А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Tiens![14] Джефф, очнитесь! Вид у вас очень странный.
— Перед вами настоящее убийство, а вы сидите и читаете…
— Ах! Вы ничего не понимаете, mon vieux![15] Да ведь это, — рассуждал он, постукивая пальцем по ярко-красной кровавой обложке, — единственный способ для интеллигентного человека вырваться из нашего в высшей степени серого мира. Я чувствую, как становлюсь философом…
— И это говорит известнейший в Европе детектив! — вскричал я. — Вам это совсем не к лицу. Правда, позвольте напомнить, гораздо невероятнее, чем…
— Прошу вас, — перебил детектив, — умоляю, избавьте меня, пожалуйста, от этой надоевшей лжи. Вы собираетесь высказать единственный парадокс, который сумели выдумать люди, лишенные воображения. И он абсолютно ошибочен. Это хитрая пропаганда, Джефф, со стороны невеселых людей, желающих, чтобы выдумка была столь же скучной, как правда. Пожалуй, единственный старый афоризм, в котором никто в нашем скептическом мире не сомневается. А нам требуется какой-нибудь бесстрашный иконоборец, который смело выступил бы против этого распроклятого утверждения и заявил: «Вымысел гораздо невероятнее, чем правда».
— Налейте себе еще выпить, — посоветовал я.
— Но, Джефф, сколько вреда от этого афоризма! Мы гнусно подначиваем писателей, а потом злимся, когда они в ответ пишут что-нибудь необычное. Вызываем их на бой без правил, а когда они выходят на ринг, кричим: «Это нечестно!» По нашей извращенной логике, литература не должна преследовать провозглашенные ею цели. Говоря «это невероятно», мы стараемся отвратить писателей от опасных фантазий. Разумеется, вымысел обязательно интереснее правды. Когда нам хочется высказать особенно высокую оценку необычному факту, мы говорим: «Поразительно, прямо как в настоящем романе».
— Наука, — пророчески объявил я, — доказывает, что самые безумные полеты фантазии не сравнятся с причудами здравого человеческого рассудка…
Банколен сокрушенно покачал головой:
— Очень прискорбно, Джефф, что вы изрекаете журналистскую белиберду. Верите в драконов и морских змеев? Ну, по-моему, замечательно, когда за ними в великих сказках гоняются рыцари на боевых конях, но огнедышащие драконы в моей собственной голове утомляют меня. Слишком похоже на охоту за комарами в темной комнате. Турниры доктора Фрейда в ночной рубашке не вызывают такого волнения, как сражения в сказочном Камелоте…
— Но ведь вы, — вставил я, — занимались самыми страшными криминальными преступлениями…
— Как многие другие, — перебил он, зевая. — И все время бесконечно скучал. Отсюда «Убийства в Шепчущем доме». Единственный литературный жанр, который я могу спокойно читать. Военные рассказы, которые мне всегда нравились, теперь описывают любовь немцев к французам, а французов к немцам да малую кучку злых богачей, которая всем запрещает плясать вокруг майского шеста на ничейной земле. Рассказы о плотской страсти и любви, тоже меня восхищавшие, мрачно и серьезно доказывают, что мужчина и женщина могут заниматься чем угодно, лишь бы это не доставляло им радости. А наши «жизненные», «серьезные», «значительные» книги… Боже! Их авторы изо всех сил стараются, чтобы они напоминали дурной перевод с иностранного языка…
Он весело взглянул на меня.
— Я рыцарь, Джефф, — продолжал Банколен, — и не хочу видеть даму, которую соблазнили односложным словом. Это несправедливо по отношению к ее целомудрию… Но здесь, в Шепчущем доме, меня не обманут. Прекрасный кошмар не ограничен никаким скучным правдоподобием, ни одним обескураживающе реальным фактом. Детектив никогда не ошибается, что мне и нужно. Никогда не пойму, зачем писатели изображают их людьми, терпеливыми тружениками, способными заблуждаться, но преодолевающими препятствия исключительно благодаря усердию, — ха! Причина конечно же в том, что им не хватает ума для создания поистине умного персонажа, поэтому они стараются подсунуть нам подделку…
— Долго вы еще будете читать лекцию? — вставил я.
— …короче говоря, в жизни не найти волнующей драмы, нелегкой разгадки коварного замысла, того, что я нахожу в этой книге. Отвечая на ваш последний вопрос, скажу: лучше идите ложитесь в постель. Я хочу дочитать свою сказку.
— Но реальное дело?…
— Дорогой Джефф, ничего нет особо загадочного в реальном деле. Если мясник, булочник или фонарщик совершит преступление, все уверены, что я его поймаю, только не просите, пожалуйста, чтобы я им заинтересовался. Ибо я считаю «людей» страшно скучными. В любую минуту, как только вам будет угодно, можете услышать разгадку реального дела… А пока, признаюсь, меня занимает личность, совершившая убийства в Шепчущем доме…
Я оставил его склонившимся над книгой со сдвинутыми бровями, когда стрелка часов подбиралась к пяти.
Глава 8
Синие печати
Дз-з-з-з-з-з! Нескончаемый звон в сонном тумане.
— Телефон, сэр, — произнес голос Томаса. Я сел в постели в тумане и потянулся к трубке. В комнате стоял убийственный холод! Снова туман или дождь? От чашки чая у моей постели шел пар.
— Алло! — сказал я в трубку.
— Джефф? — спросил голос Шэрон, и я сразу проснулся. — Джефф, она утром ушла.
— Да?
— Джефф, ты все знал вчера вечером! Я видела газеты.
— Да?
— Я сегодня уезжаю.
— Нет, не уезжаешь. Я объявлю тебя соучастницей, укрывательницей или еще кем-нибудь… Закрой окно, эскимос, — велел я Томасу.
Мы с Шэрон договорились днем выпить чаю, и я пообещал подробно рассказать ей о деле. Томас сообщил, что джентльмены из полиции ждут меня внизу за завтраком. Одеваясь, я припоминал события прошедшей ночи. По крайней мере, мы получили частичное объяснение появления Джека Кетча и приключения Доллингса с таинственной дамой из ночного клуба. Вот так! Банколен и сэр Джон завтракали в пустой столовой, где было темно, только на их столике горела лампа. Инспектор Толбот только что вошел, попросил чашку кофе. После завтрака мы закурили, почувствовали себя уютней. Я изложил свою историю от начала до конца. Толбот не комментировал, но таращил глаза, щелкал зубами, деловито чиркал карандашом в блокноте. В заключение сэр Джон нахмурился, выбивая трубку о край тарелки.
— Вы неплохо позабавились?… — бросил он.
— Если бы вы побеседовали с той женщиной десять минут, — заметил я, — слово «забава» исчезло бы из вашего словаря. Она на удивление несимпатична.
— Джефф верит только в викторианскую женщину, — пояснил Банколен. — Тем не менее Колетт иногда раздражает.
— Кроме того, — продолжал я, — она практически призналась, что помогла отправить за решетку несчастного Кина… Кажется, это действительно была дуэль.
Сэр Джон надул губы, нахмурился.
— Тем не менее вы, по-моему, незнакомы с законом, мистер Марл, — сказал он. — Сам факт дуэли никак не отразился бы на приговоре Кина. Закон не признает смягчающих обстоятельств. Любое покушение на жизнь считается убийством первой степени, особенно на дуэли, когда покушение на жизнь наиболее очевидно. Кин виновен в убийстве… С другой стороны, аль-Мульк, если он хоть как-нибудь замешан в деле, тоже виновен в убийстве. В глазах закона виновен не меньше, чем Кин. Он, видимо, больше сам старался отмыться, чем засадить в тюрьму Кина. Не слишком благородное дело, однако…
— Вы хотите сказать, — уточнил я, — что если решите драться на дуэли, например с Банколеном, а мы с инспектором Толботом просто будем вашими секундантами, то нас обвинят в убийстве одного из участников?
— Совершенно верно.
— Значит, аль-Мульк не питал вражды к Кину!
— Минутку, пожалуйста! — вмешался Банколен, насмешливо улыбаясь. — Вы имеете в виду английский закон, сэр Джон.
— Разве во Франции не то же самое?
— Теоретически да. Но решение всецело зависит от присяжных, они абсолютно свободны в рамках закона, и судья не всегда предлагает им вынести обвинительный приговор… Знаете, как, по-моему, на дуэль смотрят во Франции? Она считается — и я с этим согласен — абсолютно честным, достойным, благородным делом, гораздо более здравым, чем бесконечная волокита судебных разбирательств и исцеление раненого сердца денежными бумажками.
Сэр Джон нетерпеливо махнул рукой.
— Да! — хмыкнул он. — Дуэли! Значит, истину устанавливает на дуэли тот спорщик, кто лучше стреляет из пистолета.
— Или, — добавил Банколен, — ее устанавливает в суде тот спорщик, кто лучше лжет. Условия одинаково честные.
— Тем не менее, это мелодраматично. И очень глупо, разве вы не видите? «Сэр, вы меня оскорбили, поэтому я вас убью».
— Тогда как нынче, — задумчиво проговорил Банколен, — попросту говорят: «Сэр, вы меня оскорбили, поэтому я очищу ваш бумажник». Я не уверен, какой способ лучше, но вполне очевидно, какой из них честнее… Во всяком случае, я старался высказать ваш собственный взгляд на предмет. В высшей степени невероятно, чтобы французский суд приговорил человека к пожизненному тюремному заключению за дуэль в пьяном виде, особенно если бы кто-нибудь встал и произнес цветистую речь про l'amour[16]. Я уверен, что аль-Мулька вообще не осудили бы за простое присутствие на дуэли. Нет. Аль-Мульк действовал сознательно, хитро, мстительно. Полагаю, он сам задумал дуэль, подстрекая пьяных соперников, сам оставаясь трезвым. Полагаю, он высказал предложение, предоставил оружие…
Инспектор Толбот нетерпеливо заерзал.
— Суть в том, сэр, — сказал он, — что вы все время знали об этом, не так ли? Вчера вечером знали.
— Вчера вечером — да, догадывался. Но хотел убедиться, что все эти события связаны… Позвольте мне закончить. Наконец, я вообще не считаю, что Кин застрелил де Лаватера.
— А! — пробормотал Толбот, кивая. — Да, я тоже об этом подумал.
— Я прибыл на место слишком поздно, ничего уже не мог сделать, — продолжал Банколен, — но все видел своими глазами. Пуля попала де Лаватеру в лоб точно между бровями, на лбу были следы пороха. Даже на пьяной дуэли с такого близкого расстояния не стреляют. Конечно, это послужило прекрасным свидетельством, что не было никакой дуэли и что Кин целенаправленно убил де Лаватера, приставив пистолет ко лбу. Я согласен, убийство целенаправленное, но не согласен с выбором убийцы. В данный момент не стану входить в объяснения. У меня нет доказательств. — Он помолчал. — Но я убежден, что аль-Мульк застрелил де Лаватера из пистолета Кина. И, джентльмены, Джек Кетч это знает.
За окном позади стола я видел холодные иглы дождя, прошивавшие лужи в сером дворе с закрытыми ставнями. Свет лампы на нашем столе ярко освещал напряженные лица сидевших вокруг него мужчин. Банколен откинулся на спинку стула, держа в пальцах незажженную сигарету. Толбот глотал остывший кофе.
— Значит, вы серьезно утверждаете, — сказал сэр Джон, помахивая ложечкой, — будто некий маньяк собирается отомстить за преступление десятилетней давности?
— Боюсь, что так. Причем это преступник высокого класса — безжалостный, проницательный, наивный, бесконечно терпеливый.
— Но почему он раньше этого не сделал? Десять лет…
— Ну, видимо, потому, что только недавно узнал, кто такой на самом деле Кин. Это ясно видно из его письма мадемуазель Лаверн. А как только узнал, стал без спешки готовиться к мести. С чрезвычайным старанием стремился к единственной безумной цели. Возможно, ушло несколько месяцев на тайное тщательное изготовление идеальной игрушечной виселицы. Возможно, пришлось научиться резьбе по дереву, любовно трудясь над зловещей визитной карточкой. Возможно, он месяцы, годы неустанно действовал своей жертве на нервы, пока аль-Мульк не начал шарахаться от собственной тени. Он осуществляет заранее разработанный план и еще не довел его до конца…
— Сегодня, — напомнил детектив, — исполняется десять лет с момента преступления.
— Вы хотите сказать, сэр, — вставил Толбот без всякого волнения, — что мистер аль-Мульк, может быть, еще жив?
— Вот именно! Разве это не явствует с ужасающей четкостью из логики Джека Кетча? Он почти год трудился, и все теперь неудержимо движется к апофеозу, к адскому увенчанию мести! И мы это знаем. Он дал нам понять. Спрятал свою жертву на улице, которую полиция не может найти.
Сэр Джон положил ложку, которой играл, высоко поднял тонкие темные брови над холодными глазами, раздул ноздри. Пробежался пальцами по серебристым волосам, словно собирал с них паутину.
— И вы верите всей этой чепухе, Толбот? — сдавленным тоном спросил он.
— Ну, сэр, где находится Гиблая улица? И где господин аль-Мульк? — спросил инспектор, тупо глядя в стол. — Гм!… Тот факт, что это чепуха, еще не означает, что это неправда. По-моему, так. — И обратил невидящий взгляд на Банколена. — Значит, по-вашему, этот самый Джек Кетч перехватил господина аль-Мулька, ехавшего к мисс Лаверн, и держит его теперь на… на Гиблой улице, чтобы расправиться в назначенный момент?
— А вы как думаете, инспектор?
Толбот задумался. Взял три предмета со стоявшего рядом с ним стула — палку из черного дерева, цветочную коробку, пару белых перчаток, — аккуратно разложил на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов