедли послал найти Флея, прибыл на Калиостро-стрит, все было кончено. Волнение улеглось, и констебль, переходя от дома к дому, опрашивал жителей. Это казалось неправдоподобным. К сожалению, я был таким дураком, что не понял значения этого даже вчера утром, когда увидел часы в витрине ювелирного магазина.
Вспомните! Вчера мы завтракали в моем доме, когда пришел Петтис. Мы с ним разговаривали… до которого часа?
– Ровно до десяти, – нарушил молчание Хедли и щелкнул пальцами. – Это я хорошо помню, потому что, когда он поднялся уходить, Биг Бен как раз пробил десять.
– Совершенно верно. Петтис ушел, мы сразу оделись и поехали прямо на Калиостро-стрит. Теперь прикиньте, сколько нам потребовалось времени, чтобы мы надели пальто, шляпы и проехали короткое расстояние по безлюдной в воскресенье улице. На дорогу у нас ушло всего десять минут. Думаю, на все вместе нам потребовалось не больше двадцати минут. Но на Калиостро-стрит вы показали мне ювелирный магазин как раз в тот момент, когда те сказочные часы били одиннадцать.
Даже тогда в моей тупой голове не возникла мысль поинтересоваться теми часами. Не сделали этого, будучи в возбужденном состоянии, и три свидетеля накануне вечером. Как раз тогда – помните? – Соммерс и О'Рурк повели нас на квартиру Бернаби. После достаточно долгого осмотра квартиры мы говорили с О'Рурком. Во время этой беседы я обратил внимание на то, что в мертвой тишине дня, когда с улицы долетал только шум ветра, появился новый звук. Я услышал звон церковных колоколов.
Когда начинают звонить церковные колокола? Конечно, не после одиннадцати, когда уже идет служба, а до одиннадцати, до службы. Но если поверить этим немецким часам, было уже значительно позже одиннадцати. Именно тогда мой темный разум проснулся. Я вспомнил о Биг Бене и о времени, которое потребовалось нам для поездки на Калиостро-стрит. Я сопоставил колокольный звон, Биг Бен и время, которое показывали эти декоративные иностранные часы. Церковь и государство, так сказать, не могли бы одновременно ошибиться. Другими словами, часы в витрине ювелирного магазина спешили больше, чем на сорок минут!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32