— Почти двенадцать. Грэффин явится с минуты на минуту.
— Вы до сих пор мне не дали подсказки, — напомнил я, — насчет потайных комнат Джека Кетча.
Детектив, скрестив руки, испытующе меня разглядывал.
— До сих пор, Джефф, вы не отличались гениальной сообразительностью. Ладно, подскажу, и посмотрим, как вы распорядитесь подсказкой. Вы согласны, что Джек Кетч в отсутствие аль-Мулька регулярно бывал в его номере, оставляя на письменном столе посылки?
— Да, конечно.
— И что их содержимое довольно специфическое в своем роде? Книги, веревки, деревянные фигурки…
— Не вижу тут ничего специфического. Да, странно, но…
— Замолчите и слушайте. Все это он оставлял на письменном столе. А игрушечные виселицы, стеклянные дуэльные пистолеты, кремационные урны посылал по почте. — Банколен замолчал.
— Ну и что?
— Здесь и кроется разгадка, Джефф.
— В самом деле? — недоверчиво переспросил я.
— Ключ ко всему делу, — широко махнул он рукой. — Наверно, вы в детстве слышали загадку: что общего у книги с веревкой? Что общего у игрушечной виселицы с парой игрушечных пистолетов? Отгадайте, и вы разгадаете загадку Джека Кетча. Дайте ответ, и перед вами откроется истина.
Звонко зазвонил телефон на стене, подавая сигнал, которого ждал Банколен. Я с тяжело заколотившимся сердцем смотрел, как он снял трубку, секунду послушал, бросил:
— Хорошо! — и повесил ее.
Вернулся к камину, возбужденно скрестив руки.
— Ну, Джефф, теперь слушайте указания. Грэффин только что вернулся, обойдя ночные клубы. Очень сильно пьяный, но еще способный передвигаться. Бар внизу закрыт, поэтому, если ему захочется выпить, он поднимется к себе. Внизу, думаю, вряд ли задержится. Он испуган почти до безумия. — Банколен протянул мне с каминной полки пистолет и полицейский свисток. — Положите в карман. Как услышите его шаги в коридоре, выйдите, окликните и под любым предлогом обязательно проводите в апартаменты аль-Мулька. Придя туда, сядьте и заведите беседу. Особых проблем не возникнет: он до того напуган, что обрадуется любой компании, не питая к вам никаких подозрений. Постарайтесь, чтобы он напился до полного одурения, наливайте, пока не лишится рассудка. И пусть остается в таком состоянии в большой комнате. Ясно?
— Да.
— Найдите возможность открыть все оконные шторы. Если это внушит ему подозрение, не старайтесь. Дождитесь, пока он отключится. Подойдите, как будто желаете ему спокойной ночи, махните рукой и двигайтесь к передней двери, словно идете к себе. Как только пройдете неяркую лампу, вас видно не будет. Сядьте в кресло у двери, держитесь как можно тише и ждите. Не шумите. Что бы ни увидели, без крайней необходимости не стреляйте. Не могу предусмотреть все случайности, но, как только вам в каком-нибудь углу покажется Джек Кетч, свистите в свисток. Ясно?
— Ясно.
— Ну, — нерешительно продолжал Банколен, — не стану предупреждать, как опасен Джек Кетч…
Я вытянул руку во всю длину. Грудь сжималась, сердце колотилось, но пальцы совсем не дрожали. Детектив кивнул.
— Ш-ш-ш!
Из коридора донеслись проклятия, кто-то слепо брел по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке. Голос что-то пропел, забурчал и смолк — может, его обладатель шарахнулся о стену… Банколен быстро бросился к лампе, привернул, оставив единственный крошечный огонек, освещавший просторную комнату.
Нетвердые шаги громче топали по коридору. Грэффин снова запел, бормоча про себя. Взявшись за ручку двери, я оглянулся на Банколена, стоявшего рядом с лампой, приложив к губам палец. Секретарь аль-Мулька с истерической песней шаркал ногами, двигаясь вперед.
Я открыл дверь.
Глава 16
Повернув ручку двери…
Коридор был хорошо освещен, однако Грэффин все равно пошатнулся, попятился, схватился за стену, чтобы не упасть. Он был в цилиндре, в модном пальто, под которым пенился белый воротник. Лицо до того бледное, что на лбу выступали голубые вены, краснел острый нос, устричные глаза бегали из стороны в сторону.
— Ох! Это вы! — выдохнул он. — А я…
— Простите, если я вас испугал, лейтенант, — извинился я. — Позвольте к вам зайти. Не могу заснуть, читать нечего, может быть, у вас книжка найдется.
Он секунду таращился на меня, потом просиял, воскликнул:
— Конечно, — хватая меня за плечо. — Конечно, ради бога! Очень рад. Очень рад… Прошу, будьте как дома. Книги, тысячи книг, берите любую. Выпить немножечко не желаете, а?
Обнял меня за плечи, все твердя про тысячи книг; пробираясь по коридору, смеялся, хлопал меня по плечу, называл милым другом. Когда мы дошли до дверей, с хитрецой на меня покосился, шепнув:
— Мистер… имени вашего не припомню… не пройдете ли вперед, чтоб зажечь свет? Я, понимаете, не совсем расположен… Ик! — и виновато икнул.
— Конечно, — согласился я.
Неприятно было идти в темноте через огромную комнату, полную запахов. Пробираясь вслепую, я чуть не наткнулся на лампу, но зеленый свет уже вспыхнул. Грэффин поспешно бросился запирать дверь. Пробормотал:
— Сп-пасибо… Запираемся. От разбойников, — пояснил он.
Пока он возился с дверью, я думал, не лучше бы было оставить ее незапертой. Если Джек Кетч намерится попытать счастья с Грэффином… Ладно, можно потом открыть.
— Портьеры опустим, — предложил Грэффин, хитро мне подмигивая.
— Может, пусть лучше идет свежий воздух?…
— Нет! — воскликнул он, хватаясь за портьеры с видом ребенка, у которого хотят отнять игрушку. С благородной твердостью повторил: — Опустим портьеры. — Сбросил шляпу, пальто, и тут его осенило. — Где Жуайе? — вскричал он.
И мне это только что пришло в голову. Где камердинер? Я не спросил о нем Банколена; вполне возможно, детектив подключил его к делу, и Грэффин не должен был это знать.
— Странно, — бормотал он; оглядываясь, буквально взревел: — Жуайе!
Ответа не последовало. Грэффин опять закричал так, что его наверняка было слышно на первом этаже, но безрезультатно. Красные глаза бегали по сторонам, уставились было на дверь в спальню, но тут лейтенант спохватился и отвел взгляд.
— Садитесь, мистер… э-э-э… Вы ведь не торопитесь? Нет-нет, садитесь, немножечко поболтаем. О чем пожелаете. Выпейте. — Он величественно опустился в кресло у стола, глядя на меня из-за лампы, и вытащил из-под столика едва початую бутылку виски. Взгляд его снова стал хитрым. — До чего глупо с моей стороны! Чертовски глупо! Стакан только один. Наверно… есть в ванной. Если не возражаете, пройдите вон в ту дверь, поверните налево, дальше прямо, не ошибетесь…
Выходя, я видел, как он провожал меня взглядом, вцепившись в крышку стола. Я с опаской вышел в дверь, держа палеи на курке пистолета в кармане. Слева дверь в небольшой альков… за ней темнота. В комнатах стоял страшный холод, замерзшие окна туманно высвечивались в темноте. Еле вырисовывалась мебель, и я несколько раз натыкался на кресла. Мало-помалу темные комнаты начали бесконечно кружиться, словно я блуждал в тумане; перед глазами мелькали какие-то волны. Плитка! Под ногами теперь была плитка. Осторожно шаря руками, я нащупал посудную полку, наткнулся на высокий стакан, свалившийся в раковину со страшным звоном, от которого у меня сердце оборвалось.
Сзади в комнате скрипнула половица. Я замер на месте, прислушиваясь. Звук не повторился.
Нет, стакан не разбился, хотя звон от его падения еще стоял в ушах. Я его взял и пошел назад… Что это? Показалось, будто дверцы высокого гардероба с зеркалом, где смутно отражались освещенные молочным светом окна, медленно отворились, точно их кто-то изнутри толкнул. В зеркале под углом мелькнула слабая тень. Часы мои громко тикали в жилетном кармане под халатом. Нет, очередной обман зрения. Тень оказалась моей собственной. Когда я шевельнул рукой, державшей пистолет, то же самое сделало отражение в зеркале. Но охватившая меня в черной обманчивой пустоте паника не ослабевала. Я видел шевелившуюся в гардеробе человеческую фигуру, знал, что надо стрелять без раздумий. (Чепуха, возьми себя в руки! Что ты будешь делать, если Джек Кетч действительно сзади схватит тебя за плечо?)
Вернувшись в большую комнату, я вздохнул с облегчением. Сводчатый потолок призрачно маячил на большой высоте, призрачные зеленые шторы закрывали таинственные альковы, но хотя бы горел благословенный свет.
Грэффин серьезно на меня взглянул, издал хриплый смешок и игриво спросил:
— Не встретили ни одного разбойника, друг мой?
Ухмылявшаяся физиономия вселяла в меня отвращение к плаксивому шантажисту, который с таким наслаждением терзал аль-Мулька, а теперь корчился от страха за свою тощую шею. Такую длинную шею, подумал я, можно стиснуть обеими руками, поставленными одна над другой. (Ох, что за мысли! Откуда?) Я поставил стакан на стол и холодно ответил:
— Нет никаких разбойников. В один момент показалось, что я заметил Джека Кетча, но ошибся.
Бутылка виски дернулась в руке, слезившиеся глаза вытаращились, потом Грэффин собрался с силами и жалобно взвыл:
— А!… Хотите подшутить надо мной? Ха-ха-ха! Клянусь богом, неплохо! Подшутить… конечно. — Выдавил несколько кудахчущих смешков, игриво погрозил пальцем. — Не надо так шутить, друг мой. Это вредно для меня, сердце может не выдержать. Вы ведь пошутили, да?…
— Пошутил, — устало подтвердил я.
Он налил два высоких стакана почти доверху, осушил свой до дна, запрокинув голову, вытянув багровую шею; на горле рывками каталось адамово яблоко. Снова начался стук… Голова Грэффина дернулась.
— Что это?… — пробормотал он.
— Я ничего не слышу.
— Ох… Наверно, послышалось. Ладно. Хорошо. — Стакан опять запрокинулся.
Еще и еще. Пускай допивает и отключается. Я осторожно пошевелился в кресле, и Грэффин решил, будто я ухожу.
— Ох нет. Не уходите. Не надо, — взмолился он. — Слушайте, вы фортепьянную музыку любите? Я вам сыграю!
Довольный этой мыслью, встал и поплелся к роялю, с надеждой оглядываясь через плечо. Спектакль начинал меня несколько раздражать.
— Я сыграю. Что желаете? Все, что угодно. Что хотите услышать?
— На ваше усмотрение. Еще выпейте.
— Правильно! Чуточку… чуточку выпью.
Он, шатаясь, вернулся к столу, потом снова пошел к инструменту. Сел, сгорбился, какое-то время сидел неподвижно… И вот загремели аккорды.
Меня охватил восторженный трепет. Грэффин не утратил чудесного, изумительного туше, словно в этой трясущейся развалине только руки сохранили жизнь. Пальцы быстрые, уверенные, вдохновенные. Он играл Шопена с изысканным безумием и тоской обреченного. Слева от него мерцал на свету расписной саркофаг, над ним в туманную высоту тянулись зеленые занавеси. Глупо дергался лысый затылок… Он играл долго, но страсть и нежность внезапно улетучились. Грэффин словно забыл обо всем. С сопением оглянулся, уставился в пол.
Тук-тук… Тук-тук-тук…
Он поднял голову, и я громко сказал:
— Великолепно! Сыграйте еще. Сыграйте… — почти крикнул я.
Тук, тук-тук, тук…
Грэффин встал на ноги, потащился к столу. Он теперь несколько успокоился, хотя чувствовалось, что дошел до предела, как бы съеживаясь у меня на глазах.
— Мне конец, — шепнул он. — Конец. Я… больше не могу. Он строит для меня эшафот. — Последние слова я едва расслышал, а секретарь аль-Мулька уронил голову на костлявые руки и пробормотал: — Посадите меня в тюрьму. Вы ж из полиции, посадите меня… — Неожиданно выпрямился, стукнул кулаком по столу, подняв облачко пыли. — Лучше я расскажу! Расскажу, слышите? Лучше в тюрьму пойду, чем терпеть. Он до меня не доберется. Если я расскажу, вы меня ему не отдадите, правда? Я знал одного парня. Он вместе со мной служил, был объявлен погибшим. Я… — Из глаз его выкатились смешные крупные слезы. — Я пошел под трибунал. За трусость, за дезертирство. Вранье. Собирались меня расстрелять. Война кончилась, выкинули со службы. Приехал в Париж. Узнал парня. В компании аль-Мулька… Не было дуэли. Вообще не было никакой дуэли. Аль-Мульк застрелил де Лаватера, слышите? Он его застрелил! У меня есть доказательства! — Грэффин слабо стучал по столу кулаками, глядя на меня горящими глазами, задыхаясь от потока слов. — Подойдите поближе! — махнул он рукой, и я шагнул к столу. — Я заставил аль-Мулька платить за молчание. Потом… уже здесь… узнал, как того парня звали… — И неразборчиво забормотал.
Я не смел вымолвить слово, боясь, что натянутая до предела ниточка в его мозгу оборвется и он вновь замолчит. Даже затаил дыхание.
— Вот кто такой Джек Кетч! Я взял с него пять тысяч за доказательства… Боже! Я сошел с ума! Хотел обработать его вместе с аль-Мульком. Слышите? — Грэффин отчаянно старался говорить связно, слезившиеся глаза остекленели от усилий.
Он сделал паузу, тяжело дыша.
— Аль-Мульк не знал, кто сюда… посылает посылки. Не знал, кто такой Джек Кетч…
— Кто он? — крикнул я, схватив его за плечо.
— Пустите меня! — прохрипел Грэффин с ошеломленным видом. Тонкая ниточка оборвалась.
Он потянулся за остатками виски.
— О чем это я? А!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Вы до сих пор мне не дали подсказки, — напомнил я, — насчет потайных комнат Джека Кетча.
Детектив, скрестив руки, испытующе меня разглядывал.
— До сих пор, Джефф, вы не отличались гениальной сообразительностью. Ладно, подскажу, и посмотрим, как вы распорядитесь подсказкой. Вы согласны, что Джек Кетч в отсутствие аль-Мулька регулярно бывал в его номере, оставляя на письменном столе посылки?
— Да, конечно.
— И что их содержимое довольно специфическое в своем роде? Книги, веревки, деревянные фигурки…
— Не вижу тут ничего специфического. Да, странно, но…
— Замолчите и слушайте. Все это он оставлял на письменном столе. А игрушечные виселицы, стеклянные дуэльные пистолеты, кремационные урны посылал по почте. — Банколен замолчал.
— Ну и что?
— Здесь и кроется разгадка, Джефф.
— В самом деле? — недоверчиво переспросил я.
— Ключ ко всему делу, — широко махнул он рукой. — Наверно, вы в детстве слышали загадку: что общего у книги с веревкой? Что общего у игрушечной виселицы с парой игрушечных пистолетов? Отгадайте, и вы разгадаете загадку Джека Кетча. Дайте ответ, и перед вами откроется истина.
Звонко зазвонил телефон на стене, подавая сигнал, которого ждал Банколен. Я с тяжело заколотившимся сердцем смотрел, как он снял трубку, секунду послушал, бросил:
— Хорошо! — и повесил ее.
Вернулся к камину, возбужденно скрестив руки.
— Ну, Джефф, теперь слушайте указания. Грэффин только что вернулся, обойдя ночные клубы. Очень сильно пьяный, но еще способный передвигаться. Бар внизу закрыт, поэтому, если ему захочется выпить, он поднимется к себе. Внизу, думаю, вряд ли задержится. Он испуган почти до безумия. — Банколен протянул мне с каминной полки пистолет и полицейский свисток. — Положите в карман. Как услышите его шаги в коридоре, выйдите, окликните и под любым предлогом обязательно проводите в апартаменты аль-Мулька. Придя туда, сядьте и заведите беседу. Особых проблем не возникнет: он до того напуган, что обрадуется любой компании, не питая к вам никаких подозрений. Постарайтесь, чтобы он напился до полного одурения, наливайте, пока не лишится рассудка. И пусть остается в таком состоянии в большой комнате. Ясно?
— Да.
— Найдите возможность открыть все оконные шторы. Если это внушит ему подозрение, не старайтесь. Дождитесь, пока он отключится. Подойдите, как будто желаете ему спокойной ночи, махните рукой и двигайтесь к передней двери, словно идете к себе. Как только пройдете неяркую лампу, вас видно не будет. Сядьте в кресло у двери, держитесь как можно тише и ждите. Не шумите. Что бы ни увидели, без крайней необходимости не стреляйте. Не могу предусмотреть все случайности, но, как только вам в каком-нибудь углу покажется Джек Кетч, свистите в свисток. Ясно?
— Ясно.
— Ну, — нерешительно продолжал Банколен, — не стану предупреждать, как опасен Джек Кетч…
Я вытянул руку во всю длину. Грудь сжималась, сердце колотилось, но пальцы совсем не дрожали. Детектив кивнул.
— Ш-ш-ш!
Из коридора донеслись проклятия, кто-то слепо брел по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке. Голос что-то пропел, забурчал и смолк — может, его обладатель шарахнулся о стену… Банколен быстро бросился к лампе, привернул, оставив единственный крошечный огонек, освещавший просторную комнату.
Нетвердые шаги громче топали по коридору. Грэффин снова запел, бормоча про себя. Взявшись за ручку двери, я оглянулся на Банколена, стоявшего рядом с лампой, приложив к губам палец. Секретарь аль-Мулька с истерической песней шаркал ногами, двигаясь вперед.
Я открыл дверь.
Глава 16
Повернув ручку двери…
Коридор был хорошо освещен, однако Грэффин все равно пошатнулся, попятился, схватился за стену, чтобы не упасть. Он был в цилиндре, в модном пальто, под которым пенился белый воротник. Лицо до того бледное, что на лбу выступали голубые вены, краснел острый нос, устричные глаза бегали из стороны в сторону.
— Ох! Это вы! — выдохнул он. — А я…
— Простите, если я вас испугал, лейтенант, — извинился я. — Позвольте к вам зайти. Не могу заснуть, читать нечего, может быть, у вас книжка найдется.
Он секунду таращился на меня, потом просиял, воскликнул:
— Конечно, — хватая меня за плечо. — Конечно, ради бога! Очень рад. Очень рад… Прошу, будьте как дома. Книги, тысячи книг, берите любую. Выпить немножечко не желаете, а?
Обнял меня за плечи, все твердя про тысячи книг; пробираясь по коридору, смеялся, хлопал меня по плечу, называл милым другом. Когда мы дошли до дверей, с хитрецой на меня покосился, шепнув:
— Мистер… имени вашего не припомню… не пройдете ли вперед, чтоб зажечь свет? Я, понимаете, не совсем расположен… Ик! — и виновато икнул.
— Конечно, — согласился я.
Неприятно было идти в темноте через огромную комнату, полную запахов. Пробираясь вслепую, я чуть не наткнулся на лампу, но зеленый свет уже вспыхнул. Грэффин поспешно бросился запирать дверь. Пробормотал:
— Сп-пасибо… Запираемся. От разбойников, — пояснил он.
Пока он возился с дверью, я думал, не лучше бы было оставить ее незапертой. Если Джек Кетч намерится попытать счастья с Грэффином… Ладно, можно потом открыть.
— Портьеры опустим, — предложил Грэффин, хитро мне подмигивая.
— Может, пусть лучше идет свежий воздух?…
— Нет! — воскликнул он, хватаясь за портьеры с видом ребенка, у которого хотят отнять игрушку. С благородной твердостью повторил: — Опустим портьеры. — Сбросил шляпу, пальто, и тут его осенило. — Где Жуайе? — вскричал он.
И мне это только что пришло в голову. Где камердинер? Я не спросил о нем Банколена; вполне возможно, детектив подключил его к делу, и Грэффин не должен был это знать.
— Странно, — бормотал он; оглядываясь, буквально взревел: — Жуайе!
Ответа не последовало. Грэффин опять закричал так, что его наверняка было слышно на первом этаже, но безрезультатно. Красные глаза бегали по сторонам, уставились было на дверь в спальню, но тут лейтенант спохватился и отвел взгляд.
— Садитесь, мистер… э-э-э… Вы ведь не торопитесь? Нет-нет, садитесь, немножечко поболтаем. О чем пожелаете. Выпейте. — Он величественно опустился в кресло у стола, глядя на меня из-за лампы, и вытащил из-под столика едва початую бутылку виски. Взгляд его снова стал хитрым. — До чего глупо с моей стороны! Чертовски глупо! Стакан только один. Наверно… есть в ванной. Если не возражаете, пройдите вон в ту дверь, поверните налево, дальше прямо, не ошибетесь…
Выходя, я видел, как он провожал меня взглядом, вцепившись в крышку стола. Я с опаской вышел в дверь, держа палеи на курке пистолета в кармане. Слева дверь в небольшой альков… за ней темнота. В комнатах стоял страшный холод, замерзшие окна туманно высвечивались в темноте. Еле вырисовывалась мебель, и я несколько раз натыкался на кресла. Мало-помалу темные комнаты начали бесконечно кружиться, словно я блуждал в тумане; перед глазами мелькали какие-то волны. Плитка! Под ногами теперь была плитка. Осторожно шаря руками, я нащупал посудную полку, наткнулся на высокий стакан, свалившийся в раковину со страшным звоном, от которого у меня сердце оборвалось.
Сзади в комнате скрипнула половица. Я замер на месте, прислушиваясь. Звук не повторился.
Нет, стакан не разбился, хотя звон от его падения еще стоял в ушах. Я его взял и пошел назад… Что это? Показалось, будто дверцы высокого гардероба с зеркалом, где смутно отражались освещенные молочным светом окна, медленно отворились, точно их кто-то изнутри толкнул. В зеркале под углом мелькнула слабая тень. Часы мои громко тикали в жилетном кармане под халатом. Нет, очередной обман зрения. Тень оказалась моей собственной. Когда я шевельнул рукой, державшей пистолет, то же самое сделало отражение в зеркале. Но охватившая меня в черной обманчивой пустоте паника не ослабевала. Я видел шевелившуюся в гардеробе человеческую фигуру, знал, что надо стрелять без раздумий. (Чепуха, возьми себя в руки! Что ты будешь делать, если Джек Кетч действительно сзади схватит тебя за плечо?)
Вернувшись в большую комнату, я вздохнул с облегчением. Сводчатый потолок призрачно маячил на большой высоте, призрачные зеленые шторы закрывали таинственные альковы, но хотя бы горел благословенный свет.
Грэффин серьезно на меня взглянул, издал хриплый смешок и игриво спросил:
— Не встретили ни одного разбойника, друг мой?
Ухмылявшаяся физиономия вселяла в меня отвращение к плаксивому шантажисту, который с таким наслаждением терзал аль-Мулька, а теперь корчился от страха за свою тощую шею. Такую длинную шею, подумал я, можно стиснуть обеими руками, поставленными одна над другой. (Ох, что за мысли! Откуда?) Я поставил стакан на стол и холодно ответил:
— Нет никаких разбойников. В один момент показалось, что я заметил Джека Кетча, но ошибся.
Бутылка виски дернулась в руке, слезившиеся глаза вытаращились, потом Грэффин собрался с силами и жалобно взвыл:
— А!… Хотите подшутить надо мной? Ха-ха-ха! Клянусь богом, неплохо! Подшутить… конечно. — Выдавил несколько кудахчущих смешков, игриво погрозил пальцем. — Не надо так шутить, друг мой. Это вредно для меня, сердце может не выдержать. Вы ведь пошутили, да?…
— Пошутил, — устало подтвердил я.
Он налил два высоких стакана почти доверху, осушил свой до дна, запрокинув голову, вытянув багровую шею; на горле рывками каталось адамово яблоко. Снова начался стук… Голова Грэффина дернулась.
— Что это?… — пробормотал он.
— Я ничего не слышу.
— Ох… Наверно, послышалось. Ладно. Хорошо. — Стакан опять запрокинулся.
Еще и еще. Пускай допивает и отключается. Я осторожно пошевелился в кресле, и Грэффин решил, будто я ухожу.
— Ох нет. Не уходите. Не надо, — взмолился он. — Слушайте, вы фортепьянную музыку любите? Я вам сыграю!
Довольный этой мыслью, встал и поплелся к роялю, с надеждой оглядываясь через плечо. Спектакль начинал меня несколько раздражать.
— Я сыграю. Что желаете? Все, что угодно. Что хотите услышать?
— На ваше усмотрение. Еще выпейте.
— Правильно! Чуточку… чуточку выпью.
Он, шатаясь, вернулся к столу, потом снова пошел к инструменту. Сел, сгорбился, какое-то время сидел неподвижно… И вот загремели аккорды.
Меня охватил восторженный трепет. Грэффин не утратил чудесного, изумительного туше, словно в этой трясущейся развалине только руки сохранили жизнь. Пальцы быстрые, уверенные, вдохновенные. Он играл Шопена с изысканным безумием и тоской обреченного. Слева от него мерцал на свету расписной саркофаг, над ним в туманную высоту тянулись зеленые занавеси. Глупо дергался лысый затылок… Он играл долго, но страсть и нежность внезапно улетучились. Грэффин словно забыл обо всем. С сопением оглянулся, уставился в пол.
Тук-тук… Тук-тук-тук…
Он поднял голову, и я громко сказал:
— Великолепно! Сыграйте еще. Сыграйте… — почти крикнул я.
Тук, тук-тук, тук…
Грэффин встал на ноги, потащился к столу. Он теперь несколько успокоился, хотя чувствовалось, что дошел до предела, как бы съеживаясь у меня на глазах.
— Мне конец, — шепнул он. — Конец. Я… больше не могу. Он строит для меня эшафот. — Последние слова я едва расслышал, а секретарь аль-Мулька уронил голову на костлявые руки и пробормотал: — Посадите меня в тюрьму. Вы ж из полиции, посадите меня… — Неожиданно выпрямился, стукнул кулаком по столу, подняв облачко пыли. — Лучше я расскажу! Расскажу, слышите? Лучше в тюрьму пойду, чем терпеть. Он до меня не доберется. Если я расскажу, вы меня ему не отдадите, правда? Я знал одного парня. Он вместе со мной служил, был объявлен погибшим. Я… — Из глаз его выкатились смешные крупные слезы. — Я пошел под трибунал. За трусость, за дезертирство. Вранье. Собирались меня расстрелять. Война кончилась, выкинули со службы. Приехал в Париж. Узнал парня. В компании аль-Мулька… Не было дуэли. Вообще не было никакой дуэли. Аль-Мульк застрелил де Лаватера, слышите? Он его застрелил! У меня есть доказательства! — Грэффин слабо стучал по столу кулаками, глядя на меня горящими глазами, задыхаясь от потока слов. — Подойдите поближе! — махнул он рукой, и я шагнул к столу. — Я заставил аль-Мулька платить за молчание. Потом… уже здесь… узнал, как того парня звали… — И неразборчиво забормотал.
Я не смел вымолвить слово, боясь, что натянутая до предела ниточка в его мозгу оборвется и он вновь замолчит. Даже затаил дыхание.
— Вот кто такой Джек Кетч! Я взял с него пять тысяч за доказательства… Боже! Я сошел с ума! Хотел обработать его вместе с аль-Мульком. Слышите? — Грэффин отчаянно старался говорить связно, слезившиеся глаза остекленели от усилий.
Он сделал паузу, тяжело дыша.
— Аль-Мульк не знал, кто сюда… посылает посылки. Не знал, кто такой Джек Кетч…
— Кто он? — крикнул я, схватив его за плечо.
— Пустите меня! — прохрипел Грэффин с ошеломленным видом. Тонкая ниточка оборвалась.
Он потянулся за остатками виски.
— О чем это я? А!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27